Chris de Burgh

В. Молодяков.

«Мзйдзи исин» - консервативная революция. -

Проблемы Дальнего Востока. - 1993. - № 6. – С. 112-117).

And they carry the light

In the dark of the night,

Like a whisper the wind –

"Revolution"

Chris de Burgh

О "реставрации Мэйдзи" написаны сотни книг, тысячи, если не десятки тысяч статей. Казалось бы все уже сказано и трудно прибавить к истории этих событий что-то принципиально новое или хотя бы попытаться сделать это более или менее обоснованно. Смею утверждать, что это не только возможно, но и необходимо.

Автор этих строк меньше всего хотел бы выступать в качестве ниспровергателя устоев или отрицателя всего сделанного великими и малыми предшественниками. Более того, без их трудов не была бы возможна и настоящая работа. Но, как показывает практика, не все, что устоялось, вечно и не все, что считается верным, является таковым. "Реставрация Мэйдзи" с исчерпывающей, кажется, полнотой изучена в экономическом, политическом и чисто историографическом аспектах - по крайней мере, здесь трудно прибавить что-либо по-настоящему существенное. Достаточно полно изучен последовавший за ней процесс востернизации и модернизации Японии, но нередко принципиальная оценка этого процесса подменяется длинным реестром того, что и у кого заимствовала Япония и как она это использовала на практике. Явно нуждается в дополнительном изучении проблема духовных корней "Мэйдзи исин" и ее идеологического обеспечения. Духовный аспект традиционно рассматривался нашей отечественной наукой с чисто материалистической. десакрализованной точки зрения, что чревато серьезными ошибками даже применительно к индустриальным странам, не говоря уже о традиционных обществах, где сакральные ценности - явно или неявно - имеют первостепенное значение (С.112).

Наконец, странной и по существу некорректной представляется оценка "реставрации Мэйдзи" как "незавершенной буржуазной революции"'. Эта маловразумительная формула подразумевает, во-первых, что бывают "незавершенные" революции (видимо, это в равной степени относится и к другим историческим событиям), а во-вторых, что революции (хотя бы только буржуазные) всегда и везде одинаковы. Разгадка достаточно проста: авторы формулы приложили к Японии классическую европейскую модель буржуазной революции (типа английской, Великой французской или революций 1848 г.) и увидели, что при всем кажущемся сходстве "реставрация Мэйдзи" не сделала многого из того, что ей "положено" было сделать по схеме: не ликвидировала крупное помещичье землевладение и т.д. Но революции происходят не по схемам, тем более что в традиционном обществе затруднительно ждать такой же революции, как в индустриальном, хотя бы даже на раннем этапе его развития. Что же касается "завершенности" или "незавершенности", то "незавершенную" революцию обычно называют мятежом или путчем. Вспомним Маршака:

"Мятеж не может кончиться удачей - в противном случае его зовут иначе".

Типологическая и формальная близость "реставрации Мэйдзи" к европейским буржуазным революциям оказалась обманчивой. Однако "Мэйдзи исин" представляется событием вполне понятным и оправданным с точки зрения законов развития традиционного общества, в котором она и произошла, и вполне объяснимым в пределах традиционалистского мышления, характерного для той части интеллектуальной и политической элиты Японии, которая ее и совершила. Задача историка - не подходить к событиям с готовой, да еще и чужеродной меркой, но попытаться взглянуть на события глазами их творцов или по крайней мере действующих лиц.

По своей духовной, идеологической и социальной природе "Мэйдзи исин" была типичной завершенной традиционалистскрй "консервативной революцией", если воспользоваться принятым термином. Концепция консервативной революции была разработана в Германий вскоре после первой мировой войны², но это было не выдумкой нескольких кабинетных идеологов, философов или историков, а попыткой обобщить исторический опыт модернизации традиционных обществ, сформулировать то, что давно существовало и в общем-то витало в воздухе. Разумеется, авторы концепции Артур Мёллер ван ден Брук, Освальд Шпенглер, Карл Шмитт и другие ставили себе целью прежде всего выработку реальной идеологии и политики для возрождения поверженной Германии, но сделанное ими имеет поистине глобальное, всемирное значение (конечно, с некоторыми поправками на национальную специфику, но они не настолько значительны, чтобы отменить концепцию в целом).

Опыт Японии был в немалой степени учтен ими как в силу успешного завершения там консервативно-революционного процесса, так и в силу типологической близости японского и германского (добавим, и российского) империализма и несомненной общности позиций в мире Германии и Японии как геополитически молодых держав, обойденных при разделе мира. Интересно, что одновременно с ван ден Бруком почти такие же мысли высказывал и один из крупнейших политических деятелей Японии, будущий премьер-министр, евразиец и консервативный революционер принц фумимаро Коноэ. А в самой Германии японский опыт уже много лет пристально изучал основоположник геополитики Карл Хаусхофер, автор книг "Дай Нихон. Об армии, обороноспособности, позиции на мировой арене и будущем великой Японии" (1913) и "Геополитика Тихого океана" (1924). Но это - тема отдельного исследования.

Разумеется, "реставрация Мэйдзи" прошла без какого-либо воздействия немецких доктрин, но они, во-первых, предельно четко и обоснованно объясняют ее сущность, а во-вторых, традиционалистская идеология ее творцов типологически едина с концепцией "консервативной революции" (С. 113). И то, и другое - лики Традиции, которая имеет тотальный, надвременной и наднациональный характер. В каждой стране, в каждую историческую эпоху Традиция воплощается в различных конкретных формах, но суть ее при этом остается единой.

Сакральным воплощением Традиции для Японии стал "синто" - "путь богов" - традиционная религия японцев, точнее, конечно, не религия, а присущая им одним специфическая форма миропонимания и существования в мире. Европейское религиоведение трактует синто как "примитивную религию", ссылаясь на отсутствие единого Бога или хотя бы четко зафиксированного пантеона, священного писания, установленной догматики и т.д., т.е. снова подходя к феномену со своими мертвыми мерками и, по-видимому, не понимая, что имеет дело с чем-то принципиально другим. Между тем именно традиционный синто, а не привнесенные, хотя и издавна укоренившиеся в Японии буддизм, даосизм или конфуцианство, стал сакральной основой единственного в истории Японии по-настоящему традиционалистского учения доктрины "школы Национальных наук" (кокугакуха), духовной оппозиции поздне токугавскому режиму. В свою очередь учение крупнейших деятелей "кокугакуха Мотоори Норинага и Хирата Ацутанэ стало идейной и духовной основой "реставрации Мэйдзй", которую подготовила и провела оппозиционно настроенная к сегунату контрэлита, не только идейно, но и организационно сформировавшаяся на основе ''школы национальных наук" и школы Мито».

Неслучайно среди первых шагов "реставраторов" - реформаторов было придание синто статуса единственной государственной религии и провозглашение в качестве официальной доктрины концепции "кокутай" (наиболее адекватный дословный перевод: "государственный организм"). Разработанная школой Мито во многом на основе учения кокугакуха, эта концепция объясняла мистическое единство, императора как первосвященника синто и сакрального вождя наций со всем японским этносом и провозглашала потомков богини Аматэрасу единым организмом, единым "телом" (дословное значение иероглифа "тай"). Интересно, что эта чисто мистическая традиционалистская концепция в главном совпадает с европейской, вполне рациональной и прагматической теорией государства как организма высшего порядка, рождающегося, живущего и умирающего по своим особым законам, которую разработали на рубеже XIX-XX вв. немецкий географ Фридрих Ратцель и шведский политолог Рудольф Челлен, автор книги "Государство как форма жизни" (1917) и самого термина "геополитика". Излишне добавлять, что все эти искания и в Европе развивались в консервативно-революционных рамках.

«Реставрация Мэйдзй" была прежде всего политическим процессом, преследовавшим конкретные политические и экономические цели, но и сакральная сторона дела была исключительно важна. Возвращение власти императору не было простой формальностью или "аппаратной игрой", по крайней мере при жизни императора Мэйдзй, личность которого сыграла исключительную роль в происходивших событиях. Но помимо прагматической, политической стороны" дела "был на практике "восстановлен древнейший сакральный принцип единства царских и жреческих функций» воплотившийся в формуле "единства ритуала и управления" (сайсэй итти), что напрямую было связано с доктриной кокутай. Именно так трактовал ее официальный документ министерства просвещения (фактически выполнявшего функции также министерства пропаганды) "Основные принципы кокутай" (1937). Что же касается императора Сева, отодвинутого военными экстремистами на периферию реальной политики, то и здесь ситуация не поддается однозначному истолкованию (С. 114-115). Император Сева в немалой степени сочувствовал консервативно-революционным и евразийским (в принятом в геополитике понимании этого термина значении) настроениям и сделал не так уж и мало: во многом именно его усилиям Япония обязана оперативным принятием решения о капитуляции в 1945г.

«Реставрация Мэйдзи" - дитя той духовной контрэлиты, борьба которой с правящей элитой, согласно теории видного итальянского философа и социолога Бильфредо Паретто, является подлинной движущей силой исторического процесса. Исторические перевороты совершаются усилиями больших масс людей, но никакие практические действия - равно удачные и неудачные - невозможны без предварительной кропотливой работы немногочисленных, но организованных и жестко структурированных элит, как в духовной, идейной, так и в практической, организационной сферах. Духовная контрэлита, кокугакуха и школа Мито, сформировала идейную традиционалистскую основу будущих перемен, их ученики и последователи, действовавшие уже в области конкретной политики, создали в период Бакумацу (1853-1867) практическую организационную основу, которая позволила не только свалить прогнивший сегунат и захватить власть, но - что гораздо труднее - удержать ее, добиться, хотя и с немалыми усилиями и издержками, общенационального согласия и, наконец, сохранить государственную целостность и независимость, не стать прямой колонией или управляемой полуколонией "цивилизованных" стран, перед силой которых пришлось склониться даже Китаю.

Творцы "Мэйдзи исин" успешно проскочили между двумя крайностями исторических перемен - стремлением "подморозить", искусственно продлить жизнь устаревших и фактически" мертвых структур, с одной стороны, и гиперреволюционным разрушением "до основания" - с другой. Один наш автор даже недоумевал: "Буржуазная революция Мэйдзи имела столь незавершенный, с точки зрения классических революционных канонов характер (наконец-то сказано прямо - В.М.), что до сих пор среди историков ведется дискуссия, что же это было: буржуазная половинчатая революция или восстановление монархии, сопровождавшееся целой серией реформ, направленных на модернизацию общества"(1). Автор, видимо, не знал о существовании концепции "консервативной революции". Только консервативная революция с постоянной опорой на Традицию и одновременным стремлением реформировать государство и общество, чтобы привести их в должную гармонию как с материальными, так и с духовными факторами, может достичь "золотой середины" между разрушением и созиданием. Другое дело, что отступление от принципов "тотальной Традиции, от сакральной сути консервативной революции ради мелких политических интриг и выгод безвозвратно губит отступивших, не щадя при этом страны и народы. XX век дал слишком много страшных примеров этого, Япония - в их числе.

Консервативно-революционная сущность "реставрации Мэйдзи" Объясняет и особенности японской модернизации. И здесь тоже присутствовали две возможных крайности: отказ от всего "иностранного" (вспомним, что одним из первоначальных лозунгов Мэйдзи было "изгнание варваров") или его полное некритическое копирование, особенно в результате насильственного навязывания извне. От первого хватило ума отказаться, второго хватило сил избежать. Золотая середина вновь была найдена в формуле "вакон-есай" ("японский дух - западная техника"). Если технологическое отставание Японии было Значительным, то об "отставании" духовном могли говорить только те, кто так и не понял, что такое традиционное общество. Можно сказать, что не столько Япония открылась миру, сколько мир открылся Японии после двух с лишним столетий насильственной самоизоляции/ Японцы получили "западную технику" и "западную мудрость", "переведенными" на японский язык. Они сами отбирали, что им нужно и полезно, а что ненужно и вовсе вредно. Конечно, не обошлось без эксцессов в период всеядного копирования, но традиционалистская основа большинства и в этносе и в обществе позволила сравнительно быстро и безболезненно преодолеть и этот искус (С. 115-116). Япония оказалась способным учеником. В отличие от французских эмигрантов, она "всему научилась", но, как и они, "ничего не забыла". Сначала даже такие прозорливые люди, как Владимир Соловьев, решили, что Япония скоро окончательно откажется от своих традиционных ценностей и полностью присоединится к "цивилизованному миру" (см. его статьи 1890 г. "Китай и Европа" и "Япония"), но уже очень скоро ошибочность подобных ожиданий стала очевидной (2). На какое-то время они воскресли после второй, мировой войны, когда повержена была не просто Япония, но "мэйдзийская", консервативно-революционная Япония, хотя и деградировавшая до примитивного этнократического тоталитаризма. Вот тогда Японии навязывали ценности не по ее выбору и желанию, заставляли отречься от Традиции. Конечно, позиции Традиции в нынешней Японии несравнимы ни с эпохой Мэйдзи, ни с первыми годами эпохи Сева, но сбрасывать со счетов этот фактор никак нельзя. Несмотря на новую фазу модернизации - интернационализацию (кокусайка) немалое число японцев еще сохраняет верность традиционным ценностям, может быть, не всегда отдавая себе в этом отчет или понимая их скрытый смысл. И это тоже - живое наследие "реставрации Мэйдзи".

Двадцать пять лет назад, в канун столетнего юбилея "Мэйдзи исин", Н.И.Конрад справедливо назвал ее событием, значительным не только для японской, но и для мировой истории, приравняв, однако, к ней и поражение во второй мировой войне и последовавшие за ним перемены(3). По воздействию, оказанному на страну и ее народ, эти события, безусловно, сопоставимы, но только в чисто материальном, прагматическом измерении. С духовной, сакральной точки зрения, эти события полярны, потому что глобально победа никак не может быть равна поражению. Послевоенная история Японии, при всех ее великих достижениях и успехах, протекала главным образом именно в материальном, десакрализованном измерении, противоположном Традиции и враждебном ей. Об этом нельзя забывать, имея такую долгую, насыщенную и духовно значимую историю, как у Японии. В последние годы духовные, традиционалистские факторы становятся все более существенными в современной Японии - и это однозначно свидетельствует, что будущее ее будет не только "экономическим", хотя ей придется жить и развиваться, по словам Ж. Аттали, в условиях "торгового строя" и "нового мирового порядка".

Таким образом, вопрос о "реставрации Мэйдзи" как консервативной революции представляет далеко не только академический, узкоспециальный интерес. Значение "Мэйдзи исин" во всех ее аспектах должно стать предметом самого тщательного анализа именно сегодня, когда снова становятся актуальными вопросы об отношении Традиции к современному миру, о соотношении традиционного и сегодняшнего как вечного и преходящего. Эпоха интернационализации, ставшей уже свершившимся фактом, заставляет со всей тщательностью выбирать, что можно и должно заимствовать извне, а от чего необходимо отказаться. Какие национальные ценности и специфические черты становятся помехой для гармоничного духовного развития, а какие необходимо сохранить как условие существования этноса, общества, государства. Первый восторг от интернационализации и "общечеловеческих ценностей", кажется, прошел и уже вызывает обратную реакцию национализма, явления профанного и несовместимого с истинным пониманием Традиции в той же степени, как и бездумное копирование чужого и стремление сделать "все одинаковым". Опыт "реставрации Мэйдзи" заставляет думать и о роли традиционной религии в государстве и обществе, в любых условиях выступающей гарантом их существования. Не актуально ли это сейчас, причем не только для России с ее тысячелетней христианской культурой, которую приехали "евангелизировать" проповедники из самой антитрадиционной страны, но и для всего мира, где распространяются явно "уравнительные", враждебные к традиции, а значит, ко всему святому конфессии типа "Объединительной Церкви" Муна или Бахаи (С. 116-117). Много говорилось о "здоровом" и "нездоровом" консерватизме, но от его "здоровья" в немалой степени зависит духовное, общественное и историческое здоровье народа и государства.

В то же время "реставрация Мэйдзи" несла в себе значительный революционный, преобразующий заряд. Нельзя было ждать, когда токугавский режим рухнет сам собой под грузом внутренних противоречий и внешнего давления. Можно трактовать конкретные реформы новой власти как "половинчатые" и т.д. - революционным был сам дух происходившего, хотя побеждала традиция. Может, не столько побеждала, сколько возрождалась, занимала свое законное место. Как сказал замечательный ирландский поэт, певец и музыкант, истинный выразитель духа консервативной революции Крис де Бург, "наступила пора зажечь огонь!".

Примечания

1. Саплин В.И. /Демократия в Японии: опыт и уроки. - М. - 1991. - С. 31.

2. Молодяков В.Э. "Восток Ксеркса" (Япония в философии истории Владимира Соловьева и Андрея Белого) // ПДВ. - 1991. - N 1.

3. Конрад Н.И. Столетие японской революции // Конрад Н.И. Избранные труды. История. - М. - 1974. - С. 199.