САНТА-ХРЯКУС 8 страница

— ДА, ДА, ЗНАЮ. КАКАЯ ПЛОХАЯ СВИНКА, ПРАВДА?

Фигура Санта-Хрякуса замерцала, но почти сразу же опять обрела четкие очертания. Костлявая рука вынырнула из мешка с подарками.

— НУ ЧТО Ж, ВОТ УЗДЕЧКА ДЛЯ ТВОЕЙ ЛОШАДКИ И СЕДЛО, А ЕЩЕ ДОСТАТОЧНО СТРАННАЯ ШЛЯПА И ШТАНЫ, В КОТОРЫХ ТЫ ВЫГЛЯДИШЬ ТАК, СЛОВНО ЗАСУНУЛА В КАРМАНЫ ДВУХ ПУШИСТЫХ КРОЛИКОВ.

— Но мы не можем содержать лошадку, правда, Эффи? Мы живем на третьем этаже. Как она туда…

— О, НИКАКИХ БЕСПОКОЙСТВ. ОНА УЖЕ У ВАС НА КУХНЕ.

— Санта-Хрякус, ты, наверное, шутишь, — резко сменила тон мамаша.

— ХО. ХО. ДА. Я ИЗВЕСТНЫЙ ТОЛСТЯК И ШУТНИК. НА КУХНЕ? КАКАЯ СМЕШНАЯ ШУТКА. КУКЛЫ И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ БУДУТ ДОСТАВЛЕНЫ ПОЗЖЕ СОГЛАСНО ВАШЕМУ ПИСЬМУ.

— Ну, Эффи, что нужно сказать?

— 'П'сибо.

— Хозяин, ты что, в самом деле закинул лошадь им на кухню? — торопливо прошептал «Потерянный дядюшка» по имени Альберт, пользуясь моментом, пока в грот не зашел очередной ребенок.

— НЕ ГОВОРИ ЕРУНДЫ, АЛЬБЕРТ. Я ПОШУТИЛ.

— Хвала богам, а то я было подумал…

— ОНА В СПАЛЬНЕ.

— Э-э…

— ТАК БОЛЕЕ ГИГИЕНИЧНО.

— Ну, по крайней мере в одном мы можем быть спокойны, — обреченно промолвил Альберт. — Третий этаж? Уж эти люди обязательно в нас поверят.

— ТОЧНО. А ЗНАЕШЬ, МНЕ НАЧИНАЕТ НРАВИТЬСЯ. ХО. ХО. ХО.

 

Вокруг Пупа Плоского мира снег переливался синим и зеленым цветами. Аврора кореалис, центральное сияние, висело на небе, закрывая горы занавесями бледного холодного огня и озаряя призрачным светом окружающие льды.

Вдруг эти занавеси заколыхались, взметнулись и сквозь них прошла как будто гигантская клочковатая рука, на указательном пальце которой горела яркая точка. Вскоре воображение узнает в точке Бинки.

Лошадь замедлила шаг и остановилась в воздухе. Сьюзен посмотрела вниз.

И сразу нашла то, что искала. В конце поросшей заснеженным лесом долины что-то ярко сверкало, отражая небо.

Замок Костей.

Когда ей было шесть или семь лет, родители как-то усадили ее на диванчик в детской и популярно объяснили, что таких существ, как Санта-Хрякус, на самом деле не существует, а существуют они только в сказках. И она поверила. Все эльфы и страшилы, все истории, рожденные от крови и плоти человеческой, в реальности были нереальны.

Но ей соврали. Ее дедушкой был семифутовый скелет. Не из плоти и крови, конечно, но, по крайней мере, из кости.

Бинки коснулась земли и потрусила по снегу.

Можно ли считать Санта-Хрякуса богом? А почему бы, собственно, и нет? В конце концов, жертвоприношения налицо. Те же херес и пирог со свининой. И заповеди имеются. Хороших детишек Санта-Хрякус награждает подарками и всегда знает, как ты вел себя в прошлом году. Много всякого приятного происходило, главное было верить. Иногда Санта-Хрякуса можно было увидеть в гроте, иногда он пролетал по небу…

Громада Замка Костей уходила высоко в небо. Замок впечатлял и определенно заслуживал заглавных букв.

Сьюзен видела его изображение в одной из детских книг. Несмотря на название, иллюстратору удалось изобразить замок достаточно… веселеньким.

Каким-каким, а веселеньким он определенно не был. Колонны у входа в сотню футов высотой. Каждая ступенька выше человеческого роста и вырублена из древнего серо-зеленого льда.

Изо льда, отметила про себя Сьюзен, а не из кости. Некоторые части колонн смутно напоминали берцовые кости или черепа, но они тоже были ледяными.

Бинки не испугали высокие ступени. Не то чтобы она взлетела, просто установила для себя новый уровень земли.

Лед был весь засыпан снегом. Сьюзен посмотрела на сугробы. Смерть не оставлял следов, но она заметила неясные отпечатки чьих-то башмаков и была готова поклясться, что следы эти принадлежат Альберту. А еще… да… были видны припорошенные снегом следы от саней. И звериные следы, также припорошенные.

Сьюзен слезла с лошади. Она попала туда, куда и стремилась, но что-то было не так. Замок должен был сверкать, дрожать от предпраздничного возбуждения, а он больше походил на гигантский мавзолей.

За колоннами она увидела расколовшуюся на части огромную ледяную плиту. Плита упала с крыши, и сквозь дыру виднелось звездное небо. Пока Сьюзен смотрела вверх, в сугроб неподалеку упали несколько ледяных осколков.

Откуда-то появился ворон и, едва шевеля крыльями, опустился на ледяную глыбу.

— Тут настоящий морг, — сказала Сьюзен.

— Ага, и я в нем предпочту остаться, если мне прикажут еще куда-нибудь сегодня лететь, — задыхаясь, откликнулся ворон и сбросил со спины Смерть Крыс. — На дальние сверхвременные перелеты я, знаешь ли, не подписывался. И вообще я давным-давно должен быть в лесу и создавать изощренно украшенные конструкции для привлечения самок.

— Это делают беседковые птички, а вовсе не вороны, — возразила Сьюзен.

— Ну надо же, все-то мы знаем, — восхитился ворон. — Кстати, я пропустил обеденный перерыв. Мне жрать сегодня дадут?

Он повращал выпуклыми глазами. Каждый из глаз двигался по своей произвольной траектории.

— А где свет? — осведомился ворон. — Где веселья шум? Где суетливые человечки в остроконечных шляпках и красно-зеленых костюмчиках, неубедительно, но ритмично стучащие по игрушкам деревянными молоточками?

— Это больше похоже на храм какого-нибудь древнего бога грома, — согласилась Сьюзен.

— ПИСК.

— Нет, я правильно разобралась в карте. Кстати, и Альберт здесь тоже побывал. Все засыпано сигаретным пеплом.

Крыса спрыгнула с льдины и походила вокруг, тычась в снег костяной мордочкой. После нескольких секунд обнюхивания она громко пискнула и скрылась во мраке.

Сьюзен последовала за ней. Скоро ее глаза привыкли к тусклому сине-зеленому свету, и она увидела нечто возвышающееся над полом. Это была пирамида из ступеней, венчал которую величественный трон.

За ее спиной заскрипела и немного покосилась Колонна.

— ПИСК.

— Крыса говорит, что замок напоминает ей старую шахту, — перевел ворон. — Но люди давно оставили ее, никто за подпорками не следит и так далее, понимаешь? О, мы много подобного повидали на своем веку…

«По крайней мере, — думала Сьюзен, не обращая внимания на болтовню ворона, — эти ступени предназначались для человека». В крыше обнаружилась еще одна дыра, сквозь которую тоже падал снег. Вокруг было полным-полно следов от башмаков Альберта.

— А может, старина Санта-Хрякус потерпел, ну, как это, санекатастрофу? Или кабанокрушение? — высказал предположение ворон.

— ПИСК?

— А что, такое вполне могло случиться. Свинья не самое аэродинамичное животное. Снег, плохая видимость, большое облако впереди оказывается скалой, но уже поздно, на тебя удивленно смотрят некие типы в шафрановых балахонах, ты отчаянно пытаешься вспомнить, чью именно голову нужно совать между колен, а потом — БАБАХ! — обломки во все стороны. Конец. Эпилог: какие-то альпинисты-везунчики находят на вершине горы целую кучу сосисок, в которой и обнаруживается потерянный «черный ящик».

— ПИСК!

— Да, но он же совсем старик. А все порхает по небу как молодой птенец.

Сьюзен увидела что-то на припорошенном снегом полу.

Это был красно-белый полосатый леденец. Она разгребла снег ногой и обнаружил а деревянного солдатика в мундире такой дикой расцветки, что на него не обратили бы внимание разве что в ночном клубе для хамелеонов, нажравшихся сильнодействующих наркотиков. Чуть дальше она увидела сломанную трубу.

Из темноты донеслись скрип и треск. Ворон откашлялся.

— Когда крыса говорила о заброшенной шахте, она имела в виду, что такие шахты могут точно так же скрипеть и трещать, понимаешь? Никто не следит за подпорками. Все падает. Как даст тебе по башке, очухался, а ты уже очередная загогулина в песчанике. Я хочу сказать, не стоит здесь задерживаться надолго.

Сьюзен, погрузившись в размышления, двинулась дальше.

Тут все было неправильно. Замок выглядел так, словно уже много лет здесь никто не появлялся, а этого никак не могло быть.

Ближняя колонна затрещала и немного изогнулась. С крыши посыпались похожие на туман крошечные ледяные кристаллики.

Конечно, это место нельзя было считать нормальным. Нельзя просто так взять и построить такой огромный ледяной дворец. Он чем-то походил на дом Смерти. Если Смерть покидал надолго свои владения, все приостановленные процессы, временные и физические, потихоньку начинало течь вновь. Все быстрее, быстрее… А потом как будто прорывало плотину.

Она уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг услышала стон. Он был немного похож на скрип рассыпающегося льда, однако лед обычно не поминает богов.

Приглядевшись, Сьюзен увидела кого-то лежащего в сугробе. На самом деле приглядываться пришлось достаточно долго, поскольку фигура была одета в длинный белый балахон. И лежала фигура так, будто, раскинув руки, упала плашмя на спину в глубокий снег, а вот подняться не смогла.

На голове стонущего был венок. Вроде бы из виноградных листьев.

Сьюзен невольно посмотрела вверх. Здесь крыши тоже не было, но чтобы кто-то мог упасть с такой высоты и не разбиться?..

По крайней мере, обычный человек точно не выжил бы.

А стонущий выглядел вполне по-человечески, ну юноша и юноша. Но так могло показаться только на первый взгляд, тогда как взгляд номер два немедленно задерживался на лице юноши. Даже в тусклом, отражающемся от снега свете его лицо воплощало собой всю усталость мира.

— Эй, с тобой все в порядке? — нерешительно окликнула Сьюзен.

Распростертая в снегу фигура открыла глаза и посмотрела строго верх.

— Как жаль, что я не умер… — простонал неизвестный.

Глыба льда размером с дом упала где-то в глубине замка и взорвалась облаком острых осколков.

— Еще немного здесь полежишь — и твоя мечта вполне может осуществиться, — заметила Сьюзен, хватая псевдоюношу под мышки и вытаскивая из сугроба. — Думаю, нам стоит убираться отсюда, и поскорее, а, как считаешь? Скоро тут все обрушится.

— О боже…

Наконец ей удалось закинуть одну его руку себе на плечо.

— Идти сможешь?

— О боже…

— Слушай, буду тебе очень признательна, если ты заткнешься и все-таки попробуешь идти.

— Извини… Такое ощущение… будто у меня выросла куча лишних ног. Ой.

Собравшись с силами, Сьюзен вздернула юношу вверх, забросила на себя, и они, покачиваясь, побрели к выходу.

— Моя голова… — пожаловался юноша. — О боже, моя бедная голова. Как погано. Моя голова… Словно кто-то стучит по ней. Молотком.

Кто-то и вправду стучал. Среди спутанных влажных кудрей сидел маленький зелено-лиловый бесенок, сжимающий в руках довольно большую киянку. Подняв взгляд, он дружелюбно кивнул Сьюзен.

— О боже…

— Ты… ты… — Сьюзен от удивления даже лишилась дара речи. — Ты что такое творишь?!

— Маму свою поучи, — огрызнулся мелкий бес. — Хочешь дам пару раз стукнуть?

— Я? Да ни за что на свете!

— Вот-вот, только говорить и горазды, — фыркнул бесенок. — А как до дела, так в кусты.

— Он. Часть. Соглашения, — объяснил юноша.

— Слышала? — горделиво осведомился бес. — Подержишь молоток, пока я обмажу его язык желтым налетом?

— А ну брысь!

Сьюзен попыталась поймать бесенка, но тот увернулся и, по-прежнему сжимая в лапах киянку, перепрыгнул с головы юноши на ближайшую колонну.

— Я — часть соглашения! — завопил он. — Вот я кто!

Юноша схватился за голову.

— О боже, как мне плохо. У тебя льда нет?

Едва он успел произнести это, как замок обрушился. Некоторые условности посильнее законов физики будут.

Замок Костей рушился неторопливо и впечатляюще. Он все падал и падал. Сначала сломались колонны, потом посыпались ледяные плиты с крыши, затем начали колоться и трескаться ледяные стены. В воздухе повисло огромное облако, состоящее из снежинок и ледяной пыльцы.

Сьюзен наблюдала за происходящим, стоя у деревьев. Юноша, судорожно цепляющийся за ближайший ствол, наконец открыл глаза.

— Поразительно, — едва выговорил он.

— Сначала был снег, потом замок, теперь снова снег. Ты об этом?

— Да нет, я о том, как ты бежала. Со мной на плечах. Ой!

— А, это…

Треск льда не смолкал. Рухнув, колонны не успокоились на этом, они крошились и распадались на мелкие частички.

Когда облако ледяной пыли наконец осело, их взору открылось ровное заснеженное поле.

— Ну вот, как будто ничего и не было, — подвела итог Сьюзен и повернулась к стонущему юноше. — Ну а ты как тут оказался?

— Не знаю. Открыл. Глаза. И увидел.

— Кто ты вообще такой?

— По… по-моему, меня зовут Перепой. И я… я о боже похмелья.

— А что, существует бог похмелья?

— О боже похмелья, — поправил ее юноша. — Когда я являюсь к людям, они сразу хватаются за голову и стонут: «О боже…» Кстати, сколько вас тут?

— Кого сколько? Вообще-то, я тут одна.

— А, хорошо. Здорово…

— Никогда не слышала о боге похмелья.

— Но ты слышала о Запое, боге вина? Ой.

— Да, конечно.

— Жирный такой, с венком из виноградных листьев на голове и всегда с бокалом в руке… О боже… Ты в курсе, почему он такой веселый? Почему у него такое радостное лицо? Потому что Запой знает: на следующее утро он будет чувствовать себя просто прекрасно. Ведь это я…

— Вместо него страдаешь от похмелья ты? — догадалась Сьюзен.

— А я ведь даже не пью! Ой! Но кто просыпается каждое утро, уткнувшись в сортир? Ай! — Юноша замолчал и опять схватился за голову. — Слушай, голова может быть подбита изнутри собачьей шерстью?

— Вряд ли.

— А. — Перепой закачался. — Знаешь, иногда говорят: «Вчера выпил пятнадцать кружек пива, а проснулся свежий как огурчик»?

— Да, иногда я такое слышала.

— Сволочи! Ведь это я просыпаюсь утром в тарелке с полупереваренным чили. О, как я мечтаю открыть утром глаза и увидеть, что моя голова ни к чему не прилипла! — Он замолчал. — В этом лесу водятся жирафы? — спросил вдруг Перепой.

— Здесь? Нет, по-моему.

Он встревожено смотрел куда-то поверх головы Сьюзен.

— Цвета индиго, растянутые такие и все время мигающие?

— Очень сомневаюсь.

— Ну и хорошо. — Перепой едва стоял на ногах. — Прости, кажется, завтрак просится наружу.

— Но уже поздний вечер!

— Правда? Значит, ужин.

Перепой аккуратно сложился и упал на снег за деревом.

— Тот еще пацан, правда? — раздался голос с ветки. Это был ворон. — Пить надо меньше!

После шумной интерлюдии о боже похмелья снова появился из-за дерева.

— И еда… — пробормотал он. — Я ведь ничегошеньки не ем, но оно все выходит и выходит…

— Что ты там делал? Ну, в Замке Костей? — спросила Сьюзен.

— Ой! Понятия не имею, — признался о боже. — Еще повезло, что я не держал в руках дорожный знак и не был одет в… — Он неожиданно замолчал и поморщился. — И на мне не было женского белья. — Перепой вздохнул. — Кто-то где-то хорошо поразвлекся, — промолвил он с тоской в голосе. — И это был точно не я. А жаль.

— Попробуй что-нибудь выпить, — посоветовал ворон. — Опохмелись. Клин клином вышибают.

— Но как ты здесь очутился? — настаивала Сьюзен.

О боже оставил бесплодные попытки сфокусировать презрительный взгляд на вороне.

— Не знаю, — пожал плечами он. — А здесь — это где?

Сьюзен посмотрела туда, где только что высился замок.

— Вон там буквально пару мгновений назад стояло одно очень важное здание, — сказала она.

О боже осторожно кивнул.

— Я часто вижу то, чего мгновение назад еще не было, — признался он. — И то, что еще через мгновение уже не вижу. Хоть за это спасибо уж не знаю кому. В общем и целом я стараюсь не запоминать свои видения.

Он снова сложился и упал на снег.

«От замка ничего не осталось, — подумала Сьюзен. — Ничего, кроме мелких льдинок и ветра».

Она снова почувствовала уверенность, что замок не просто исчез. Нет… его тут никогда и не было. Поэтому нет руин, не осталось ни единого свидетельства…

Место было достаточно странным. Согласно легендам, именно здесь жил Санта-Хрякус. Странно, если подумать. Трудно было даже представить, чтобы тут обитал веселый игрушечных дел мастер.

Ветер свистел в деревьях. Снег падал с ветвей. Откуда-то из мрака донесся топоток мелких копытцев.

Похожая на паука фигурка скользнула по сугробу, приземлилась прямо на голову валяющегося без сознания бога и уставилась на Сьюзен глазками-пуговками.

— Не возражаешь? — осведомился бесенок, доставая из ниоткуда свою огромную киянку. — Работу нужно выполнять, несмотря на метафорические, вернее фольклорные, убеждения.

— Слушай, сгинул бы ты, а?

— Думаешь, я плохой? Подожди, вот скоро розовые слоны прилетят, — пообещал бесенок.

— Я тебе не верю.

— Они вылезают из его ушей и с противным чириканьем кружат вокруг головы.

— А, — глубокомысленно изрек ворон. — Очень похоже на малиновок. От них всего можно ожидать.

О боже опять застонал.

Сьюзен вдруг поняла, что не хочет бросать его тут. Он ведь человек. Во всяком случае, внешне. Две руки, две ноги. А здесь он может замерзнуть. Конечно, божество, пусть даже о божество, вряд ли способно замерзнуть, и все равно… Человек человека в беде не бросит. Сьюзен мысленно даже похвалила себя за нормальное, человеческое, мышление.

Кроме того, у Перепоя могли быть некоторые ответы — если, разумеется, она сумеет привести его в состояние, в котором он сможет понимать ее вопросы.

С опушки скованного морозом леса за ними наблюдали звериные глаза.

 

Господин Крохобор сидел на мокрых ступеньках и рыдал. Ближе к отделу игрушек подобраться он не мог. Всякий раз, когда он пытался туда подойти, людским течением его тут же уносило прочь.

— Доброго вечера, сударь, — услышал он чей-то голос.

Перед ним стоял маленький человечек, весь какой-то кривоватый и неправильный.

— Ты один из эльфов? — наконец спросил господин Крохобор, мысленно перебрав все возможные варианты.

— Совсем нет, сэр. Никакой я не эльф, а капрал Городской Стражи Шнобби Шноббс, а это констебль Посети, сэр. — Существо посмотрело на клочок бумаги, зажатый в руке. — А ты, насколько понимаю, господин Крохобой?

— Крохобор!

— Да, да, все верно. Итак, ты послал сообщение в штаб-квартиру Стражи, и мы отреагировали с достойной похвалы скоростью, сэр, — сообщил капрал Шноббс. — Несмотря на канун страшдества, и работы у нас по самое не хочу, а тут еще страшдественская попойка ждет не дождется, сэр… Впрочем, это не так важно, сэр, поскольку наш Горшок, вернее, констебль Посети, присутствующий здесь и сейчас, не пьет, ему запрещает религия, тогда как я пью, но все равно пришел, ведь это мой гражданский долг, сэр!

По окончании данной тирады Шноббс бодро отдал честь — или то, что, по его мнению, сходило за честь. Разумеется, он мог бы добавить нечто вроде: «И такой богатый ублюдок, как ты, должен отблагодарить упомянутого выше капрала праздничной бутылочкой, а то и двумя или еще каким-нибудь ощутимым способом выразить свою благодарность», — однако не добавил. Все это и так было написано у него на лице. В подобных случаях даже уши Шноббса могли говорить.

К сожалению, господин Крохобор находился в настроении, не способствующем сообразительности. Он встал и указал дрожащим пальцем на верхнюю площадку.

— Я хочу, чтобы вы поднялись туда, — сказал он, — и арестовали его!

— Арестовали кого, сэр? — уточнил капрал Шноббс.

— Санта-Хрякуса!

— За что, сэр?

— За то, что он нагло сидит в гроте и раздает детям подарки!

Капрал Шноббс задумался.

— Сэр, может, ты по случаю праздника того? Ну, рюмашка, другая, третья?.. — с надеждой спросил он.

— Я не пью.

— Очень мудро, сэр, — одобрил констебль Посети. — Алкоголь — позор души. Святой Урн, книга вторая, стих двадцать четвертый.

— Я не совсем понял, сэр, — с некоторым недоумением признался капрал Шноббс. — Я полагал, что Санта-Хрякус как раз и должен раздавать детям подарки.

Теперь уже господину Крохобору пришлось призадуматься. Он еще не успел рассортировать в голове события, успел лишь осознать их неправильность.

— Но этот Санта-Хрякус — самозванец! Он ненастоящий! — наконец воскликнул он. — О да! Он пробрался сюда обманом!

— Ну, это, знаешь ли, для меня не сюрприз, — пожал плечами Шноббс. — А я что думал? Будет настоящий Санта-Хрякус целых две недели сидеть в какой-то анк-морпоркской лавке? Это в самое жаркое время? Ха! Сейчас, как же! Я так и думал, что ты нанимаешь какого-нибудь старичка, приклеиваешь ему бороду…

— Но это не тот Санта-Хрякус, которого мы обычно используем, — попытался объяснить господин Крохобор, чувствуя, как земля качается у него под ногами. — Он занял грот незаконно!

— Стало быть, этот Санта-Хрякус — другой Санта-Хрякус? Совсем ненастоящий?

— Ну… да… нет…

— И он начал раздавать детям подарки? — уточнил капрал Шноббс.

— Я ж и говорю! Бандит! — Шнобби задумчиво почесал нос.

— Ну… — дипломатично выразился он. Надежда на праздничное вознаграждение таяла с каждой секундой. И тут его осенило: — Он что, раздает твои подарки, сэр?

— Нет! Нет! Принес их с собой!

— Да? Вот если бы он раздавал твои подарки, я бы еще мог увидеть в этом проблему. Отсутствие законного имущества у владельца — один из верных признаков преступления. Однако тут, гм-м-м-м, товар присутствует в наличии. А наличие равно наличности — наличность-то вся цела? Ага, я и говорю… Честно говоря, сэр, вот если бы он что-нибудь у тебя украл…

— Это частный магазин, — добрался наконец до корня проблемы господин Крохобор. — Мы не раздаем свои товары за здорово живешь. Но как мы можем торговать, если кто-то пристроился рядом и раздает то же самое даром? Пожалуйста, офицеры, вы обязаны удалить отсюда этого преступника.

— Типа арестовать Санта-Хрякуса?

— Да!

— В твоем магазине?

— Да!

— На глазах у всех детишек?

— Д… — Господин Крохобор запнулся. К своему ужасу, он вдруг понял, что в словах капрала Шноббса, вопреки всем ожиданиям, присутствует свой резон. — Думаешь, это будет выглядеть плохо?

— Вообще не понимаю, как это может выглядеть хорошо, сэр.

— А может, ну, как-нибудь его того, тайком? — с надеждой спросил господин Крохобор.

— Тайком? Можно, конечно, попробовать… — задумался капрал Шноббс.

Фраза повисла в воздухе на манер протянутой руки.

— Я отблагодарю, — наконец пообещал господин Крохобор.

— В общем, ни о чем больше не беспокойся. Мы свое дело знаем, это наша работа, — успокоил его капрал Шноббс, великодушный после одержанной победы. — Иди в кабинет, налей себе чайку, а мы быстро восстановим тут порядок. Ты будешь нам крайне благодарен.

Крохобор посмотрел на него как человек, испытывающий очень и очень сильные сомнения, но тем не менее удалился. Капрал Шноббс довольно потер лапки.

— Горшок, там, откуда ты приехал, есть страшдество? — поинтересовался он, шагая вверх по лестнице рядом с констеблем Посети. — Ты только посмотри на этот ковер! Интересно, какая свинья тут паслась? И пахнет прям как в свинарнике…

— Мы называем этот праздник постом святого Урна, — ответил приехавший из Омнии констебль Посети. — Но он не имеет ничего общего с языческими суевериями и духом наживы. Мы просто собираемся семьями для молитвы и поста.

— Угощаетесь индейкой и цыплятами, да?

— Это пост, капрал Шноббс. Повторяю: пост. Мы не едим ничего.

— Понял. Каждому свое, так я говорю. По крайней мере, не приходится готовить всю ночь, чтобы весь следующий день кормить собирающихся на халявку гостей. А что, подарков тоже друг другу не дарите?

Они быстренько отпрянули в сторону, пропуская двоих спускавшихся мальчишек, которые тащили огромную лодку.

— Иногда считается уместным обмениваться новыми религиозными брошюрами, а детям всегда дарят «Книгу Урна», — откликнулся констебль Посети. — Иногда с картинками, — добавил он осторожно, словно намекая на некие запретные удовольствия.

Маленькая девочка пробежала мимо, волоча за лапу плюшевого медведя выше себя ростом. Медведь был розовый.

— А мне всегда дарят ароматические соли, — пожаловался Шноббс. — А еще мыло, пену, разные травяные настои и тонны всякой ерунды для ванной. Никак не возьму в толк почему, ведь я ж почти никогда не моюсь. Я уж и так намекал, и так, но все равно дарят и дарят, дарят и дарят… Некоторые люди такие тупые.

— Просто ужас, — согласился констебль Посети.

На втором этаже они увидели большую толпу.

— Нет, ты глянь, а! Вот когда я был ребенком, господин Санта-Хрякус никогда ничего мне не дарил, — сказал капрал Шноббс, мрачно наблюдая за детьми. — Я на каждое страшдество как дурак вывешивал чулок, и каждый раз он оставался пустым. Впрочем, нет, вру. Один раз туда наблевал мой папаша.

Шнобби ни в коей мере не был героем, но сейчас в глазах его появился блеск — так могут блестеть только глаза человека, который в своей жизни видел слишком много пустых чулок плюс один полный и зловонный. С почти зажившей раны на его морщинистой мелочной душе вдруг взяли и сорвали коросту.

— Я пошел в атаку, — сказал он.

 

Между Главным залом Университета и парадным входом в тот же Университет втиснулся еще один небольшой круглый зальчик, более известный как Памятный зал аркканцлера Брюха.

С этим залом была связана своя традиция: каждую вторую среду на высокую каменную полочку клались булочка со смородиновой начинкой и медная монетка в один пенни[17]. Сейчас Чудакулли стоял в самом центре Памятного зала и смотрел вверх.

— Скажи-ка мне, главный философ, мы ведь никогда не приглашаем женщин на Страшдественский пир?

— Конечно нет, аркканцлер, — ответил главный философ, также разглядывая пыльные стропила и недоумевая про себя, что именно могло привлечь взгляд Чудакулли. — Хвала богам, нет. От женщин одно только зло. Они же все портят. На этом я стоял и стоять буду.

— И все служанки отпущены домой до самой полуночи?

— Очень правильный обычай, очень, — поддакнул главный философ, начинающий чувствовать, что его шея вот-вот сломается.

— Тогда почему каждый год мы вешаем туда огромный пучок омелы?

Не спуская глаз с потолка, главный философ исполнил плавный поворот вокруг своей оси.

— Ну… гм… это… очень символично, аркканцлер.

— А?

Поняв, что так просто не отделаешься, главный философ обратился за помощью к пыльному чердаку своей образованности.

— Понимаешь ли… листья символизируют… зеленое, а ягоды… на самом деле, да… ягоды символизируют… символизируют белое. Да. Белое и зеленое. Такой вот… очень символичный символ.

Он затаил дыхание. Однако аркканцлера на мякине было не провести.

— Но символ чего? — Главный философ закашлялся.

— Ну, я думаю, символ вообще, — наконец сообщил он. — Есть же некие общие символы.

— А? Значит, — задумчиво произнес аркканцлер, — можно сказать, что белое и зеленое символизируют маленькое растение-паразит?

— Да, конечно, — поспешил согласиться главный философ.

— Стало быть, омела на самом деле символизирует омелу?

— Точно так, аркканцлер, — ответил главный философ, который уже начинал терять нить разговора.

— Самое смешное, — продолжал Чудакулли прежним задумчивым тоном, — данное утверждение либо имеет настолько глубокий смысл, что потребуется целая жизнь, чтобы докопаться до значения каждой частицы, либо является полным вздором.

— Но возможно и то и другое, — в отчаянии изрек главный философ.

— А это замечание, — сказал Чудакулли, — либо весьма оригинально, либо весьма банально.

— Но возможно и то…

— Слушай, главный философ, ты меня лучше не зли.

Кто-то забарабанил во входную дверь.

— Это, должно быть, сантаславы, — обрадовался возможности сменить тему главный философ. — Они всегда приходят первыми. Лично мне очень нравится песенка про братьев Белолилиев.

Аркканцлер бросил последний взгляд на омелу, посмотрел на радостно улыбающегося философа и отодвинул щеколду.

— Что ж, друзья сантаславы, — начал он, — должен сказать, можно было выбрать и более удобное время…

Фигура в балахоне с капюшоном и безжизненным телом на плече вошла в залу.

Главный философ поспешил отступить.

— О нет… неужели сегодня!..

Лишь тут он заметил, что балахон по краю отделан кружевами, а капюшон (а это был определенно капюшон) куда более изящен, нежели тот, с которым он его спутал.

— Приносите или уносите? — спросил Чудакулли.

Сьюзен откинула капюшон.

— Мне нужна помощь, господин Чудакулли.

— Ведь ты… по-моему, ты внучка Смерти — я не ошибся? — нахмурился Чудакулли. — Мы не виделись уже несколько…

— Да, — вздохнула Сьюзен.

— Решила помочь по-родственному? — поинтересовался Чудакулли, бровями указывая на безжизненное тело, что висело на ее плече.

— Мне нужно, чтобы вы вернули его к жизни.

— Типа совершили чудо? — поинтересовался главный философ из-за спины аркканцлера.

— Он вовсе не умер, — пояснила Сьюзен. — Просто спит.

— Во-во, все так говорят, — дрожащим голосом произнес главный философ.

Более практичный Чудакулли поднял голову о боже. Тут же раздался стон.