Еще раз об идентичности

Все наше исследование подтверждает гипотезу, кото­рая вдохновила на написание этой книги: существуют специфические отношения матери и дочери, не своди­мые к отношениям матери и ребенка в целом. Осталось только перечислить основания для такого утвержде­ния.

Ни в малейшей степени мы не можем опереться на существующие ныне теории, за исключением несколь­ких отдельных и эклектичных заимствований. Так как, несмотря на то, что объект наших исследований пред­ставляет повышенный интерес, он на удивление мало изучен. В противоположность многочисленным исследо­ваниям о материнстве, о родственных связях, женствен­ности или женской сексуальности, практически не су­ществует, как мы убедились на примере платонического инцеста (который даже больше, чем просто не замечает­ся), размышлений, в частности психоаналитических, об отношениях матери и дочери.

К этому первому «пробелу», несомненно, обязанному своим происхождением «андроцентризму», прибавляется второй: замалчивание идентициональной проблематики, которую авторы психоаналитических теорий, унаследо­ванных от Фрейда, имеют склонность постоянно подме­нять проблематикой сексуальности. Как подчеркивал эт­нопсихолог Жорж Девере: «Мужчине достаточно просто видоизменить эмоциональное содержание своих иници­альных отношений, сексуализировав его. Женщина, на­против, в значительно большей степени вынуждена следовать окольным, извилистым путем: ей необходимо стать самой собой, чтобы отличаться от того, кто составлял объект ее (первой) любви. Другими словами, она долж­на завершить свою самореализацию... [...] Говоря кратко, созревание и возмужание мальчика представляют собой не что иное, как сексуальные изменения его инициального эмоционального отношения к женщине, независимо от самого объекта, тогда как от девочки требуется, чтобы за­долго до сексуализации своего отношения к «тотальному объекту» ею была произведена идентификация с первым объектом, проинвестированным либидо - со своей мате­рью».

Наконец, третий пробел состоит в более чем система­тическом игнорировании вопроса идентичности, даже когда появляется насущная необходимость его разре­шить, особенно в связи с проблемами самоидентифика­ции, а для девочки - идентификации с матерью. Так, например, классические интерпретации женской гомо­сексуальности до последнего времени исключительно связывали с проблемой фиксации на матери, ограничен­но принимая во внимание данные по этому вопросу, ко­торые сегодня весьма далеки от того, чтобы подтверж­дать убедительность таких предположений. Процесс формирования идентичности протекает для девочки че­рез стадию самоидентификации с матерью. Как бы это ни было банально, необходимо признать, что недоста­точно простой принадлежности к тому же полу, что и мать, чтобы процесс идентификации исходил от самой дочери. Но концентрация предположений в измерении идентичного рискует привести к замалчиванию другого измерения, симметричного, а именно той идентициональной работы по дифференциации, которая необхо­дима, чтобы дочь могла выстроить себя не по образу и подобию другого, а по образу самой себя, такой, какая она есть на самом деле.

Однако идентификационное измерение особенно важно для дочери, которая в противоположность маль­чику должна, чтобы стать самой собой, отделиться от идентификационного объекта того же пола. Достаточно просто обратить внимание на то измерение идентичнос­ти, которое отвечает за различия, чтобы понять с каким количеством трудностей может столкнуться дочь, ко­торая должна выстроить собственное чувство идентич­ного по аналогии с другой личностью, отделившись от нее, чтобы избегнуть захвата своей личности, однако не идентифицируя себя с противоположным полом, и все это необходимо согласовать с чувством любви к собс­твенной матери...

Вопрос о разделении крайне редко становится цент­ральным в психоаналитических построениях. В Соеди­ненных Штатах детский психиатр Маргарет Малер сконструировала вокруг этого понятия теорию развития ребенка, согласно которой ребенок сначала находится на стадии, где познает симбиоз, а затем следует фаза отделения, которую она назвала «разделение-индивидуация». Наконец, совсем недавно американский психо­аналитик Джессика Бенджамин вновь подвергла про­работке проблематику идентичности в психоанализе, проникнув в неизведанное прежде пространство «вза­имного узнавания, то есть насущной необходимости не только вновь узнать, но и быть узнанным другим», что позволяет определить разницу между «идентификаци­онной любовью» и «любовью эдиповой».

Это проникновение добавляет фрейдовской теории дополнительное измерение, внутреннее по отношению к эдиповой стадии индивидуального развития: оно каса­ется выстраивания идентичности и узнавания, соответс­твующего дифференционным процессам. Однако, если необходимо принять в расчет, что внутри этого идентиционального измерения существует определенное разделение между процессами идентификации и диф­ференциации, то мы затрагиваем скорее специфически женскую проблематику. Так как это нечто большее, чем просто борьба за самопознание, которая не ограничива­ется мужской идентификацией, - женщины «должны столкнуться с парадоксальной необходимостью отде­литься от своей матери и одновременно идентифициро­ваться с ней», как полагает Д. Бенджамин.

Чтобы приблизиться к точному восприятию и пони­манию специфических проблем, возникающих в отно­шениях дочери и матери, недостаточно просто быть женщиной, помимо этого нужно избегать идеализа­ции женственности и добровольно пожертвовать ради стремления познать и понять желанием защитить при­вычные представления, столь почитаемые, в том числе и на политическом уровне. Это означает признание, что феминизм, в противоположность тому, что можно было бы об этом подумать, далеко не всегда стоял у истоков открытий, касающихся реальности женского существо­вания. В свете того, о чем было сказано выше, можно заметить важность следующего предположения: «Субъ­ективно девочка развивается не вопреки матери, и тем более подавляющему влиянию патриархальных пред­ставлений, а скорее как мать и совместно с матерью. [...] Ребенок-девочка из-за принадлежности к тому же полу с самого своего рождения живет в более легкой эмоци­ональной ситуации. Она начинает свою эмоциональную жизнь во взаимоотношениях с такой же, как она сама, с союзницей». Но когда в дальнейшем ей придется столкнуться с необходимостью выбирать между «подавляющим влиянием патриархальных представлений» и «взаимопожиранием матриархальных отношений», еще неизвестно, что окажется хуже.

Непризнание идентициональных проблем, с которы­ми приходится сталкиваться девочкам, становится тем более очевидным, когда чувство собственной самости, напрямую связанное с процессом отделения себя от дру­гого, проявляется, подчеркивала в свое время Маргарет Малер, «как прототип в высшей степени индивидуаль­ного внутреннего переживания, которое чрезвычайно сложно, и может быть, его вообще невозможно просле­дить в ходе проводимой аналитической работы, причем, как в результате наблюдения, так и в ситуации психо­аналитического воспроизведения. Это чувство гораздо проще определить, когда оно сильно угнетено, чем в нормальных вариантах развития». В Европе для это­го необходимо обратиться скорее к практикам, которые длительное время оставались маргинальными (в Англии это Доннальд Винникот, во Франции - Альдо Наури), чтобы обнаружить интерес к исследованию тех опаснос­тей, которые вызывает ситуация слияния матери с ма­леньким ребенком. На более поздних стадиях развития, до подросткового и даже до взрослого возраста, изуче­ние последствий этой ситуации мы встречаем разве что у немецкого психоаналитика Алис Миллер или фран­цузских психоаналитиков Кристиана Оливье и Франсуа­зы Кушар. В своих работах они акцентируют внимание на серьезности психических патологий, которые возни­кают из-за длительного удерживания ребенка, причем гораздо дольше детского возраста, добавляем мы, если речь идет о дочери, в отношениях недостаточного от­деления от матери.

Именно в них мы вновь сталкиваемся с вопросом исключенного третьего: он один в конечном итоге мо­жет воспрепятствовать «смешению идентичностей» и вскрыть причины бесконечно длящейся патологии и тех явлений, которые способны производить в некото­рых случаях болеутоляющий эффект, а иногда даже казаться желанными, как, например: «телепатический, если даже не бессознательный обмен, естественная вза­имная склонность доверять друг другу все свои мысли или чувства, обмениваться одеждой». Какой бы ни была форма, которую, как мы видели, может принять этот третий (нет никаких оснований обращаться к архаич­ным образам авторитарного и подавляющего отца, кро­ме случаев путаницы между функцией и ее выполнени­ем в конкретных обстоятельствах), необходимость его присутствия остается очевидной, и особенно в последнее время, когда призрак материнского всемогущества об­ретает возможность своего воплощения в действитель­ности благодаря достижению медицинского прогресса.

Третий участник, как напоминает Пьер Лежандр, яв­ляется тем, кто «заставляет действовать дифференци­альный императив, то есть воплощает на практике ло­гику изменчивости, опираясь на сходство и различие». Если же третий отсутствует, то «как только дифферен­циальный императив оказывается полностью заблоки­рованным, может возникнуть проблема безумия».

Итак, необходимы идентичность, дифференциация, наличие третьего, избегание инцеста и проблематич­ных ситуаций, создаваемых экстремальными матеря­ми (слишком матерью, или слишком женщиной). Если «хорошие матери» существуют только в воображении людей, идеализирующих семью, еще меньше можно ожидать, что существуют взаимоотношения между ма­терью и дочерью, которые, несмотря на специфические трудности, все время сохраняются неизменными.

Но существуют удовлетворительные отношения, которые неизбежно и постоянно изменяются.

Необходимым условием для этих отношений является то, что они не должны исключать ни отца, ни дочери, ни матери, то есть третий в них никогда не должен становиться «лишним».

 

Подобный метод типичен для немногочисленных авторов, разрабатывающих ту же тематику: педиатра Альдо Наури («Дочери и их матери», Париж, 1998), психоаналитика Мари-Магдалены Лессана («Между матерью и дочерью: опустошение», Париж, 2000), американской журналистки Нэнси Фрайдей («Моя мать - мое зеркало», Париж, 1993). (Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, примечания авторов).

Эмпатия - вчувствование, способность понять другого на уровне чувств, а не умом; вжиться в его состояние как в свое собственное.

Рационализация - бессознательное стремление человека подобрать разумные или удобные причины и оправдания своим поступкам, идеям, чувствам и желаниям, какими бы иррациональными или неприемлемыми они ни были на самом деле; защитный механизм личности, блокирующий осознание отвергаемых по различным причинам мотивов и обеспечивающий подстановку на их место более приемлемых (примеры: «виноград зелен» - обесценивание того, что недоступно; «сладкий лимон» - преувеличение ценности «синицы в руках»). (Прим. переводчика)

Более подробно см. об этом в работах Натали Эйниш "Первое расщепление", "Положение женщины. Женская идентичность в западном искусстве", Париж, 1996, 1997.

«Дочери довольно часто наблюдают, как матери с огромным наслаждением кормят грудью своих сыновей. Они видят, что мать разговаривает с ними более нежно, более интимно поглаживает, наблюдают всю ту мягкость и нежность, так скупо ей отмеренную, возможно из-за нежелания матери вызвать у дочери привыкание к тем наслаждениям жизни, в которых впоследствии жизнь и замужество ей не раз откажут». (Ф. Кушар, "Материнское захватничество и жестокость. Исследование псиоаналитической антропологии", Париж, Дюно, 1991.

Более подробно см. статью А. Наури «Инцест, не переходящий в действие: взаимосвязь матери и ребенка», в сборнике «Инцест или кровосмешение», Москва, «Кстати», 2000; книгу Франсуазы Эритье «Об инцесте».

Этот анализ соответствует заключениям социолога Алана Эренберга о современных формах депрессии, «болезни ответственности», в которой патология конфликта оставляет место патологии «удовлетворенности. («Усталость быть собой. Депрессия и общество», 1998).

Более подробно см. Натали Эйниш «Положение женщины».

Франсуаза Кушар «Материнское захватничество и жестокость. Исследование по психоаналитической антропологии».

«Если в клинических наблюдениях так часто встречается проблема совращения родителями собственных детей, то это потому, что те же авторы изначально настроены на такое исследование и торопятся обнаружить потаенную зону Эдипова комплекса. Феномен, используемый скорее неосознанно с целью обобщить или концептуализировать объяснение. Как только объяснение основательно подтверждено ссылкой на миф «ледникового периода», притянутый Фрейдом в подтверждение одного из его редких спорных утверждений в связи с необходимостью увязать Эдипов комплекс и поведение, которое вызывает побуждение демонстрировать его отсутствие. Я верю в существование Эдипова комплекса, но не в биологическую предрасположенность детей к нему, а скорее в биологическую детерминированность комплекса отца и матери Эдипа - Лая и Иокасты. Именно взрослые провоцируют и стимулируют, и, скорее всего, будут вызывать и в дальнешем Эдипов комплекс у рожденных и будущих детей до тех пор, пока мир остается миром». (Жорж Девере «Детские голоса», (1965) в «Эссе по общей этнопсихиатрии», Париж, 1977).

В действительности, более широко известен поразительный пример «нарциссических злоупотреблений», связанный не с матерью, а с отцом - это случай юного Моцарта. Он описан социологом Норбертом Элиасом в книге «Моцарт. Социология одного гения», Париж, 1991. Чтобы ознакомиться с описанием этого случая в литературе с точки зрения «нарциссических злоупотреблений», см. Натали Эйниш "Гений социологии", Критика, № 550-551.

«Материнское захватничество в отношении мальчиков, часто принимает более мягкие формы, замаскированные нежностью и лаской. Ребенка пытаются пленить с помощью утрированного внимания и любви. Собственничество матери по отношению к дочери проявляется прежде всего в жестком насаждении собственной материнской модели, уважении только своих желаний и требованиях делать все возможное для полного их удовлетворения». (Франсуаза Кушар, там же).

«Отношения «материнского захватничества» основываются на способности некоторых матерей вынести малейшее разделение со своим ребенком, невозможности оставить хоть немного свободного пространства между ним и собой. Можно привести в пример тех женщин, которые способны заниматься какой-либо другой деятельностью только в тех случаях, когда ребенок постоянно находится в их поле зрения. (Франсуаза Кушар, там же).

Интериоризация - процесс усвоения структур и символов социальной деятельности и межличностных отношений, которые переходят во внутренний план и становятся внутриличностными, отношениями с самим собой. На их основе формируется внутреннее содержание психики. Не следует пугать с усвоением информации, т.к. в процессе интериоризации это содержание присваивается, т.е. начинает восприниматься как собственное. Аналогичным образом в психоанализе объясняется способ формирования структуры бессознательного. (Прим. переводчика).

Более подробно см. Натали Эйниш «Положение женщины», там же.

По этому вопросу имеется обширная литература: см. библиографию в конце книги.

«Это не рациональная уверенность, отнюдь, она прослеживается, как пульсация крови, которой мы не замечаем до тех пор, пока с ней все в порядке. Именно в таких абсолютно спонтанных и естественных аспектах, своих ощущениях и индивидуальных потребностях и желаниях черпает живая душа внутреннюю силу и энергию, в них находит первоисточник самоуважения. Каждый имеет право испытывать свои собственные эмоции, быть грустным, разочарованным или нуждаться в помощи без постоянного страха помешать кому бы то ни было. Каждый имеет право бояться, если чувствует опасность, впадать в ярость, если не в состоянии удовлетворить свои потребности и реализовать желания. Любой человек прекрасно знает, чего он не хочет, но на самом деле и чего хочет тоже, как и способы это выразить - что бы ему это ни принесло - любовь или ненависть». (Алис Миллер «Развитие драмы одаренного ребенка». Париж, 1996)

Жан Старобински. «Температурная шкала. Прочтение тела в романе «Мадам Бовари», 1980.

Эта сцена полностью вошла в экранизацию романа, снятую Клодом Шабролем (1991) с Изабель Юппер в главной роли.

Афазия - нарушение речи, ее частичная или полная утрата из-за локальных поражений коры головного мозга. (Прим. переводчика)

Франсуаза Мале-Жорис, очевидно, сама испытала нечто подобное, только не ощущая сомнений в собственном существовании. В книге "Двойное признание" она опишет собственную мать, характеризуя ее как женщину «с холодной рассудочностью, для которой любовь - не более, чем спектакль, представляющий интерес для науки и философии; она была способна увидеть целый мир в полосках на раковине, но не замечала выражения ожидания на лице ребенка».

«Чтобы их любовь была по-настоящему благотворной, матери должны одинаково старательно избегать в своем отношении к ребенку как пренебрежения, так и экстремальных проявлений заботы: эти два пограничных проявления, как и сама их противоречивость, наилучшим образом отражают бессознательную враждебность по отношению к ребенку, причем подлинная материнская забота и эмоциональная привязанность должны поддерживаться на равном удалении как от одной, так и от другой крайности. (Глоко Карлони, Даниэла Нобили «Плохая мать. Феноменология и антропология инфантицида», Париж, 1977).

Ригидность - косность, негибкость, в психологии - неготовность, вплоть до полной неспособности изменить намеченную ранее программу действий, даже если того требуют обстоятельства (Прим. переводчика).

В точности, как в «Алой букве», когда мать возвращается после страстного свидания со своим любовником-патером и снимает с груди алый знак, Перл впадает в бешенство. Дочь чувствует, что буква защищает Эстер от сексуальности, которая отдаляет от нее мать, хотя и исключает в то же время из человеческого сообщества.

«В пятнадцать - шестнадцать лет у меня был любовник, который чуть раньше был любовником моей матери. Вызов? Дань уважения? Но связь начинается все-таки с любовного влечения, хотя зачастую любят и оружие, и нож» (Франсуаза Малле-Жорис «Двойное признание»).

Отсутствие в нашей работе примеров из телевизионных лент обусловлено не принципиальными соображениями, а тем, что отношения матери и дочери в них чрезвычайно скупо представлены. В подтверждение более подробно см.: Сабина Шалвон-Демерсей «Тысяча сценариев. Исследование воображения в период кризиса», 1994.

А. Грин «Нарциссизм жизни, нарциссизм смерти», 1983.

Алис Миллер, «Развитие драмы одаренного ребенка».

Более подробно см.: Каролин Эльячефф «Затаенная боль. Дневник психоаналитика», Москва, Кстати, 1999.

Определения «символический» и «реальный» употребляются здесь не в прямом смысле, не так как у Лакана (то есть инцест первого типа - сношение между кровными родственниками). Определение «символический» используется в том смысле, что тот, кто занимает место отца, не является биологическим отцом, так как связи определяются не кровным родством, а генеалогической позицией; а инцест второго типа (то есть сексуальная связь родственников с одним и тем же третьим) в данном случае - есть «реальный» инцест, так как мать делит с дочерью одного и того же сексуального партнера.

Более подробно об анорексии см.: Жинет Рембо, Каролин Эльячефф «Неукротимые. Лики анорексии». П., 1996.

«Многочисленные признания женщин, которые подвергались сексуальному насилию со стороны отца, весьма сдержанны в отношении той роли, что играет в инцестуозной ситуации мать, если вовсе не обходят ее стороной. Создается впечатление, будто мать просто отсутствует как физически, так и психически. Таким образом, возникает вопрос о психическом смысле совращения между отцом и дочерью, в которых мать, более или менее осознанно, является свидетелем, пособницей, а иногда даже и подстрекательницей. (Франсуаза Кушар «Материнское захватничество и жестокость»).

Бывает, что в отношениях двух влюбленных третий может быть представлен в обличие «посредника» «миметического скрытого желания», в соответствии с теорией Рене Жирара (Рене Жирар «Романтическая ложь и романная правда», 1961. П., 1978).

Напомним, что для Клода Леви-Стросса запрет на инцест объясняется тем, что гарантирует экзогамию, которая в конечном итоге обеспечивается посредством запрещения вступать в брак при определенной степени родства и представляет собой полный и продолжительный взаимообмен между различными группами такой ценностью, какой являются принадлежащие к этим группам женщины и их дочери. (Клод Леви-Стросс «Элементарные родственные структуры», П., 1947, 1967).

Более подробно см.: Норберт Элиас «Цивилизация нравов», П., 1973.

Более подробно см.: Робер Бриффо «Матери. Исследование происхождения чувств и привязанностей». (1927), Лондон, 1969.

Ж.-Ж. Лемэр, «Семья, любовь, безумие. Чтение и психоаналитическая интерпретация семейных связей», П., 1989.

«В наиболее классических примерах фантазирования на тему идеальной любви, что чаще всего мы находим в «вокзальной литературе», женщина может осуществить свои желания только в объятиях мужчины, которого она воспринимает как более сильного, чем она сама и не зависящего от нее в проявлении своей силы. Такой мужчина, который желает ее, но не нуждается в ней, и удовлетворяет в женщине то, что недоставало в отношениях одновременно и с отцом, и с матерью, то есть способности сопротивляться агрессии, но и сохранять отношения на прежнем уровне. В этом смысле «идеальный любовник» обладает двумя качествами - он и поддерживает и возбуждает, то есть создает окружение, которое обеспечивает и поддержку, и путь к свободе, он являет собой образ, сочетающий в себе идеального отца и идеальную мать. (Джессика Бенджамин, «Любовные связи», 1988, 1993).

Более подробно см. работы Натали Эйниш «Отсутствующая», «Чудовищные».

Более подробно о различных этапах развития фрейдовской теории в отношении «женского комплекса Эдипа» см. Мари-Кристин Амон «Почему женщины все-таки любят мужчин, а не собственных матерей?», П., 1992.

Более подробно см.: Жанна Фавре-Саада, «Слова, смерть и судьба», П., 1977.

Более подробно см.: Жанна Фавре-Саада «Происхождение и развитие "частного предпринимателя", П., 1989.

Более подробно см. Хелен Дейч «Психология женщины», П., 1989.

Именно эта тема стала центральной в уже упомянутой нами книге Альдо Наури «Дочери и их матери», которая главным образом посвящена отношениям матерей с их собственными матерями.

«Отношение женщины к становлению матерью включало бы в себя, таким образом, признание благодарности по отношению к той, кто подарила жизнь. [...] Напротив, преждевременное избавление от плода часто приобретает смысл символического убийства матери внутри самой себя. Лучше прервать беременность, декларируя, таким образом, ненависть к матери, лучше покалечить себя, чем позволить укорениться чувству благодарности, которое в норме следовало бы принять. Так, прерывание беременности может стать кровавой платой за то, чтобы стать только женщиной, но не матерью». (Моника Быдловски «Психическая проницаемость во время беременности и жизненный долг», П., 1997).

Хелен Дейч описывает похожий случай, когда женщина, несмотря на материнский запрет родить ребенка, все-таки решается завести его, чтобы освободиться от этого рабства. У нее нормально протекает беременность, но после родов она впадает в депрессию и испытывает неприязнь к собственному ребенку. (Хелен Дейч «Психология женщины»).

Чтобы изучить более подробно это явление во всех его социальных, психологических и юридических аспектах, см.: Ирен Тэри «Расторжение брака», П., 1993.

Более подробно см.: Франсуаза Дольто, «Материнский инстинкт» в работе «Женский род», П., 1960.

Цветан Тодоров «Злоупотребления памяти», П., 1993.

В греческих трагедиях мать никогда не убивает дочь, «даже если дочь носит имя Электры и обе они ненавидят друг друга всеми фибрами души», - замечает Николь Лоро в работе «Матери в трауре».

Простое сравнение двух текстов позволяет провести параллели межу Сидо реальной и вымышленной и выявить несоответствия между ними. На закате жизни Сидо отвечает на приглашение приехать в гости к дочери и повидаться с ней, которое передал ей Анри де Жувенель. В этом подлинном письме Сидо с радостью принимает приглашение и ничуть не сопротивляется дочерней просьбе, настолько ей хочется повидаться. При этом она выражает сожаление, что будет вынуждена оставить одно из своих растений, которое вскоре должно расцвети, а также другое - глоксинию, «чья широкая чаша открылась и позволила мне испытать удовольствие от ее оплодотворения». Сидо выдуманная предпочитает отказаться от приглашения, так как ее розовый кактус, который цветет раз в четыре года, как раз должен расцвести, и ей может просто больше не представиться случая увидеть его следующее цветение». (Мишель Сард «Сидо, Колетт. Перекрещивающиеся изображения», Литературный журнал, № 266, 1989).

Франсуаза Дольто «Материнский инстинкт», «Женский род».

Ирен Тери «Совместное проживание, сексуальность и различия полов», Эспри, октябрь, 1999.

Жорж Девере. «Женщины и миф», 1982.

Об этом классическом различии в философских теориях между идентичностью idem (по сходству) и идентичностью ipse (по отличию) более подробно см.: Натали Эйниш «Положение женщины».

Более подробно см.: Люси Иригарей «Женщины и мужчины: различие идентификационных отношений», коллективно в «Эфезиа», «Место женщин. Цели идентичности и равенства с точки зрения социальных наук». П., 1995.

Более подробно см.: Маргарет Малер, Фред Пин, Анни Бергман. «Психологическое рождение человеческого существа», 1975.

Так, «отношения захватничества рассматриваются как неспособность некоторых матерей вынести малейшее разделение с ребенком, невозможность оставить между ним и собой хоть какое-то пространство. Можно привести в пример тех женщин, которые могут оставаться сосредоточенными на какой-либо другой деятельности только в тех случаях, когда ребенок постоянно находится в их поле зрения. Хотя Хелен Дейч всегда настойчиво утверждала, что материнское захватничество вызывает менее тяжкие последствия у девочек, нежели у мальчиков, ее предположение опровергается многочисленными клиническими случаями и практикой психоаналитического лечения, демонстрируя противоположную картину. Отношения захватничества, в которые мать заключает дочь, могут серьезно препятствовать эмоциональному развитию последней» (Франсуаза Кушар.«Материнское захватничество и жестокость»).