На Гикаловских высотах

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— До Гикаловских высот был штурм Алхан-Юрта. После этого боя генерала Шаманова обвинили в жестокости, правозащитники сравнивали Алхан-Юрт с вьетнамской деревней Сонгми. А там просто засели «духи», и их никак невозможно было выманить на открытое пространство. Немного постреляла артиллерия, немного пехота. Получили зачищенный населённый пункт с двумя кварталами разрушений.

 

Из журнала боевых действий:

«2 декабря при проведении засады в районе моста были уничтожены 2 легковых автомобиля и бензовоз.

При продвижении к объекту разведки в районе отметки 378.0 разведгруппа попала в засаду и вступила в бой с превосходящими силами противника. Противник вёл огонь с господствующих высот. Находясь в менее выгодном положении, уничтожив до 10 боевиков, группы отошли в расположение наших войск. В ходе ведения разведки были вскрыты опорные пункты боевиков, места расположения его огневых средств.

Выполнив поставленную задачу, разведгруппы вернулись в расположение батальона».

 

Из наградных листов:

…2 декабря разведгруппа во главе с майором Владимиром Паковым вела разведку у моста, было обнаружено движение бензовоза КамАЗ под охраной двух легковых автомобилей. В результате засады группа уничтожила «КамАЗ», две легковых автомашины и 8 боевиков. Были захвачены документы и боеприпасы. Группа вернулась без потерь.

«Сели на «бэхи» и — поскакали…»

Геннадий Бернацкий, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:

— Утром второго декабря батальон пошёл под Алхан-Юрт. Накануне там шли бои, тяжёлые потери понесли разведроты 15-го и 752-го полков — у моста по Бакинской трассе. Там рядом кладбище, вот с кладбища «духи»-арабы и врубили по нашим из засады. Шли разговоры, что арабы заплатили 30 тысяч баксов этому селу за возможность устроить здесь засаду. За двое суток, пока арабы здесь держались, половина села была разбита. Здесь пошёл в свой первый поиск.

Группа построилась у палатки, получили задачу, обговорили время, когда возвращаться, на «бэхи» и — поскакали. Вышли на КП мотострелкового полка, сидим, ждём дополнительную задачу, если нет — выполняем свою. Как конкретно звучала задача: идёте в такой-то район, добыть такие-то данные. Когда вышли первый раз на Бакинскую трассу — там ещё пыль на асфальте лежала, значит — давно никто не ездил. Знали, что «духи» лазили в этих местах только по лесам, а дорогу долбил 752-й полк. «Духи» периодически выходили на пехоту, обстреливали. Прошли через поле, вышли на опушку Чернореченского леса. Дальше лес и надо было проверить, примерно знали, что там банды ещё шарились. До 11 декабря по этому участку леса наши группы и ходили.

Помню, как зам. начальника разведки группировки спрашивает: «Соловьёв, ты вчера туда ходил?» — «Да, товарищ полковник». — «Сегодня опять пойдёшь». Майор Паков так выразительно посмотрел на этого полковника, да и Соловьёв тоже. — «Вы что-то хотели сказать?». Мы только переглянулись втроем… Казалось бы, и так узнали всё, что можно, устали все, и опять идти…

 

Хроника событий:

06.12.99 г.: на Грозный сбрасываются тысячи листовок — мирным жителям и боевикам предлагается выйти из города до 11.12.99 г. по коридору безопасности. Все оставшиеся после этого срока в городе будут считаться боевиками и террористами.

06.12.99 г.: президент США Клинтон заявил: «Срок, отпущенный на выход из Грозного — очень мал; Россия дорого заплатит за акцию в Грозном».

07.12.99 г.: генерал Казанцев заявил, что слов «ультиматум» и «штурм» он вообще не употреблял. По словам Казанцева, среди разбрасываемых листовок — «Обращение» Верховного главнокомандующего Ельцина (в нём говорится: «Те, кто случайно попал в бандформирования, будут амнистированы»). Казанцев дает понять, что за происходящее в Чечне отвечают не только военные.

«Матери ни слова не проронили…»

Александр Куклев:

— В начале декабря получил задачу прибыть на КП 15-го мотострелкового полка, организовать силами разведчиков опрос местных жителей, выходящих из Грозного. Естественно, совместно с ФСБ и МЧС. Шли в основном женщины, дети, старики. Дети с голодными глазами.

Чеченцы, как и следовало ожидать, ничего не рассказывали, боялись. Кто-то ненавидел. Весь сухой паёк, что был в запасе, отдал. Матери ни слова не проронили. Ненавидят. Бабушку русскую помню. На шею мне бросилась со слезами, всё благодарила. Спрашиваю, как к ней чеченцы относятся, говорит: «Хорошо, не обижают». Мужчин всех допрашивали. В основном среди беженцев были молодые ребята. Они шли пешком от самого Грозного, это около 10 километров. Все обессиленные…

 

Два с половиной месяца разведбатальон, всё дальше продвигаясь в горы южной Чечни, воевал без потерь. Но все понимали, что рано или поздно беда случится. Иллюзий никто не строил: за Грозный бои будут упорными и кровавыми, как и в первую кампанию.

 

Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:

— Первая неделя нахождения в Чечне — был даже испуг. Когда точно не знаешь задачи — плохо. Когда её знаешь хорошо — это успокаивает. Ощущение усталости началось месяца через два-три. Стали люди отпрашиваться в отпуск, на 10 дней. Как раз пошли первые потери, раненые, в середине декабря. Многие контрактники стали уходить. У нас в батальоне было три повара, и все трое — Яшки, и все трое тогда ушли. Ребята приехали за деньгами, а тут, оказывается, могут и ранить.

 

Помню, как один из разведчиков, когда в те дни довелось побывать в батальне, рассказал про этих поваров: «Готовят так, что убивать пора, зато вечером считают на калькуляторе, сколько за день заработали, и галетами хрустят, как мыши…».

 

Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения:

— Из дневника: 10 декабря. Сопровождал «Икарусы» с ОМОНом в Урус-Мартан. Дорога очень плохая, ехали долго. Урус-Мартан ещё не зачищен. Останавливался с омоновцами у подорвавшегося на фугасе танка, нашли оторванную руку нашего солдата. Омоновцы разглядывали эту руку и разбитый танк. Вернулись поздно вечером.

«Тоскливо. Хочу домой»

Сергей Ахмедов, прапорщик:

Из дневника: 1 декабря. Вот и осень прошла. Два полных месяца боевых. Сегодня ни с того ни с сего — переезд. Цель с каждым днем всё ближе. Ещё одно перемещение, а сколько их было, теперь, наверное, не счесть. Целый день грузились, полбатальона уже ушло, мы завтра с утра. Тоскливо. Хочу домой.

— В Моздоке мы получили на батальон походный туалет, двухочковый, из хороших досок. Возили его в машине чуть не два месяца, держали в нём консервы, соки, как в складе. Потом снял этот туалет из машины, сделал из него склад. Вдруг комбат вспомнил: «А где у нас туалет?» — «Так вот же, я из него склад сделал!» — «А какого хрена? Чтоб завтра вот там на бугре стоял туалет!». Я к утру его построил, а к обеду мы отсюда уехали, так он и остался на этом бугре, ни разу никто не сходил…

2 декабря. Переехали на 16 км. Холодно. Мороз. Понаехали начальники, опять началось — простыни давай, наволочки, полотенца. Опять перевернул всю машину. У бойцов забрали палатку. Кругом стреляют. Привезли пленного. Роты ушли в разведку.

3 декабря. Тоскливо. Хочу домой. Климовича со Старым (Евгений Лобанов — авт.) представили к наградам. Приготовил плов, получилось отлично, а они даже не налили.

4 декабря. С утра на разводе комбат вручил им медали. Все равно хочу домой.

 

Комментарий:

 

Евгений Лобанов, командир автомобильного отделения взвода материального обеспечения, старшина:

— Как наградили… Я только вернулся из рейса, из Моздока. Утром — построение батальона. Я и не знал, что меня наградят. Вдруг комбат вызывает меня, встал перед строем. Медаль первым в батальоне — это было неожиданно и приятно.

«Всех сейчас домой отправлю!»

Сергей Ахмедов, прапорщик:

— Был период, когда из тыловиков в батальоне я остался один, вся нагрузка на меня одного. Горелов и Климович в отпуске, в палатке остались я да поварята. Вещи, продукты — все на меня. Целый день носишься, как угорелый, а по ночам как начнётся стрельба… Кто, куда, зачем? Все занимали круговую оборону. Только успокоились, легли спать — начинают «Грады» пулять. Всю ночь — стрельба, сон — не сон, всё время в напряжении. Я когда домой приехал, сижу, курю на кухне, и ловлю себя на мысли, что сел напротив окна — опасно. Потом понял: я же дома!

Тоскливо стало, когда другие стали уезжать в отпуск. Работать приходилось не только за себя, но и за другого. Климович занимался ГСМ, Дмитрий Иванович — вещёвкой, на мне было продовольствие. А тут уехал Дмитрий Иванович — мне вещёвку добавили, уехал Климович — мне ГСМ добавили. Всё хозяйство было на одном, всё надо было тянуть. И от этого ещё тоскливей было, что товарищи дома, а я один. Нервы сдавали, бывало.

5 декабря. У Старого день рожденья. Сварил плов в большом казане, получилось отлично. Накормил 50 человек. Приходил медбат в гости.

6 декабря. Опять ездил в Алхан-Юрт. Взял отопительную систему для бани. Замерз, зуб разболелся. Но баню завтра буду строить. Задумка классная. Посмотрим, что получится.

7 декабря. Строил баню. Вечером сделал манты. Приходил опять медбат.

8 декабря. Построил баню. Помылся, клёво. Выдавал вещёвку, сигареты. Устал, болит спина. Лысый, наверное, уехал. Отпуск мой опять в тумане.

9 декабря. Ездил в ОБМО. Колонна с продуктами не пришла. Бельё грязное не сдал. Приехал большой начальник. Пугал отправкой домой.

— Приехал какой-то генерал и спрашивает подполковника Горелова: «Где у вас зам по тылу?» — «Я зам по тылу». А он стоит небритый, в «горке», в растоптанных сапогах, они смотрелись, как валенки. — «Почему вы без знаков различия? Всех сейчас домой отправлю! Почему у ваших бойцов руки чёрные?» — «Так бани не было уже недели три!». Ни помыться, ни побриться, лезвия у всех закончились, автолавки к нам не приезжали.

10 декабря. Опять ездил в ОБМО. Получил продукты. Комбат дал нагоняй, что на первое и второе перловка. Сказал — расстреляет. Готовимся к перемещению.

11 декабря. Чемоданы собраны. Готовимся к переезду. Переезд отменили. В батальоне первый погибший, с РДР.

12 декабря. Чуть не уехал в отпуск ни с того, ни с сего. Но уехал Климович. Зарезали барана, готовили манты.

13 декабря. Тоска. Остались вчетвером в палатке. Скучно. Все хандрят.

 

Из журнала боевых действий:

«С 11 по 16 декабря разведка велась на подступах к высотам с отметками 382,1 и 378,0. В ходе выполнения боевых задач выявлены опорные пункты противника на южных и юго-западных скатах указанных высот, уничтожено 4 огневые точки противника».

 

«Пожелай мне удачи в бою,

Пожелай мне не остаться в этой траве…»

«Пока не услышали „Аллах акбар!“…»

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Гикаловские высоты на южной окраине Грозного имеют важное оперативное значение: с них хорошо просматривается весь город. Если там установить артиллерию, то можно весь Грозный простреливать. На этом направлении действовал 15-й мотострелковый полк Таманской дивизии. А первым на эти высоты ходил капитан Середин, он принёс хорошую информацию, что все эти высоты — сплошной опорный пункт противника, укрепрайон. Выявленные его группой огневые точки на высотах были нарисованы на карте, её доставили в штаб группировки для принятия решения.

Интересные детали: на высотах пулемёты «духов» были вмурованы для устойчивости в бетон, значит — сидеть здесь собирались долго. И одеты они были во всё наше — бушлаты, шапки. Мои разведчики сначала подумали, что здесь свои, пока не услышали «Аллах акбар!»

«На разведбат надеялись больше, чем на пехоту…»

Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:

— В начале декабря мы приехали под Алхан-Юрт. Там, перед Гикаловскими высотами, уже стояла пехота. Там же был начальник штаба группировки генерал Вербицкий. На высоты каждую ночь выходили разведгруппы, задачи им ставились непосредственно перед выходом представителями разведотдела группировки, туда они докладывали и результаты, а мне командиры групп писали рапорта для журнала боевых действий. Вёл его я, ежедневно. Вёл и журнал боевых распоряжений.

На разведбат в штабе группировки больше наделись, чем на пехоту, потому что разведчики всё же лучше подготовлены. Я считаю, что это неправильно. Наше дело — пришёл, понюхал, убежал. У каждого должны быть свои задачи. Это категорически неправильно, что разведбат должен был штурмовать Гикаловские высоты.

О батальоне в группировке были высокого мнения, потому что задачи выполняли и потери, для разведчиков, были минимальные. В этом была заслуга командиров взводов и рот.

 

Пётр Ерохин, заместитель командира взвода, старшина:

— За три дня до операции мы с нашим снайпером Кучинским пошли прочёсывать лес перед Гикаловскими высотами. Подошли к ним близко, присели, и Кучинский рассказал, как четыре раза брали эти высоты в первую кампанию. Там окопы по всему периметру, километров на пять. И окопы за это время наверняка стали только лучше. Задача нам здесь была поставлена явно невыполнимая! Использовали нас не как разведку, а как штурмовую часть.

«Беда нас ждёт!»

Олег Кучинский, снайпер:

— В ночь перед выходом на Гикаловские высоты мне приснился сон: трое ребятишек в грязи купаются, двух полностью вижу, а третьего — только ноги. Я Петрухе Ерохину про сон рассказал и добавил: «Беда нас ждёт!». Но приказ есть приказ, надо идти. Сон оказался вещим: в том бою двое наших были ранены и один убит.

Рано утром 10 декабря меня вызвал к себе наш командир роты Гагарин и попросил рассказать, как брала эту высоту в 1995 году разведка 166-й бригады. Насколько я знал, все подробности рассказал. Тогда наша рота, 120 человек личного состава, была дополнена сапёрами, миномётчиками, за нами шла и бронегруппа. Всего тогда для взятия высоты 398,3 было организовано четыре группы. Потерь в той операции не было, только раненые, а «духи» на высоте все были уничтожены, двоих взяли в плен.

«Штурмовать мы были не готовы…»

Александр Соловьёв, командир разведгруппы, старший лейтенант:

— Десятого декабря около 10 часов, то есть после развода, подполковник Самокруткин определил мне и капитану Середину, что в ночь на одиннадцатое декабря мы будем выполнять боевую задачу в районе пригорода Грозного, которую уточнят чуть позже. Я сразу составил список разведгруппы, которая должна была выйти на задание под моим руководством. То же самое сделал и Середин. Списки разведывательных групп утвердил командир разведывательной десантной роты. По моему указанию личный состав около 12 часов дня приступил к подготовке выполнения задачи. По Боевому уставу применения средств и подразделений разведки для подготовки к выполнению боевой задачи должно отводиться не менее двух суток, а нам дали всего 12 часов. Из-за ограниченного времени для подготовки к выполнению боевой задачи не было проведено боевого слаживания и подготовки составов групп. Обе разведгруппы были сборные. Не была проведена рекогносцировка местности, и предварительный характер задачи был общий, не конкретизированный. Разведывательные органы созданы для сбора разведывательной информации, и мы не предполагали, что нас задействуют для штурма и удержания высот. Мы к этому не были готовы.

На задание мы ушли, примерно в 17—18 часов 10-го декабря, на штатной технике. Вместе с командиром разведдесантной роты капитаном Гагариным и подполковником Самокруткиным прибыли на наблюдательный пункт какой-то войсковой части группировки «Запад». Командир роты и комбат ушли на НП этой части для уточнения боевой задачи, которую предстояло выполнять. После того как наши командиры вернулись, командир роты сказал, что генерал Вербицкий поставил задачу овладеть высотой с отметкой 398,3, закрепиться на ней и ждать подхода мотострелковых подразделений. Съездили с разведгруппами в расположение мотострелковой части, поужинать.

После ужина Самокруткин мне и Середину на НП мотострелкового полка изложил боевую задачу, поставленную ему заместителем командующего группировки «Запад» генералом Вербицким: провести поисковые мероприятия на высоте с отметкой 398,3, при обнаружении противника уничтожить его, к четырём часам утра занять круговую оборону и удерживать высоту до подхода пехоты и артиллерии. Подполковник Самокруткин сказал, что на этой высоте, со слов генерала Вербицкого, крупных сил противника нет, но могут быть мелкие группы.

«Нужно быстро, за сутки!»

Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:

— Во время Гикаловской операции в батальоне меня не было, находился в другом месте. Но напрашивается один немаловажный вывод. Опять Вербицкий, пока нет Шаманова, проявляет инициативу, опять вместо пехоты и артиллерии — разведчики! Казалось бы, чего проще: выявил цели и дай поработать артиллерии, затем доразведай цели, при необходимости добавь огоньку и вперёд, пехота, почти строевым! Но это слишком долго, неделя уйдёт, нужно быстро, за сутки!

«Поджимал фактор времени…»

Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан:

— Задача нам была поставлена явно несвойственная для войсковой разведки. Предстояло занять и удержать высоты, а затем вытягивать туда мотострелковый батальон. Наверное, эта задача диктовалась тактической необходимостью, или поджимал фактор времени, командование стремилось скорей взять Грозный. Генерал, отвечавший за эту операцию, мог бы спланировать её более детально. Надо было хотя бы дня три, чтобы провести наблюдение, изучить детально местность. На карте, тем более 1974-го года выпуска, конечно, не было последних данных, например, как разрослось село. Надо было хотя бы определить группировку противника.

На этом участке бандиты вели себя нагло, это должно было насторожить наше командование. Так, когда мы приехали на КП действовавшего на этом направлении мотострелкового полка, бандиты — в светлое время суток! — открыли огонь. Знали, что может налететь наша авиация, и неподалеку стоял целый дивизион артиллерии, но они себя на этих высотах чувствовали просто вольготно. Надо было НП организовать, походить, провести поиск. До нашего прихода на этом направлении спецназ «чучкарей» работал, а нам даже не сообщили результаты их работы.

 

Александр Соловьёв:

— После ужина мы выдвинулись на передовые позиции мотострелков. Командиры роты, батальона и капитан Середин ушли к кому-то из офицеров мотострелковой части для организации взаимодействия, а я остался вместе с личным составом обеих разведгрупп на передовой позиции мотострелков для ведения наблюдения. Из штаба мотострелкового полка вернулись командир роты и комбат, кто-то из них дал мне радиочастоты артиллерии, а также позывные начальника разведки мотострелкового полка. В группу Середина был выделен артиллерийский корректировщик.

Подполковник Самокруткин уточнил задачу и сказал, что после овладения высотой с отметкой 398,3 и закрепления на ней мы должны были сообщить об этом на КП мотострелкового полка. Комбат сказал, что подразделение мотострелков должно будет выдвинуться на высоту 398,3 утром 11 декабря после овладения ей разведгруппами. Считаю, что взаимодействие между нашими разведгруппами и мотострелковым полком было организовано должным образом. Однако считаю, что поставленная нам задача по овладению и удержанию высоты с отметкой 398,3 была несвойственна для разведорганов.

Вечером во время нашего выдвижения в расположение мотострелкового полка для организации взаимодействия, по высоте 398,3 произвёл бомбометание самолёт СУ-25. Это видели обе наших разведгруппы.

 

Олег Кучинский, снайпер:

— Капитан Гагарин вызвал меня ещё раз и говорит: «Олег, слушай, брони не хватает, не смог бы ты сегодня сесть на БТР?», — «Надо с ребятами посоветоваться». Пошёл к ребятам и всё рассказал, мужики говорят: «Олег, надо — значит надо».

«Духи» выли волками…»

Андрей Середин:

— Под высотой в боевом охранении стоял наш мотострелковый взвод. Когда мы к ним подходили, слышно было, как «духи» выли волками — это они так морально воздействовали на нашу пехоту. Подходим к этому взводу — в темноте, да и с перепугу от волчьего воя, наверное, наша пехота по нам открыла огонь. Пришлось кричать, что свои.

«Суки, не спите!»

Олег Кучинский, снайпер:

— Запомнилось, как взводный пехоты ходил по окопам, пинки раздавал и всё кричал: «Суки, не спите! Перестреляют всех из-за вас!». Спросили командира взвода пехоты, кто из вас на высоту с нами пойдёт. — «Никто нам никакой задачи не ставил!». Нам тогда и вообще «весело» стало.

«Задача будет невыполнимой…»

Александр Соловьёв:

— На передовой позиции мотострелков я разговаривал с командиром взвода, через позиции которого мы должны были выдвигаться в район выполнения боевых действий. Этот офицер сказал мне, что на высоте 398,3 находятся миномёты, которые обстреливают позиции их части каждую ночь. Также он сказал, что полковые разведчики уже ходили в разведку на высоту, и что на ней находятся крупные силы противника с хорошим укреплённым районом. Со слов этого офицера, численность боевиков на высоте была равна роте. Разговоры о противнике, находившимся на высоте 398,3, о его вооружении носили общий характер, точной численности боевиков и их вооружения никто не знал. Из этого разговора мне стало понятно, что задача по овладению и удержанию высоты с отметкой 398,3 для нас будет невыполнимой.

 

Олег Кучинский, снайпер:

— Мы собрались, посоветовались, прошлись вперёд к высоте, посмотрели перед высотой, где ребята должны выдвигаться. Там было болото, броня не пройдёт. Вернулись, посмотрели на координаты, обсудили дальнейшие действия…

 

Александр Соловьёв:

— С наступлением темноты, то есть около 19 часов, разведгруппы в пешем порядке выдвинулись из передовых позиций мотострелков, расположенных непосредственно у высоты 398,3. Шли мы по южному склону этой горы. Расстояние от передовых позиций мотострелков до высоты составляло примерно 2—4 километра.

Бронегруппа со штатным экипажем, а также несколько человек десанта под командованием старшего лейтенанта Бернацкого остались в расположение передовых позиций мотострелков на случай эвакуации обеих разведгрупп и поддержания огнём. Таким образом, непосредственно на высоту 398,3 выдвинулась моя группа в составе 13 человек. Группа капитана Середина состояла из 15—16 человек.

«Было ощущение, что за нами наблюдают…»

Егор Кляндин, командир взвода РДР, лейтенант:

— Первыми из батальона получили приказ на ведение разведки в этом районе две группы — наша во главе с капитаном Серединым и группа старшего лейтенанта Соловьева. Нашей группе был придан капитан-артнаводчик с радистом.

Нам была поставлена задача: провести поисковые мероприятия в этом районе, занять высоту 398,3,и ждать утром подхода пехоты. В ночь на 11 декабря обе группы выдвинулись к отметке 398,3.

От передовых позиций с наступлением темноты выдвинулись по южному склону, подъём был длинный и затяжной.

Группы двигались уступом. Я вместе с Ерохиным, Костенко и Вихревым шли в дозоре. Обнаружили пустые окопы и снайперские ячейки. Было ощущение, что за нами наблюдают и заманивают в капкан. Посоветовавшись с капитаном Серединным, мы изменили направление и сдвинулись западнее, поползли на четвереньках по зелёнке подальше от горевших нефтяных факелов.

 

…Нам вряд ли счастье нынче улыбнется,

Но мы посмотрим, чья же кровь красней…

 

Дмитрий Сергеев, пулемётчик разведдесантной роты:

— На Гикаловские высоты попал в составе родной группы. Пока ждали постановки задачи, успел выспаться. Когда стало понятно, что пойдём на высоту, Олег Кучинский проинформировал нас относительно местности, на которой придётся работать, поскольку побывал здесь в первую компанию.

На высоту пошёл в тыловом дозоре. После того как перебрались через болото, стали пробираться через зелёнку. Поразило количество и инженерное оборудование окопов, а так же отсутствие в них личного состава противника.

«Предчувствие: всё кончится не в нашу пользу…»

Андрей Середин:

— Шли мы двумя группами — моя и старшего лейтенанта Соловьёва, шли уступом, в шахматном порядке. Предчувствие было, что всё здесь кончится не в нашу пользу. Местности мы не знали. Маршрут выбрали по карте, стараясь двигаться рощами. Прошли позиции взвода, который стоял в боевом охранении. Впереди — лесистый склон, затем чистое поле. Вышли на высоту, где роща граничит с полем, недалеко — дорога. Бандиты думали, что войска на высоту пойдут этой дорогой и на опушках рощи отрыли окопы для пулемётов и гранатомётов, чуть подальше — блиндажи, с посудой — чайники, кастрюли. Дозор обнаружил растяжку, на рычаг была положена, такая ловушка своеобразная. Спасло нас от подрыва, что днём была распутица, а ночью подморозило, граната вмёрзла и поэтому не сработала.

Слышно было, как на высотах, занятых противником, работает какая-то их тяжёлая техника. Где-то в стороне горели факела нефтепромыслов. Наша сторона была освещённая, а их — теневая, поэтому наблюдение вести было нельзя.

Когда мы шли на эту высоту, на склоне видели инженерные сооружения, так грамотно построены, что хоть фотографируй и в учебник. Ясно было, что наблюдение у противника организовано. Потом уже определили, что на этой высоте их было порядка ста человек, с миномётами и пулемётами.

«Был весь в напряжении…»

Олег Кучинский, снайпер:

— Мы, те, кто остался на броне, залегли на наушники — слушать эфир. Часа через два мой пулемётчик Дима и радист сели перекусить. Мне ничего в рот не лезло, был весь в напряжении, да ещё на этот БТР посадили…

Когда группы выдвинулись, дозорными шли Лёха Костенко, Пётр Ерохин, Серёга Вихрев. Командиры Егор Кляндин, Александр Соловьёв и замполит Андрей Середин заходили тихо, но в начале высоты стоял дом, а в доме сидел «духовский» наблюдатель. Когда наши стали выдвигаться, услышали, что собака залаяла, но тут же замолчала. Когда дозорные прошли всю зелёнку и стали подниматься на площадку, сразу же воткнулись в окопы. Характер построения окопов не знали, ситуация была такая, что решение надо принимать в считанные секунды.

«Приходилось и мордой в грязь падать…»

Сергей Вихрев, разведчик:

— Разведка должна вестись без стрельбы, но это в теории. На Гикаловских первый раз по-настоящему пришлось пострелять. Я знал, что там в первую кампанию погиб целый батальон ВДВ. А нас на эти высоты пошли человек тридцать. Проблематично было просто подняться на эти высоты, тем более под огнём. Шёл в первой группе, с капитаном Серединым. Шёл впереди, я был старшим дозорной группы. Командир шёл четвертым. Ночью я хорошо вижу, и растяжку видно, только под ноги смотри. Я впереди, двое чуть сзади по сторонам смотрят. Приходилось иногда и мордой в грязь падать.

«Не такие же мы «отмороженные»…

Пётр Ерохин, старшина:

— Склон у Гикаловской высоты долгий и пологий. Задача была — выйти от пехоты, пройти зелёнкой, взять влево и забраться на высоту. На склоне — бывшие пионерлагеря и горели три больших нефтяных факела, метров по тридцать высотой. Весь этот склон освещался факелами так, что нитку на земле было видно. Нам надо было по ущелью на высоту идти, а я предложил капитану Середину: «Давай пойдём на высоту от факелов. «Духи» не подумают, что мы здесь можем идти — не такие же мы «отмороженные», что пойдём от факелов, совершенно нелогично». Так и пошли.

Наблюдателя боевиков пропустили, он ломанулся вверх, когда нас заметил. Прошли окопчики «духовские», растяжки были, но мы их удачно обошли. Зашли в крайний окоп, вижу — блиндаж, там чайничек ещё теплый стоит — ушли только-только до нас! Противогаз в окопе лежал — тёпленький ещё! Минут 15—20 назад здесь на нём кто-то сидел.

«Стреляли в упор…»

Егор Кляндин, командир взвода РДР, лейтенант:

— В 0:05 наш дозор поднялся на хребет и тут же, через 4—6 метров мы столкнулись с тремя боевиками. Это было боевое охранение. Они нас приняли за своих, именно поэтому мы их опередили. Стреляли в упор, с трех метров. Через секунды мы были прижаты к земле огнём из пулеметов и снайперами. Стали перебрасываться гранатами. Между мной и сержантом Ерохиным упала граната, я — вправо в окоп, а Петруха — в «духовский» окоп, потом обратно. Наша группа была окружена с трех сторон. Командир группы принял решение отходить, наш дозор должен был прикрыть ее отход. Сергей Вихрев взял три «Мухи» и стал давить ими пулеметные точки противника.

«Недавно здесь были боевики…»

Александр Соловьёв:

— По ходу выдвижения к высоте на её южном склоне, в роще, мы обнаружили множество свежевырытых окопов, блиндажей, наблюдательные пункты, снайперские ячейки, а в них — чайники, посуду, матрацы и т. д. Сделали вывод, что недавно здесь были боевики. На восточной окраине рощи вдоль дороги, ведущей к вершине 398,3, было обнаружено множество окопов с боеприпасами и подготовлены места для проведения засад. Количество окопов я не считал, но, как мне показалось, их было не менее сорока. Об этом мы сразу никому не докладывали, так как соблюдали режим радиомолчания, к тому же реально мы никого из боевиков ещё не обнаружили. Один из окопов был заминирован.

Прошли рощу, дальше начинался открытый участок при подъёме на высоту, который освещался факелами горевших нефтяных скважин. Поэтому мы стали обходить этот участок и пошли на высоту с юго-западной стороны.

Продвигаясь по намеченному маршруту при выходе непосредственно на отметку 398,3, на северном склоне внизу мы увидели подъехавший «КамАЗ», который остановился у подножья горы.

«Я вжался в землю и стрелял, куда попало…»

Антон Ширинский, старший радиотелеграфист-разведчик, ефрейтор:

— Для меня всё это было так… 10 декабря, когда я у своих земляков из 1-й роты смотрел телевизор, забегает в палатку Андрей Миронов: «Срочное построение! Говорят, что-то серьёзное, бери побольше патронов». Загрузились на броню и поехали. Старший лейтенант Соловьёв показал нам на пулемёт, который работал километрах в пяти от нас и сказал: «Нам надо там закрепиться и продержаться до утра».

Пока туда шли по дороге, нашли кибитку со следами недавнего присутствия людей. Наши группы сильно растянулись, и когда пошли первые выстрелы, мы заняли оборону вокруг какой-то бочки. Лысый холм, вокруг зелёнка и горят факела. Мы — как на ладони. Первая группа приняла бой и отступила, и началось… По нам долбили с трёх сторон, накрыли миномётами, я вжался в землю и стрелял куда попало. Соловьёв кричит: «Выходи на связь!», а у меня осколком перебило тангенту. Испугался я тогда сильно. Если бы не чёткие команды Соловьёва, там бы я и остался. Миша Зосименко лежал метрах в двух от меня. Соловьёв кричит: «Ползи к нему, посмотри, что с ним». Подползаю, у него куска черепа в голове нет. Проверяю пульс — вроде есть. Пытаюсь вытянуть его, не хватает сил, он весил килограммов 90, во мне 70, а встать в полный рост просто заставить себя не могу, вокруг такое творится…

Тут подбегает Соловьёв, поднимает его и выносит за бочку. Соловьёв приказывает нам отступать. Дима Сергеев, уже раненый к тому времени, отдает мне свой ПК (пулемёт Калашникова — авт.), Миша Мешков (Казанова) свою СВД, и забирает мой автомат. Сергеев несёт раненого Зосименко, я всё это оружие. По дороге на меня ещё кто-то «Шмель» повесил. Андрей Миронов шёл впереди, проверял дорогу. По дороге в ПК, который я нёс, попала пуля прямо в короб, оттуда потом две пули вынули, видать Диме тоже попали.

«По нам стреляют со всех сторон!»

Андрей Середин:

— Заметили, что подъехал «КамАЗ» с маскировочными фарами, слышали разговор — группа у машины по численности была приличная. Определили места, где боевики могли организовать засады, но их самих не было — ушли выше, на высоту. Спуститься они нам навстречу могли в любой момент. Мы поднялись вдоль дороги, в лощине увидели «КамАЗ», ёмкости для горючего, там было какое-то движение техники. Прикинул для себя, что надо бы положить туда пару снарядов. Вызвал артиллерию, два-три выстрела и — всё там затихло. Периодически наша артиллерия вела беспокоящий огонь, «духи» не поняли, что огонь наводили от нас, со склона. Повыше поднялись, на хребет, и там наш дозор обнаружил охранение боевиков. Они спустились на плато, за обратный скат высоты, перекурить. Нас не увидели. Лейтенант Кляндин дал знак, что противник, и буквально с трёх метров, из пистолета с глушителем сделал по бандитам два выстрела, но, видимо, не попал: в ответ раздались три автоматных очереди. И тут же по всему периметру нас начали обстреливать из пулемётов. Все равно бы через 5—10 минут нас обнаружили.

Дальше и повыше на высоте сидел их пулемётчик, услышал выстрелы, проснулся и давай поливать нас сплошным огнём. Группа залегла. Сначала был шок, что стреляют по нам со всех сторон. Почувствовал, что бойцы посмотрели на меня с таким немым вопросом. Начали отстреливаться, потом гранатами перекидываться, буквально с 5—10 метров. Мы туда гранату — они в ответ свою. Был боевой азарт и злость. Контрактник-пулемётчик встал и в состоянии аффекта стрелял с бедра. Ему ремень пробило в нескольких местах, и пулемёт повредило, но ничего, повезло.

 

Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:

— Мне рассказывали, что в операции на Гикаловских высотах один наш пулемётчик встал в полный рост и начал стрелять веером, поливать «духов» огнём. Хорошо, что пуля сначала попала ему в пулемёт, а вторая — только чиркнула по голове, жив остался. А если бы в живот? Неизвестно, выжил бы он. Через несколько дней после этого боя я ездил с докладом в штаб группировки с докладом и на обратном пути заезжал в медицинский отряд специального назначения, где лечился этот пулемётчик. Смотрю — он уже какие-то ящики грузит на машину. — «Ну что, ты как?» — «Всё, забирайте меня отсюда!».

«Ещё чуть-чуть и — рукопашная…»

Андрей Середин:

— В том бою с нашей стороны мы были на освещённом месте, «духи» — в теневой стороне. По вспышкам выстрелов определили, что бандитов становится всё больше — несколько десятков, они начали горланить, подходят вплотную, ещё чуть-чуть и начнётся рукопашная. Меня поразил героизм наших солдат. Срочник, который в жизни был середнячком, здесь проявлял чудеса героизма, чуть ли не стоя вёл огонь из пулемёта. Бандиты начали выдавливать нас на освещённый склон, охватить хотели, пришлось отходить. Затем открыли по нам миномётный огонь. Хотели вызвать огонь своей артиллерии — нет радиста. Оказывается, он испугался и спрятался в окопе, пришлось искать, Кляндин вытаскивал его за шкирку.

Наконец, вызвали огонь — грамотно дали координаты — и мы отошли. После нескольких залпов наших САУ бандиты замолчали. Когда отходили, один боец подорвался на растяжке гранаты — ступню оторвало. Сразу же вкололи ему промедол и понесли.

«Началась поножовщина…»

Александр Соловьёв:

— Сначала шли тихо, двумя группами. Когда мы дошли до цистерны, стали разделяться, то есть моя группа должна была обойти высоту по западному склону, а группа Середина — по восточному склону. Это решение мы с Серединым приняли ещё на передовой позиции мотострелков. Однако разделиться мы не успели, так как завязался бой.

В точке, где должны были расходиться в стороны, дозор первой группы залез в окопы «духов» — они спали. Но один, проснувшись, попросил закурить — у наших разведчиков! Началась поножовщина, сначала резали их в окопах, потом и стрельба пошла, и такой плотный огонь!

«Щёлкнул предохраните