УЛ. БУНДЕГАТАН, 18.30
Вернувшись домой, родители застали Флору за компьютером. Она зашла на какой-то христианский форум и начала толкать сатанистские идеи на тему живых мертвецов, сочиняя на ходу, как ее секта в Фальщёпинге проводит черные мессы, дабы ускорить пришествие Вельзевула. Смешнее всего было в самом начале, когда собеседники все еще думали, что она является ревностной пятидесятницей, заблудшей овечкой, и пытались наставить ее на путь истинный. Вскоре она, правда, сама себя выдала, но тут как раз открылась входная дверь и послышался голос Маргареты: — Эй, есть кто живой? Флора быстро написала: «Прощайте. До встречи в аду» — и вышла из Сети. Она замерла, не убирая пальцев с клавиатуры, в ожидании знакомого шуршания, всегда сопутствующего возвращению родителей. Оно не замедлило себя ждать. Пакеты с очередными шмотками. — Ау! Флора зажмурилась, представляя, как родители тонут в море разноцветных полиэтиленовых пакетов, с шелестом смыкающихся над их головами. Она с удовольствием поставила бы сейчас Мэнсона, чтобы заглушить голоса родителей, но ее интересовала одна вещь — как мать восприняла новость про мертвецов. Бабушка сказала по телефону, что Маргарета звонила ей из Лондона, и, следовательно, она была в курсе дел. Интересно, что-то она теперь скажет? Вся кухня была заставлена пакетами с названиями английских торговых марок. Маргарета с Йораном стояли посреди всего этого бардака и распаковывали подарки. Виктор топтался рядом с плохо скрываемым нетерпением в ожидании обещанного водяного ружья на батарейках. Флора сложила руки на груди, облокотившись о дверной косяк. Маргарета подняла голову и заметила дочь. — Привет, лапочка! Ну как ты тут без нас? — Ничего. Вопрос был задан обычным тоном — бодрым и радостным. Как будто ничего не случилось. Флора улыбнулась: — Тихо, как в могиле. Маргарета изобразила на лице подобие улыбки, продолжая разбирать вещи. Краем глаза Флора заметила, что отец посмотрел на нее с укором. Маргарета вытащила из пакета коробку и протянула ее Виктору: — Так, это тебе... Наморщив лоб, Виктор открыл коробку и достал из нее миниатюрную копию Гэндальфа. Он растерянно покрутил ее в руках. Разочарованию его не было предела. Флора посмотрела на ценник: 59.90. Фунтов стерлингов. — Понимаешь, там были только, как настоящие, — объяснил Йоран, разведя руками. — Так что вот... — Что «как настоящие»? — не понял Виктор. — Ружья. Даже звук, как из настоящего ружья. Мы с мамой подумали и решили, что это чересчур. Вот и купили тебе Гэндальфа. — И что мне теперь с ним делать? — Как что? Поставишь у себя в комнате. Тебе что, не нравится? Виктор посмотрел на фигурку и поник. — Да нет, ничего так... Маргарета наклонилась к следующему пакету и произнесла, не поднимая головы: — И что надо сказать? — Спасибо, — ответил Виктор, бросив на Гэндальфа испепеляющий взгляд. Маргарета выпрямилась и протянула Флоре коробку в подарочной бумаге. — А это тебе. Сейчас же вроде модно, так пусть и у тебя, как у всех... В коробке оказался iPod. Как у всех! Флора протянула упаковку Маргарете: — Спасибо, но у меня уже есть плеер. — Но на него же можно... — она повернулась к Йорану, — сколько там, двести?.. — Триста, — ответил Йоран. — Триста дисков записать! Всю твою музыку сразу! — Знаю, — ответил Флора. — Но мне не нужно. Мне и одного хватит. Повисла неуютная пауза. Один из опустевших пакетов осел, издав звук, похожий на вздох. Флора тихо злорадствовала. Не все можно купить за деньги, не все. Йоран хлопнул в ладоши. — По-моему, — начал он, — вы просто неблагодарные дети. — Вы вообще слышали, что у нас произошло? — спросила Флора. Маргарета покачала головой, словно говоря: «Давай не будем сейчас об этом», но Флора сделала вид, что не поняла: — Да вы что? Сегодня, часов в одиннадцать... — Вы что-нибудь ели? — перебила ее Маргарета, затем вспомнила про плеер и забрала его из рук Флоры. — Ну и что теперь, продать его или подарить кому-нибудь? Флора посмотрела на мать и заметила, как дрожит ее нижняя губа. А ведь ее, пожалуй, можно пожалеть. При желании. — Оставь его себе, — предложила Флора. — А мне-то он зачем? — Ну, не знаю. Бьорна Афзелиуса[31]слушать. Флора ушла к себе, закрыв за собой дверь. В голове была какая-то каша — ее переполняли чувство вины, злость, но главное — невероятная усталость. Она врубила «Portrait of an American Family»[32]на полную громкость, чтобы хоть немного прийти в себя. Флора улеглась на кровать, окунувшись с головой в волны звука, пропуская через себя голос Мэнсона, то будоражащий, то ложащийся бальзамом на раны. WHITE TRASH, GET DOWN ON YOUR KNEES! TIME FOR CAKE AND SODOMY![33] Флору немного отпустило. Она перемотала кассету на «Wrapped in Plastic»[34], затем снова улеглась на кровать и закрыла глаза. The steak is cold, but it's wrapped in plastic...[35] Это точно. Добро пожаловать к нам домой. Подумаешь, мясо остыло или, того лучше, протухло — завернем его в красивую упаковку — вы и не почувствуете. Главное — упаковка. Флора представила себе весь Стокгольм завернутым в пластиковую упаковку — тротуары в полиэтилене, река, окутанная тонкой прозрачной пленкой, — протягиваешь руку, а чувствуешь пластик. Защитный целлофан на лицах, маленькая собачка внутри пластмассового шара. Кто-то убавил звук, и Флора открыла глаза. Возле кровати стояла Маргарета, сложив руки на груди. — Флора, — начала она, — пока ты живешь с нами под одной крышей... — Да знаю, знаю. — И что же ты знаешь? Да все. Флора все это уже миллион раз слышала. Веди себя, как все нормальные подростки. Промой уши, включи iPod, поставь группу «Кент», и пусть Йокке Берг[36]промывает тебе мозги, пока не станешь такой, как все. Дают — бери, прояви благодарность, отплати добром. Выслушивать все это по сотому разу ей совсем не хотелось. Только не сегодня. — Ты что, так ничего и не скажешь? — спросила Флора. — Про что? — Про деда. Дыхание Маргареты участилось, руки, сложенные на груди, заходили ходуном. — И что же я, по-твоему, должна сказать? Флора заглянула в глаза матери и прочитала в них безотчетный страх. Она, наверное, и сама не знала, что с ним делать. Отвернувшись лицом к стене, Флора сдалась. — Да ладно, ничего. Пусть тебе твой психолог расскажет. — Что? — Психолог, говорю, пусть расскажет, — повторила она. Флора еще какое-то время чувствовала присутствие матери за спиной, затем та повернулась и вышла, хлопнув дверью. Маленький человечек. Вот что так напугало мать. Где-то с полгода тому назад, вернувшись домой после психотерапевтического сеанса, на который Маргарета умудрилась затащить Флору, мать вдруг расчувствовалась и стала рассказывать про деда. — Ну не могу я, — жаловалась она, — не могу я выносить этот бессмысленный взгляд, то, как он часами сидит и ничего не говорит. К тому времени она вот уже несколько месяцев не навещала отца. — Знаешь, — продолжала она, — мне все время кажется, что где-то там, в его голове сидит маленький человечек. Крошечный такой, сидит себе, смотрит и все понимает. И думает: ну где же моя дочка, почему не приходит, не навещает. Я ее жду-жду, а она... А я не могу — и все. Флора подозревала, что главной темой для разговора между Маргаретой и ее психотерапевтом, которого она посещала раз в неделю (а когда Флора особенно нещадно резала себя бритвой, то два раза), являлся ее отец. Флора еще тогда подумала, что лучшее решение проблемы — это взять, наконец, и все-таки навестить отца. Но Маргарета свято верила в силу психотерапии. Ей казалось, что она и сама справится. Она считала, что если как следует обсудить проблему, то рано или поздно можно достичь душевного покоя и гармонии. Все проблемы можно решить — кроме тех, что решить нельзя. А что делают с нерешаемыми проблемами? Правильно, игнорируют. Человечки в голове? Не бывает такого. Значит, и говорить не о чем. И думать тоже. А человечек возьми и появись. И разгуливает теперь на своих двоих, зыркает бессмысленными глазищами. Грозит пальцем в стенах Дандерюда. Но это проблема нерешаемая, — следовательно, ее не существует. Флора обернулась и сделала музыку громче. The steak is cold, but it's wrapped in plastic. Правильно. Главное — упаковка. Гроза, зарядившая с полчаса тому назад, создавала помехи на линии, и Флора никак не могла подсоединиться к Интернету. Она набрала Эльви, но телефон не отвечал. Тогда Флора позвонила Петеру, и он тут же взял трубку. — Петер слушает. Он почти шептал. — Привет, это я, Флора. Чего там у тебя такое? — Полиция. Опять народ гоняют. Несмотря на то, что его было еле слышно из-за помех, Флора различила ненависть в его голосе. — Зачем? Петер фыркнул, и в трубке затрещало. — Зачем? Я-то откуда знаю. Нравится, наверное. — Ты хоть мопед-то спрятал? — Да. Но велики все смели. — Да ты что?! — Ну. Никогда еще столько не было. Восемь нарядов и автобус. Всех вывозят. Подчистую. — И тебя? — Нет. Все, не могу сейчас говорить, а то засекут. Давай созвонимся. — Ага, ты там... В трубке раздались гудки. —...держись.
|