Модернизация промышленности. 2 страница

Чтобы предметно оттенить противоречивость социально-экономических процессов, происходивших в отечественной деревне в интересующее нас время, сопоставим его с развитием крестьянской экономики в предреволюционное десятилетие. Общим для потребительского рынка являлось преобладание

§ 3. Деревня: «революция сверху» | 31

 

натурально-потребительского типа крестьянских хозяйств и сильное воздействие на них государства, но принципиально различались условия, в которых эти хозяйства действовали. В предреволюционное время сельское хозяйство развивалось в обстановке смешанной и по-настоящему многоукладной рыночной капиталистической экономики, когда его производство росло большими темпами, чем численность не только деревенского, но и всего населения России. В двадцатые же годы крестьянскому хозяйству приходилось существовать в рамках переходной административно-рыночной, планово-товарной системы — формально тоже многоукладной, а фактически — двухсекторной экономики, при которой сельскохозяйственное производство не поднялось до прежнего уровня, а темпы его роста отставали от темпов роста как деревенского, так и всего населения страны.

Различия эти определялись тем, что новые условия существования оказались для крестьянского хозяйства сопряженными с большими потерями, нежели обретениями. Средняя прибавка в результате передачи крестьянам частновладельческой земли равнялась, по расчетам Н. Кондратьева, 0,5 дес. на хозяйство и не могла восполнить падение обеспеченности его капиталами, которые в 1925/26 г. составили 83% от уровня 1913 г., а по стоимости рабочего скота — 66%. В связи с тем, что население в стране росло быстрее, нежели валовые сборы зерна, производство зерна на душу населения сократилось с 584 кг в довоенное время до 484,4 кг — в 1928/29 г.

Но особенно остро ощущалось падение товарности сельского хозяйства. До войны половина зерна собиралась в помещичьих и кулацких хозяйствах, которые давали 71% товарного, в том числе экспортного зерна. Осереднячивание деревни, происходившее в пореволюционную пору, способствовало тому, что вместо 16 млн довоенных крестьянских хозяйств в 1923 г. насчитывалось 25—26 млн хозяйств. Прежде они (без кулаков и помещиков) производили 50% всего зерна, а потребляли 60%, а теперь (без кулаков) соответственно 85 и 70%. В 1927/28 г. государство заготовило 630 млн пуд. зерна против довоенных 1 300,6 млн. Но если количества зерна в распоряжении государства теперь было меньше почти вдвое, то экспорт его пришлось сократить в 20 раз.

Натурализация крестьянского хозяйства являлась глубинной основой хлебозаготовительных кризисов, постоянно угрожавших в ту пору стране. Хлебозаготовительные трудности усугублялись низкими сельскохозяйственными, особенно хлебными, ценами. До Первой мировой войны

32 I Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

 

Выдача продуктов членам сельскохозяйственной коммуны. 1934 г.

сельскохозяйственный рубль был равен 90 коп., а в середине 20-х годов — около 50. К тому же производителю хлеба доставалась лишь половина цены; остальное поглощалось разбухшими накладными расходами Внешторга, государственных и кооперативных органов, причастных к делу заготовки и реализации хлеба на внутреннем и внешнем рынке. Значительные потери нес крестьянин и в связи с ухудшением качества приобретаемых в обмен на хлеб и другие сельскохозяйственные продукты товаров, исчезновением импорта и постоянным товарным голодом в деревне, которая, по авторитетному мнению А. Челинцева, недополучала более 70% промтоваров.

Такова была плата российского крестьянства за сравнительно успешное решение страной задач восстановительного периода на пути новой экономической политики.

Новые несравненно более масштабные задачи преодоления хозяйственной отсталости и обеспечения экономической независимости страны потребовали от отечественной деревни небывалых жертв и лишений. Такой оборот событий не был неожиданным. В общих чертах еще в 1924 г. его предвидел Е. Преображенский, который понимал, что самая сложная проблема возникнет в конце восстановительного периода, в связи с решением вопроса о накоплениях, их источниках.

§ 3. Деревня: «революция сверху» | 33

2 Э 376 г г

 

Не строя никаких иллюзий относительно эффективности государственного сектора, а также возможности и целесообразности притока иностранного капитала (а именно, на последний делали тогда ставку многие: и большевики Л. Красин, М. Литвинов, и их единомышленники из плеяды выдающихся русских экономистов: Н. Кондратьев и А. Чаянов), Преображенский рассчитывал главным образом на перекачку средств из «несоциалистического» сектора, представленного крестьянским хозяйством, на эксплуатацию внутренних колоний, на изъятие максимума средств из деревни.

Забегая несколько вперед, следует отметить, что уже в год «великого перелома» стало ясно, что на пути отказа от нэпа гораздо легче и проще решить проблему накопления. В статье «Год великого перелома» И. Сталин торжествующе приводил данные о росте капитальных вложений в крупную промышленность с 1,6 млрд руб. в 1928 г. до 3,4 млрд в 1929 г., т.е. в два с лишним раза. Даже с учетом значительного скрытого роста цен результат казался поразительным. Секрет же этого достижения был прост: его во многом обеспечило преимущественно внеэкономическое, по существу бесплатное изъятие хлеба и других продуктов у крестьян, а также увеличение в 1,5 раза за год вывоза древесины за счет использования на лесозаготовках дарового труда репрессированных и бежавших от непосильных поборов крестьян.

В нэповскую пору насильственные меры изъятия продовольствия у крестьян стали широко применяться впервые в условиях хлебозаготовительного кризиса зимы 1927/28 г. Формально объектом таких мер объявлялись кулаки, задерживающие в целях повышения цен на хлеб продажу его государству. Была дана директива привлекать их к судебной ответственности по статье 107 Уголовного кодекса РСФСР, предусматривающей лишение свободы до 3-х лет с конфискацией всего или части имущества. Как во времена пресловутого «военного коммунизма», чтобы заинтересовать бедноту в борьбе с держателями больших излишков, рекомендовалось 25% конфискованного хлеба распределять среди нее по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита.

Позиции кулаков подрывались также усилением налогового обложения, изъятием земельных излишков, принудительным выкупом тракторов, сложных машин и другими мерами.

Под влиянием такой политики в кулацких хозяйствах начались свертывание производства, распродажа скота и инвентаря,

34 I Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

особенно машин, в их семьях усилилось стремление к переселению в города и другие районы. По данным ЦСУ СССР, число кулацких хозяйств по РСФСР сократилось в 1927 г. с 3,9 до 2,2%, в 1929 г. по Украине — с 3,8 до 1,4%.

Однако применение чрезвычайных мер не ограничивалось только хозяйствами кулаков и зажиточных крестьян, оно все сильнее ударяло по среднему крестьянству, а порой и беднякам. Под давлением непосильных заданий по хлебозаготовкам и нажимом специально командированных в зерновые районы секретарей и членов ЦК ВКП(б) — И. Сталина, В. Молотова, А. Микояна и других — местные партийные и государственные органы становились на путь повальных обысков и арестов, у крестьян часто изымали не только запасы, но семенное зерно и даже предметы домашнего скарба. В. Яко-венко, в первые годы нэпа работавший наркомом земледелия РСФСР, посетив летом 1928 г. деревни родного ему Канс-кого округа Сибири, писал Сталину, что в результате применения чрезвычайных мер «крестьяне...ходят точно с перебитой спиной. У мужиков преобладает мнение, что Советская власть не хочет, чтобы мужик сносно жил». Еще более яркую зарисовку положения дел в донских станицах дал М. Шолохов в письме, отправленном 18 июня из Вешенской в Москву. В нем писатель сообщал, что оказался «втянутым в водоворот хлебозаготовок» и рассказывал: «...Вы бы поглядели, что творится у нас и в соседнем Нижневолжском крае. Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен. Беднота голодает, имущество, вплоть до самоваров и полостей, продают в Хоперском округе у самого истого середняка, зачастую даже малоимущего. Народ звереет, настроение подавленное, на будущий год посевной клин катастрофически уменьшится. И как следствие умело проведенного нажима на кулака является факт (чудовищный факт!) появления на территории соседнего округа оформившихся политических банд... А что творилось в апреле, в мае! Конфискованный скот гиб на станичных базах, кобылы жеребились, и жеребят пожирали свиньи (скот весь был на одних базах), и все это на глазах у тех, кто ночи недосыпал, ходил и глядел за кобылицами... После этого и давайте говорить о союзе с середняком. Ведь все это проделывал ось в отношении середняка».

Письмо было переслано в ЦК, стало известно Сталину. Аналогичная информация поступала к нему и из многих других районов и источников. Во время заготовок из урожая 1929 г. вакханалия насилия получила еще большее распространение. Северо-Кавказский крайком ВКП(б) 17 июня разослал на

§ 3. Деревня: «революция сверху» | 35

 

места директиву «О мерах по ликвидации кулацкого саботажа хлебозаготовок», в которой предлагал проводить через собрания бедноты и сходы «постановления о выселении из станиц и лишении земельного пая тех кулаков, кои не выполнили раскладки и у коих будут найдены хлебные излишки, спрятанные... или розданные для хранения в другие хозяйства». Отчитываясь о проведении этой кампании, секретарь крайкома А. Андреев в конце года писал Сталину, что на завершение хлебозаготовок в крае были брошены все силы — более 5 тыс. работников краевого и окружного масштаба, оштрафованы и в значительной степени проданы 30—35 тыс. хозяйств, отдано под суд почти 20 тыс. чел., расстреляно около 600. Такой же произвол творился в Сибири, Нижне- и Средневолжс-ком краях, на Украине, Дальнем Востоке, в республиках Средней Азии.

Все это позволяет рассматривать хлебозаготовительную чрезвычайщину 1928 г. и, особенно 1929 г. как прелюдию к развертыванию сплошной коллективизации и массового раскулачивания, а также как своеобразную разведку боем, которую большевистский режим провел прежде, чем решиться на генеральное сражение в борьбе за «новую деревню». Наблюдательные современники-очевидцы тогда же подметили тесную взаимосвязь между названными «ударными» хозяйственно-политическими кампаниями в деревне. Особенностью кампании по коллективизации было то, «что она являлась прямым продолжением кампании по хлебозаготовкам, — подчеркивал в своей рукописи «Сибирь накануне сева» Г. Ушаков (ученик и последователь А. Чаянова), наблюдавший за тем, как начиналась и шла «революция сверху» в западносибирской и уральской деревне. — Почему-то это обстоятельство в должной мере не учитывают. Люди, посланные в районы на хлебозаготовки, механически переключались на ударную работу по коллективизации. Вместе с людьми механически переключались на новую работу и методы хлебозаготовительной кампании. Таким образом вздваивались ошибки и перегибы уже имеющиеся и создавалась почва для новых». Генетическое родство и того и другого явлений схвачено здесь абсолютно верно. К этому следует добавить, что разведка боем, проводимая в течение двух лет кряду, позволила Сталину и его окружению, во-первых, убедиться в том, что деревня, в которой политика классового подхода углубила социально-политическое размежевание, уже не способна также дружно, как это имело место в конце 1920 — начале 1921 гг., противостоять радикальной ломке традиционных основ ее хозяйствен-

36! Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

ной жизни и быта, и, во-вторых, проверить готовность своих сил: партийно-государственного аппарата, ОГПУ, Красной армии и молодой советской общественности, погасить разрозненные вспышки крестьянского недовольства действиями власти и ее отдельных агентов. В то же время И. Сталину удалось успешно завершить борьбу с прежними политическими противниками в рядах партии: Л. Троцким, Л. Каменевым, Г. Зиновьевым и их сторонниками, а затем успеть выявить и новых в лице так называемого «правого уклона», создав определенные предпосылки для их последующего идейно-организационного разгрома.

Новый курс социально-экономической политики Советской власти — так несколько позже охарактеризовал действия большевистского правительства, связанные с осуществлением индустриализации страны и постепенным отходом на этой основе от принципов нэпа, отечественный экономист Н. Кондратьев. Данный курс выражался, с одной стороны, в том, что были определены форсированные темпы развития промышленности, а с другой, в том, что саморазвитие индустрии происходило непропорционально, с обеспечением явных приоритетов производству средств производства в ущерб производства средств потребления. В поисках необходимых капиталовложений государство встало на путь перераспределения национального дохода страны посредством перекачки значительной его части из деревни в город, из сельского хозяйства в промышленность.

Однако мелкое крестьянское хозяйство, на котором базировался аграрный сектор российской экономики, ограничивало возможности такой перекачки. Это обстоятельство, а также задачи создания социально-однородного и политически монолитного общества, предопределили ускоренное обобществление крестьянского сельского хозяйства страны. Того же требовали и интересы укрепления обороноспособности страны, особенно если учесть реально растущую угрозу войны. Эти соображения были отражены в докладе сектора обороны Госплана СССР Совету Труда и Обороны страны, посвященном вопросам учета интересов обороны в первом пятилетнем плане. Намечаемое планом существенное увеличение доли

§ 3. Деревня: «революция сверху» I 37

 

обобществленных крестьянских хозяйств было признано в этом документе социально-экономическим мероприятием, которое всецело отвечало интересам обороны страны. «Не приходится сомневаться, — подчеркивалось в докладе, — что в условиях войны, когда особенно важно сохранение возможностей регулирования, обобществленный сектор будет иметь исключительное значение. Столь же важно наличие крупных производственных единиц, легче поддающихся плановому воздействию, чем многочисленная масса мелких, распыленных крестьянских хозяйств».

Курс на перевод распыленных крестьянских хозяйств на рельсы крупного производства наметил XV съезд ВКП(б), состоявшийся в декабре 1927 г. Одновременно он выдвинул задачу «развивать дальше наступление на кулачество», принять «ряд новых мер, ограничивающих развитие капитализма в деревне и ведущих крестьянское хозяйство по направлению к социализму».

Политика наступления на кулачество выразилась в произвольном применении усиленного индивидуального обложения зажиточного крестьянства сельскохозяйственным налогом, а затем и системы твердых заданий по хлебозаготовкам (при невыполнении эти задания увеличивались в несколько раз), принудительном выкупе тракторов и сложных машин, изъятии земельных излишков, резком сокращении, а вскоре и прекращении кредитования и снабжения этого слоя деревни средствами производства.

Печальную память оставила по себе эта политика в отечественной деревне, главным образом, потому, что в накаленной обстановке тех лет ярлык «кулака» — «буржуя» нередко наклеивался на состоятельного, крепкого, пусть и прижимистого хозяина-труженика, способного при нормальных условиях накормить не только себя, но и всю страну.

Во многом произвольное нагнетание борьбы с кулачеством резко возросло с выходом в свет летом 1929 г. постановления «О нецелесообразности приема кулака в состав колхозов и необходимости систематической работы по очистке колхозов от кулацких элементов, пытающихся разлагать колхозы изнутри». Этим решением и без того уже подвергнутые экономическому и политическому остракизму многие зажиточные семьи были поставлены буквально в безвыходное положение, лишались будущего. При активной поддержке сельчан вроде Игнашки Сопронова, чей собирательный образ талантливо воссоздал на страницах романа «Кануны» Василий Белов, была развязана кампания чистки колхозов от кулаков, при-

38 I Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

чем само вступление последних в колхозы рассматривалось как уголовное деяние, а созданные с их участием колхозы квалифицировались как лжеколхозы. В сентябре 1929 г. ВЦИК и СНК РСФСР дополнили Уголовный кодекс республики статьями, в которых уголовно наказуемыми деяниями объявлялись как образование таких колхозов, так и содействие в их организации и деятельности.

Но сколь бы ни была значима политика наступления на кулачество, все же основной вектор нового партийно-государственного курса в деревне, как показали дальнейшие события, отражали те решения XV съезда ВКП(б), в которых говорилось о переводе мелкого крестьянского хозяйства на рельсы крупного производства.

На их основе весной 1928 г. Наркомзем и Колхозцентр РСФСР составили проект пятилетнего плана коллективизации крестьянских хозяйств, согласно которому к концу пятилетки, т.е. к 1933 г., предусматривалось вовлечь в колхозы 1,1 млн хозяйств (4% от их общего количества в республике). Летом того же года Союз союзов сельскохозяйственной кооперации эту цифру увеличил до 3 млн хозяйств (12%). А в утвержденном весной 1929 г. пятилетнем плане намечалось коллективизировать уже 4—4,5 млн хозяйств, т.е. 16—18% их общего числа.

Как можно объяснить тот факт, что в течение года цифры плана увеличились в несколько раз, а их окончательный вариант в четыре раза превышал первоначальный?

Во-первых, это связано с тем, что темпы колхозного движения на практике оказались более быстрыми, чем вначале предполагалось: к июню 1929 г. в колхозах насчитывалось уже более миллиона крестьянских хозяйств или примерно столько, сколько первоначально планировалось на конец пятилетки. Во-вторых, руководители партии и государства надеялись ускоренным строительством колхозов и совхозов форсировать решение хлебной проблемы, которая особенно обострилась в 1928—1929 гг.

Со второй половины 1929 г. масштабы и темпы колхозного строительства заметно возросли. Если к лету 1929 г. в колхозах значился примерно 1 млн крестьянских хозяйств, то к октябрю того же года — 1,9 млн; уровень же коллективизации поднялся с 3,9 до 7,6%. Особенно быстро росло число колхозов в основных зерновых районах: Северном Кавказе, Нижне- и Средне-Волжском краях. Здесь число колхозников за 4 месяца 1929 г. (июнь—сентябрь) увеличилось в 2—3 раза.

§ 3. Деревня: «революция сверху» I 39

 

В конце июля 1929 г. Чкаловский район Средне-Волжского края выступил с инициативой объявить его районом сплошной коллективизации. К сентябрю здесь было создано 500 колхозов (461 товарищество по совместной обработке земли, 34 артели и 5 коммун), которые включали 6 441 хозяйство (около 64% общего их числа), обобществлено 131 тыс. га земельных угодий (из 220 тыс. га). Аналогичное движение возникло и в некоторых других районах республики.

Чтобы поддержать это движение, отдел ЦК ВКП(б) по работе в деревне созвал в августе того же года совещание, на котором рассматривался вопрос о коллективизации целых районов. Идея сплошной коллективизации зерновых районов стала проводиться в жизнь. В осенние месяцы 1929 г. при краевых, областных и окружных комитетах партии создаются комиссии содействия коллективизации. Деятельность партийно-государственных и хозяйственных организаций и учреждений деревни, политическая работа в массах все в большей мере подчинялись задаче строительства колхозов. С каждым днем усиливалась пропаганда этого дела в печати.

Вслед за Средне-Волжским краем районы сплошной коллективизации стали появляться и в других краях и областях. На Северном Кавказе приступили к сплошной коллективизации почти одновременно семь районов, на Нижней Волге — пять, в Центрально-Черноземной области — тоже пять, в Уральской области — три. Постепенно аналогичное движение распространяется и на отдельные районы потребляющей полосы. Всего в августе 1929 г. на территории РСФСР насчитывалось 24 района, где проводилась сплошная коллективизация. В некоторых из них в колхозах значилось до 50% крестьянских дворов, но в большинстве охват колхозами не превышал 15—20% дворов.

Тогда же на Нижней Волге возник ставший символическим для всей так называемой «революции сверху» почин осуществить сплошную коллективизацию в масштабе целого округа — Хоперского. В конце августа 1929 г. окружной комитет партии решил завершить сплошную коллективизацию в течение пятилетки. Ровно через неделю Колхозцентр республики, рассмотрев представленные Хоперским округом материалы о темпах и условиях развития коллективного движения, счел необходимым «проведение сплошной коллективизации всего округа (осуществить) в течение текущей пятилетки». Спустя два дня правление этого органа создало комиссию для разработки конкретного плана коллективизации, которую возглавил инструктор Колхозцентра Баранов. Почин партап-

40 Глава XI. СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

паратчиков Хопра одобрило бюро Нижне-Волжского крайкома ВКП(б), а Совнарком РСФСР объявил округ опытно-показательным по коллективизации. С 15 сентября в округе проходил месячник по коллективизации. Как и водится, в этот «маяк» было направлено около 400 работников партийных, советских, профсоюзных и кооперативных органов в качестве «толкачей» (так их окрестит позже народная молва). Итогом их усилий было то, что уже к октябрю 27 тыс. дворов (в большинстве своем бедняцко-батрацких) значились в колхозах.

Подобные квази-успехи были достигнуты в основном методами администрирования и насилия. Это вынужден был признать Баранов в письме, оглашенном на ноябрьском 1929 г. Пленуме ЦК ВКП(б): «Местными органами проводится система ударности и кампанейства, — подчеркивалось в названном документе. — Вся работа по организации проходила под лозунгом: «Кто больше». На местах директивы округа иногда преломлялись в лозунг: «Кто не идет в колхоз, тот враг Советской власти». Широкой массовой работы не проводилось... Имели место случаи широкого обещания тракторов и кредитов: «Все дадут — идите в колхоз»... Совокупность этих причин дает формально пока 60%, а может быть, пока пишу письмо, и 70% коллективизации. Качественную сторону колхозов мы не изучили... Таким образом, получается сильнейший разрыв между количественным ростом и качественной организацией крупных производств. Если сейчас же не принять мер к укреплению колхозов, дело может себя скомпрометировать. Колхозы начнут разваливаться».

Таким образом, Хоперский полигон сплошной коллективизации воочию продемонстрировал основные недуги деревенской «революции сверху», которые после распространения во всесоюзном масштабе получат из уст Сталина наименование «перегибов» генеральной линии, отнесенных им исключительно в пассив потерявших голову местных партийных, советских и иных активистов.

Хоперский эксперимент для той поры не являлся чем-то из ряда вон выходящим. Аналогичные тенденции, может быть только в менее концентрированном виде, наблюдались и у первопроходцев массовой коллективизации в других, прежде всего, зерновых регионах страны. Северо-Кавказский крайком ВКП(б) еще 19 июня 1929 г. одобрил предложение Севе-ро-Осетинского облисполкома о вовлечении в колхозы к 1931—1932 гг. всех крестьянских хозяйств. К 10 октября в колхозах области числилось уже более трети хозяйств. Средне-волжский облисполком констатировал, что вместо намеченных

§ 3 Деревня: «революция сверху» | 41

 

планом 5,5% к 1 октября уровень коллективизации в области месяцем раньше достиг 7,5%. На Украине к октябрю в колхозах было 10,4% дворов против 5,6% в июне. А в степной части эти показатели были в 1,5 раза выше. Несомненно, здесь, как и в Хоперском округе, колхозы зачастую создавались административным путем.

Эти и другие факты некоторые исследователи характеризуют как гонку коллективизации, которая уже осенью 1929 г. охватила, вместе с зерновыми, потребляющие и национальные районы, гонку, подстегиваемую стремлением Сталина и его ближайшего окружения ускоренными темпами решить не только задачу обобществления крестьянского хозяйства, но и остро стоявшую зерновую проблему. Тут не все так просто. Во-первых, гонка коллективизации развернулась несколько позже, а, во-вторых, ее начальная география историками излишне расширена. Наконец, нет подтверждений столь раннему подстегиванию Сталиным и его сторонниками процесса коллективизации. Но объективности ради добавим, что надлежащих мер по пресечению произвола и насилия в колхозном строительстве ни ЦК, ни правительство до весны 1930 г. не предпринимали. Более того, и позже борьба с левацкими перехлестами велась явно непоследовательно.

Чтобы лучше понять истоки и природу колхозной эйфории, которая вскоре захлестнет все звенья партийно-государственной системы страны, необходимо хотя бы в общих чертах охарактеризовать состояние отечественной общественно-политической мысли по вопросу о судьбах мелкого крестьянского хозяйства в связи с реализацией курса на форсированную индустриализацию. После XV съезда ВКП(б) этот вопрос, давно волновавший многих русских политиков и ученых, по мере того, как колеса большевистского нэпа во второй половине 20-х гг. все чаще и чаще пробуксовывали (пока в условиях «чрезвычайщины» 1928—1929 гг. и вовсе не остановились), выдвигается на авансцену социально-экономической и партийно-политической жизни советского общества. В рядах партии сталинской ставке на «революцию сверху» в качестве более безболезненного варианта решения проблемы «социалистической модернизации» деревни противостояли взгляды лидеров «правого уклона», которые в

42 I Глава XI СССР в условиях модернизации народного хозяйства

 

современной литературе получили название бухаринской альтернативы [ ].

Бухарин считается одним из последовательных проводников ленинских взглядов на кооперацию, через которую мелкие частные хозяйства, в том числе и зажиточные, будут, как он выражался, «врастать в социализм». Вместе с тем, появились и мнения о том, что он будто бы «разработал свой план кооперативного развития деревни», во многом перекликающийся со статьей В. Ленина «О кооперации» и книгой А. Чаянова о крестьянской кооперации. Думается, что упомянутое суждение некорректно. Ведь если Ленин и Бухарин, в основном, одинаково смотрели на кооперацию, то принципиально иначе понимал ее беспартийный Чаянов.

Во-первых, Чаянов считал естественным, нормальным условием жизни и деятельности кооперации наличие рынка, тогда как Лениным и Бухариным рынок рассматривался в качестве временного явления.

Во-вторых, Ленин и Бухарин мыслили социалистическое кооперирование деревни исключительно в условиях диктатуры пролетариата. Что же касается Чаянова, то он подлинные успехи кооперирования крестьянства напрямую связывал с демократическим режимом, который должен придти на смену диктаторским, большевистским порядкам.

Основной разработчик ее — Николай Иванович Бухарин (1888—1938) —

видный деятель большевистской партии и Советского государства, экономист, философ, публицист Автор работ «Мировое хозяйство и империализм» (1915), «Экономика переходного периода» (1920), «Теория исторического материализма» (1922), «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925), «Заметки экономиста» (1928) «Социалистическая реконструкция и борьба за технику» (1931) и др В Ленин считал его ценнейшим и крупнейшим теоретиком партии, хотя одновременно подчеркивал, что его теоретические воззрения «очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским»

Как политический деятель Бухарин проявлял редкую среди большевистских лидеров непоследовательность, граничащую с беспринципностью в 1917—1920 гг придерживался крайне левых взглядов, в 1928—1929 гг перешел на противоположные позиции, возглавив так называемый «правый уклон» в ВКП(б) После поражения от Сталина и его команды, в 1930—1936 гг стал восхвалять «вождя народов» и определяемую им «генеральную линию» партии В некоторых зарубежных и отечественных работах по истории русского политического масонства (Б Николаевского, Н Берберовой, В Брачева, О Платонова) встречаются косвенные сведения о причастности Н Бухарина к этому движению А западный исследователь идеологии национал-большевизма М Агурский обоснованно полагает что Бухарин «испытывал подлинную ненависть к русскому прошлому и, пожалуй, из всех лидеров большевистской партии наибольшим образом олицетворял антинациональные идеи раннего большевизма» В 1937 г был репрессирован Реабилитирован в 1988 г

§ 3. Деревня: «революция сверху» 43

 

Большевистские адепты от науки обвиняли Чаянова в неонароднической идеализации индивидуального крестьянского хозяйства, в стремлении увековечить его. Отметая эти наветы, ученый в своей работе «Оптимальные размеры сельскохозяйственных предприятий» (1924) писал: «По нашему глубокому убеждению идеальным аппаратом сельскохозяйственного производства является совсем не крупная латифундия и не индивидуальное хозяйство, а новый тип хозяйственной организации, в которой организационный план расщеплен на ряд звеньев, каждое из которых организовано в тех размерах, которые являются оптимальными для него. Говоря иначе, идеальным нами мыслится крестьянское семейное хозяйство, которое выделило из своего организационного плана все те его звенья, в которых крупная форма производства имеет несомненное преимущество над мелкой и организовало их на разные ступени крупности в кооперативы» [ ].

Таким образом, рядом с крестьянским хозяйством возникало и отчасти заменяло его «крупное коллективное предприятие кооперативного типа». Оно обретало возможность использовать преимущества крупного производства там, где