МИЛИ НИОТКУДА 2 страница

 

Когда до отъезда осталось несколько месяцев, пришлось заняться паспортами, депонированием денег в банке, счетами. В иммунологическом центре Санта-Барбары медсестра, узнав о наших планах, вытащила целые пригоршни пузырьков с препаратами против тифа, столбняка, малярии и оспы. Поскольку прививки от холеры эффективны лишь в течение года, следовало их сделать прямо во время путешествия.

 

Друзья и знакомые, убедившись к этому времени в серьёзности наших намерений, спешили выразить своё отношение.

 

— Ни за что на свете я бы не отказалась от вечернего душа. Я бы просто не уснула, ощущая запах и грязь собственного тела, — заявила миссис Хазард, владелица местного магазина велосипедов.

 

— Да вы этого просто не сможете! — сказал добрый друг. — Вы никогда этого не сделаете. Слишком много неизвестного. Серьёзно, откуда вы знаете, что где-нибудь вас не прикончат неугомонные туземцы? К тому же осуществить это на велосипеде физически невозможно.

 

— Грандиозная идея. Валяйте. Приветствую ваше мужество.

 

— Вы оба психи.

 

— Сейчас это выглядит как какая-нибудь типично школярская затея. Вы что, оба не можете успокоиться, проявить ответственность и зарабатывать на жизнь? Лучше бы обзавелись детьми и занялись их воспитанием. Вы просто избалованы! — В голосе этого мужчины звучало презрение. Он работал в той же компании, что и Ларри, считал его ничего не знающим инженером-молокососом, которому слишком много платят, готовым пустить свои лёгкие денежки на ветер и растратить два года жизни ради прихоти странствовать по миру. В том, к чему мы готовились, он не увидел ничего, кроме глупости: ни приключений, ни перемен, ни побед, ни тяжёлой работы, ни чувства достижения. Ему невозможно было объяснить нашу потребность узнать и понять остальной мир, раскрыть и развить в себе изобретательность, выносливость, уверенность в себе — дух первопроходцев, погребённый в комфорте современной цивилизации.

 

— И ты не возненавидела всё это, когда твоему мужу пришла в голову эта противоестественная для женщины идея? — прошептала пожилая приятельница, узнав о наших планах. — Надо же вообразить — на велосипеде вокруг света! Совершенно ненормальное желание для женщины.

 

Однако мнение, которое мы слышали чаще прочих, особенно в начале путешествия, пока ехали по Западу Соединённых Штатов, было таково: «Я всегда хотел сделать что-то вроде этого, попутешествовать по миру, увидеть дальние страны. Но так никогда этого и не сделал. Только занимаюсь рутинной работой и приобретаю вещи. А теперь слишком поздно. Мне плохо от этого. И то, что вы делаете, по-настоящему важно. Не забывайте об этом». В тяжёлые моменты путешествия эти слова помогали нам двигаться дальше.

 

Когда настал май 1977-го и мы решили выехать четырнадцатого числа, оставалось лишь одно посещавшее нас обоих сомнение. Можно двадцать тысяч миль крутить педали, терпеть грязь и любопытство посторонних, возможно даже погибнуть или подхватить какую-нибудь экзотическую болезнь, но хотелось бы знать, как повлияет постоянное присутствие друг друга на наш брак (который последние три года время от времени лихорадило, поскольку мы оба с Ларри крайне независимы). Ко всему прочему, совместное, день за днём, пребывание наедине со своим супругом, часто в тяжёлых, как физически, так и психологически, ситуациях, можно, безусловно, рассматривать как мотив к убийству или разводу.

 

Стоит сказать: за два года путешествия бывали моменты, когда нам хотелось надеть друг другу на шеи велосипедные рамы. На асфальте, грунтовках и мощённых булыжником дорогах яростно оглашались для разнообразия сопровождаемые угрозами дезертирства и неизбежным чертыханьем самые кошмарные заявления друг о друге, которые мы когда-либо делали или, возможно, сделаем. Но где-то посреди нашей авантюры, сидя в испанской канаве после одной из таких стычек, нередко возникавших, когда физическое и эмоциональное истощение или тоска по дому брали верх, мы обнаружили, что постоянное товарищество изменило наши чувства друг к другу так, как мы не могли и предположить.

 

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 

МЫШЕЧНЫЕ СТРАДАНИЯ

 

Ни Ларри, ни я почти не спали в ночь перед отъездом. Нервничали мы жутко. Желудки стали комками обнажённых нервов, и у обоих появилась роскошная возможность полностью облегчиться. Руки и ноги влажнели от пота. В горле застрял ком.

 

Лёжа в спальном мешке на полу единственной жилой комнаты, я уставилась в темноту. Кроме велосипедов и груды пожитков, которые будут сопровождать и поддерживать нас в путешествии ближайшие два года, в квартире не осталось ничего. От пустоты вокруг стало не по себе. Внутренний голос снова и снова шептал: ни работы, ни зарплаты, ни дома. Утром всё привычное придётся оставить позади и шагнуть в неизвестность. И вот теперь, когда этот день, к которому мы так тщательно готовились и которого без конца, больше года, ждали, почти настал, я испугалась. В конце концов, может, и не стоит никуда ехать.

 

В шесть утра 14 мая 1978 года Ларри и я вытащили себя из постелей и начали укладывать вьючники. Пока паковались, говорили мало. Мы были не в состоянии заниматься трёпом. Как всегда случается с неопытными велосипедистами, вещей оказалось чересчур много, и мы их просто запихивали. Но это продлится не долго: вскоре мы начнём выкидывать и отсылать домой большую часть одежды, чтобы снизить вес и объём вьючников. После двух месяцев дороги каждый из нас облегчит свой гардероб до двух пар шорт, пары брюк, тёплой рубашки, непромокаемой куртки, пуховика, нескольких пар носков, футболок и белья.

 

Как только мы закончили паковаться и прикрепили вьючники к велосипедам вместе со спальными мешками, матами и палаткой, то поехали, точнее поплелись, виляя из стороны в сторону, в город, чтобы сесть на поезд до Сан-Луис-Обиспо, город в ста милях севернее Санта-Барбары, откуда наше путешествие должно было начаться официально. Один из наших юных друзей, Джон Уоррен, убедил нас, что Сан-Луис будет отличным местом для старта.

 

— Хочу проехать с вами весь ваш первый день полностью, — сказал он в начале месяца. — Мне давно хотелось проехаться от Сан-Луиса до побережья и на север, так что предлагаю объединиться. К тому же вокруг Санта-Барбары давно всё изъезжено. Давайте начнём из какого-нибудь нового места.

 

Короткая поездка от дома до станции стала первым испытанием движения с полной нагрузкой. За несколько дней до этого мы с Ларри, привязав часть пожитков к велосипедам, проехали для пробы круговым маршрутом двадцать миль до Карпинтерии и обратно. «Ничего страшного! — посмеивался Ларри по дороге. — Тяжело в ученье, легко в бою!» Но теперь, когда его велосипед весил девяносто фунтов, а мой семьдесят, потребовались все наши усилия и внимание, чтобы, отчаянно виляя, придерживаться некоего направления. Пока мы сражались за каждый сантиметр своего пути к станции, мне пришло в голову, что с такой скоростью за два года мы сможем доползти лишь до границы Орегона.

 

На станции нас ждала компания друзей — провожающих. При нашем появлении Кэри Хольст, который собирался присоединиться к нам позднее, в Шотландии, открыл бутылку шампанского; все смеялись, шутили, щёлкали фотоаппаратами. Наконец пришло время отъезда, и я затосковала по дому. При прощании я ничего не видела сквозь слёзы. Поднявшись на ступеньку вагона, я шагнула обратно и схватила подругу за руку.

 

— Энн, я боюсь, — выпалила я. — Чувствую себя так одиноко, так неуверенно без — не знаю, как выразить, — без какой-либо поддержки и корней, наверное. Не думаю, что смогу пройти через это.

 

И я попятилась прочь от поезда. Но Энн улыбнулась и подтолкнула меня обратно.

 

— Ты сможешь, — сказала она. — Только вспомни, ты всегда добивалась всего, что по-настоящему засело у тебя в голове, всего. И ты сделаешь это отлично. Я знаю, сделаешь.

 

Я стиснула Энн руку и поднялась по ступенькам.

 

Пока поезд двигался на север, мы с Ларри сидели вместе, держа друг друга за руки и безучастно уставившись в окно. Мы были слишком взволнованы, чтобы болтать, так что Джон развлекал себя сам, беседуя с остальными пассажирами.

 

Между Сан-Луис-Обиспо и кемпингом в Морро-Бей — двенадцать миль пологих холмов. На этой короткой дистанции я узнала, что различие в манёвренности моего велосипеда с пятьюдесятью фунтами груза и без приблизительно такое же, как разница в управлении тяжёлым грузовиком и «порше». В первый же раз, когда я повернула руль, пытаясь объехать камень на дороге, то обнаружила, что велосипед всё ещё продолжает двигаться прямо вперёд, тогда как переднее колесо наезжает на камень. От удара я чуть не осталась без зубов.

 

Ладно, пробормотала я себе после восстановления равновесия, в другой раз поверну резче. И когда снова передо мной возник камень, я буквально рванула руль. К несчастью, от этого мой велосипед пошёл вкось, а я оказалась на мостовой. Но после продолжительного экспериментирования мне удалось установить, что если всем телом наклониться в направлении нужного поворота и поворачивать руль круче, чем на велосипеде без нагрузки, но не слишком сильно, то виляние уменьшается и мне удаётся объезжать большинство палок и камней на дороге.

 

Когда час или полтора спустя, покинув Сан-Луис, мы добрались до кемпинга в Морро-Бей, служители у ворот сообщили нам приятные новости. В соответствии с программой штата «Велосипедные и пешие путешествия по Калифорнии» каждый, кто прибыл в кемпинг на своих двоих или на велосипеде, платит за стоянку всего пятьдесят центов, а не четыре доллара, как обычно. Служители выделили нам просторное уединённое место среди сосен.

 

Джон был в восторге.

 

— Здесь замечательно! — воскликнул он после того, как мы разбили лагерь. — Везде сосны и свежий воздух, и до темноты мы ещё успеем объехать залив и наловить рыбы к обеду. Вот это жизнь! Вы, умники, отлично проведёте время в эти два года.

 

Возможно, подумала я. Но я была ещё слишком взволнована, чтобы расслабиться и получить удовольствие от окружающего. И когда забралась в нашу палатку после обеда — уснуть не удалось. Земля казалась жёсткой, а мой тонкий спальный матрас — едва набитым. Я принялась думать о следующем дне. Он должен стать нашим первым целиком «велосипедным» днём. Мы с Ларри планировали пройти весь путь до кемпинга в Пласкетт-Крик вдоль побережья, что составляло более шестидесяти миль на север от Морро-Бей. Последние двадцать из них мы должны будем преодолевать по предательским подъёмам береговой линии южного Биг-Сура. Шестьдесят миль через множество горок — вот это путь для начала.

 

Все втроём мы встали рано утром. Зажарили яичницу и заварили котелок чая на завтрак. К восьми часам мы были в дороге, держа путь на север по хайвэю № 1. Проехав несколько миль, я обнаружила, что дно моего рулевого ранца начало скрести о верхнюю часть переднего колеса: наша плитка и кухонный набор оказались чересчур тяжёлыми для кронштейна, поддерживающего ранец. Я остановилась и переупаковала вещи, переместив плиту и набор в один из моих спинных вьючников, а лёгкую одежду — в переднюю сумку. В течение следующего месяца мне неоднократно придётся заниматься такими реорганизациями, пока я не научусь наконец уравновешивать груз и размещать вещи так, чтобы быстро находить самое необходимое.

 

Утро 15 мая было ясным, бодрящим и солнечным, одним словом, идеальным для велосипедиста, и Джон проехал около часа, прежде чем отправился обратно в Сан-Луис, чтобы успеть к поезду домой.

 

Мы с Ларри стояли у края дороги и смотрели, как Джон движется обратно вниз вдоль берега, возвращаясь назад к своему дому, семье и друзьям. После того как он исчез за последним поворотом дороги, мы обнялись, тесно прильнув друг к другу.

 

— Теперь только ты и я, — прошептал Ларри. — Вот так.

 

Теперь, оставшись наконец вдвоём, мы начали свою «авантюру». И вскоре тоска и дурные предчувствия исчезли, сменившись невероятным душевным подъёмом. В небесах сияло солнце. Тихий океан искрился, воздух пах свежестью и чистотой, шумел прибой, птицы пели, коровы мычали, а змеи, ящерицы и белки разбегались позади нас по обочинам. Не звонили телефоны, не строчили пишущие машинки, не вопили клиенты. Два года не будет ренты и обязательных платежей в начале каждого месяца, форм и циркуляров, никаких «с-восьми-до-пяти» за столом в комнате с повисшими клубами сигаретного дыма. Теперь нас окружали деревья, ручьи и дикая природа, и мы могли отправиться куда угодно. Ощущение свободы было поразительным, и Ларри запел.

 

Всю тридцатимильную дорогу на север от Морро-Бей до Сан-Симеона мы заливались оба, но, когда остановились там закусить, все восторги закончились. Сан-Симеон в середине дня превратился в место, где зарождаются безжалостные встречные береговые ветры, и, сев на велосипеды после завтрака, мы оказались в их власти на протяжении тринадцати миль по относительно ровной местности. Ларри шёл впереди, «блокируя» ветер. Я держалась за ним, пригнув голову, мои глаза буквально прилипли к крылу его заднего колеса. Мы ползли на самой низкой скорости.

 

Два часа мы преодолевали эти тринадцать миль. А пока мы сражались с ветром, солнце, проникая через защитные козырьки, требовало остановиться. Я съезжала с дороги и ложилась плашмя на спину на обочине. Я окунала свою головную повязку в бутылку с водой и прикладывала её к обожжённому лицу, потом пять или десять минут пыталась унять боль, пронизывавшую мышцы, прежде чем снова собраться с силами и ещё двадцать минут крутить педали. В конце второго часа мы подъехали к скалам.

 

Когда впервые я их увидела — вереницу скал, обрывающихся в океан, то не могла себе представить, каким образом мы ухитримся вскарабкаться на них, да ещё и при ветре, если только что с трудом преодолели равнину. Вскоре я узнала как.

 

Горные хребты тянулись с востока на запад, образуя между собой бухты или заливы. Как только мы достигли первой горы, дорога повернула от моря и пошла вокруг широкого глубокого залива, затем поднялась вверх по горному склону, возвращаясь обратно к океану и концу хребта. Пока мы поднимались по крутому склону, гора прикрывала нас от ветра с севера, и мы обнаружили, что подъём намного легче движения по равнине против встречного ветра. Это было замечательно — спрятаться от ветра, замечательно — всю дорогу вверх вплоть до места, где гора обрывалась в океан и дорога, изгибаясь вокруг отвесной скалистой грани, поворачивала к новому заливу. Логика подсказывала, что, описывая кривую, мы выйдем из-под горного прикрытия и встретимся с сильным ветром.

 

Как раз перед прохождением поворота я «приложилась» к скале, и мне намертво заклинило руль. Ветер набросился на меня в тот момент, когда я чересчур отдалилась от горного склона, чтобы разглядеть нескончаемые ряды хребтов и заливов, тянувшихся впереди вдоль берега. Налетевший ветер поднял меня вместе с велосипедом в воздух и сбросил с дороги прямо на скалу. Правая сторона моего обожжённого тела проехалась по камням и гравию, ветер забросал лицо песком и землёй, а все семьдесят фунтов моего велосипеда с грузом рухнули на ноги.

 

Сражаясь с порывами ветра, я с трудом поднялась на ноги, поставила велосипед и вскарабкалась на него. В этот момент ветер налетел на меня с противоположной стороны. Я дёрнула руль вправо, но колёса несло к грунтовой обочине влево от дороги, что грозило двухсотфутовым падением на камни и в грохочущие подо мной буруны. Прежде чем съехать с мостовой, я спрыгнула с велосипеда и грохнулась на асфальт. На этот раз мой велосипед приземлился мне на бёдра.

 

Почти сразу, как оказалась на мостовой, я услышала шум приближающейся машины. Она тарахтела вверх по склону со стороны соседнего залива и, судя по звуку, была ужасно близко. Ларри, в отличие от меня, удалось устоять на повороте, поскольку он со своим велосипедом весил больше, чем я со своим. Он тоже услышал машину и выбежал на середину дороги, размахивая руками и пытаясь её остановить.

 

— Вставай! — закричал он. — Я не уверен, что он меня заметит!

 

Я ещё выползала из-под велосипеда, когда завизжали тормоза. Шофёр успел остановиться в пятнадцати футах от меня, а я быстренько перетащила себя вместе с велосипедом через дорогу и привалилась к скале.

 

Весь остаток поворота и часть пути под уклон я боролась с велосипедом, прежде чем вскарабкаться на него и попытаться ехать снова. Дорога вдоль нового залива шла всё время под горку, но из-за ветра я продолжала двигаться с большим трудом. Только достигнув «спинки» залива, мне удалось уйти от порывистого ветра.

 

На протяжении четырёх часов, до кемпинга в Пласкетт-Крик, мы боролись с двадцатью милями гористого побережья, со скрипом преодолевая подъёмы, волоком волоча велосипеды на поворотах и борясь с ветром на спусках. Каждые полчаса мне приходилось останавливаться, смачивать лицо и губы водой, полоскать пересохшее горло и ложиться на спину, чтобы успокоить стонущие мышцы. За первые два часа в горах я физически измоталась, а на теле почти не осталось живого места. В мышцу левого плеча словно всадили мясницкий нож, медленно вращая лезвие туда-сюда. «Пульсирующая» «пятая точка» отказывалась расслабиться. Я устала от недосыпа в последние две ночи и чувствовала, как во мне сгорает каждая калория ленча, съеденного четыре часа назад. Мысль о ещё двух часах ветра и горных хребтах была почти невыносима, и я попыталась себя подбодрить:

 

— Давай, малыш! Ты сможешь. Ну, давай. Держись. Осталось немного. Только жми на педали. Скоро будем в Горде.

 

Горда была точкой на нашей карте, где мы планировали купить продуктов на обед и завтрак и подзаправиться, чтобы хватило сил пройти последние пять миль до кемпинга. Прошло уже больше часа с тех пор, как я завела свои бодрящие разговорчики, прежде чем мы добрались до Горды. Последние несколько миль стали каким-то миражом. Ларри всё время говорил мне, что Горда будет вон за тем поворотом, и я жала на педали, проходя поворот за поворотом, и вновь забиралась на велосипед, после того как ветер сбрасывал меня оттуда.

 

В шесть часов мы доползли до Горды. Продуктовый магазин закрылся в пять тридцать. Хотелось рыдать, но я слишком устала. Вместо этого я свернула на дорогу и изготовилась повысить верхние пределы своей выносливости. Когда мы выезжали из Горды, я согнула под ветром плечи и почти исступлённо запела: «Давай, Барб. Давай, Барб. Давай, Барб». Милей севернее Горды шоссе неожиданно сменилось заброшенной грунтовой дорогой, усеянной камнями.

 

Как только мы попали на грунтовку и обгонявшие машины стали обдавать нас тучами пыли и гравия, мне стало уже не до пения.

 

— Я это ненавижу, — вопила я. — Мои плечи отваливаются, мышцы болят, лицо стянуло, а губы в волдырях. Я смертельно устала, и меня трясёт, так как я не ела больше шести часов! Я вся исцарапана, так как этот чёртов торнадо всё время скидывал меня с велосипеда, а теперь ещё и дороги нет! И не смей мне говорить, что кемпинг «вон за тем углом», я знаю, его там, чёрт подери, нет!

 

Из-за клубов пыли Ларри меня не видел, но мог слышать каждое моё слово. Он знал, что я исчерпала свой лимит, и ему нечего было сказать мне в поддержку. Он молчал и молился, чтобы я продолжала двигаться. Я продолжала, а через милю или чуть больше вновь появилось шоссе.

 

Было семь, когда мы приехали в кемпинг. Мы пробыли в дороге одиннадцать часов, плетясь на минимальной скорости под палящим солнцем.

 

На первой же незанятой стоянке я «причалила» к ближайшему столу для пикника, освободилась от велосипеда и растянулась поперёк столешницы. Пока я возлежала на столе, бездумно уставившись в небо и поражаясь тому, как болит каждая клеточка тела, Ларри ставил палатку. Интересно, почему, испытав недавно такие мучения во время путешествия из Санта-Барбары в Охай и обратно, я не усвоила урока и не рассталась с идеей велопробега навсегда.

 

Как только палатка была поставлена, я устремилась к ней по траве. Ноги продолжали двигаться так, словно крутили педали, а торс никак не мог разогнуться. Я «пропедалировала» в палатку, свернулась на своём спальнике и полностью отключилась. Если бы приблизительно через час Ларри не закатил истерику, я бы, наверное, проспала до утра. Отмахав милю до продуктового магазина в Пасифик-Гров, двухэтажном городке, и вернувшись только с банкой говяжьей тушёнки и пакетом супа, он обнаружил, что плиту нельзя включить, так как пропал сальник. Наверное, сальник выпал и потерялся, когда он чистил плитку после завтрака в Морро-Бей.

 

— Что случилось? — спросила я, вылезая из палатки. Короткий сон помог. В левом плече ещё ощущался мясницкий нож. Но я уже не чувствовала себя такой разбитой. Ларри объяснил про плиту, я пожала правым плечом.

 

— Ты хоть понимаешь, что это значит? — вопрошал он. Для меня сие означало, что мы не будем заниматься готовкой и мытьём посуды и сможем пораньше отправиться на боковую. К мысли, что останусь голодной, я пришла ещё до того, как мы добрались до кемпинга.

 

— Это означает, что я умру от голода прямо здесь, у тебя на глазах! — закричал он. — Я уже восемь часов как ничего не ел! Я разбит и голоден как волк! Мне нужно съесть хоть что-нибудь сию же минуту — или я кончусь!

 

Мне хотелось сказать Ларри, что ему только кажется, будто он собрался помирать: ещё никто, при весе в сто шестьдесят фунтов, находясь на пике физической формы, не отдавал концы за ночь, пропустив обед, но решила, что вряд ли разумно говорить об этом сейчас. По его глазам и тону я поняла: он не способен больше разумно мыслить, изнурение и голод наконец взяли своё. Ларри мог выдержать намного больше физических мучений, чем я, но когда доходило до голода — тут дело другое. Я попыталась его успокоить.

 

— Слушай, я схожу позаимствую плиту у кого-нибудь, — сказала я. — Это минутное дело.

 

Плиту с двумя горелками я заметила на столе на соседней стоянке, и владельцы мне её радостно одолжили. Когда я притащила её, Ларри сидел, раскачиваясь из стороны в сторону на одной из скамеек, и тихо поскуливал. Я зажгла обе горелки, подогрела суп и тушёнку. С первыми ложками горячего паника в глазах Ларри начала мало-помалу улетучиваться. К концу трапезы она исчезла совсем.

 

Перемыв посуду и вернув плиту, мы забрались в палатку. Какое-то время нам пришлось покрутиться на матрасах в поисках приемлемого положения для своих измученных тел, что было не так-то просто.

 

— Знаешь, — пробормотал Ларри перед тем, как захрапеть, — это был совершенно адский день. Мы откололи по-настоящему громкий старт.

 

Первые лучи солнца проникли сквозь сосны в палатку и разбудили нас рано утром. Мы лежали, обнявшись, смотрели на голубых соек и белок и слушали, как бриз танцует в соснах. Утренняя прохлада освежила наши обгоревшие лица. Тело ещё ломило, но мы чувствовали себя отдохнувшими, и настроение поднялось. Мы собрались поспать ещё, но за стенками палатки послышался чей-то голос.

 

— Вы там спите ещё? — спросил мужской голос с южным акцентом. Это был мистер Марстон, пятидесятилетний добряк из Хьюстона, которого мы встретили ночью до того, как приковыляли в лагерь. Их с женой грузовичок был припаркован на стоянке, чуть ниже нас по склону.

 

— Нет, мы проснулись, — ответил Ларри. — А что?

 

— Завтрак. Столько яиц, сосисок, тостов с черничным джемом и кофе, сколько способны вместить ваши желудки. Всё будет скоро готово, так что приходите сразу, как встанете.

 

Мысль о еде буквально вымела нас из палатки. Мы с Ларри уселись за столом Марстонов, и миссис Марстон поставила каждому из нас по огромной тарелке, наполненной доверху горячей пищей. Как только тарелки опустели, миссис Марстон наполнила их снова. К тому времени, как мы покончили с третьей порцией, ни один из нас не мог пошевелиться, и мы почувствовали себя в огромном долгу перед новыми друзьями. Мы проговорили вчетвером почти три часа — в основном о национальных парках, которые Марстоны советовали нам посетить во время путешествия по Америке, — прежде чем мы с Ларри вернулись к себе на стоянку, чтобы упаковаться и ехать дальше. Встречные ветры улеглись, но мы были слишком измучены, чтобы сегодня значительно продвинуться вперёд. Было решено проехать не дальше, чем до кемпинга в Лаймкилме, в семи милях на север по дороге.

 

Когда мы начали складывать палатку, один из обитателей лагеря, Пит Ольсен, среднего возраста пожарный из Лос-Анджелеса, подошёл посмотреть, чем мы занимаемся. Пит встал около стола, обозревая груду одежды и утвари, наваленной сверху. При отъезде из Санта-Барбары упаковались мы скверно, сложив вещи не первой необходимости поверх действительно нужных, и пришлось всё вытащить из рюкзаков, чтобы раскопать их после приезда.

 

— Бьюсь об заклад, вам не удастся затолкать обратно в мешки всё то, что вы оттуда вытряхнули, — сказал Пит, озирая гору из фотоаппаратов, книг, одежды, сумок с туалетными принадлежностями, инструментов, запчастей, ложек-вилок, фонаря и двух бутылок шампанского, подаренных друзьями на станции в Санта-Барбаре. — Вы, должно быть, в этом новички. Куда вы собрались?

 

— Вокруг света, — ответила я, сонно зевая и пытаясь стоять прямо, не морщась от боли. — Вчера был наш первый день.

 

Пит ничего не сказал, но я буквально слышала, что он думает.

 

— И вы, два жалких, бестолковых и неорганизованных цыплёнка, едва доковылявших вчера ночью до лагеря — один из которых рухнул в палатку, а другой — рыдал над плитой оттого, что не мог её зажечь, а сегодня после всего одного дня дороги не способные проехать больше семи миль, намерены пройти на велосипедах вокруг света? Вокруг света — с неработающей плитой и двумя бутылками шампанского? Ладно, удачи вам обоим. Она вам понадобится, да ещё как!

 

Пит ещё раз внимательно осмотрел всё, что было на столе, и ушёл.

 

Прежде чем отправиться в Лаймкилм, мы с Ларри приобрели в магазине в Пасифик-Гров горелку для плиты и продукты для ленча и обеда. Там, поставив палатку среди сосен и папоротника, мы провели целый день, гуляя по пляжу, холмам и вдоль ручья, протекавшего около кемпинга. В Лаймкилме имелись душевые, и в конце дня нам удалось облегчить страдания наших мышц и смыть грязь и пот предыдущего дня горячей водой. На обед были приготовлены макароны с сыром и откупорена бутылка шампанского. К восьми часам мы уже крепко спали.

 

Сто тридцать пять миль от Лаймкилма до дома родителей Ларри в Сан-Хосе мы проехали за три дня. Каждое утро стартовала я медленно — мучаясь и деревенея от предыдущего дня — и к полудню, после прохождения тридцати миль, почти ползла, так как все мышцы страдали от болей, а «нож» в левом плече погружался всё глубже.

 

Ежедневно к полудню мои силы истощались полностью. Каждый подъём казался Эверестом, и я без конца проверяла, не спустились ли шины, видимо полагая, что именно поэтому я еду так медленно. Приходилось напрягаться даже на спусках. В конце дня последние десять миль становились для меня сущим наказанием, а ночью я теряла остатки мужества. За обедом я вытаскивала свою карту и определяла крошечное расстояние, пройденное за день, сопоставляя его с нашим запланированным маршрутом через Северную Америку и изумляясь тому, как же мы сможем одолеть эти шесть тысяч миль до Восточного побережья.

 

— Не надо так сокрушаться. Пройдёт время, и ты войдёшь в норму, — говорил мне Ларри по ночам. — Просто ты привыкла проезжать на велосипеде не больше пятнадцати миль в день, да и груз создаёт дополнительные трудности. Дай себе шанс. Прошло всего несколько дней. Возможно, через месяц или раньше ты будешь в нужной форме, чтобы со свистом пролетать сорок — пятьдесят миль в день, а на спор — и восемьдесят. И кроме того, по-моему, ты мало ешь. Ты сейчас сжигаешь массу калорий и наращиваешь мышцы, так что тебе нужно съедать гораздо больше, чем ты привыкла обычно. Я думаю, твоё переутомление просто вызвано тем, что ты теряешь много «горючего».

 

Когда мы прибыли в Сан-Хосе, я весила всего сто семь фунтов, на восемь фунтов меньше моего обычного веса и на три меньше по сравнению с тем, что был 14 мая. Я чувствовала слабость, и первые несколько дней, проведённых у родителей Ларри, я в основном ела и спала. К концу недели я ожила и даже с нетерпением ждала отправления.

 

Двадцать восьмого мая мы покинули Сан-Хосе, продолжая двигаться на север по хайвэю № 1. Родители Ларри беспокоились, во что нам встанет это путешествие, ну и за нас, конечно, тоже переживали.

 

— Делайте это теперь, пока можете, — прошептал нам отец Ларри в день отъезда. — Конечно, проявляйте осторожность и заботу друг о друге. И звоните как можно чаще, пока будете в Штатах.

 

Поездка на север по побережью через округа Сонома и Мендосино была напряжённой. В течение пяти дней дорога прыгала вверх-вниз по крутым прибрежным горам. Но линия берега и окрестности были прекрасны, и я вскоре обнаружила, что обращаю меньше внимания на свои боли и страдания и больше интересуюсь тем, что вокруг. Наша дорога извивалась между бесчисленными бухточками и заливами Тихого океана. Лоснящиеся бирюзовые воды были усеяны скалами, на которых гнездились чайки. Временами дорога уходила от океана, и тогда мы неслись по пологим холмам и травянистым равнинам. Побережье было малонаселённым, и мы крутили педали под звуки ветра, волн и крики морских птиц. Люди в немногих посёлках, расположенных вдоль хайвэя, гордились своим живописным, как бы обособленным краем и были полны решимости сохранить его таким же.