МИЛИ НИОТКУДА 19 страница

 

В тот день поведение местных ещё более изменилось. Нрав их сделался просто гадким. Мужчины и мальчишки больше не улыбались нам с обочины. Никто не кричал: «Добро пожаловать в Египет!» Добрые слова и широкие улыбки, которыми нас встречали в первые два дня пути из Каира, теперь сменились свирепыми взглядами исподлобья и визгливым требованием бакшиша. В городках и грязных деревушках все, даже женщины, клянчили у нас милостыню, когда мы проезжали мимо. Случалось, какой-нибудь подросток запускал в нас камнем. Мы не слышали ничего, кроме надрывных автомобильных гудков и громкой, истерической мольбы о бакшише.

 

Когда в двадцати милях от Асьюта, около небольшого скопления глинобитных хижин, у Ларри спустила шина, феллахи валом повалили к нам и принялись хватать и трясти всё, что только попадало им под руку — багажные корзинки, фляги, тормозные тросы и спицы. Пока я возилась со спущенной шиной, Ларри то и дело отпихивал наглецов, не давая им по винтику разнести велосипеды.

 

К полудню температура доползла до ста пяти, вскоре поднялся встречный ветер. Люди вопили, машины сигналили, пыль забивалась в нос и глаза, и, в первый раз за всё время, мы увидели трупы павших животных, по большей части — ишаков, валявшиеся у дороги. Тощие голодные псы с торопливой жадностью пожирали их туши. Мерзкое зрелище. Порой какое-нибудь животное, еле передвигающее ноги по обочине дороги, вдруг замертво оседало на колени, подкошенное истощением или болезнью. Теперь мы всё чаще видели больных детей — живых скелетиков, с глазёнками, полными гноя.

 

Во второй половине дня жара, встречный ветер, шум и пыль почти доконали наши нервы и желудки, но мы не решались сделать привал, чтоб хоть немного передохнуть и промочить пересохшее горло. Лучше крутить педали под неумолимым солнцем, чем сражаться с дикими толпами; и мы заставляли себя работать из последних сил.

 

Было четыре, когда мы доползли до Сохага. Кожа поджарилась на солнце, зной вытянул все силы, при попытке сглотнуть гортань саднило так, словно по ней прошлись наждаком. Кто-то показал нам дорогу в локанду, местную ночлежку. Хозяин отвёл нас в «апартаменты». В комнатушке не было ничего, кроме пары коек. Простыни свалены в угол, на полу — груды мусора и два матраса. Хозяин запросил за эту «конуру» два доллара, а сверх того ещё по четыре с носа — но вперёд, за то, что он сообщит нам, где находится полицейский участок. Когда же мы отказались вознаградить его восемью баксами, он только пожал плечами.

 

Пока Ларри спорил и торговался со сквалыгой, я вышла на улицу и попыталась разузнать у прохожих дорогу в участок. Ни один не удостоил меня ответом. В конце концов мы с Ларри решили ехать в Джиргу, ещё в двадцати милях к югу. До темноты оставалось часа полтора, времени достаточно.

 

Но эти самые двадцать миль припасли для нас по-настоящему бедственный конец и без того неудачного дня. В пяти милях от Сохага асфальт неожиданно кончился, дорога превратилась в пыль и камни. Грузовики теснили нас в кювет; обитатели ближайших хижин драли глотки, требуя бакшиш, и швыряли в нас камнями. Когда же спустилась темнота, мы понятия не имели, сколько ещё миль осталось отмахать. От иссушения на знойном, сухом и пыльном воздухе из носа сочилась кровь, и тут во всю мощь «вступили» москиты. Время от времени мы останавливались и усердно выковыривали из-под век мелких мошек, чтобы избавиться от острого жжения в глазах. Заставляя себя двигаться, я скандировала: «Я буду в Джирге. Я буду в Джирге. Я буду в Джирге».

 

Страшное место — эта Джирга, раскинувшаяся в километре от дороги. Местные жители отреагировали на наше появление бессмысленной погоней, сопровождаемой неистовым криком. «Водитель такси», а точнее, извозчик, правивший лёгкой двухместной коляской, согласился проводить нас в участок. Когда же на узких, тесных улочках толпы любопытных пытались взять нас в тиски, поминутно теребя за одежду, дёргая за волосы и цепляясь за велосипеды и вьючники, он щёлкал их кнутом.

 

К семи часам мы доковыляли до участка и ввалились в кабинет начальника полиции, Ларри, как был, только в шортах, я — в шароварах с лампасами и необъятной футболке. Обоих нас с головы до пят покрывала корка грязи, пота и приставшей к телу мошкары, у меня из носа потоком хлестала кровь.

 

— Добро пожаловать в Египет.

 

— Ага, — тяжко вздохнул Ларри.

 

— Чем могу?

 

— Можете. Нам нужно в отель. Мы очень, очень устали. Мы ехали сюда на велосипедах целый день, от самого Асьюта.

 

— Будьте любезны — чайку, и тогда поговорим. Присаживайтесь.

 

Нам обоим вовсе не улыбалось кружками вливать в опалённое зноем горло обжигающий чай, но — куда там спорить… И мы принуждали себя глотать кипяток, улыбаться и едва ли не дружески болтать со всеми полисменами, заскакивавшими в комнату. Каждый из шкуры вон лез, лишь бы произвести на нас впечатление своим статусом в славном отряде блюстителей порядка, а мы, как могли, подыгрывали им. Невзирая на мой отталкивающий внешний вид, самцы одаривали меня долгими похотливыми взглядами, я же чувствовала себя как проститутка на панели. Как мне хотелось встать и уйти, но я продолжала глупо улыбаться, шёпотом проклиная досадный «пятый угол».

 

Регистрация тянулась два с половиной часа. Мы отвечали на длинный перечень вопросов о нашем путешествии и об Америке. Точнее, говорил в основном один Ларри, тогда как я затыкала свои кровоточащие ноздри комочками туалетной бумаги. Закончив с нами, полицейские направили нас в локанду, с их слов, «хорошую, но не то чтобы очень». Двое из них эскортировали нас туда, не давая толпе навалиться на нас и вдребезги сокрушить велосипеды.

 

Наш номер в локанде представлял собой некрашеный изолированный отсек, футов девять на двенадцать, необставленный, если не считать «гарнитура» из двух одинаковых коек, которые занимали его почти целиком. Цементный пол залегал где-то глубоко под слоем вековой грязи. Под самым потолком виднелось небольшое оконце. Оно было закрыто, и мы чувствовали себя как в духовке.

 

Сдвинув койки, мы затолкали под них своё барахло. Затем мы втиснули в комнату «коней». После этого на полу совсем не осталось свободного места, и мы передвигались по комнате, переползая по койкам на четвереньках. Чтобы не напустить москитов, роем толкущихся в коридоре, Ларри плотно прикрыл дверь, по той же причине окно осталось наглухо закрытым. В нашей «духовке» было нечем дышать, жара постепенно доводила наши тела до «запекания».

 

Я прилегла на одну из коек, по коже ручьями струился пот. Пока я обихаживала мои кровоточащие ноздри, полоскала горло и промывала глаза, чтобы хоть как-то унять жжение и освободить их от грязи и мошек, я хорошенько рассмотрела стены комнаты. Он были испещрены маленькими неровными красными пятнышками. Присев, я внимательно рассмотрела одну из кляксочек. Это был раздавленный москит. Среди кляксочек замерли крохотные тельца живых москитов. На каждой стене притаилось штук пятьдесят живёхоньких кровососов, примерно столько же, сколько и красных пятнышек.

 

С полчаса мы с Ларри трудились над увеличением числа кляксочек, затем сделали перерыв и отправились мыться в уборную в конце коридора. Комнатка вмещала мерзкое зловонное «очко», сточную трубу, вода из которой выливалась прямо на пол, и водопроводный кран, расположенный двумя футами выше, как раз над самой уже упомянутой «дыркой в полу». Любую поверхность, куда ни глянь, покрывала жирная, чёрная, глубоко въевшаяся грязь, воздух гудел от москитов. Чтобы «принять душ», мы поочерёдно приседали на корточки под краном, устроенным так близко к сортиру, что, когда я подставляла под воду голову, моё лицо оказывалось не более чем в футе от вонючей дыры. Москиты вовсю дырявили мою голую кожу, от духоты, стоявшей в «кабинете мечтаний», я обливалась потом, несмотря на струившуюся по телу холодную воду. «Освежившись», мы продолжили избиение москитов, а затем отправились купить чего-нибудь на обед и на завтрак.

 

Нам приходилось с трудом прокладывать себе дорогу по улицам. Толпы людей, и особенно детворы, запрудившие узенькие переулочки, при нашем приближении приходили в настоящее буйство. Каждому хотелось добраться до нас, те же, кому это удавалось, толкали и царапали нас. Они поминутно выкрикивали: «Как твоя зовут?» — с такой истерией, что даже не помышляли сделать паузу и дождаться ответа. Заслоняя лица от цепких рук, мы вслепую продвигались из переулка в переулок в поисках хлеба и фруктов. Было уже одиннадцать. Голод, усталость и резкий упадок сил усердно подтачивали нам нервы. Мы были затравлены гвалтом и людской толчеёй. Но сам вид пищи заставлял нас продолжать отчаянно маневрировать в потоке, даже если торговцы фруктами гнали нас взашей, из опасения, что дикие орды походя снесут их ларьки. Пока мы пробирались к дверям локанды, толпа тянула к нам руки, вцеплялась ногтями, тряся что было сил. Потом на улицу вышел управляющий с длинным шестом в руках и ударами разогнал людей.

 

Уже внутри, усевшись почти нагишом на кроватях в нашей грязной, унылой и раскалённой «коробке», мы принялись с жадностью поглощать хлеб и сыр, апельсины и помидоры — всё то, что нам чудом удалось купить. И сразу к нашим телам, намазанным кремом от москитов, а потому ещё более липким и клейким, прочно пристала матрасная пыль. Время от времени кто-нибудь из нас подскакивал, чтобы прихлопнуть москита. Теперь стены были едва ли не полностью покрыты тельцами кровопийц. В комнату с рёвом врывались музыка и гомон из кофеен близ городского центра, и я, почти не слыша собственного голоса, мысленно уговаривала себя: «Осталось всего-то полтора дня пути, сестрёнка. Ещё только одна ночь. Крепись. Ты выдержишь».

 

В половине шестого комнату пронизал призыв муэдзина к утренней молитве, как будто стены были ему не помеха. Чувствовалась только усталость, страшная усталость. Я неторопливо уминала завтрак; я вовсе не горела желанием высунуть нос наружу, чтобы опять очутиться среди давки и толкотни.

 

Огромное и шумное людское сборище уже поджидало нас, когда мы выкатили велосипеды из дверей локанды. Проехав сотню ярдов, Ларри остановился щёлкнуть на память поглотившее нас человеческое море. Вытащив из футляра аппарат, он поднёс его к глазам, но стоило ему только взглянуть через видоискатель, как сразу же стало ясно: кадр пропал. Линзы покрывал слой пыли — в Египте пыль проникает повсюду, — а в окружении людей, которые уже теребили нас, трясли велосипеды и хватали саму камеру, об их протирке не могло быть и речи. Когда же кто-то поддал ногой по моему вьючнику, Ларри быстро защёлкнул футляр, и мы двинулись вперёд, наугад выбираясь из города.

 

В тот день чем ближе к вечеру, тем больше портилась обстановка, равно как наше настроение. К отчаянным воплям о бакшише, ухабистым дорогам, автомобильным сигналам, падали, больным детям, пыли и полуденному стошестиградусному пику жары прибавилось нечто новенькое, с чем необходимо было бороться, — грозный вал НЛО — «низко летающих объектов». Едва ли не каждый встречный на пути между Джиргой и Кеной норовил чем-нибудь запустить в нас. Завидев нас на дороге, люди торопились подхватить с земли камень или палку, чтобы потом метнуть нам в лицо. За что? Этого мы так и не выяснили. Мы были слишком поглощены увиливанием от свистящих в воздухе предметов, чтобы остановиться и требовать объяснений.

 

Вдобавок ко всему появились ещё и «злодеи-воздыхатели» — мужчины и мальчишки-подростки, преследовавшие меня на велосипедах. Обычно они старались привлечь к себе внимание тем, что катили рядом со мной, пристроившись как можно ближе, свистели, делали непристойные жесты и вожделенно сопели. Как могли все они находить меня привлекательной в этих уродливых шароварах и футболке, это так и осталось выше моего понимания; тем не менее от «воздыхателей» не было отбоя. Как бы мы ни орали, с каким бы усердием ни отмахивались от них, словно от назойливых мух, они всё равно продолжали пыхтеть и нести чепуху. Наконец Ларри пришла в голову одна идейка. Когда же он впервые попробовал её в деле, она прекрасно сработала.

 

Нашей первой «жертвой» стал долговязый приставала в пластиковых сандалиях и рваных галабеях, чья похотливая улыбка выставила напоказ весь его почти беззубый рот. Пока ухажёр тащился рядом со мной, Ларри принялся за дело. Прежде всего он вклинился между мной и «воздыхателем», потом начал медленно оттеснять жертву от меня к противоположной стороне дороги. Вместо того чтобы смотреть, куда же его несёт, «воздыхатель», тупо работая педалями, не сводил глаз с моего тела. Ларри продолжал отжимать его к бровке, тот продолжал вожделенно пялиться на меня. И вот наша «жертва» уже целиком и полностью в руках Ларри. В считанные минуты Ларри удалось «выжить» его с дороги и резким ударом свалить на землю, в пыль и колючие кусты.

 

Всякий раз метод отлично себя оправдывал. Однажды, как раз в тот самый момент, когда Ларри уже изготовился завершающим толчком смести «добычу» с асфальта, откуда-то сзади, сверх программы, вынырнул другой «воздыхатель». Не замечая, что творится вокруг, и видя на дороге только меня, он на полном ходу врезался в первого. Двое вопящих людей взвились в воздух и с высоты плюхнулись в канал, в то время как мимо нас пролетели педали и прочие велосипедные детали.

 

Ближе к полудню в небольшой пластиковой фляжке, притороченной к раме моего велосипеда, кончилась вода. Когда же я остановилась наполнить её из резервной канистры, которую тащила на заднем багажнике, позади нас остановились трое на мотоцикле. Вместо традиционных галабеев на них были слаксы и рубашки. Незнакомцы сползли с мотоцикла и плотно обступили меня. Мы с Ларри приветливо покивали им, они же только осклабились в ответ. Затем один из египтян знаками велел мне прогуляться с ним до ближайших кустов, но прежде чем слова и жесты этого самца дошли до моего сознания, кулак Ларри уже разнёс ему скулу. Со стороны Ларри удар был чисто рефлекторной реакцией, а потому потряс нас обоих.

 

— Теперь драки не миновать! — заорала я. — Трое на двое! И эти парни такие здоровые!

 

Я схватилась за велосипедный насос. Металлический рычаг на его конце, если им умело воспользоваться, мог причинить немалую боль. Я мысленно прикинула, что могу взять на себя одного из парней, Ларри же неминуемо доставались двое. Он уже держал наготове баллончик репеллента от собак. К этому времени тот, кого ударил Ларри, всё ещё ощупывал лицо и медленно пятился назад. Вид у него был ошеломлённый, словно он и представить себе не мог, что Ларри способен столь решительно отреагировать на его предложение. Двое других пустились наутёк, размахивая поднятыми руками, как бы показывая, что не станут участвовать в драке. Когда же оглушённый ударом нахал наконец собрался с мыслями, он тоже поднял руки вверх. После чего он вскочил на мотоцикл и с рёвом помчался туда, откуда явился, двое его дружков пешком поплелись за ним.

 

Мы с Ларри постояли на обочине, пока не восстановили некую видимость спокойствия. Затем всё вернулось на круги своя: мы опять крутили педали, увёртывались от посылаемых в нас «снарядов», устраняли «злодеев-воздыхателей» и обедали в компании крыс и мух. И снова — без остановок.

 

Так поездка из Джирги в Кену обернулась для нас долгим опасным испытанием.

 

После Джирги Кена, лежащая на самом краю пустыни, в тридцати шести милях к северу от Луксора, принесла нам приятные перемены. Её улицы бурлили народом, но нас никто не трогал, и мы без труда разузнали дорогу в полицейский участок. Полиция направила нас прямиком в небольшой отель, уверив при этом, что его администратор чуть позже, вечером, сам занесёт им для регистрации наши паспорта. «Вам не придётся ждать, пока вас зарегистрируют». Это-то нас как раз и устраивало.

 

Отель оказался захудалым, но в нашем номере вполне хватило места, чтобы поставить палатку, спасавшую нас от москитов. В соседнем номере квартировал козёл, который блеял всю ночь напролёт.

 

В тот день в Египте отмечали религиозный праздник, и все продуктовые палатки были закрыты. Промыкавшись час в поисках чего-нибудь съестного, мы вернулись в номер только с двумя маленькими хлебцами и пачкой спагетти. Мы не нашли ничего, чем можно было бы заправить спагетти, даже маргарина.

 

В десять часов, когда мы как раз садились ужинать, чтобы хоть раз лечь спать пораньше, в дверь постучали. Ларри кинулся открывать, в коридоре стоял молодой администратор отеля в зелёных с белыми полосками галабеях и стоптанных ботинках. В руках он держал наши паспорта, по тону его голоса можно было понять, что дело не терпит отлагательства.

 

— Немедленно ступайте в участок!

 

— Ничего подобного. Мы уже там были, — возразил Ларри. — Нам сказали, что вы сами можете передать им наши паспорта. Мне незачем туда идти.

 

— Нет! Я пойду, и вы пойдёте! — завопил он.

 

Весь день на нас кто-нибудь орал, вопль этого человека переполнил чашу терпения Ларри.

 

— Дудки! Никуда я не иду! — прогремел он в ответ. — Я голоден и хочу есть. Устал и хочу спать. Я не пойду! Заполнение этой регистрационной «портянки» — пустая трата времени! Послушайте, я кушать хочу, я хочу в постельку. Уж не запретят ли мне это сделать в этой стране после всего того, что нам пришлось сегодня вынести?

 

Впервые за всё наше путешествие Ларри был готов расплакаться.

 

— Нет! Нет! Вы пойдёте! Пойдёте!

 

Ларри с грохотом захлопнул дверь, но администратор продолжал надрываться. Ларри распахнул дверь и рявкнул:

 

— Ладно. Твоя взяла. Пошли.

 

— Сейчас же вернусь, — ворчал он, вываливаясь за дверь. — Когда я разберусь там, в участке, эти парни по гроб жизни будут молиться, чтобы впредь не встречаться с американцами.

 

В участке, куда молодой человек привёл Ларри, царили совсем другие порядки. Охранники у ворот жестами приказали ему подождать. Но Ларри рвался внутрь, крича, что он желает видеть начальника полиции, и немедленно!

 

— Я отведу вас, — отозвался из-за забора один из полисменов, и Ларри проследовал за ним в здание и далее по длинному коридору к закрытой двери. Полисмен распахнул дверь. За ней оказался крохотный кабинетик с «очком». Переступив через фаянс, заляпанный нечистотами, полицейский открыл дверь на противоположной стороне уборной и шагнул в комнату, оказавшуюся кабинетом начальника полиции. Ларри протопал за ним. Швырнув на стол наши паспорта, полицейский удалился. Вслед за тем в комнату вошёл сам начальник, но не успел он ещё гостеприимно пригласить Ларри в Египет, как слова полились у того изо рта, словно из рога изобилия.

 

— Слушайте, в чём дело, а? Мы с женой уже отметились в другом участке, но нам сказали, что не нужно регистрироваться лично; и администрация отеля может это сделать за нас.

 

— Пожалуйста, посидим, попьём чайку. Я только хочу побеседовать с вами, — просиял начальник.

 

— Ну а мне всего-навсего хотелось бы покончить с ужином и малость вздремнуть. Взгляните-ка на меня. Похож я на палестинца или израильтянина? Нет. Я — американец, моя жена — тоже, и мы явно не шпионы. Так, ближе к делу. Неужели вы и правда думаете, что ЦРУ взяло моду засылать своих шпионов под видом велосипедистов? Итак, как видите, двухчасовая беседа с глазу на глаз будет для обеих сторон пустой тратой времени. Верно?

 

Полицейский рассмеялся и, поднявшись с места, пожал Ларри руку.

 

— Надеюсь, это может стать началом важных взаимоотношений.

 

— Что-о-о?

 

— Присядьте, пожалуйста. Как вам нравится путешествовать по Египту?

 

— Понравилось ли мне в Египте? — Ларри сгрёб паспорта со столешницы. — С шести часов утра я съел только два апельсина и малюсенький хлебец. И всё же я умудрился добраться сюда из Джирги, преодолев на велосипеде шестьдесят миль под палящим солнцем, при невероятной жаре, в то время как все кому не лень швыряли в меня камни и разное прочее дерьмо и с воем требовали бакшиш. Разные наглецы грязно домогались моей жены. Мы не могли остановиться купить еды и воды, потому что вокруг нас немедленно собралась бы толпа и разнесла бы на части наши велосипеды. Нет, мне совсем не понравилось в Египте. Нетрудно понять, что теперь я просто валюсь с ног и зверски хочу жрать. Я возвращаюсь в отель поесть-поспать. Спокойной ночи!

 

Ларри решительно открыл дверь, перешагнул через фаянс, распахнул следующую дверь, прошагал по коридору, через огороженную территорию участка, выбрался за ворота и возвратился в гостиницу. Потом втянул свою долю спагетти с хлебом и завалился спать.

 

В комнате с застоялым воздухом было как-то особенно жарко. Нам обоим с трудом удалось заснуть, несмотря на то что мы вымотались до полного изнеможения, как морально, так и физически. Всю ночь напролёт по телу струился пот, москиты ударялись в стенки палатки, и блеял козёл.

 

На следующее утро я проснулась со странным чувством. Мой резервный «кармашек» энергии, откуда я, бывало, всегда выуживала последнюю монетку воли к победе, опустел. Я чувствовала себя обессиленной, обескровленной и уничтоженной.

 

— Барб? — прошептал Ларри.

 

— Со мной творится что-то непонятное.

 

— Со мной тоже.

 

Я напрягала ум, анализировала свои чувства в поисках некой скрытой искорки энергии, но так и осталась ни с чем. В последние дни я мало ела и мало спала, вчера же сожгла прорву нервной энергии, боясь быть забитой камнями. Этим утром мой желудок вёл себя вразрез с «приказаниями» всего организма. Мне страшно хотелось есть, но я старалась не думать о еде. На завтрак мы съедим по крутому яйцу; два яйца — это всё, что нам удалось раздобыть вчера вечером. Яйцо и уйма воды — вот на чём мне предстоит продержаться всё тридцать шесть миль до Луксора.

 

— Тридцать шесть миль. Каких-то несколько часов, и мы в Луксоре. Стоит только подумать об этом, как непонятно откуда у меня набирается вполне достаточно сил на дорогу, — бубнил Ларри, изо всех сил стараясь сидеть прямо.

 

Между тем эти последние тридцать шесть миль приготовили для нас настоящий удар. Сельские жители от Кены до Луксора отличались задиристым и даже жестоким нравом. Вместо того чтобы, завидев нас, схватить камень или палку и, как это уже не раз бывало, запустить в нас, они набирали груды каменных обломков. Обычно на улочку выскакивала компания мальчишек, мешая нам двигаться на хорошей скорости, тем временем взрослые выпускали весь свой арсенал снарядов, вцеплялись в велосипеды и рвали нас ногтями. Феллахи шли на нас, размахивая ветками. Манёвр с ветками был новым и ужасным изобретением. Мы стремились во что бы то ни стало уклониться от них, а потому обращали меньше внимания на летящие камни, рикошетом отскакивающие от нас и велосипедов.

 

К счастью, ни один камень не попал в лицо, но когда один местный «умелец» едва не снёс Ларри макушку мастерским взмахом здоровенной палки, мы решили, что пора перейти к самообороне. Перед въездом в следующее селение каждый из нас подыскал себе «личное оружие» — свою собственную ветку. После этого мы врывались в деревни, нанося ветками ответные удары нападавшим и сметая их с дороги.

 

Около трёх часов мы буквально с боем прокладывали себе дорогу в Луксор, останавливались только раз, чтобы вооружиться. Страх быть высеченными, избитыми и раздавленными толпой прокачивал через организм непрерывный поток адреналина, заставляя нас что есть мочи жать на педали. Когда же мы, изрядно украшенные боевыми синяками, наконец вкатили в Луксор, нас качало от изнеможения и голода.

 

Я мечтала о чистеньком гостиничном номере, о еде, двенадцатичасовой отсыпной, которая взбодрила бы нас морально и помогла бы нашим телам восстановить запас силы и стойкости. Но Луксор, как известно, — город туристов, и его отели старались угодить тургруппам лощёных и холёных американцев, австралийцев и европейцев. Они не желали иметь никаких дел с парой оборванных, дурно пахнущих велосипедистов. Всякий раз, когда мы подъезжали к гостинице, на улицу выскакивал клерк-регистратор и отчаянно делал нам знаки убраться с глаз. Даже если мы прятали велосипеды за углом, а сами на своих двоих топали в гостиницу, регистраторы, мельком взглянув на мои пыльные шаровары, на нашу закопчённую кожу и почерневшие зубы, на сальные спутанные волосы, неизменно уверяли нас, что мест в отеле нет и до конца недели не будет. И всякий раз, получив от ворот поворот, я чувствовала, как всё глубже погружаюсь в пучину бессилия и отчаяния. И боролась с желанием врезать по наглой морде какому-нибудь из этих надутых гостиничных клерков.

 

Потратив больше часа, мы наконец отыскали отель, который согласился нас принять, — «Хоруз-отель», прямо напротив Луксорского храма. Нам достался последний свободный номер. Жаркий, тёмный от сажи и пыли, он помещался на втором этаже, прямо над шумным проспектом, но это было лучшее, на что можно было рассчитывать в Луксоре при том, как мы выглядели.

 

В отеле был ресторан, где на обед за два доллара с персоны подавали салат, рис, картофель, зелёные бобы, жаркое и апельсины.

 

Сразу же после регистрации, скоренько уничтожив по два полных обеда, мы рухнули на кровати и проспали без задних ног остаток дня, прихватив добрую половину следующего. В кладовке нашего этажа Ларри раскопал вентилятор, иначе при изнурительном пустынном зное спать в номере было бы просто невыносимо.

 

Перед тем как уснуть Ларри выразил словами то, о чём неотступно думали мы оба:

 

— Этот обратный прорыв в Каир — не по мне. Я за то, чтобы вернуться поездом.

 

Луксор, с его храмами и гробницами, насчитывающими более трёх тысячелетий, внушал благоговейный трепет. Мы провели там около недели, бродя по Карнаку,[17] древнему городу Тебесу, осматривая Луксорский храм, гробницы Тутанхамона и других фараонов, их родичей и придворных. Великолепие и величие руин Древнего Египта резко контрастировало с нищетой и первобытным убожеством Египта сегодняшнего.

 

Накануне отъезда из Луксора мы отправили велосипеды в Каир багажным поездом, молясь, чтобы их не изувечили и не увели по дороге. Нам казалось, что шансы наших «коней» не попасть в лапы воров весьма призрачны, тогда как администратор отеля думал иначе: «Египтяне попрошайничают, но не воруют. Ничего не стрясётся с вашими велосипедами».

 

Благодаря студенческим карточкам мы заплатили всего полцены за купе на вечерний поезд до Каира. Поездка пришлась на ночь четвёртого ноября, того самого дня, когда иранские студенты захватили американское посольство в Тегеране. Наутро, когда поезд прибыл на каирский вокзал, миновав пути, загромождённые вышедшими из строя локомотивами, пыльными грудами угля и щебня, мы со всех ног кинулись прямиком в багажное отделение. Наши велосипеды были на месте. Для сохранности расстаравшийся служащий запер их в отдельной кладовке, а за лишнюю каплю внимания потребовал с нас выкуп — изрядные чаевые.

 

С вокзала мы направились в многоэтажный жилой район, расположенный в окрестностях аэропорта. Джим Петт, принадлежащий к той же религиозной группе, что и мой брат, заранее пригласил нас погостить у него, когда мы вернёмся из Луксора. Британский гражданин, добрую половину своей жизни проживший в Египте, он преподавал педагогику в Каирском университете. Его квартира сияла безупречной чистотой, как небо от земли отличаясь от привычных нам локанд и дешёвых отелей. Все три дня до отлёта в Афины, пока мы жили у Джима, я мучительно раздумывала над «почти созревшим» решением вернуться домой.

 

Днём, когда Джима не было дома, мы с Ларри отсиживались в квартире — оазисе, защищённом от грязи, гвалта и нищеты. Мы проводили время за письмами или слушали записи Джона Денвера. Его ностальгические, горьковато-сладкие песни о Скалистых горах, зелёной траве, деревьях и горных ручьях и о возвращении в родные места пробуждали во мне такую тоску по дому, что всякие попытки удержаться от слёз неизменно оканчивалось неудачей. Все три дня я горестно прохлюпала носом, лишь дважды отважившись выйти на каирские улицы — в «продрейсы» за рисом и хлебом. И все три дня мы с Ларри только и говорили что о поездке в Луксор: о крысиных и мушиных полчищах, о мерзости и полном упадке и о египтянах — о тех, что встречали нас улыбкой, и о тех, что пялили на нас глаза, попрошайничали, плевались, бросались камнями и палками.

 

А ещё я много думала о Египте. В Египте я впервые в жизни лицом к лицу столкнулась с крайней нищетой, грязью, болезнями. Теперь я знала об этом не понаслышке, не из книг и журналов, не из теле — и радиопередач. Они стали моей «окружающей средой». В этой среде я ела, спала, двигалась. Я узнавала их по звукам и запахам. Я соприкасалась с ними, и они задевали меня за живое. В деревнях мне приходилось встречаться и говорить с настоящими «живыми мощами»; случалось, фрукты и хлеб, из которых состоял мой обед, я получала из рук желтушных жертв шистосомоза — болезни, которой жители Верхнего Египта заражались через обитающих в канале улиток-переносчиков или через заражённую воду.