Глава 34. Мое сердце чуть не разорвалось пополам, когда в районе трех часов дня я уходил от Грейс

 

Мое сердце чуть не разорвалось пополам, когда в районе трех часов дня я уходил от Грейс. Судя по тому, как она смотрела себе на руки, и по ее унылому тону голоса я догадался, что она не желала моего ухода, но мне пришлось. Я должен был встретиться с Михаилом до того, как признаюсь во всем Грейс, потому что последнее, что я должен делать, — снова сброситься с моста с грехом за пазухой, а затем быть осужденным за то, чего не совершал.

Итак, с ноющим сердцем, я помахал ей на прощание и вышел за дверь. Парни стояли прямо у меня за спиной. Нам всем действительно надо было убедиться в том, что жилье привели в порядок и «Vixen4» уехали. Но стоило только взглянуть на них, как Итан с Алексом дали мне знак уходить.

— Иди занимайся своими делами, мы сами разберемся, старик, — сказал Итан.

Я стоял посреди тротуара и глядел, как они уходят, раздумывая над способом привлечь внимание Михаила. Сразу же я развернулся на пятках и пошел в метро, потому что мне необходимо было попасть в Нижний Манхэттен.

Двадцать минут спустя я стоял перед церковью Святого Павла в Нижнем Манхэттене. Храм был построен в 1764 году, и он самый старинный на острове, но я здесь не по той причине, чтоб восхищаться этим.

Часовня Святого Петра расположена прямо через улицу от того места, где раньше был Всемирный Торговый Центр. В тот страшный сентябрьский день в 2001 году маленькая церквушка осталась нетронутой, несмотря на все разрушения и сущий ужас, которые разверзлись вокруг. В тот день она осталась целой и невредимой, ее шпиль проглядывался сквозь пепел, дым и осколки, как воплощение надежды в самом сердце ада.

Из всех земных воспоминаний Шейна Макстона, которые мне достались, из всех мест, где он бывал, нигде я не был настолько тронут, как находясь здесь, перед этой церковью. Скорбь и печаль все еще витали в этом месте, и несколько раз мне пришлось стереть молчаливые слезы, безмолвно скатившееся по моим щекам.

Михаил стоял посреди небольшого кладбища, разглядывая холодные каменные надгробия, выступающие из-под твердой земли под его ногами. Он взглянул на меня, но не улыбнулся. На некоторое время он затаил дыхание, а потом тяжело вздохнул.

— Ты решил, что найдешь меня в этом месте?

Я пожал плечами и подошел к нему, вставая плечом к плечу.

— Может, потому, что я теперь человек... — Я обвел руками вокруг нас. — Скажи, что не чувствуешь, что это место пропитано надеждой, человечностью, Михаил. Мне необходимо, чтобы ты понял, почему она нужна мне и почему я избрал это.

Михаил замер в ожидании. Он сглотнул, быстро зажмурил глаза и опустился наземь на колени.

Я стоял над ним.

— Несмотря на всю тяжесть ненависти, выплеснувшейся в тот роковой день, росток надежды смог пробиться. Таковы люди. Несмотря на все ужасы и зло, Михаил, они всегда будут лелеять в себе надежду. И я полон благоговения к этому чувству. И именно надежду Грейс и хранила все это время. Все это время, Михаил, надежда не давала ей сдаться, она поддерживала ее. Надежда — это то, что я чувствую, я надеюсь, что когда признаюсь ей, что больше не ангел, то она примет бывшего наркомана с испещренным шрамами сердцем, который любил ее с самого начала времен. Я расскажу ей, кем был. Я не могу быть осужден за правду. Господь не умеет ненавидеть.

Медленно я побрел прочь, оставляя Михаила стоять на коленях посреди кладбища, пока сотни Нью-Йоркцев вокруг проживали обычный рабочий день.

— Речь не о ненависти, Шейн. Он не ненавидит нас. Он оставил нас, стал иллюзией, — крикнул он мне вслед.

Усмехнувшись, я обернулся, чтобы посмотреть на ангела. Развел руки и медленно обернулся вокруг своей оси.

— Нет, Михаил, бери пример с людей, думай как человек. Он повсюду, ты просто больше в него не веришь.

Михаил вдруг застыл, все его тело напряглось, он открыл рот и тяжело задышал.

— Это так, Мишенька, я просто был там. — Сунув руки в карманы и качнувшись на пятках, я улыбнулся ему, — А теперь я пойду и куплю самый большой бриллиант, который смогу найти на Манхэттене, чтобы все увидели, как сильно я люблю девушку, которой жил тысячи лет.

И это я и сделал. Еще раз спустившись в подземку и доехав до 57-ой и 5 Авеню, до Tiffany’s.

Всего пятнадцать минут ушло на поиски идеального кольца для единственной девушки, которую я когда-либо любил. Для тех из вас, кто помешан на подобном: оно больше, чем просто красиво. Идеальный бриллиант огранки антик кушон[51] на 2,5 карата в центре на платиновом кольце в окружении более мелких бриллиантов, сверкающих как глаза Грейс. И да, я все-таки вышел из проклятого магазина с ним, засунув поглубже в карман куртки. Теперь все, что осталось, — придумать, как сделать предложение, чтобы это ее впечатлило. Выложить розами? Полет на воздушном шаре? Написать на небе? Черт, никогда не предполагал, что буду обдумывать подобное. Впереди меня ждет самая сложная часть.

Глава 35

 

Первое выступление «Безумного мира» в составе с Грейс и Алексом, а также вышедшим из тюрьмы мной, должно было состояться сегодня в семь вечера. К шести я уже был в «Бузере» с бутылкой пива в руке и кольцом в кармане, пытался расслабиться, несмотря на то, что сердце в груди безумно колотилось.

Без десяти семь в двери бара вошла Грейс в сопровождении взволнованных Коннера и Леа по бокам от нее. Ну а что с Грейс? Она выглядела неестественно бледной с крепко прижатыми к телу кулаками, вся совершенно напряженная. Черт, что произошло с ней? Я пятерней прошелся по волосам, по коже пробежал неприятный холодок. Когда она перехватила мой взгляд, меня охватил непередаваемый ужас, и я тут же рванул к ней. Жестко схватив ее за плечи, я обеспокоено всмотрелся в ее глаза:

— Грейс, в чем дело? Что стряслось?

У нее задрожала нижняя губа, она посмотрела на меня с мольбой в глазах.

— После выступления мне придется уехать на какое-то время, Шейн. — Она открыла рот, чтобы что-то добавить, но промолчала.

Что? Нет. Ни за что.

— Это из-за Габриэля? Что-то случилось? Или дело во мне, Грейс? — Я сжал ее плечи, изучая лицо в поисках ответов.

Она не ответила ни на один вопрос.

Затем сзади к ней подошел Итан, он легонько постучал палочками по ее плечам и моим ладоням. Его брови нахмурились, стоило ему заметить выражение ужаса на ее лице.

— Эй, ты в порядке? У нас пять минут до выхода на сцену, чего опаздываешь?

Алекс и Брейден тут же подскочили к нам и нетерпеливо потащили нас к сцене. Они не обратили внимания ни на тревожность Грейс, ни на мою обеспокоенность. Затем она выдавила из себя фальшиво натянутую улыбку и взобралась на сцену.

— Все хорошо, мне просто надо выпить, — откровенно соврала она.

Итан протянул нам два напитка, и она схватила предназначенный ей, одновременно снимая с себя куртку. Я непроизвольно втянул воздух, заметив, что на ней: маечка с глубоким вырезом, очень сильно облепляющая тело так, что казалось, оно покрыто бледно-розовой краской. Такая чертовски обтягивающая, что ее соски выступали сквозь тонкую шелковую ткань. Она выпила свой шот, а мне пришлось тряхнуть головой, чтобы избавиться от желания пробежаться губами по ее груди и обсасывать соски, пока увлажнившаяся шелковая ткань не станет настолько мокрой, что сквозь нее будет видно все тело.

Я быстро прижал ее к одному из динамиков и приподнял ее лицо за подбородок.

— Малышка, ты немедленно должна рассказать мне, что случилось. — Я пальцами почувствовал, как задрожал ее подбородок, а мое сердце словно рухнуло куда-то. — У тебя неприятности? Дело в Габриэле? — В груди заныло, и по телу пробежала волна ярости. Я придвинулся к ней ближе, касаясь ее тела своим. — Что за херня происходит? — прорычал я.

Она вздрагивала от каждого слова, а потом подняла руку и приложила ладонь к моей щеке.

— Шейн, просто спой со мной, хорошо? Просто сыграй на своей гитаре, стоя бок о бок со мной, так, как умеешь только ты. — Она смотрела на меня с мольбой.

Я не мог вот так просто взять и уйти от разговора. Какого черта? Я обнял ее за талию, но она выскользнула из-за динамика и мгновенно приковала к себе внимание зрителей.

— Грейс, пожалуйста, — позвал ее я, но вопли зрителей, скандирующих наши имена, заглушили мой голос. Она притянула меня за ремень гитары, висевшей на мне, и я вышел к зрителям: вопли сразу стали оглушительными, пол сцены под нашими ногами трясся и вибрировал. Она повернулась ко мне и внимательно взглянула в мои глаза, стоявшие в ее прекрасных глазах слезы медленно и мучительно убивали меня. Сделав глубокий вдох, она одарила меня сексуальной улыбкой и придвинулась, наклоняясь.

— Давай, Шейн. Сыграй со мной, — прошептала она.

Так или иначе, я пальцами нащупал струны и заиграл на них, только для нее одной. Из моей гитары полилась душевная мелодия, глубоко затрагивающая душу. Алекс присоединился ко мне, порхая пальцами по клавишам синтезатора, играя интро^[52] к одной из наших баллад. Зрители притихли, но первые звуки надрывного голоса Грейс окончательно заставили их умолкнуть. Я смотрел то на зрителей, то на нее. Я наблюдал за ней на сцене, за ее игрой и чарующим голосом и стал пленен ею, более чем когда-либо еще. Даже больше, чем в то время, когда мы с ней стояли в саду ее отца, и я был простым вероломным бессмертным.

Пальцы Грейс порхали по струнам, танцуя в ритме мелодии и страстно рассказывая ее историю, выкладывая все секреты на суд зрителей. Она слилась со своей гитарой, открывая ей самое сокровенное, позволяя стать частью своего тела и души. Я не мог оторвать от нее глаз, а потом она, глядя на меня, запела мою партию, тем самым поставив меня на колени. Да, я просто пал ниц, глядя ей в глаза и слушая ее завораживающий голос. Сильный и пронизывающий, затрагивающий что-то в глубине моего сердца, где раньше правила тьма, а мечты о надежде казались лишь насмешкой.

Сердце мое колотилось в ритме барабанов Итана, каждый сантиметр кожи покалывало, и я даже не мог представить, как прожил без нее эти годы. Чувствует мое сердце, что душа принадлежала ей всегда.

 

Боль после твоего ухода слишком реальна,

Внутри так сжигает, что все вокруг исчезает.

Врут, говоря, что время лечит.

А может, это я слишком пропащий для спасения?

Стал я холодным и черствым как камень:

Мир с плохой стороны познаю я.

Прошу тебя, помоги мне найти путь домой и

Прислушайся к звуку моих слез,

Наполни сердце мое, наполни мой мир и

Убереги от себя самого.

Руку мою возьми, произнеси мое имя и

Теплым дыханием растопи лед внутри.

Стану ли я пропащим навеки?

Внутри ничего не осталось за все те года,

Ведь надежда — простая насмешка.

Последние удары сердца еще слышу я,

Но когда тьма вернется за мной,

Погружая в бетон или камни,

Удастся ль услышать твой навязчивый шепот

И понять, что ты рядом?

Прошу, убереги от себя самого,

От тюрьмы разума моего,

Где только и остается, что вспоминать

Все, что было когда-то.

Может, я слишком пропащий для спасения?

Стал я холодным и черствым как камень,

Но мир с другой стороны стал познавать.

Прошу тебя, помоги мне найти путь домой.

Найти путь домой.

Домой.

 

Изнемогая от необходимости прикоснуться к ней, ощутить ее жар, тепло ее тела, я пересек сцену и прильнул своей спиной к ее. От прикосновения наших спин между нами перетекали мощные электрические заряды, закручиваясь в вихре в нечто осязаемое. Звук ее голоса по-прежнему нарастал, сливаясь с моим; она скользнула своим телом вокруг меня, словно была горячим ветерком на моей коже. В течение нескольких минут мне казалось, что мы действительно превратимся в сияющие пламенные вихри огня и уничтожим все вокруг.

Когда последняя песня подошла к концу, а наши голоса слились в последней ноте, я увидел, как одинокая слезинка скатилась по ее щеке. Что бы ни заставило ее плакать, я должен был это исправить: мне просто необходимо ей все рассказать. Рассказать все, не теряя больше ни минуты. И так уже слишком много времени было потрачено впустую. Повернувшись к ней лицом, я нежно приподнял ее лицо за подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза. Жест был настолько выразительным, что толпа уставилась на нас, затаив дыхание в тишине, в предвкушении ожидая того, что я собирался сделать.

Выпустив свою гитару так, что она повисла у меня за спиной, я обхватил руками лицо Грейс.

— Я люблю тебя, Грейс Тейлор, — сказал я в микрофон, прежде чем сдернуть гарнитуру с себя. А затем я прижался к ее губам и поцеловал прямо на глазах у всех. Медленный, глубокий поцелуй наполнил нас, побуждая ее руки стиснуть в кулак мою майку, пока она притягивала меня ближе. Ее волосы каскадом упали вокруг меня, я запустил пальцы в густые пряди, переплетая пальцы с ее локонами, и окончательно растворился в прикосновениях ее губ.

Через несколько мгновений толпа разразилась криками и аплодисментами. А потом в динамиках прогремел глубокий смех Итана:

— Боже, Грейс, ты единственная об этом не догадывалась?

Улыбаясь Итану, я неохотно отстранился от губ Грейс. Потрясающий румянец окрасил ее щеки, ее губы были все еще приоткрыты, а дыхание было тяжелым, как и у меня. Тогда она открыла глаза: в них плескался страх и блестели слезы. Меня замутило и едва не вырвало. О чем, черт возьми, она подумала, что заставило ее так испугаться меня?

Она сорвала микрофонную гарнитуру и вымученно улыбнулась.

— Мне, эмм, нужно выпить… — сказала она сквозь стиснутые зубы. Она опустила взгляд вниз на свои руки и нежно приложила ладонь к моей щеке, затем посмотрела мне в глаза, в то время как из ее глаз текли слезы. — Шейн Макстон, я люблю тебя больше, чем когда-либо любила другого человека. — Убрав пальцы с моей кожи, она повернулась ко мне спиной и спрыгнула с края сцены, направляясь в бар прямо к этому чертову сукину сыну Райану. Толпа все еще ликовала и аплодировала, наблюдая за тем, как она выпивает свой шот. Я поднял руки вверх высоко над головой и выставил ладони, чтобы народ стих. Заметив это, Алекс поднес пальцы ко рту и засвистел в свой микрофон — толпа немедленно замолчала.

Я нагнулся, поднял свой беспроводной микрофон и приложил его к самым губам:

— Я не закончил, Грейс. — Наблюдал за тем, как она взяла свой ​​второй напиток и застыла. — Посмотри на меня. По-настоящему посмотри на меня, Грейс, — сказал я.

Она медленно повернулась всем телом к сцене, крепко сжимая напиток пальцами, а ее взгляд продолжал изучать пол. Леа и Коннер оказались рядом с ней. Леа подняла подбородок Грейс, пока ее взгляд не остановился на мне.

Мне все еще был виден блеск слез в ее глазах, но я уже не мог остановиться, не сейчас.

— Я ждал, кажется, две тысячи лет, чтобы сказать тебе, как сильно я тебя люблю, и снова прикоснуться к твоим губам, — обратился я к ней. Толпа снова взорвалась криками, я передвинул гитару вперед и начал страстно и взволнованно играть: слова и музыка лились из самого моего сердца.

 

Я и не знал, что был потерян,

Пока ты не нашла меня.

И я ни разу не вкусил любовь,

Пока меня не коснулась твоя рука.

И я уже давно потерял себя

Меж губ твоих.

И вот теперь ты предо мной,

А мне нечем дышать.

До тебя я и не знал, что такое настоящий рай,

Ведь до тебя был кромешный ад.

Я не осознавал, насколько далеко заплутал,

Пока ты не вернула меня домой.

Девочка моя, я обещаю тебе:

Я знаю, твоя душа разбита,

Но я соберу все ее осколки воедино,

И ты снова станешь прежней.

Потому что без тебя, девочка моя,

Мое сердце разбито на куски.

С самого первого поцелуя

Для меня существовала только ты.

 

И прежде чем я даже закончил песню, я спрыгнул со сцены и побежал к ней. Я осторожно взял ее лицо в свои руки, нежно вытирая слезы большими пальцами, и прижал к себе. Медленно наклоняясь к ней, я нежно поцеловал ее в губы.

Она зажмурилась, схватилась за мои руки, впиваясь ногтями в кожу. Боль пронзила мои руки.

— Пожалуйста, не будь Габриэлем. Только не будь Габриэлем, Шейн. Шейн, прошу, будь просто самим собой. Я не могу так больше, я этого не вынесу.

— Нет, нет, малышка. Грейс, это я, — прошептал я ей в губы. Я не мог сдержать слезы, которые жгли глаза и текли по лицу из-за моей бедной Грейс. — Перо, Села. Я дал тебе перо. Это и был мой подарок для тебя. Ты спрашивала меня, когда я спас тебя от Габриэля, ты была в коме. Перо из ангельского крыла.

Ее колени подогнулись, когда она обняла меня за шею, и ее тело содрогалось от рыданий. Я удержал ее в вертикальном положении и прижался своими губами к ее, ощущая соленый привкус наших слез.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя, — всхлипывала она около моих губ.

Я оторвал ее от пола и заключил в свои объятия, наши губы будто приковались, не отрываясь друг от друга. И так я вынес ее из бара, через центральный вход, и завернул к ее дому. Леа и Коннер вышли следом за нами и пытались спеть песню, которую я написал для нее, но эпически провалились. Коннер по пьяни путал слова, а голос Леа таак ужасно звучал и то и дело срывался, что я испугался за свои бедные уши.

Но кого это волновало? Ничего не имело значения до тех пор, пока мы не застыли друг перед другом в теплой, тускло освещенной спальне. Никого и ничего, только мы, стоящие лицом к лицу, впервые за долгие столетия видящие друг друга, впервые осознающие, кем на самом деле являемся. В ее серебряных глазах читался вопрос, но я покачал головой и обхватил ладонями ее лицо. В тот момент нам не требовались слова — обсудить все можно было и позже, в тот момент нас захватила дикость и первобытность. То, что помогло бы усмирить повисшее между нами напряжение, от которого даже воздух гудел, — огонь.

Мы изучали друг друга: каждое нервное окончание подрагивало от предвкушения, пульсируя от лихорадочного желания прикоснуться к ней. В груди сдавило, когда мои пальцы коснулись ее кожи, а она прильнула к моей ладони, давая понять, что она целиком и полностью моя. Просто непередаваемо. А потом она выдохнула мое имя:

— Шейн, — прошептала она, и я тут же сошел с ума.

— Грейс, — выдохнул я, медленно накрывая ее губы. — Ты, Грейс, ты — мой рай.

Господи, она стала моим раем, моими небесами, всем для меня. Всем.

Ее грудь вздымалась, теплое дыхание касалось моих губ, а руки крепче обхватили мою шею, притягивая к себе. Зарычав ей в рот, я углубил поцелуй, наши языки начали свой танец: ласкающий, жаждущий, пылающий любовью. Ее руки залезли мне под футболку и поднялись по груди; наши поцелуи стали отчаяннее и ненасытнее.

Для ее тела это будет первый раз, и я понимал, что должен быть нежным. Я понимал, что должен сдерживаться, и это меня убивало.

— Грей, клянусь быть максимально нежным, — прошептал я, проводя губами дорожку от линии подбородка до уха. Медлительные и нежные прикосновения вызывали дрожь в руках, все мое тело затрясло от страстного желания и попытки сдержаться.

Она оторвала от меня свои губы и немного отстранилась. Стянув мою футболку, она бросила ее на пол и посмотрела мне в самую душу. Жадно прикусив мою нижнюю губу зубами, она потянула меня к себе.

— Нет, пожалуйста. Не сдерживайся, Шейн. Я ждала чертовски долго. Прямо сейчас ты нужен мне весь целиком.

О, Боже, да.

Я набросился на нее, крепко прижав к двери.

— Слава богу, потому что я не имею никакого гребаного желания сдерживаться с тобой. — Мое дыхание было тяжелым, я просунул язык между ее влажными губами, утоляя свою жажду в ней.

Мои руки запутались в ее волосах, наши языки жадно скользили, а ее руки царапали мою кожу. Безудержно и так чертовски восхитительно. Подняв ее руки над головой, я сорвал с нее майку, бросив ту черт знает куда, и снова впился в ее губы. Я провел кончиками пальцев по ее коже, пока не достиг кружевных чашечек бюстгальтера и потянул их вниз. Чееерррт, снять его, срочно. Срочно, все снять. Я развернул ее, прижимая ее к двери, и расстегнул бюстгальтер, стягивая его с нее своими зубами. Ее кожа была такой мягкой и гладкой на моих губах. Мне никогда не насытиться ею, никогда. Медленно я провел пальцами по кремовой коже ее плеч и прижался к ней, зарываясь лицом в волосы.

Намотав длинные темные пряди себе на пальцы, я потянул за них, наклоняя ее голову в сторону, и начал ласкать языком и губами нежную плоть.

Когда я прижался своей эрекцией к ее попке, с ее губ сорвался тихий всхлип. Ее маленькая подтянутая попка прижалась ко мне, поглаживая, вызывая почти болезненную пульсацию и дрожь. Обхватив ладонями ее плечи, я развернул ее к себе лицом.

Да все что там может быть чертовски священным... она — само совершенство. Мой взгляд впился в нее, упиваясь ее красотой. Кремовая кожа, соски цвета бледно-розовых роз. Нежно обхватив ее грудь, я втянул воздух, пытаясь насладиться каждым мгновением. Наклонившись, я обхватил ртом один сосок и начал усердно обсасывать его, Грейс запрокинула голову, прижимаясь к двери, и громко застонала. С каждым потягиванием и полизыванием ее тело выгибалось все больше и больше.

— Твоя кожа как сахар, — прошептал я.

Тяжело дыша, она обхватила ладошкой мой подбородок и притянула к своим губам. Другой рукой она сорвала пуговицу со своих джинсов и расстегнула молнию. Следом она вцепилась в пуговицу моих штанов, и они тяжелой кучей рухнули мне под ноги.

Ее расстегнутые штаны обнажили подтянутую кожу и соблазнительные изгибы ее тела. Я провел ладонями по ткани, стягивая с длинных гладких ног, оставляя поцелуи на всем пути.

— Так красива, Грейс, — пробормотал я.

На ее крошечных кружевных трусиках темнело влажное пятно, и я чуть не сорвался в тот же момент. Я пытался контролировать дыхание, пока нежно ласкал языком внутреннюю поверхность ее бедер. Я задыхался, у меня чертовски сильно кружилась голова, ведь один лишь ее запах пьянил меня, заставляя отбросить все прежние фантазии о ней, возвращая в реальность.

Опустившись перед ней на колени, я приподнял ее ногу, медленно скользя языком по ее нагой коже, и положил себе на плечо. Она задышала быстрее и вцепилась в мои волосы, стоило мне провести пальцами по кружеву ее трусиков и погладить ее теплое местечко.

— Ты — мой рай, — сказал я. — Господи, Грейс, мне хочется облизать каждый сантиметр твоего тела. Когда я так чертовски близок к тебе, я уже не смогу сдержаться.

Подняв на нее взгляд, я следил за выражением ее лица, когда медленно ввел в нее палец.

— Такая влажная, — пробормотал я.

Ее дыхание замерло, и она издала самый, черт возьми, сексуальный звук, что мне довелось слышать. Она скользила вдоль моих пальцев, я разорвал кружево прямо на ней и тут же припал к ней ртом.

— Боже мой, — воскликнула она и качнулась на моих губах. Мои пальцы медленно двигались в ней, пока мой язык усердно ласкал ее. Никогда не думал, что женщина может быть настолько вкусной.

— Пожалуйста, Шейн, — захныкала она и потянула меня за волосы. Я поднялся и посмотрел прямо в ее сияющие глаза. В них стояли слезы, мерцающие счастьем прекрасные слезы. Я нежно обнял ее лицо ладонями. — Тысячи лет ты хранила мое сердце, и до этого момента внутри меня была сплошная пустота.

— Целиком и полностью, я твоя, Шейн, навеки вечные, — прошептала она. Неторопливо она потянула мои боксеры вниз, и мы стояли друг перед другом обнаженные и изголодавшиеся. Чертовски изголодавшиеся.

Немного отодвинувшись, я обвел глазами каждый сантиметр ее тела, восхваляя каждую его клеточку. Нежную кожу, изгибы бедер, налитые холмики груди, розовые губки...

Я не мог отвести от нее глаз, пока руками скользил по ее талии, подхватывал под попку и поднимал на руки. Ее длинные ножки обхватили меня за талию, и я медленно вошел в нее, наконец-то погружаясь в самые ее глубины. Я застонал и прижался лбом к ее лбу.

— Ах, Грейс, — воскликнул я и восхитительно медленно двинулся обратно. — Я так сильно тебя люблю, — прорычал я. Я снова глубоко вошел в нее, надеясь, что боль была не очень сильной, но судя по тому, как она кусала нижнюю губу и сжимала глаза, я понял обратное.

Прижимая ее, все также обнимающую меня, к себе, я перенес ее на кровать. Мы повалились на простыни, и она снова притянула меня, позволяя глубоко войти в нее, и мы замерли, глядя друг на друга. Затем она улыбнулась и качнула бедрами.

— Черт, Грейс. Ты так прекрасна, — простонал я, погружаясь в нее. Я растворился в ней: кроме нее не существовало ничего. Только прикосновения к ее влажной коже, ее шепот и ощущения, как мой член снова и снова глубоко погружается в нее. Губами мы ласкали друг друга, ногти впивались в кожу, ладони крепко сжимали плоть, ее бедра вторили моим толчкам, усиливая их. Ощущения были настолько сильными, едва ли не за гранью — было безумно хорошо, просто замечательно. Как же мне не хотелось, чтобы этому наступал конец. Мое тело трясло от сдерживания, чтобы не кончить.

Грейс выкрикнула мое имя и вонзила ногти мне в спину, так сильно сжимая меня внутри, что я кончил, изливаясь прямо в нее. Ни одна женщина не заставляла меня кончать так, ни одна женщина не заставляла почувствовать подобное. Я просто не мог остановиться. После первого раза я набросился на ее тело, принимая все, что она могла мне дать. Грейс дарила мне всю себя, и каждый раз был ярче предыдущего.

За час до рассвета я попытался еще раз покуситься на нее, но она засмеялась и игриво отпихнула меня.

— Господи, Шейн. Я не могу пошевелиться — кажется, ты меня сломал, — засмеялась она.

Утомленный и с дрожащими мышцами, я обнял ее и накрыл нас одеялом. Она прижалась ко мне всем телом. Наши тела идеально дополняли друг друга, словно были созданы друг для друга. Я чмокнул ее в плечо и провел губами по затылку. Прижался лицом к ее теплой коже и улыбнулся. Аккуратно отведя ее волосы в сторону, я нежно шепнул ей на ушко:

— Теперь ты навсегда моя.

Сразу же она развернулась ко мне лицом.

— Но... как так произошло, что ты здесь, со мной? Ты ведь ушел, я это видела, — спросила она.

Я не мог рассказать ей, от чего отказался: слишком сильно меня пугала ее возможная реакция. Да, теперь я не просто нытик, теперь я трусливая жалкая нюня. Черт, да я превратился в Коннера. И мне вроде как это нравится. Я покрыл ее лицо легкими поцелуями, надеясь, что она забудет тему.

— Какой смысл жить прошлым? Я ведь сейчас здесь. Рядом с тобой.

Сразу же я почувствовал, как ускорилось ее сердцебиение, и ее захлестнула паника.

— Почему ты не отвечаешь? Что ты сделал? Что произошло? — Она подняла голову и оперлась на локоть в ожидании ответов. — Пожалуйста, расскажи мне, Шейн. Прошу тебя. Ты убедил Михаила вмешаться. Он спрашивал тебя про какое-то решение. Что ты сделал? — У меня внутри все рухнуло, когда ее чудесная бледная кожа приняла зеленоватый оттенок.

Твою ж...

— Я от всего отказался, — выдавил из себя я. — Я теперь просто человек. Смертный. Мы оба.

У нее увеличились глаза и замерло дыхание.

— Что? Почему? — выдохнула она.

— Ты была светом моей жизни, ты была всем для меня. — У меня на глазах выступили слезы, стоило взглянуть на нее. Господи, если я окажусь недостаточно хорош для нее, если она хотела ангела... если просто Шейн ей не нужен... — Правда в том, что душа ангела способна всего на одну чистую и настоящую любовь. И для меня это ты. И неважно, что ты была человеком. Поцелуй, первый раз, когда мои губы коснулись твоих... ад... я бы ничего не менял.

Она резко втянула воздух.

— Стоило мне тебя увидеть, а ты так сильно похожа на Селу, я уже думал только о том, чтобы быть с тобой. Не отталкивай меня теперь, Грейс. Я не смогу жить без тебя. Каждый момент своей оставшейся жизни я хочу провести рядом с тобой, показывая тебе, как сильно люблю. Я уже давно научился ценить момент, не теряя драгоценных секунд. Однажды я нашел вторую половинку своей души и провел последние 2000 лет в аду, а потом здесь, ожидая лишь того момента, когда смогу снова с ней воссоединиться. Неужели ты не подумала, что я готов отказаться от всего, лишь бы снова быть с тобой? — Пожалуйста, прими меня таким, пожалуйста.

По ее щекам в беззвучном рыдании потекли слезы.

— Не плачь, милая. Каждая проклятая слезинка, вытекающая из твоих серебряных глаз, разбивает мне сердце. Здесь, сейчас, рядом с тобой, я гораздо ближе к раю, чем когда-либо. Меня все устраивает, потому что ты и есть мой рай, Грейс. — Я смахнул ее слезинки. — Но если я не нужен тебе такой… — прошептал я.

Она вытерла слезы.

— Я собиралась уехать сегодня... Габриэль угрожал мне...

— Тсс... Грейс. Габриэль пользуется страхом и ложью.

— Шейн, ты мне нужен в любом виде. Но Габриэль, он столько всего показал мне, — прошептала она. — Я так ему доверяла.

Столько всего показал? Единственная возможность для ангела показать кому-то свои мысли и управлять ими... это поцелуй. Все мое тело напряглось, мышцы стали твердыми как гранит. Я крепко сжал челюсть и проговорил сквозь зубы:

— Столько всего показал? То есть, он... он прикасался к тебе?

— Да, — прошептала она.

— Он прикасался к тебе своими гребаными губищами?

С широко распахнутыми, перепуганными глазами, она медленно кивнула.

— Да.

— Мать твою, я урою его.

Она медленно выдохнула и одарила меня зловещей улыбкой.

— Хорошо. Помощь нужна? — Этим она только снова завела меня, так что я посадил ее на себя и без предупреждения вошел. От того, как она посмотрела на меня и застонала, я чуть сразу же не кончил, но сдержался и насладился тем, как она двигается на мне. Я наклонил к себе ее лицо, намереваясь окончательно стереть любые следы или мысли Габриэля из ее памяти.