САНТА-ХРЯКУС 6 страница

— Наш долг — избавить вселенную от всякой сентиментальности, — сказал один.

— И нам будут только благодарны, когда все откроется, — сказал один.

 

Бинки легко коснулась лужайки перед домом Смерти.

Сьюзен даже не стала проверять переднюю дверь, а сразу направилась к черному входу, который, как она знала, всегда был открыт.

И мгновенно заметила происшедшие изменения. Среди них одно значительное.

Увидев маленькую дверку для кошки, Сьюзен долго ее разглядывала.

А через минуту-другую появилась и сама кошка — ярко-рыжая. Смерив Сьюзен взглядом «я-не-голодна-а-ты-мне-неинтересна», кошка умчалась в сад.

Сьюзен распахнула дверь в кухню.

Bce горизонтальные поверхности буквально устилал ковер из кошек всех мастей и размеров.

Сотни кошачьих глаз уставились на незваную гостью.

«Типичный синдром госпожи Шамкинг», — подумала Сьюзен. Эта сумасшедшая старушка частенько появлялась в «Заупокое», а одним из синдромов ее помешательства была патологическая страсть к семейству кошачьих. Причем к самым наглым и избалованным его представителям, которые точно знали время завтраков, обедов и ужинов, зато наотрез отказывались признавать существование коробок с песком.

Несколько кошек уткнулись носами в большую миску со сметаной.

Сьюзен никогда не могла понять, чем так привлекательны кошки. Обычно их заводили люди, бывшие без ума от всякого рода пудингов. Встречались даже такие любители кошачьих, которые лучше подарка, чем шоколадный котик, и представить себе не могли.

— А ну брысь! — крикнула Сьюзен. — Вот уж не думала, что он способен завести домашних животных. Причем сразу столько.

Кошки глянули на нее — «А мы и сами собирались уходить!» — и, облизывая усы, удалились.

Миска медленно наполнилась сметаной.

Все кошки до одной были живыми. Цветом тут обладала только жизнь, в то время как все остальное создал Смерть своими руками. Но цвет оказался неподвластен его гению. Как и канализация. Как и музыка.

Сьюзен вышла из кухни и направилась в кабинет.

Здесь ее тоже ждали перемены. Судя по всему, он снова пытался играть на скрипке. Музыкальные инструменты упорно сопротивлялись своему освоению, причем все без исключения.

На письменном столе был беспорядок. Открытые книги лежали стопками. Эти книги Сьюзен так и не научилась читать. Некоторые буквы парили над страницами, другие постоянно менялись местами, составляя затейливые узоры, третьи, такое ощущение, пытались читать вас, пока вы читали их.

Также на столе были разбросаны всякие замысловатые инструменты, с виду имеющие отношение к навигации, — но для плавания по каким морям и под какими звездами были они предназначены?

Несколько страниц пергамента были густо исписаны, и почерк принадлежал Смерти. Очень характерный почерк — Сьюзен больше нигде не встречала таких острых засечек на буквах.

Похоже, Смерть пытался в чем-то разобраться.

«КЛАТЧ — НЕТ. ОЧУДНОЗЕМЬЕ — НЕТ. ИМПЕРИЯ — ШТ. СКАЖЕМ, 20 МИЛЛИОНОВ ДЕТЕЙ ПО 2 ФНТ ИГРУШЕК НА ДУШУ.

РАВНО 17 857 ТОНН 1 785 ТОНН В ЧАС.

ПАМЯТКА: НЕ ЗАБЫВАТЬ СЛЕДЫ НА КОВРЕ. ОТРАБОТАТЬ ХО-ХО-ХО.

ПОДУШКА».

Она осторожно положила лист на стол.

Рано или поздно это должно было случиться. Смерть интересовался людьми, изучал их, наблюдал за ними, а наблюдение изменяет не только объект, но и наблюдателя. К примеру, человек с головой уходит в изучение личной жизни элементарных частиц, а потом, оторвавшись, вдруг осознает: он знает либо кто он, либо где он, но не то и другое одновременно. Смерть заразился… человечностью. Не в полном смысле этого слова, но симптомы внушали тревогу.

Его дом был построен по образу и подобию человеческих жилищ. Смерть даже создал для себя спальню, хотя никогда не спал. Если он пытался копировать людей, то почему бы ему было не попробовать сумасшествие? В конце концов, оно широко распространено.

А возможно, после стольких тысячелетий ему наконец захотелось стать добрым.

Она вошла в Комнату Жизнеизмерителей. Когда Сьюзен была маленькой девочкой, ей очень нравилось туда пробираться. Но сейчас несмолкаемый шорох песка в миллионах песочных часов, едва слышные хлопки, когда полные часы исчезали и появлялись пустые, не доставляли ей прежнего удовольствия. Теперь-то она знала, что на самом деле происходит. Конечно, рано или поздно все умирают. Но слушать это — как-то неправильно…

Она уже собралась было уходить, как вдруг заметила открытую дверь там, где раньше никакой двери не было.

Дверь была замаскирована. Отодвигалась целая секция стеллажей с песочными часами, ага…

Сьюзен подвигала дверь пальцем взад-вперед. Стеллажи так плотно примыкали к стене, что заметить узкую щелочку было практически невозможно.

За дверью располагалась еще одна комната — значительно меньшего размера, всего лишь с собор. Но она тоже была заставлена от пола до потолка песочными часами, тускло озаряемыми льющимся из большой комнаты светом. Сьюзен вошла и щелкнула пальцами.

— Свет, — велела она.

Мгновенно зажглись свечи.

Песочные часы здесь были… другими.

Те, что стояли в главной комнате, какими бы метафорическими ни являлись, были вполне осязаемыми предметами из стекла, дерева и бронзы. А эти выглядели так, будто их сделали из бесплотных отблесков и нематериальных теней.

Она посмотрела на самые большие часы.

«ОФФЛЕР» — было написано на них.

«Бог-Крокодил?» — удивленно подумала Сьюзен.

Вообще-то, богам тоже свойственна жизнь — предположительно. Но боги ведь не умирают. Они просто превращаются в призрачные голоса или сноски в учебнике по истории религии.

Здесь были перечислены и другие имена, принадлежащие особам божественного ранга. Некоторые из них она узнала.

Также на полке стояли жизнеизмерители поменьше, и, увидев написанные на них имена, Сьюзен едва не расхохоталась.

— Зубная фея? Лихо? Джон Ячменное Зерно? Мясленичная утка? Бог… чего!

Она сделала шаг назад, и что-то треснуло под ее каблуком.

На полу валялись осколки стекла. Она наклонилась и подняла самый крупный. Только несколько букв остались от выгравированного на стекле имени: «САНТА…»

— О нет… Так это — правда. Дедушка, что же ты наделал!

Когда она вышла, свечи сразу потухли, и темнота вступила в свои права.

И там, в темноте, среди рассыпанного песка послышалось шипение, потом вспыхнула крохотная искра…

 

Наверн Чудакулли поправил завязанное на поясе полотенце.

— Ну, господин Модо, как дела? — Университетский садовник отдал честь.

— Баки полны, господин аркканцлер, сэр! — бодро доложил он. — Поддерживал огонь в котлах весь день!

Остальные старшие волшебники толпились у дверей.

— Наверн, — сказал профессор современного руносложения, — я действительно считаю это решение, э-э, несколько немудрым. Комната не зря была закрыта и заколочена.

— Вспомни, что было написано на двери, — добавил декан.

— Это чтобы всякие любопытные сюда не лазили, — отрезал Чудакулли, срывая с куска мыла упаковку.

— Ну да, — кивнул заведующий кафедрой беспредметных изысканий. — Вот именно. Именно для этого предупреждения и пишут.

— Это — ванная, — твердо сказал Чудакулли. — А вы ведете себя так, будто я собрался в камеру пыток.

— Ванная, — согласился декан, — но спроектировал ее Чертов Тупица Джонсон. Аркканцлер Ветровоск пользовался ею всего один раз, а потом приказал заколотить. Наверн, умоляю тебя, подумай как следует! Это же Джонсон!

Возникла пауза. Даже Чудакулли не сразу нашелся что ответить.

Ныне покойный (к счастью и спокойствию многих) Бергольд Статли Джонсон еще при жизни был признан самым плохим изобретателем на всем Плоском мире. Не просто плохим, а самым плохим. Просто плохие изобретатели создают всякие штуковины, которые наотрез отказываются работать. По сравнению с Чертовым Тупицей Джонсоном все эти люди — мелкие пакостники. Каждый дурак способен создать прибор или механизм, который абсолютно ничего не делает, как бы вы ни давили на кнопку. Нет, Чертов Тупица искренне презирал подобных недотеп. Что бы он ни создавал, все работало — но не так, как было написано на коробке. Вам требуется небольшая ракета «земля-воздух»? Закажите Б. С. Джонсону проект декоративного фонтана. Для него большой разницы не было. Впрочем, неудачи не приводили его в уныние и не лишали любопытства его клиентов, людей, надо признать, психически нездоровых. Музыка, ландшафтное садоводство, архитектура — не было предела многочисленным талантам величайшего на Плоском мире изобретателя.

Тем не менее до сих пор никто не слышал, что Чертов Тупица занимался проектированием и ванных комнат тоже. Впрочем, как заметил Чудакулли, Джонсон спроектировал и построил несколько больших органов, а если вдуматься, ванна — это большей частью те же трубы.

Другие волшебники, работавшие в Университете еще задолго до Чудакулли, дружно заявили, что если Чертовому Тупице Джонсону удалось построить вполне работоспособную ванную комнату, значит, он явно пытался создать что-то совсем другое.

— Знаете, лично я всегда считал, что господин Джонсон был зря оклеветан, — нашелся наконец Чудакулли.

— Ну да, как же! — раздраженно воскликнул профессор современного руносложения. — Примерно с таким же успехом можно заявить, что осам нет никакого дела до варенья!

— Не все созданное им плохо работает, — не сдавался Чудакулли, ласково потирая банную щетку. — Взять, например, ту штуку, которой на кухне чистят картошку.

— Ты имеешь в виду ту самую, на бронзовой пластинке которой написано «Осовершенствованный маникюрный набор»?

— Послушайте, — рявкнул аркканцлер, — это всего лишь вода! Даже сам Джонсон не смог бы придумать с ней что-нибудь опасное. Модо, открыть шлюзы!

Волшебники попятились, а садовник повернул пару богато украшенных бронзовых колес.

— Мне надоело нащупывать среди вас мыло! — выкрикнул аркканцлер, когда вода шумно хлынула по скрытым в стенах трубам. — Гигиена! И это главное!

— Только не говори потом, что мы тебя не предупреждали, — сказал декан, быстренько прикрывая дверь.

— Э… я не до конца изучил, куда ведут некоторые трубы, сэр, — позволил себе сделать замечание Модо.

— Ничего, сейчас все изучим, — бодро пообещал Чудакулли.

Он снял шляпу и водрузил на голову шапочку для душа. Из уважения к профессии она была остроконечной. Затем Чудакулли взял в руку желтую резиновую уточку.

— Эй, человек, поддай жару! Прошу прощения, господин Модо. Я хотел сказать «гном».

— Слушаюсь, аркканцлер.

Модо дернул рычаг. В трубах гулко застучало, из некоторых соединений повалил пар.

Чудакулли еще раз осмотрел ванную комнату.

Сущий клад, никаких сомнений и быть не может. Говорите что хотите, но старине Джонсону иногда кое-что удавалось, пусть и случайно. Вся комната, включая пол и потолок, была покрыта белыми, синими и зелеными плитками. В центре под короной из труб возвышался Патентованный Домашний Суперобмыватель Джонсона системы «Тайфун» (Автоматическая Мыльница Прилагается) — настоящая поэма санитарии из красного и розового дерева и меди.

Аркканцлер заставил Модо до блеска надраить каждую трубу и бронзовый кран. Сколько времени на это ушло!

Чудакулли закрыл за собой дверь из матового стекла.

Изобретатель чуда домашнего обмывания решил сделать простое принятие душа полностью контролируемым процессом, и одна из стен кабинки представляла собой изумительную панель с кранами, отлитыми в виде русалок, раковин и — почему-то — плодов граната. Осуществлялась раздельная подача соленой воды, жесткой воды и мягкой воды. Были предусмотрены огромные рукоятки для точной регулировки температуры. Чудакулли внимательно все осмотрел.

Потом он сделал шаг назад, окинул взором плитки и пропел:

— Ми-и-и! Ми-ми-ми-и!

Голос отразился от стен и вернулся обратно.

— Идеальное эхо! — воскликнул Чудакулли, прирожденный ванный баритон.

Он поднял переговорную трубку, которая была установлена для обеспечения связи между моющимся и водяным техником.

— Все баки на полный вперед, господин Модо.

— Есть, сэр.

Чудакулли открыл кран с надписью «Морось» и сразу же отскочил в сторону, поскольку часть его сознания прекрасно понимала: изобретательность Джонсона могла привести к тому, что конверт не вытаскивался за краешек, а пролетал по всему помещению для сортировки и, пробив стену, удалялся в неизвестном направлении.

На него полился мягкий, теплый душ, который обернул все тело ласкающим туманом.

— Здорово! — воскликнул аркканцлер и попробовал повернуть следующий кран.

«Дождик» оказался более вдохновляющим, «Ливень» заставил ловить ртом воздух, а после включения «Потопа» Чудакулли был вынужден схватиться за панель, так как ему вдруг показалось, что он лишился верхней части черепа. «Волна» заставила соленую воду плескать от одной стены кабинки к другой, а потом спустила ее в специально предусмотренную на полу решетку.

— Все в порядке, сэр? — осведомился снаружи Модо.

— Абсолютно. Но еще есть с дюжину кранов, которые я не успел опробовать!

Модо кивнул и поддал жару. Из густых паров донеслись странные звуки, которые, по мнению Чудакулли, сходили за песню.

— О, я-а-а-а-а-а-а знал… э… какого-то сельскохозяйственного рабочего, по-моему кровельщика… Мы были добрыми друзьями, и… нет, все-таки он был фермером, да, точно, фермером… И дочка у него была по имени… проклятье, как же ее звали?.. Нет, не помню… Так, на чем я остановился? А, да. Припев. Шурум-бурум, смешной какой-то овощ, репка вроде бы, что-то там еще, еще и сладкоголосый солове-е-е-е-ааааррррггхооооо-ооо…

Песня вдруг прекратилась, и Модо услышал яростный грохот воды.

— Аркканцлер?

Некоторое время спустя откуда-то из-под потолка раздался голос, высокий и уже не столь нерешительный:

— Э… будь добр, старина, отключи у себя воду. Только постепенно, если не возражаешь.

Модо медленно повернул колесо. Грохот постепенно смолк.

— Так. Молодец. — Теперь голос доносился с уровня пола. — Отличная работа. Можем определенно назвать это успехом. Да, несомненно. Э… Не мог бы ты помочь мне выйти? Я по какой-то совершенно необъяснимой причине едва стою на ногах…

Модо открыл дверь, помог Чудакулли выбраться и усадил на скамью.

— Да, несомненно, — повторил аркканцлер, глядя на садовника слегка остекленевшими глазами. — Поразительный успех. Э… Но есть небольшая проблема. Модо…

— Да, сэр?

— Там один кран, его не стоит трогать. По крайней мере пока, — сообщил Чудакулли. — Буду у тебя в долгу, если ты повесишь на него небольшой плакатик.

— Да, сэр?

— Гласящий: «Не трогать ни при каких обстоятельствах» или что-нибудь в этом роде.

— Слушаюсь, сэр.

— Повесь его на кран, на котором большими буквами написано: «РЕЗЙЕГ». Кстати, очень странное слово. Может, там что-то напутали?

— Не знаю, сэр. Все сделаю, сэр.

— И, пожалуй, не стоит распространяться о случившемся.

— Так точно, сэр.

— О боги. Никогда не чувствовал себя таким чистым.

С выгодной позиции, притаившись между потолочными украшениями, за Чудакулли внимательно наблюдал крошечный гном в котелке.

Когда Модо ушел, Чудакулли принялся тщательно вытирать тело огромным махровым полотенцем. Прежнее хладнокровие вернулось к нему, и с губ уже рвалась следующая песня.

— На второй день страшдества… я послал любимой кое-что… непристойную записку, ха, ну да, и куропатку с грушей вместе…

Гномик скользнул вниз по плиткам и стал подбираться к бодро дергающейся фигуре.

Чудакулли после пары попыток вспомнить забытый текст решил исполнить один из вариантов песенки, встречающейся на всех планетах множественной вселенной, где только случаются зимы. Частенько ее использовали в религиозных культах, правда несколько изменяя слова, но вещи, о которых пелось в песенке, имели ровно такое же отношение к богам, как, допустим, корни — к древесным листьям.

— …Солнца восход, бег олененка… — Чудакулли резко развернулся. Конец мокрого полотенца метко ударил гномика прямо в ухо и свалил на спину.

— Я видел, как ты подкрадывался ко мне! — взревел Чудакулли. — Кто ты такой? Мелкий воришка? Или, того хуже, какой-нибудь извращенец?

Гномик тщетно пытался отползти по скользкому полу.

— А ты кто такой, господин? Ты ведь не должен меня видеть!

— Я — волшебник! Мы видим все, что существует, а в случае с казначеем — даже то, чего не существует. Что у тебя в мешке, признавайся!

— Только не надо открывать мешок, господин. Тебе это совсем не понравится!

— Почему? Что у тебя там? — Гномик обмяк.

— Главное не то, что там содержится, а то, что оттуда появится. Их нужно выпускать по чуть-чуть, даже не знаю, что будет, если все они вывалятся сразу!

Явно заинтересовавшись, Чудакулли потянул за веревочку.

— Господин, ты об этом сильно пожалеешь, — взмолился гномик.

— Правда? Кстати, что ты здесь делаешь, а, юноша?

Гномик наконец сдался.

— Ну… знаешь зубную фею? Слышал о такой?

— Да, конечно, — кивнул Чудакулли.

— Ну… я, конечно, не она. Но занимаемся мы примерно одним и тем же…

— Что? Ты что-нибудь уносишь?

— Э… Не то чтобы уношу… Скорее… приношу.

— А… типа новых зубов?

— Э… типа всяких грибков, — признался гномик.

 

Смерть бросил мешок в сани, а затем забрался сам.

— У тебя все отлично получается, хозяин, — похвалил его Альберт.

— ПОДУШКА МЕШАЕТ, — в который раз затягивая пояс, пожаловался Смерть. — Я НЕ ПРИВЫК К БОЛЬШОМУ ЖИВОТУ.

— Лучшего живота я предложить не мог, хозяин. Ты, так сказать, взял с места в галоп.

Альберт открыл бутылку с холодным чаем. От выпитого хереса его мучила жажда.

— Все отлично, — повторил он. — Сажа, следы на ковре, выпитый херес, следы саней на крыше… Должно сработать.

— ДУМАЕШЬ?

— Уверен.

— КРОМЕ ТОГО, Я ПОСТАРАЛСЯ СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ КОЕ-КТО ИЗ ДЕТИШЕК МЕНЯ УВИДЕЛ, — гордо заявил Смерть. — Я ЧУВСТВУЮ, КОГДА ОНИ ПОДСМАТРИВАЮТ.

— Отлично придумано, сэр.

— АГА.

— Хотя не могу не посоветовать… Вполне достаточно традиционного «Хо-хо-хо». Не надо говорить ничего типа: «Трепещите, презренные смертные», если не хочешь, чтобы дети выросли ростовщиками или еще кем-нибудь в том же роде.

— хо. хо. хо.

— Вот-вот, уже гораздо лучше получается. — Альберт торопливо уткнулся в записную книжку, чтобы Смерть не видел его лица. — Еще должен заметить, хозяин, самым убедительным будет появление на публике. Точно говорю.

— ОБЫЧНО Я ТАК НЕ ПОСТУПАЮ.

— Санта-Хрякус — общественный деятель, хозяин. Очень хорошо, что кое-кто из детей видел тебя, но одно публичное появление принесет куда больше плодов. Крайне полезно для атрофировавшихся мышц веры, так сказать.

— ПРАВДА? ХО. ХО. ХО.

— Просто отлично, хозяин. О чем это я?.. Ах да… лавки и магазины закрываются поздно. Многих детей приводят посмотреть на Санта-Хрякуса. Понимаешь? Не на настоящего, конечно, а на какого-нибудь старикашку с подушкой под балахоном. Никого из присутствующих я, разумеется, не имею в виду, хозяин.

— НА СТАРИКАШКУ, ЗНАЧИТ? ХО. ХО. ХО.

— Хозяин, я вовсе не имел в виду, что нам нужно…

— А ДЕТИ ОБ ЭТОМ ЗНАЮТ? ХО. ХО. ХО. — Альберт задумчиво почесал нос.

— Думаю, да, хозяин.

— ТАК НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ. НЕ УДИВИТЕЛЬНО, ЧТО ВОЗНИКЛИ… ТРУДНОСТИ. ВЕРА БЫЛА СКОМПРОМЕТИРОВАНА. ХО. ХО. ХО.

— Возможно, хозяин. Э… хо-хо…

— И ГДЕ ПОКАЗЫВАЮТ ЭТУ ПАРОДИЮ? ХО. ХО. ХО.

Альберт наконец сдался.

— Ну, к примеру, в магазинчике Крохобора, что в Гостевых рядах. Очень популярное место — грот Санта-Хрякуса. Видимо, у них самый удачный Санта-Хрякус.

— ЧТО Ж, ДАВАЙ-КА НАВЕДАЕМСЯ ТУДА. ОНИ БУДУТ ПОРАЖЕНЫ. ДО СМЕРТИ. ХО. ХО. ХО.

— Гм, как скажешь, хозяин.

— ЭТО БЫЛА ИГРА СЛОВ, АЛЬБЕРТ. НЕ ЗНАЮ, ЗАМЕТИЛ ЛИ ТЫ.

— В душе я просто хохочу, хозяин.

— ХО. ХО. ХО.

 

Аркканцлер Чудакулли улыбнулся. Он часто улыбался, поскольку принадлежал к тем людям, которые улыбаются, даже когда ветревожены. Однако сейчас он улыбался потому, что был горд. Немного помят, но горд.

— Изумительная ванная, не правда ли? — вопросил он. — И представляешь, она была заколочена! Надо ж было совершить такую глупость. Я имею в виду, может, на первых порах и были некие проблемы, — дипломатично заявил он, — но этого следовало ожидать. А ведь здесь есть буквально все. Ванны для ног в виде раковин. Ты только посмотри. Целый шкаф купальных халатов. А этот кран включает в ванне какую-то штуку, от которой вода начинает пузырится, даже если ты к гороху год не подходил. Вот в этой штуковине, которую держат русалки, скрывается специальный горшок для обработки ногтей на ногах. Я же говорю, здесь есть все.

— Специальный горшок для обработки ногтей? — переспросил грибной гномик.

— Воды бояться — в ванну не ходить, — нравоучительно изрек Чудакулли, поднимая крышку богато украшенной банки с надписью «Ароматические соли» и доставая бутылку вина. — А против такой вот штуки для обработки ногтей и подобных причуд ни один человек не устоит. Старая добрая магия. Древнейший принцип.

Он посмотрел бутылку на свет.

— Должно было достаточно охладиться, — сказал он, вынимая пробку. — Стало быть, грибки?

— Понятия не имею зачем, — пожал плечами гномик.

— Что, и ты не знаешь?

— Нет. Вдруг очнулся и почувствовал себя грибным гномиком.

— Поразительно, — восхитился Чудакулли. — Мой отец любил говорить, мол, если ходишь босым, к тебе непременно заявится грибной гномик. Но я понятия не имел, что ты действительно существуешь. Считал, он все придумал. Зубные феи, да и эти крошечные существа, живущие в цветах, — сам коллекционировал их в детстве, но никаких сказок о грибных гномиках я не припомню. — Он отпил вина и задумался. — Кстати, у меня есть дальний родственник по имени Грибб. И должен признаться, я всегда почему-то завидовал его имени…

Он посмотрел на гномика поверх бокала.

Нельзя стать аркканцлером, не развив особый нюх на малейшую возможность неприятностей. Нет, это не совсем точно. Нельзя долго оставаться аркканцлером, так будет точнее.

— Ну и как тебе твоя работа, а? — спросил Чудакулли задумчиво.

— Заниматься перхотью было бы куда приятнее, — сообщил гномик. — По крайней мере, больше бываешь на свежем воздухе и всякое такое.

— Думаю, следует все тщательно проверить, — покачал головой Чудакулли. — Конечно, может, все, что ты сказал, полная ерунда…

— Ну спасибо, — мрачно поблагодарил его грибной гномик.

 

По мнению Вернона Крохобора, в нынешнем году грот особо удался. Актеры старались. Сани Санта-Хрякуса были произведением искусства, а кабаны выглядели почти настоящими благодаря чудесному розовому оттенку.

Грот занимал почти весь первый этаж. Одного из эльфов пришлось наказать за курение позади Волшебно-Журчащего Водопада, а заводные Куклы Всех Народов, призванные воплощать Дружную Семью, немного дергались и частенько ломались, но в итоге представление было усладой всех детских сердечек.

Дети выстраивались в очередь вместе с родителями и, вытаращив глаза, смотрели на представление.

Деньги текли. О, как они текли.

Для того чтобы не искушать служащих, господин Крохобор натянул под потолком магазинчика провода. В центре каждого зала в маленькой будке сидела кассирша. Продавцы получали деньги от покупателей, клали их в маленькие подвесные вагончики, которые с жужжанием мчались к кассиру, который отсчитывал сдачу и посылал вагончики обратно. Таким образом исключалась сама возможность искуса, а маленькие вагончики метались по залу как угорелые.

Господин Крохобор любил страшдество. Все ради детей, ради них одних.

Он заложил пальцы за жилетку и просиял.

— Как дела, госпожа Хардинг?

— Отлично, господин Крохобор, — кротко ответила кассирша.

— Превосходно. — Он посмотрел на столбики монет.

Ослепительная молния с треском скользнула от монет к металлической решетке.

Господин Крохобор удивленно сморгнул. С металлической оправы очков госпожи Хардинг тоже сорвались несколько искорок.

Сам грот изменился. Буквально на долю секунды у господина Крохобора появилось ощущение скорости, а потом все вокруг с визгом остановилось. Но это же нелепо!

Четыре кабанчика из папье-маше взорвались. Картонное рыло с глухим стуком отрикошетило от головы господина Крохобора.

На месте прелестных свинок появились, брызгая слюной и ворча… вероятно, тоже свиньи, потому что, насколько помнил господин Крохобор, у гиппопотамов не бывает остроконечных ушей и колец в пятачках. Но эти твари были огромными и серыми, покрытыми жесткой щетиной, и над каждой поднималось облако зловонного пара.

И выглядели они не так уж и мило. В них не было ровным счетом ничего очаровательного. Одна из тварей повернулась к нему, смерила алым оком и даже не сказала «хрю» — что должна говорить, по мнению родившегося и выросшего в городе господина Крохобора, всякая нормальная свинья.

— Гхнааарррункх, — изрекла тварь.

Сани тоже изменились. Господину Крохобору очень нравились прежние сани с изящными серебряными завитками. Он лично руководил наклеиванием каждой серебристой звездочки. И все это великолепие валялось теперь в обломках под полозьями здоровенных жутких саней, выглядящих так, будто грубо напиленные колобахи водрузили на две криво обструганные доски. Эти сани были древними, и украшали их совершенно неуместные резные оскалившиеся морды.

Родители кричали и пытались увести детей, но это удавалось им с трудом. Детей влекло к саням, как ос к варенью.

Размахивая руками, господин Крохобор кинулся к кошмарному явлению.

— Прекратите! Прекратите немедленно! — кричал он. — Вы же детей напугаете!

Но тут он услышал, как какой-то маленький мальчик за его спиной сказал:

— У них даже клыки есть. Круто! — А его сестра ответила:

— Смотри, смотри, он писает!

К потолку поднялось огромное облако желтого пара.

— К лестнице течет! — продолжала комментировать девочка. — Все, кто не умеет плавать, держитесь за перила!

— Я слышала, детей, которые плохо себя вели, они едят заживо, — авторитетно и с явным одобрением заявила другая девочка. — Без остатка. Даже кости. Хрум-хрум-хрум…

— Что ты как маленькая, — важно высказался мальчик постарше. — Они ж ненастоящие, просто внутри сидит волшебник или установлен заводной механизм. Каждый дурак знает, что они не на..

Один из кабанов повернулся и посмотрел на него. Всезнайка предпочел спрятаться за мамой.

Господин Крохобор со слезами ярости на щеках наконец пробился сквозь толпу и подбежал к гроту Санта-Хрякуса.

— Это все КГВ рук дело? — заорал он, хватая первого попавшегося под руку испуганного эльфа. — Ну точно! Решили меня разорить, гады! На детей им плевать! О, мои славные куколки!

Эльф ничего не ответил. Дети рвались к вновь-прибывшим кабанам, несмотря на отчаянные попытки матерей их оттащить. Одна девочка протянула апельсин.

Заводные Куклы Всех Народов определенно сломались. Музыкальная шкатулка под сценой продолжала играть «Если бы дети всего Диска…», но стержни фигур согнулись, и клатчский мальчик ритмично лупил парадным мечом по голове омнианскую девочку, а девочка в национальном костюме Агатовой империи пинала прямо в ухо крошечного лламедийского друида. Собравшиеся вокруг маленькие зрители одобрительными криками поддерживали всех по очереди, вне зависимости от нации и вида.

— Э-э… в гроте еще хуже, господин Кро… — начал было эльф.

Фигура в красно-белом костюме пробилась сквозь толпу и сунула в руки господина Крохобора накладную бороду.

— Все, с меня хватит, — заявил человек в костюме Санта-Хрякуса. — Запах апельсинов и мокрые штаны я еще стерплю, но это уже слишком.

И, раздвинув очередь, актер удалился. Господин Крохобор успел только услышать, как он возмущенно добавил:

— Ха, и он называет себя Санта-Хрякусом?! — Господин Крохобор принялся пробиваться к гроту.

Там в огромном кресле кто-то сидел, качая на одном из коленей ребенка. Фигура была… странной. Она была определенно одета в костюм Санта-Хрякуса, но господин Крохобор никак не мог разглядеть ее толком, сосредоточить на ней взгляд: почему-то глаза упорно уезжали в сторону, чтобы незнакомец маячил на самой кромке зрения. Это было все равно что пытаться увидеть собственное ухо.

— Что здесь происходит? Что происходит? — завопил он.

На его плечо легла чья-то рука. Он обернулся и узрел перед собой одного из эльфов. По крайней мере, человек был одет в костюм одного из волшебных помощников Санта-Хрякуса, но одежда сидела как-то криво, словно этот эльф одевался второпях.

— А ты кто такой?

Эльф вынул изо рта замусоленный бычок и злобно уставился на него.

— Твой давным-давно потерянный дядюшка.

— Ты не эльф!

— Не-ка, я — сказочный сапожник.

— И ЧТО ЖЕ ТЫ ХОЧЕШЬ НА СТРАШДЕСТВО, А, МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕЧЕК? — произнес за спиной у господина Крохобора чей-то голос.

Господин Крохобор в ужасе обернулся.

Перед… за неимением лучших вариантов, выразимся так: перед Санта-Хрякусом-узурпатором — стоял ребенок неопределенного пола — одна большая вязаная шапочка с кисточками.