Модернизация промышленности. 4 страница

§ 3. Деревня: «революция сверху» | 55

 

сушилки и пр. Наличие хотя бы одного из этих признаков позволяло считать крестьянина кулаком. Появилась возможность подвести под раскулачивание различные социальные слои деревни.

30 января 1930 г. Политбюро ЦК ВКП(б) принимает подготовленное специальной комиссией под председательством В. Молотова секретное постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Этим постановлением в районах сплошной коллективизации отменялось действие закона об аренде и применении наемного труда и предписывалось конфисковывать у кулаков этих районов средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, предприятия по переработке продукции, продовольственные, фуражные и семенные запасы.

Все кулачество делилось на три категории, из которых первая, самая опасная — «контрреволюционный актив» — подлежала заключению в концлагеря (в отношении организаторов терактов, контрреволюционных выступлений и повстанческих организаций рекомендовалось не останавливаться перед применением высшей меры репрессии — расстрела). Отнесенные ко второй категории «отдельные элементы кулацкого актива, особенно из наиболее богатых кулаков и полупомещиков», подлежали высылке в окраинные регионы, а в пределах данного края — в его отдаленные районы. В третью группу входили оставляемые в пределах района кулаки, которые подлежали расселению на новых, отводимых им за пределами колхозных хозяйств, участках.

При этом указывалось, что количество ликвидируемых по каждой категории хозяйств должно строго дифференцироваться по районам в зависимости от фактического числа кулацких хозяйств в районе с тем, чтобы общее число ликвидируемых хозяйств составляло в среднем примерно 3—5%. И хотя в документе оговаривалось, что настоящее указание (относительно «лимита» 3—5%) «имеет целью сосредоточить удар по действительным кулакам и безусловно предупреждать распространение этих мероприятий на какую-либо часть середняцких хозяйств», — практически, оно к этому и вело. Думается, не случайно этот документ при определении «ограничительных контингентов» кулаков, подлежащих ликвидации, вдвое завысил их действительное число, установленное осенью 1929 г. Это наводит на мысль, что лозунг «Лучше перегнуть, чем недогнуть», которым руководствовались коллек-тивизаторы-перегибщики на местах, был не чужд и самим творцам рассматриваемого постановления.

56 I Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

Политбюро устанавливало и примерное количество кулаков по каждому региону, которые подлежали заключению в концлагеря и выселению в отдаленные местности. Всего намечалось по 9 регионам страны отправить в концлагеря 60 тыс., а выселить 150 тыс. кулаков. В постановлении указывалось, что члены семей заключенных в концлагеря и высылаемых могли с согласия райисполкомов оставаться в прежнем районе. На практике желание членов семей репрессированных кулаков никто не спрашивал, и они высылались вместе с главами семей.

Средства производства и имущество, конфискованное у кулаков, подлежали передаче в неделимые фонды колхозов в качестве вступительных взносов бедняков и батраков. Вклады кулаков в кооперации тоже передавались в фонд коллективизации бедноты и батрачества. Этими мерами, углубляющими раскол в крестьянской среде, власти вербовали в число активных сторонников коллективизации неимущие слои деревни.

Развязывая таким образом кампанию массового террора по отношению к состоятельному крестьянству, его творцы наряду с основной ставкой на углубление социальных антагонизмов в дерене стремились расколоть и семьи раскулаченных «противопоставлением — где это возможно — отдельных элементов молодежи остальной части кулаков». Но ни отечественные, ни зарубежные исследователи сталинской «революции сверху» не выяснили степень результативности столь изощренно-расчетливой политики большевистских верхов.

Каковы были действительные масштабы раскулачивания? По данным ОГПУ только за два года (1930—1931 гг.) было выселено — с отправкой на спецпоселение — в Сибирь, Казахстан и на Север 381 026 семей общей численностью 1 803 392 чел. Некоторая часть кулацких семей (200—250 тыс.) «саморас-кулачились», т.е. ликвидировали свои хозяйства, часто просто бросая имущество, бежали в города и на промышленные стройки. Там же после многих бед и мытарств оказалась и большая часть тех 400—450 тыс. раскулаченных семей, отнесенных к третьей категории, которых первоначально предполагалось расселить отдельными поселками в пределах районов их проживания.

В 1932—1936 гг. волна раскулачивания заметно снизилась. Общее число ликвидированных в эти годы хозяйств не превышало 100 тыс. В сумме эти цифры достигают 1100 тыс. хозяйств с населением в 5—6 млн чел. (4—5% общей массы

§ 3. Деревня: «революция сверху» | 57

 

 

Нижний Тагил. Поселок спецпереселенцев на строительстве коксохимзавода. 1930-е гг.

крестьянских хозяйств), что намного больше числа кулацких хозяйств на осень 1929 г. (2,5—3%). Более трети раскулаченных, или 2 140 тыс. чел. были депортированы в 1930— 1933 гг.

Кампания массового раскулачивания, охватив вслед за основными зерновыми районами, шедшими в авангарде колхозного движения, остальные местности страны, стала мощным катализатором и без того «бешеных» темпов коллективизации. Не прошло и месяца после выхода постановления от 30 января 1930 г., как уровень коллективизации по стране в целом поднялся с 32,5 до 56%, а по Российской Федерации с 34,7 до 57,6%. Еще более «впечатляющий» рывок совершили Сибирь, Нижегородский край и Московская область, у которых процент коллективизированных хозяйств за тот же промежуток времени подскочил в 2 и более раза.

Дикая вакханалия насилия не могла не вызывать в крестьянской массе ответных мер отпора, в том числе отпора с оружием в руках. По данным ОГПУ за январь—апрель 1930 г. произошло 6 117 выступлений, насчитывавших 1 755 тыс. участников. При этом в Центрально-черноземной области крестьянские волнения охватили более 1000 населенных пунктов, на Средней и Нижней Волге — 801, в Московской области — 459, в Сибири — свыше 200. Крестьяне выступали не только против насильственной коллективизации и раскулачивания, других беззаконий, творимых в деревне, но и против огульного закрытия и осквернения церквей и мечетей, ареста и преследования священнослужителей, закрытия базаров и т.п.

58 I Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

 

Крестьяне-спецпереселенцы на пороге барака. 1930-е гг.

Наряду с активными формами протеста в еще больших масштабах крестьянство прибегало к пассивному сопротивлению «революции сверху» (отказы от выполнения хлебозаготовок, массовый убой скота, невыходы на колхозную работу или работа «спустя рукава»).

Отмечая все это, не следует впадать в крайность, переоценивая массовость и особенно силу крестьянского протеста той поры, как это делают некоторые историки, утверждающие, будто весной 1930 г. страна не только оказалась на грани гражданской войны, но и что эта война фактически развернулась. Представляется, что к истине гораздо ближе были деятели финансово-промышленных кругов российской эмиграции, предупреждавшие, что «не нужно гипнотизировать себя надеждой на активизм крестьян» и что «у крестьян нет собственных сил для того, чтобы сбросить Советскую власть, а наоборот, они выявляют необычайную способность переносить все натиски большевиков».

Партийные верхи, стремившиеся погасить растущее недовольство мужика и в расчете выиграть время для нового наступления на «мелкособственнические инстинкты» большинства деревенского населения, прибегли к очередному тактическому маневру. 2 марта 1930 г. публикуется статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой вина за так называемые перегибы коллективизации

§ 3. Деревня: «революция сверху» ] 59

 

возлагалась на партийно-государственных аппаратчиков местного масштаба.

Такой оборот дела вызвал весьма обоснованные протесты со стороны многих непосредственных исполнителей, включая руководителей краевых и областных парторганизаций. Это вынудило Политбюро принять два постановления (первое закрытое) 10 и 14 марта «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении», а затем 2 апреля направить на места закрытое письмо ЦК по данному вопросу, в котором утверждалось, что правильность «директив партии и категорических указаний в статье тов. Сталина о борьбе с искривлениями в партлинии полностью подтвердились». Однако тут же признавалось, что «пока лишь меньшинство, примерно от одной четверти до одной трети всей массы бедняков и середняков, твердо стало на путь коллективизации», чем косвенно корректировались отдельные выводы статьи генсека «Год великого перелома». Одновременно в качестве уступок крестьянству допускалось в отдельных областях «как временная мера прекращение на время сева расселения третьей категории кулачества и оставление в данном селе», но при недопущении этих хозяйств в колхозы.

В отечественной историографии данному столкновению партийной верхушки с местными функционерами и рядовыми партийцами уделяется неоправданно повышенное внимание. Дело в том, что при выяснении, чья вина больше — мест или центра, упускается из вида главное — некомпетентность партийно-государственного руководства коллективизацией, присущее партийцам всех уровней и чинов, самомнение, чувство непогрешимости. Последнее обстоятельство правильно подметил наблюдательный очевидец деревенской драмы на Урале и в Сибири Г. Ушаков. В уже цитированной нами рукописи «Сибирь накануне сева» он писал: «Руководство колхозным походом шло по линии партийной и административной. Организации колхозные были только приводными ремнями... Вопросы чисто хозяйственного порядка тем самым отодвигались на задний план. И было странно от организации нехозяйственной требовать хозяйственность стопроцентную. Но это не мешает забытой хозяйственности бить сейчас коллективизацию и в хвост и в гриву. Кампания за коллективизацию была развернута как кампания худохозяйственная или вовсе бесхозяйственная. Отсюда многие качества...» Что же касается идейного облика партаппаратчика той поры, то на сей счет достаточно определенно высказался на совещании Наркомзема РСФСР Н. Кондратьев. «Посмотрите, — говорил

60 Глава XI СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

он, — идеологию обычного партийного работника. Во-первых, он все знает, во-вторых, его ни в чем нельзя убедить, в-третьих, он на все имеет свою точку зрения. Ведь это есть... самолюбование, которое в планах и отражается. Он какие угодно планы построит».

Непосредственной реакцией деревни на объявленную партийными верхами кампанию борьбы с искривлениями партийной линии в колхозном движении были массовые выходы крестьян из колхозов, куда их недавно загнали силой. Вследствие этих выходов уровень коллективизации в конце лета 1930 г. по стране в целом снижается до показателей на 20 января 1930 г.

В региональном разрезе масштабы бегства крестьян из колхозов после мартовских 1930 г. решений ЦК ВКГТ(б) о борьбе с так называемыми перегибами в колхозном движении напрямую связаны с показателями коллективизации, достигнутыми в конце января — феврале того же года, когда маховик раскулачивания был запущен на предельные обороты и стал использоваться в качестве одного из главных средств форсирования темпов обобществления крестьянского хозяйства. Регионы, демонстрировавшие в январе — феврале самые бешеные темпы коллективизации (Московская, Западная области, Татария и Нижегородский край), дают весной 1930 г. и наибольший отток крестьян из колхозов, вследствие чего по уровню коллективизации они, по существу, возвращаются на исходные позиции конца января, а Московская область откатывается и того ниже — к показателям, которые имела осенью 1929 г.

После столь массового выхода крестьян из колхозов наступила полоса кратковременного «затишья», когда крестьяне, вышедшие из колхозов, добровольно в них не возвращались, а растерявшиеся местные власти не рисковали принуждать их к этому. «Прилива в колхозы нет потому, что теперь коллективизация добровольная. Вот и боишься: то перегиб получится, то недогиб», — так объяснял эту ситуацию один из райкомов Северо-Кавказской краевой парторганизации.

Правящую верхушку такой ход событий не устраивал. В сентябре 1930 г. ЦК ВКП(б) направил к райкомам, обкомам, ЦК компартий союзных республик письмо, в котором осудил пассивное поведение местных партийных органов и потребовал энергичной работой «добиться мощного подъема колхозного движения». Вскоре оно обсуждалось этими органами и было принято к неуклонному руководству и исполнению.

§3 Деревня «революция сверху» I 61

 

 

Крестьянин на пашне и сельские руководители. 1930-е гг.

В соответствии с моментом партийно-государственное руководство меняет тактику и делает ставку на массовую работу среди крестьянства. Заметную роль в развертывании этой работы в деревне сыграли вербовочные бригады и инициативные группы. Вербовочные бригады создавались из колхозного актива для проведения разъяснительной и организаторской работы в среде единоличников, а инициативные группы — из сочувствующих партии бедняков и середняков, из которых и создавались новые колхозы. В декабре 1930 г. в РСФСР действовало 5 625 вербовочных бригад, а весной 1931 г. только в основных зерновых районах их насчитывалось свыше 21 тыс. Тогда же количество инициативных групп в республике превысило 15,5 тыс. Они объединяли 100 тыс. крестьян-единоличников. Кроме того, в районы с низким процентом коллективизации было направлено 80 тыс. колхозников-активистов и около 30 тыс. надежных коллективизаторов работали в межобластных бригадах по коллективизации.

Одновременно предпринимаются меры, стимулирующие вступление крестьян в колхозы. К их числу относилась утвержденная 29 декабря 1930 г. ЦК ВКП(б) годовая программа строительства 1 400 машинно-тракторных станций (МТС). Тогда же был отменен пункт постановления от 5 января о выкупе колхозами техники как несвоевременный. К весеннему севу количество МТС достигло 1 228, а число тракторов

62 I Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

в них увеличилось с 7 102 в 1930 г. до 50 114. К концу года программа строительства МТС была выполнена. В тех же целях колхозам предоставлялись кредиты и льготы по налогам, устанавливались пониженные нормы сдачи продуктов животноводства, оказывалась помощь в создании животноводческих ферм. Государство обещало упорядочить организацию и оплату труда колхозников, гарантировать им ведение личного подсобного хозяйства.

Не были забыты и меры принуждения. После временной передышки весны—лета 1930 г. активное продолжение получает политика «ликвидации кулачества как класса», в которой наметился новый этап, призванный способствовать «новому подъему» колхозного движения. Осенью 1930 г. развернулось массовое выселение раскулаченных крестьян (первый этап депортации). Проводилось оно под эгидой ОГПУ, в чье ведение с лета 1931 г. перешло и управление спецпереселенцами, и хозяйственное использование их труда. Положение последних было крайне тяжелым: поселки их в Сибири, на Урале, в Северном крае и Казахстане мало чем отличались от концлагерей.

Не намного лучше жилось и той большой части кулаков, отнесенной к третьей категории, что расселялись на свободных (как правило, худших) землях вне колхозного клина. Она была буквально задавлена налогами. Ужесточился и налоговый пресс, приходившийся на остальных крестьян-единоличников. Сумма самообложения на 1931 г. была установлена в 400 млн руб. против 240 млн в 1930 г. Хотя позже она была снижена до 350 млн, но единоличники, составлявшие 40% общего числа крестьянских хозяйств, должны были уплатить 230 млн руб., а колхозники — 120.

Высокие ставки сельхозналога и самообложения для единоличников подталкивали последних к вступлению в колхозы, где им «светили» льготы. Чтобы конкретнее представить весомость выгод, которые обретал крестьянин, вступивший в колхоз, сошлемся на следующий факт. По официальным данным на 1 колхозный двор в 1931 г. приходилось около 3 руб. сельхозналога, на одного единоличника — более 30 руб., а на кулацкое хозяйство — почти 314 руб.

Иначе говоря, крестьянин-единоличник в своем собственном хозяйстве был обложен государством налогами, хлебозаготовками и иными поборами как «медведь в берлоге» охотниками: не мытьем, так катаньем государство понуждало его идти в колхоз. Вот почему через год после весенне-летнего (1930 г.) массового бегства крестьян из колхозов уровень коллективизации по стране вновь перевалил «экватор», достигнув к июню

§ 3. Деревня: «революция сверху» 63

 

1931 г. отметки 52,7% общего числа крестьянских хозяйств. Но новый подъем вскоре закончился. В течение первого полугодия 1932 г. число обобществленных хозяйств в РСФСР сократилось на 1 370,8 тыс., на Украине — на 41,2 тыс.

Это обстоятельство вызвало очередные уступки крестьянству со стороны власти. 26 марта 1932 г. выходит постановление ЦК ВКП(б) «О принудительном обобществлении скота», в котором разъяснялось, что «практика принудительного отбора у колхозников коровы и мелкого скота не имеет ничего общего с политикой партии» и что «задача партии состоит в том, чтобы у каждого колхозника были своя корова, мелкий скот, птица». Однако реализовывалось это решение, как и все, что было связано с уступками власти крестьянину, медленно и непоследовательно. В мае того же года принимаются совместные постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О плане хлебозаготовок из урожая 1932 г. и развертывании колхозной торговли хлебом» и «О плане скотозаготовок и о мясной торговле колхозников и единоличных трудящихся крестьян». Согласно им после выполнения государственного плана хлебозаготовок и образования семенного и других фондов, а также после выполнения мясозаготовок разрешалась торговля оставшейся продукцией по складывающимся на рынке ценам. План заготовок по хлебу был сокращен в 1932 г. до 1103 млн пуд. против 1367 млн в 1931 г., а по мясу уменьшен в 2 раза против ранее намеченных заданий (716 тыс. т. вместо 1414 тыс.). Были отменены все республиканские и местные налоги и сборы с торговли колхозов и колхозников, а с единоличников взималось не более 30% их доходов от торговли.

Однако даже уменьшенные хлебозаготовительные задания из-за неурожая в ряде зерновых районов страны оказались сорванными, что резко ухудшило продовольственное положение городов и строек. В этой ситуации Сталин и его команда резко меняют курс, считая, что единственным выходом из кризиса является ужесточение режима и новые репрессии. 7 августа 1932 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» (получившее в народе печальную известность закона «о колосках»), в котором предусматривалась высшая мера наказания — расстрел за хищение колхозного и кооперативного имущества с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на 10 лет. На февраль 1933 г. по нему было осуждено 103 тыс. чел., из них приговорено к расстрелу 6,2%, к 10 годам тюрьмы — 33%.

64 Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

В октябре—ноябре 1932 г. Политбюро ЦК ВКП(б) направило на Северный Кавказ, Украину и в Поволжье чрезвычайные комиссии по хлебозаготовкам во главе с Кагановичем, Молотовым и Постышевым, оставившие худую память в деревне массовыми расстрелами. Жесточайшими расправами в условиях голода, поразившего Северный Кавказ, Поволжье, Украину, Казахстан и некоторые другие районы, сопротивление крестьян реквизиционной политике государства было сломлено. В этой связи 8 мая 1933 г. Сталин и Молотов секретной директивой указывают, что в деревне возникла «новая благоприятная обстановка», позволяющая «прекратить, как правило, применение массовых выселений и острых форм репрессий».

Предпринимается еще одна попытка частичными уступками сгладить взаимоотношения власти с крестьянством. На январском 1933 г. Пленуме ЦК Сталин признал необходимым производственную смычку между городом и деревней дополнить товарной через торговлю. 19 января СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «Об обязательной поставке зерна государству колхозами и единоличными хозяйствами», отменившее договорную (контрактационную) систему заготовок и вводившее систему обязательных поставок.

Колхозы и единоличные хозяйства получали твердые, имевшие силу налога обязательства по сдаче зерна в определенные сроки и по установленным государством ценам. Объем обязательств определялся погектарными нормами, но не более трети валового сбора каждого хозяйства при среднем урожае. Все оставшееся после выполнения обязательной поставки (для колхозов — еще и натуроплаты МТС) зерно признавалось находящимся в полном распоряжении производителей. Местным органам власти и заготовительным учреждениям «безусловно воспрещалось» допускать встречные планы или налагать обязательства по сдаче зерна, превышающие нормы, установленные настоящим законом.

Ровно через год выходит постановление, по которому закупки зерна государством у колхозов, совхозов и единоличников должны осуществляться на основе полной добровольности по ценам, на 20—25% превышающим заготовительные. Хозяйства, продавшие хлеб по закупочным ценам, могли приобретать дефицитные промтовары на сумму, втрое превышающую стоимость проданного хлеба.

Система «отоваривания», которая должна была стать главным стимулом закупок, себя не оправдала. У государства не оказалось необходимых деревне товаров, да и закупочные

3 э S7g § 3. Деревня: «революция сверху» | 65

 

цены ни колхозников, ни тем более единоличников не устраивали. Просуществовав немногим более полугода, она была отменена. 31 августа 1931 г. директивой Сталина и Молотова был введен новый порядок закупок: колхозы, выполнившие планы хлебопоставок и натуроплаты, обязаны были до расчета с колхозниками создать резерв для выполнения плана закупок. Закупки по сути превращались в обязательную систему сдачи государству дополнительной продукции.

Попеременно чередуя то пряник, то кнут в хлебозаготовительной политике, власть сумела в 1933—1935 гг. добиться выполнения поставок хлеба как в целом по стране, так и каждой республикой, краем и областью. Существенную роль в этом сыграли хлебозакупки, их удельный вес в общей сумме государственных заготовок за 2 года поднялся примерно в 10 раз: с 1,7% в 1933 г. до 17% в 1935 г.

Рост заготовок позволил государству с января 1935 г. отменить карточную систему на муку, хлеб и крупы, а в конце года — на мясо, рыбу, сахар, жиры и картофель.

Завинчивая гайки в деле хлебозакупок, власти должны были дать крестьянину хоть какую-то отдушину в хозяйственной сфере. Такой отдушиной стало создание, согласно принятому на Втором съезде колхозников-ударников в феврале 1935 г. Примерному уставу сельхозартели, более свободных условий для ведения личного подсобного хозяйства. В зависимости от региона колхознику разрешалось иметь от 0,25 до 0,5 га, а в отдельных районах — до 1 га земли и от одной до 2—3 коров, неограниченное количество птицы; в районах кочевого скотоводства до 20 коров, 100—150 овец, до 10 лошадей, 8 верблюдов и пр.

О значимости этих уступок крестьянству можно судить по той роли, которую стало играть личное подсобное хозяйство не только в удовлетворении нужд деревенского населения, но и в продовольственном и сырьевом обеспечении страны. Удельный вес личного подсобного хозяйства колхозников в валовом производстве животноводческой продукции, овощей, картофеля рос довольно быстро. К концу 1934 г. почти 2/3 колхозных семей страны имели в личном подворье коров, а в Московской, Западной областях, на Украине и в Белоруссии — 3/4. Личное подсобное хозяйство давало 20,6% валовой продукции животноводства страны. В этом хозяйстве к концу второй пятилетки было произведено картофеля и овощей — 52,1%, плодовых культур — 56,6, молока — 71,4, мяса — 70,9, кож — 70,4% общего объема валовой продукции колхозного сектора. Приведенные цифры свидетельствуют о том,

66 I Глава XI СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

что личные подсобные хозяйства колхозников значительно превосходили общественное хозяйство колхозов в производстве животноводческой продукции и давали более половины картофеля, овощей и плодов. Основная часть всего этого шла на личное потребление, но примерно 1/4 животноводческой продукции и до 50% картофеля и овощей продавались на рынке. Обороты рыночной колхозной торговли за вторую пятилетку увеличились с 7,5 млрд руб. до 17,8 млрд, т.е. в 2,4 раза. Рыночные цены к 1938 г. по сравнению с 1933 г. снизились на 63,9%, в том числе по хлебопродуктам — на 82,8, по картофелю — на 79,9, по овощам — на 39,2, по мясу — на 29,4, по молоку — на 43,1%. Они либо сравнялись с ценами государственно-кооперативной торговли, либо были ниже.

Все это позволяет констатировать, что в большевистской политике форсированного обобществления крестьянского хозяйства, при всей ее жестокости, было немало элементов трезвого хозяйственного и социально-политического расчета. Но не следует и переоценивать их, как делают некоторые авторы, полагающие, что будто посредством мер такого и аналогичного свойства государство нашло временный компромисс с крестьянством.

Дело в том, что сколько-нибудь серьезный компромисс, т.е. соглашение, основанное на взаимных уступках сторон, большевистской власти в 1934—1935 гг. попросту не требовался. Прав был П. Милюков, когда в 1932 г., затрагивая данный вопрос, отметил, что по сравнению с 1920—1921 гг. в российском крестьянстве теперь картина иная. «Власть усилилась чрезвычайно. Она имеет силу там, где даже царская власть не имела: становые и урядники не держали деревню так цепко в руках, как держат ее советские эмиссары. Правда, — замечал он далее, — могущество власти усилилось, зато умение управлять чрезвычайно ослабло. Спецы, вырабатывавшие пятилетку (имеется в виду первая пятилетка. — Авт.), разогнаны, уничтожены и заменены «всезнайками» — их невежество, смелость и размах завели телегу Сталина в тупик». Насколько точна первая часть наблюдения маститого историка и политика, настолько же спорной представляется концовка, выдающая желаемое за действительное.

Сталинский режим к концу первой пятилетки сумел не только выйти из состояния тупика в реализации курса на сплошную коллективизацию (в тупике он оказался весной— летом 1930 г., затем сложности были в 1931 г. и первом полугодии 1932 г.), но и решить поставленную задачу: в колхозах было объединено 61,8% крестьянских хозяйств и около 80% посевных площадей.

§ 3 Деревня «революция сверху» I 67

 

В годы второй пятилетки государство, действуя

в основном с позиции силы, но в то же время не

* отказываясь и от мелких уступок мужику, про-

должало осуществлять сталинскую «революцию сверху».

Коллективизация завершилась к концу второй пятилетки. В 243,7 тыс. колхозов было вовлечено почти 94% оставшихся к тому времени в деревне хозяйств, но 72,3% к общей численности существовавших летом 1929 г., т.е. в канун сплошной коллективизации крестьянских дворов в стране. В деревне возник и стал господствующим совершенно иной, новый тип хозяйства. Формально он значился и даже приобрел идеологему особой разновидности кооперативного хозяйства, материальной основой которого являлась кооперативно-колхозная форма собственности на основные средства производства, за исключением собственности на землю, остававшейся государственной (считавшейся общенародной), но переданной и закрепленной за колхозами в бесплатное и бессрочное пользование. Фактически же этот тип хозяйства являлся полугосударственным. На колхозный строй, становившийся неотъемлемой частью советского общества на новом этапе его развития, были распространены принципы хозяйствования, которые присущи государственному сектору (жесткая централизация, директивность, плановость, значительный удельный вес уравнительных тенденций в распределении материальных и духовных благ и т.д.).

Важным рычагом, с помощью которого сложился колхозный строй, его своеобразной повивальной бабкой стали чрезвычайные партийные органы — политические отделы при МТС и совхозах, созданные по решению январского (1933 г.) Пленума ЦК ВКП(б). Строились они в целях оказания помощи колхозам на сложном и многотрудном этапе их организационно-хозяйственного укрепления. Политотделы были наделены необычайно широкими и разнообразными полномочиями — от подбора, расстановки и фильтрации кадров, организации сугубо хозяйственных кампаний (сева, уборки и т.п.) до руководства политико-просветительской работой и даже осуществления карательных функций.

В частности, в течение 1933 г. они провели повальную «чистку» колхозов, особенно их управленческого аппарата и деревенских партийных организаций. Из колхозов, находившихся в зонах деятельности 1 028 МТС 24 краев, областей и

68 I Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

республик были исключены как «классово-чуждые» или просто непригодные: 36,8% работников бухгалтерии, 33,5% — механиков, 30,6% — агрономов и 27,7% бригадиров тракторных бригад. Политотдельцы обеспечивали выполнение планов колхозами, контролировали выдачу оплаты на трудодни, организовывали соревнования, выявляли «вредителей». Они делали все, чтобы колхозы стали такими, какими они требовались партии и государству. В конце 1934 г. политотделы при МТС были упразднены (в совхозах они сохранялись) и слиты с райкомами партии как выполнившие свои задачи.

Преобразование мелкого крестьянского хозяйства в крупное коллективное, позволило перевести сельскохозяйственное производство на плановые начала его регулирования и управления. Государство, таким образом, обрело возможность детально устанавливать не только объем и другие параметры сельскохозяйственного производства, но и, главным образом, размеры ежегодных ему поставок продукции этого производства, гарантирующих получение почти половины собираемого в стране урожая с правом полного и бесконтрольного распоряжения им.