Молодая Элита 9 страница

Я поднимаю подбородок, стараясь не выдать своего страха.

— Да.

Он секунду молчит, затем убирает руку от моей застежки, и расплавленный металл мгновенно остывает. Я поражена тем, что на моей коже не осталось ожога. Подняв взгляд на Энцо, я замечаю в его глазах искру какого-то чувства… чувства, от которого по моему телу разливается покалывающее тепло.

— Значит, так тому и быть, — отвечает принц.

Мое сердце подпрыгивает.

— Но предупреждаю тебя, Аделина. Данте прав. Есть грань, которую нельзя пересекать. — Его глаза сужаются. Он складывает руки за спиной. — Не вздумай больше подвергать мою Элиту опасности.

Его слова, в которых он отделяет меня от остальных, ранят меня. Но ведь так и есть. Я не с ними. Я предательница и шпионка. К тому же, что, если я поступила опрометчиво, применив свою силу? Если бы меня не было на площади, другие из Элиты, вероятно, защитили бы Джемму, а они-то уж точно умелее меня. Что, если Джемма пострадала из-за моего неразумного вмешательства, потому что я сама не знала что творю? Что, если Инквизиторы обвинят ее в появлении на крышах Элиты?

Что, если меня видел там Терен?

— Простите, — тихо говорю я, опустив глаза и надеясь, что по моему голосу невозможно понять, за что именно я извиняюсь.

Энцо ничем не показывает, что принял мое извинение. Его пронзительный взгляд, кажется, вот-вот прожжет мою кожу.

— Это был последний раз, когда ты ослушалась меня.

Он произносит это так уверенно и спокойно, что я с ужасом понимаю — Энцо действительно имеет в виду то, что говорит. Если он узнает о Терене, то на самом деле меня убьет.

— Завтра, — жестко и отрывисто продолжает он. — Приходи в грот на рассвете. Посмотрим, как быстро ты сможешь учиться. — Он отводит от меня взгляд, делает шаг в сторону и уходит.

Шагающая по ветру ненадолго задерживается. Скупо улыбнувшись, она слегка толкает меня локтем в бок и протягивает руку:

— Лусента, — представляется она.

Я пожимаю ее руку, не уверенная в том, что сказать в ответ. Разрушен еще один барьер между мной и Элитой. Не знаю, радоваться мне этому или чувствовать вину.

— Кстати, он таким образом выразил тебе благодарность, — добавляет Шагающая прежде, чем отвернуться. — Мои поздравления. Он сам тебя будет обучать.

 

Терен Санторо

 

 

— Ты имеешь хоть малейшее понятие, кто такая леди Джемма?

— Да, Ваше Величество, — остается склоненным перед королем Терен.

— Ты понимаешь, что ее отец — барон Сальваторе?

— Я приношу свои извинения, Ваше Величество.

— Ты чертов идиот, а не Главный Инквизитор. Я не могу позволить себе злить такого аристократа, как барон Сальваторе. А он в бешенстве. Недопустимо, чтобы твои Инквизиторы прилюдно запугивали его дочь и позорили меня. Даже если она — мальфетто. Ты меня понял?

— Но ваш приказ, Ваше Величество?..

Король с отвращением фыркает.

— Выполняй мои приказы благоразумно. — Он откидывается на спинку стула. — И на скачках объявилась Молодая Элита. Несмотря на то, что они напали на Инквизиторов, вы до сих пор ни одного из них не поймали.

Терен подавляет поднимающуюся внутри него бессильную ярость.

— Да, Ваше Величество.

— Тебя бы следовало бросить в темницу.

Терен не отрывает взгляда от мраморного пола тронного зала.

— Да, Ваше Величество, — сжав зубы, цедит он. В груди бушует злость, в голове — гневные мысли. «Король — болван. Хочет, чтобы Элиту поймали, но боится рисковать политическими связями. Боится вести полноценную войну против мальфетто». Терен, конечно же, не говорит королю, что его Инквизиторы специально запугивали леди Джемму. Что это была идея королевы. Что игра, которую они ведут, ужесточается. «Восстанови знать короля против него, и он станет слаб».

И как только он получит новую информацию от Аделины…

Стоящая рядом с королем королева Джульетта наклоняется и шепчет что-то на ухо мужу. Король лишь недовольно отмахивается. Ярость Терена вспыхивает с новой силой. Джульетта бросает на него мимолетный взгляд.

«Терпение, мой дорогой Терен, — кажется, говорят ее глаза. — Вскоре всё изменится».

— Еще раз опозоришь меня, — продолжает король, — и лишишься головы.

Терен склоняется еще ниже.

— Следующего раза не будет, Ваше Величество, — громко отвечает он.

Король выглядит довольным. Он не улавливает в словах Терена двойного смысла.

 

Настоящим обетом клянусь верой и правдой служить обществу «Кинжала»,

Наполнять сердца тех, кто правит Кенетрой, страхом,

Не зная снисхождения забирать то, что принадлежит нам по праву,

Сделать так, чтобы каждый мужчина, женщина и ребенок узнали о силе Элиты.

Если же я нарушу свою клятву, пусть заберут у меня то, что я принял при вступлении.

— Вступительная клятва общества «Кинжала», данная Энцо Валенсиано.

 

 

Аделина Амутеру

 

 

Всё небо на следующее утро затянуто грозовыми тучами, и когда я спешу на встречу с Энцо через главный двор к тайному входу, на меня падают крупные капли дождя. Я спускаюсь по ступеням, стараясь не думать о той ночи, в которую бушевала такая же буря.

Сегодня я никак не маскировала свою внешность. Мои стянутые на затылке волосы под пасмурными небесами приняли сизо-серый оттенок, ресницы — дымчатый. Я даже не надела маски. Моя одежда — не тамуранские шелка, а простой кенетреанский наряд: темно-синяя рубашка поверх белых льняных брюк и черные сапоги с серебристой отделкой. Я стряхиваю с волос дождевые капли.

Энцо уже ждет меня в гроте. Больше никого нет. Он весь в черном, откинутый капюшон плаща открывает ярко-красные волосы. В отличие от вчерашнего вечера его взгляд не горит, а напротив — холоден и суров. Я не совсем понимаю, чего он от меня ожидает, поэтому останавливаюсь в нескольких шагах от него и обозначаю поклон кивком головы.

— Доброе утро, — говорю я. — Вы велели мне прийти, Ваше Высочество, и я здесь.

Энцо разглядывает меня, а я жду, упомянет ли он о том, как я вчера управляла своими иллюзиями. Воспоминания об этом наполняют мою грудь гордостью. Принц тоже должен бы гордиться мной, несмотря на то, при каких условиях я воспользовалась своей силой.

— Ты ждешь вызова, — помолчав, произносит Энцо, и его голос раскатистым эхом отдается в пустом гроте.

— Да, — вздергиваю я подбородок. Мой голос звучит твердо и ровно.

В глазах Энцо вспыхивают красные искорки.

— Тебя будоражит чувство страха?

Я не отвечаю, но его слова напоминают мне о хаосе, окружавшем меня вчера на скачках, и при воспоминании об этом во мне кипит сила.

— Чему ты столь отчаянно хочешь научиться, Аделина? — спрашивает Энцо.

— Всему, — отзываюсь я, глядя ему в глаза, удивленная своим собственным спокойствием.

Принц вытягивает руки ладонями вверх. В воздух от его перчаток поднимаются завитки дыма.

— Я не Рафаэль, — предупреждает он. — Приготовься.

Два огненных столба встают внезапно с обеих сторон от меня — они с ревом вырастают до потолка и вытягиваются в две длинные линии, заключая меня в огненный коридор. Я отступаю, пытаясь сосредоточить свое внимание на Энцо. «Ты сделала это вчера, сможешь и сегодня», — говорю я себе и тяну за видимые мне энергетические нити. С земли начинает подниматься огромный силуэт монстра.

Однако Энцо не дает мне больше ни секунды, молниеносно нападая — в его ладонях блестит металл двух обнаженных клинков. Я тут же отвлекаюсь на него, и моя иллюзия испаряется. Я бросаюсь на землю и откатываюсь, уходя с пути принца. Подошвы сапог касаются пламени. Я морщусь, почувствовав жар, и лихорадочно отползаю в сторону.

Не успеваю опомниться, как Энцо снова нападает. Перед глазом мелькает сталь. Я вскидываю руку, чтобы защититься, и лезвие оставляет на моей ладони неглубокий разрез. Руку опаляет болью.

Энцо не знает пощады. Это даже не ускоренная тренировка, это урок.

— Подожди, — прошу я.

— Вставай, волчонок, — рявкает принц. В его красных волосах играют блики огня.

Я с трудом поднимаюсь на ноги. На земле остается кровавый отпечаток от моей ладони. Боль и страх вспыхивают во мне, давая силу, которую я так жажду, и в этот раз я порождаю черного волка — его глаза горят золотом, пасть распахнута в рыке. Он прыгает на Энцо.

Принц проносится прямо через него, рассеивая моего волка и мою концентрацию в дым. Нити энергии выскальзывают из моей хватки. Я снова их подцепляю, и клок черной дымки начинает принимать образ демона в плаще с капюшоном. Энцо выбрасывает руку в мою сторону, извергая перед моим лицом пламя. Я испуганно оступаюсь и, упав, больно ударяюсь спиной о землю. От нехватки воздуха горят легкие.

Рядом со мной возникает темный плащ Энцо. Подняв взгляд, я вижу на лице принца холодное, безжалостное выражение.

— Вставай, — командует он.

В голове проносятся слова Данте о том, что я никогда не смогу управлять своей силой, только произносит их почему-то голос отца. Неужели я способна только на создание силуэтов и теней, принимающих чужую форму? Во мне снова разгораются ярость и страх. Я поднимаюсь. Довольно с меня безобидных иллюзий. Я слепо тянусь ко тьме и поднимаю руки над головой.

Энцо атакует меня прежде, чем я успеваю совладать со своей силой. В его клинках отражается огонь. Еще один порез — в этот раз на предплечье. Руку обжигает болью, перед глазами вспыхивают звезды. Страх затуманивает разум. Энергетические нити все здесь — мерцают во мне и вокруг меня, — но я не могу сосредоточиться настолько, чтобы их схватить.

Очередная попытка, и в воздухе появляются силуэты. И опять Энцо начисто разбивает мою концентрацию. Он безжалостно и стремительно нападает на меня, снова и снова сбивая с ног, стоит мне только подняться. Мои волосы, стянутые на затылке в пучок, растрепались, и пряди прилипли к лицу.

— Вставай, — каждый раз приказывает Энцо, как только я падаю.

Вставай.

Вставай.

Вставай.

Вставай.

Я стараюсь, правда. Очень стараюсь. Но каждый раз терплю неудачу.

В какой-то момент я не выдерживаю и, увернувшись от клинков, поворачиваюсь и бегу прочь по огненному коридору. Мой разум мечется. Я бросаю попытки призвать свою силу. Впереди вход в грот, двери плотно закрыты. Я не успеваю добежать до них — передо мной вырастает огненная стена. Я спотыкаюсь и падаю на землю. Теперь пламя окружает меня с трех сторон. Резко развернувшись, я вижу идущего ко мне Энцо — плащ вздымается за его спиной, на лице ни капли жалости. Огненные языки опаляют края моих рукавов. Я сжимаюсь в комок, дрожащая и растерянная. Я не могу сосредоточиться, чтобы сделать хоть что-нибудь. Энцо срывает все мои попытки. Как я чему-либо научусь, когда мне не дают даже собраться?

Но я, конечно же, понимаю, что таким образом принц преподает мне урок. Это не игра. Это реальность. И всё будет именно так, когда я окажусь в центре битвы. Всхлипнув, я закрываю глаз, съеживаюсь еще больше, пытаясь спрятаться от ревущих вокруг меня огненных стен. По моим щекам текут непрошенные слезы.

Я чувствую возле себя Энцо. Открываю глаз и вижу его, опустившегося передо мной на одно колено. Он с горьким разочарованием рассматривает мое заплаканное лицо, и мне от этого гораздо больнее, чем от порезов.

— Сдалась так легко, — презрительно произносит он. — Всё-таки ты еще не готова.

Огненные стены исчезают. Энцо встает и, задев меня плащом, направляется к выходу из грота.

Я, брошенная, лежу на земле. На лицо падают пряди волос, по щекам катятся слезы. «Нет. Я так легко не сдамся. Я никогда не сдамся». Я найду способ выбраться из той неразберихи, в которую сама себя вовлекла, найду способ высвободиться из инквизиторской хватки и стать наконец свободной.

Сквозь застилающие глаз слезы я смотрю на удаляющуюся фигуру Энцо. Меня наполняет ярость. Она тьмой пропитывает всё мое существо, пока ее не начинает источать каждая клеточка тела. Нити энергии натягиваются до такой степени, что, кажется, могут порваться. Моя сила растет. Краем глаза я замечаю, что мои волосы стали серебряными. Я дрожу. Ладони прижаты к земле, и я провожу по ней пальцами как когтями. Сломанный палец простреливает боль.

От земли поднимаются жуткие тени. Их десятки, сотни, тысячи. Заполнив собой весь грот, они ползут по стенам. Между ними капает иллюзорная кровь — имитация того, как сочится ею моя пораненная ладонь. Меня накрывает огромная тень. Мне нет нужды смотреть вверх, я и так знаю, что создала — за моей спиной распахиваются громадные, чуть ли не вовсю длину грота, черные крылья-фантомы. Низкое шипение заполняет грот, эхом отражаясь от стен.

Энцо останавливается и оборачивается ко мне. Его взгляд всё еще холоден и тяжел. Мои гигантские крылья разбиваются на миллион кусочков, и каждый из них трансформируется в темный осколок стекла. Я все их посылаю в Энцо. Они пролетают сквозь него, ударяются о стену и разлетаются сверкающей пылью.

Энцо не вздрагивает, но на секунду неосознанно закрывает глаза. Осколки выглядели достаточно реальными, чтобы он хоть как-то отреагировал. Сложив руки за спиной, он смеривает меня внимательным взглядом.

— Уже лучше.

Он снова идет ко мне. На его пути поднимаются тени, тянутся к нему скелетообразными руками и пытаются ухватить за ноги. Я упиваюсь восторгом, передо мной мерцает миллион нитей, готовых подчиниться любой команде.

— Сплети нити вместе, — приказывает Энцо, приближаясь. За его спиной вспыхивают языки пламени.

Поднявшись с земли, я пячусь, пока не упираюсь спиной в стену.

— Давай же. Сотвори для меня что-нибудь посерьезнее темных силуэтов. Добавь красок.

Всё еще находясь во власти злости и страха, я обхватываю нити и переплетаю их, пытаясь создать то, что рисует мне воображение. И медленно, с трудом передо мной возникает мое новое творение. Энцо почти дошел до меня. Я рисую между нами что-то красное и такое яркое, что этот цвет меня слепит. Это красное превращается в лепестки, лежащие один на другом и покрытые росой. Под ними — зеленый шипастый стебель. Энцо останавливается рядом с висящей в воздухе иллюзией. Некоторое время разглядывает ее, затем прикасается. Я тяну за нити в воздухе. На его перчатках расцветает кровь. Она капает с ладоней на землю, как капает сейчас кровь с моей руки. Мне вспоминается день, когда я сжала в ладони колючий стебель розы в саду отца.

Эта имитация того, что я видела в реальной жизни.

Энцо шагает вперед, проходя через иллюзию розы, и останавливается рядом со мной. Кровь исчезает с его перчаток. Я угрюмо смотрю на него, готовая защищаться. Сердце смакует переполняющие меня до краев темные эмоции. От жара танцующих за спиной принца языков пламени краснеют щеки.

Энцо кивает.

— Очень хорошо, — тихо произносит он.

Я впервые вижу его таким впечатленным.

— Я готова, — зло говорю я. Мне неприятно то, что мои щеки всё еще влажны от слез. — Я не боюсь тебя. И если ты дашь мне шанс, я покажу тебе, на что я способна.

Энцо молча смотрит на меня. Вглядываясь в его глаза, я снова замечаю в них что-то странное, не сочетающееся с ледяным выражением его лица, что-то, говорящее о нечто большем, нежели одном желании использовать мою силу. Что-то, что почти похоже на… теплоту. Мы долгое мгновение просто глядим друг на друга. Потом Энцо нежно стирает с моих щек слезы.

— Не плачь, — твердо говорит он. — Ты сильнее этого.

 

Когда мир был юн, боги и богини подарили жизнь ангелам: Радости и Корысти, Красоте, Сочувствию и Печали, Страху и Ярости — искрам человеческих чувств. Ощущать эти чувства и быть человеком — значит, быть ребенком богов.

— «Рождение Ангелов», труд нескольких авторов.

 

 

Аделина Амутеру

 

 

Буря наконец-то прошла, оставив после себя опустошенную Эстенцию: разрушенную кровлю, затопленные храмы, выброшенные на берег и потонувшие суда, мертвых и умирающих. Одни люди собираются в храмах, другие стекаются на площади города. Терен выступает перед самой большой из толп собравшихся. Я наблюдаю за этим с балкона дворца Фортуны.

— Мы допустили, чтобы мальфетто выиграли скачки, и посмотрите, как боги покарали нас за это! — взывает он к людям. — Они злятся на то, что мы позволяем этим меченым разгуливать среди нас.

Кто-то слушает его в мрачном молчании, кто-то в ответ кричит и потрясает в воздухе кулаками. Позади Терена три юных мальфетто — один почти еще ребенок. Их, наверное, вытащили их городских трущоб. Они привязаны все вместе к столбу, установленному в центре площади, во рту у них кляпы, стоп не видно за уложенными внизу поленьями. По бокам от них стоят два священника, выказывая свое молчаливое одобрение относительно происходящего.

Терен поднимает факел. На светлой радужке его глаз отражаются оранжевые блики от огня.

— Эти мальфетто обвинены в том, что они — Элита, в том, что они были среди тех, кто напал на Инквизиторов во время скачек. Инквизиторы доказали их вину. И наша обязанность — вернуть их в Подземный мир, чтобы нашему городу больше ничего не угрожало.

Он бросает факел на поленья. Мальфетто кричат, невидимые за огненной пеленой.

— С этого дня, — повышает голос Терен, чтобы перекрыть рев бушующего пламени и крики сжигаемых, — все семьи, в которых есть мальфетто, и все магазины, в которых те работают, будут платить в королевскую казну двойные налоги в качестве компенсации за несчастье, принесенное ими нашему обществу. Отказывающиеся платить будут немедленно арестованы.

С балкона я не вижу Элиту, но знаю, что они наблюдают за сожжением мальфетто с крыш. Знаю, что прямо сейчас Данте вставляет в лук стрелу, готовый избавить каждого из них от страданий. Я не хочу думать о том, почему они не рискнули их спасти.

На следующий день разъяренная толпа разносит магазины, принадлежащие семьям, в которых есть мальфетто. Улицы усыпаны битым стеклом.

Мое обучение ускоряют.

Энцо сам занимается им, приходя во дворец либо поздним вечером, либо ранним утром. От Джеммы я узнаю о том, что он никогда и никого еще так не тренировал. Она хотела меня этим поддержать, но вышло иначе — теперь я лежу ночами без сна, уставившись в потолок, со страхом ожидая новой встречи с Тереном.

Чтобы отточить мои навыки по созданию иллюзий Энцо вызывает Зодчего — Мишеля.

— Какая нелепость, — говорит тот в первую нашу совместную тренировку, разглядывая критическим взглядом художника мою работу. — И это, по-твоему, роза? Тени наложены неверно. Лепестки слишком толстые, а текстура — грубая. Где ее нежная хрупкость? Где натуральность и живость?

Мишель заставляет меня создавать маленькие иллюзии, самые крохотные, какие только могу. Это помогает мне без особых затрат энергии полностью сосредотачиваться на том, что я создаю, на деталях, которые обычно остаются без моего внимания. Я учусь творить иллюзии цветков, перьев, ключей, передавать текстуру деревянных щепок и кожи на пальце. Мишель повторяет мне, что, создавая копию реального объекта, я должна видеть его глазами художника: гладкий камень вовсе не гладок, а покрыт крохотными ямками и бороздками; белый цвет вовсе не белый — он состоит из десятка оттенков желтого, серого, синего и фиолетового; цвет кожи меняется в зависимости от того, как на нее падает свет; лицо не может быть неподвижно, как маска, его мышцы постоянно двигаются, даже если это и не заметно. Имитировать лица труднее всего. Малюсенькая ошибка, и лицо выглядит неестественным, жутким, искусственным. Внести искру жизни в человеческие глаза кажется мне непосильной задачей.

Слова Мишеля эхом вторят словам Рафаэля. Я учусь видеть. Начинаю замечать то, на что не обращала внимания раньше. Со всем этим приходит мысль: если я смогу управлять своей силой, то, возможно, смогу в следующий раз удивить Терена не предательской информацией, а кое-чем другим. Возможно, в следующий раз я смогу его атаковать. Эта мысль подстегивает меня, и я лихорадочно работаю над собой.

Я практикуюсь каждую свободную минуту. Когда остаюсь одна и когда наблюдаю за спаррингами между Энцо с Лусентой и Данте. Время от времени, пока другие сражаются, меня отводит в сторону и тренирует Джемма. Именно она учит меня тому, как успокоить разум, чтобы лучше почувствовать тех, кто окружает меня.

— Почему ты не участвуешь в поединках? — спрашиваю я ее.

Сегодня она пришла в компании с котом, огромным, диким и злобно рычащим.

Джемма, улыбнувшись, опускает взгляд на кота. Он спрыгивает с ее коленей и подбегает ко мне. Я дергаюсь в сторону от его дикой мордочки, но он лишь трется об меня и устраивается возле моих ног.

— Я не боец, — отвечает Джемма. — Папа считает, что у меня красивые руки, и не хочет, чтобы я изуродовала их, пока не найду себе подходящего жениха. — Она выразительно поднимает руки, и, действительно — они красивые и изящные. На короткое мгновение я позабыла, что Джемма, в отличие от Лусенты и бывшего солдата Данте, — леди, рожденная в аристократичной семье. Это позволило ей избежать гнева Инквизиторов после инцидента на скачках. Я испытываю внезапную зависть, понимая, что ее семья добра к ней и поддерживает ее. Мне и в голову не приходило, что кто-то может по-настоящему любить своих детей-мальфетто.

Обойдя мои ноги, кот шипит на меня и возвращается к Джемме. Глупое существо. Я смотрю на Джемму.

— Почему с тобой всегда разные животные?

— Они сами идут за мной. Кого-то из них мне легче привязать к себе, так что порой это происходит само собой. Этот кот шел за мной хвостиком от папиного особняка. — Джемма любовно чешет его мордочку, и он мурчит ей в ответ. — Он не останется со мной, но какое-то время порадует меня своей компанией.

Я перевожу взгляд на спаррингующихся. Мы некоторое время молча наблюдаем за дуэлью, а потом Джемма прочищает горло и я снова гляжу на нее. Беззаботное выражение ее лица сменилось серьезностью.

— Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты сделала на площади после скачек, — говорит она. — Это было дерзко, смело и захватывающе. Мы с папой оба благодарны тебе.

Должно быть, ее отец — покровитель общества «Кинжала».

От добрых слов Джеммы становится тепло на сердце, и я отвечаю на ее улыбку улыбкой. Тьма во мне на мгновение светлеет.

— Рада была помочь. Ты там казалась не очень-то радостной.

Джемма морщит носик:

— Не самый лучший момент в моей жизни. — А затем смеется звонким, радостным смехом. Смехом человека, которого любят. Он так заразителен, что я не могу удержаться и смеюсь вместе с ней.

 

* * *

 

 

— Я смотрю, тебе всё больше нравится Джемма, — говорит мне Рафаэль на следующий день, когда мы вместе идем по катакомбам. Сегодня он собрал свои темные волосы в высокий элегантный пучок, обнажив изящную шею, и надел синие одежды с серебряным узором. Мне виден лишь его профиль в тусклом свете светильника, и это нервирует меня. Создается ощущение, что темнота пытается поглотить нас целиком.

— Она не может не нравиться, — через некоторое время отвечаю я. Это признание не радует меня. Я не должна сближаться ни с кем из Элиты.

Рафаэль поворачивается ко мне с легкой улыбкой, затем снова смотрит вперед.

— Здесь туннели еще раз расходятся. Видишь? — Замолчав, он поднимает светильник, развевая мрак, и я вижу разветвляющийся перед нами путь и стены, уставленные рядами погребальных урн. Рафаэль сворачивает вправо. — Сейчас мы находимся под Площадью Двенадцати Богов — самой крупной рыночной площадью города. Если прислушаешься, то услышишь суету и шум. Это место неглубоко под землей.

Мы оба, остановившись, прислушиваемся, и действительно, постепенно я улавливаю тихие крики торговцев, предлагающих купить их добро: чулки и сладости, зубной порошок и орешки в меду. Я киваю. В последнее время я с Рафаэлем изучаю катакомбы. Оказалось, что основная часть подземных ходов соединена с лабиринтом туннелей, которые простираются гораздо дальше, чем я думала.

Мы продолжаем идти, и я запоминаю одно ответвление за другим, переплетение тихих ходов, тянущихся параллельно поверхности земли с ее шумным, суетливым миром. Я разглядываю роспись на стенах, исказившуюся от времени. Кажется, что стены сдвигаются вокруг, готовые погрести меня вместе с прахом прошлых поколений. Я совершенно точно знаю, что без помощи Рафаэля, умерла бы здесь, потерявшись в жутком лабиринте.

— Этот путь ведет к тайной двери под храмами, — сообщает Рафаэль, когда мы проходим один из туннелей. — Другой его конец приведет тебя в северный особняк Энцо. — Он кивком головы указывает на темный проход впереди. — Раньше здесь даже был туннель, проходящий прямо под Башней Инквизиторов, но он уже многие десятилетия перекрыт.

Я ничего не отвечаю на упоминание о башне, и Рафаэль замечает мой дискомфорт. Мы долгое время идем сквозь тьму молча.

Наконец мы останавливаемся у тупика. Рафаэль, едва прикасаясь, проводит пальцами по краю стены. Нащупывает маленькую выемку в камне и хорошенько толкает. Стена медленно отодвигается, и в туннель льется свет. Я жмурюсь.

— А это, — говорит Рафаэль, беря меня за руку, — мой любимый подземный коридор.

Мы выходим из туннеля и оказываемся у каменных ступеней, уходящих в воду канала — в тихом, укромном местечке, открывающем вид на главную гавань и начало Солнечного моря. По золотистой воде скользят в отдалении гондолы.

Я восхищенно ахаю, на секунду забыв обо всех проблемах.

— Как красиво.

Рафаэль садится на ступеньке, находящейся прямо над водой, и я следую его примеру. Некоторое время мы сидим не разговаривая друг с другом и слушая лишь шелест лижущих камень волн.

— Ты часто сюда приходишь? — спрашиваю я потом.

Он кивает. Его взгляд устремлен на виднеющуюся в отдалении пристань, где возвышаются смутные силуэты дворца. Его ресницы высвечены солнцем.

— В тихие дни. Тут славно думается.

Мы сидим в уютном молчании. До нас доносятся песни плывущих в нашу сторону гондольеров. Сама того не замечая, я начинаю им подпевать, губы машинально подхватывают мелодию маминой колыбельной.

Рафаэль смотрит на меня со свойственной ему легкой улыбкой на губах. В его глазах светится интерес.

— Ты часто поешь эту песню, — говорит он. — Колыбельную речной девы. Я ее знаю. Приятная песня.

Я киваю.

— Мне пела ее мама, когда я была совсем маленькой.

— Я люблю, когда ты ее поешь. Она успокаивает твою энергию.

Смутившись, я замолкаю. Должно быть, последние дни Рафаэль чувствовал мою возросшую нервозность. Приближается моя следующая встреча с Тереном.

— У меня не очень хорошо выходит. Я не обладаю таким голосом, какой был у мамы.

Я уже готова рассказать ему о своей сестре, о том, как голос Виолетты похож на голос нашей мамы, но вспоминаю о том, где моя сестра находится сейчас. И проглатываю готовые сорваться слова.

Рафаэль не говорит ничего о том, что моя энергия изменилась. Может быть, он решил, что меня опечалили мысли о маме.

— Ты можешь спеть ее для меня? — спрашиваю я у него, чтобы отвлечься. — Я еще не слышала, как ты поешь.

Он чуть склоняет голову в мою сторону, и одно это движение вгоняет меня в краску. Во мне просыпается склонность к страсти. Рафаэль начинает с короткого напева мелодии, а затем поет первые куплеты колыбельной. Я приоткрываю рот при звуках его голоса, нежности мелодии, словах, замирающих в воздухе, светлых и чистых, полных желания. В моих устах эта песня — просто слова, в его — чарующая музыка. Я слышу в его пении маму. Мне приходит воспоминание о теплом дне и купающемся в лучах солнца саде, где мы с мамой танцевали под звуки этой колыбельной. О том, как она обхватила меня сзади, а я повернулась и обняла ее в ответ, зарывшись лицом в ее платье.

«Мамочка, тебе будет очень грустно, когда я вырасту?» — спросила я.

Мама наклонилась и коснулась моего лица. Ее щеки были влажны.

«Да, моя милая, — ответила она. — Мне будет очень грустно».

Песня заканчивается, и в воздухе растворяются последние ноты. Рафаэль бросает на меня взгляд. Осознавая, что зрение затуманивают слезы, я поспешно их вытираю.

— Спасибо, — тихо благодарю я.

— Пожалуйста, — улыбается он, и я вижу в его глазах искреннюю теплоту.

На мгновение я ощущаю что-то, чего не чувствовала вне общества «Кинжала». Что-то, что нашла только сейчас, окруженная молодыми незнакомцами, напоминающими мне меня саму. Доброту. Безо всяких условий.

Я почти вижу свою жизнь здесь, среди них, одна из них.

Это очень, очень опасные мысли. Как я могу быть их другом с тем, что делаю? Чем ближе я к ним, тем сложнее мне будет в следующую нашу встречу с Тереном, ожидающим от меня то, что я обещала. Но чем дольше он не трогает меня и чем сильнее я себя ощущаю, тем храбрее становлюсь.

Я, как и Рафаэль, смотрю на море, но в голове роятся мысли. Мне нужно найти выход из создавшегося положения, найти Виолетту, не давая Терену интересующую его информацию. И единственный способ это сделать — набраться храбрости и рассказать правду Элите.

 

* * *

 

 

Занятия с Рафаэлем пробуждают во мне страстность натуры, но ничего, что бы я ни делала с другими, не сравнится с тренировками Энцо.

Энцо сильно давит на мои эмоции. Он обучает меня, как правдоподобно имитировать огонь, трепет его язычков, изменение цвета от красного к золотому, от голубого к белому. Я сплетаю и сплетаю огненный узор, пока мои силы не иссякают.