Глава 32 Воскресенье. Ласточки
Ракель стояла в спальне и изучала свое отражение в зеркале. Через открытое окно она услышала, как подъехала машина и гравий на дорожке захрустел под знакомыми шагами. На туалетном столике перед зеркалом стояла фотография отца. Ракель всегда удивлялась, каким молодым и наивным он на ней выглядел. Как обычно, она закрепила волосы заколкой. Или стоит сделать другую прическу? Сегодня она надела мамино платье из красного муслина. Не слишком ли нарядно оно выглядит? В детстве отец часто рассказывал, что в первый раз увидел маму именно в этом платье, и Ракель никогда не надоедала эта чудесная, милая сказка. Правда, для нее платье пришлось ушить. Она ослабила заколку и мотнула головой – волосы рассыпались по плечам. Зазвонил дверной колокольчик, и Ракель услышала, как Олег побежал открывать. Потом – его полный энтузиазма голос и тихий смех Харри. Она в последний раз взглянула в зеркало. Почувствовала, что сердце забилось быстрее, и вышла из комнаты. – Мама! Харри при… Радостный крик Олега осекся, едва она показалась на лестнице. Первая ступенька далась с трудом: высокие каблуки вдруг показались такими шаткими и ненадежными, но потом Ракель нашла точку равновесия и подняла взгляд. Олег стоял у подножия лестницы и открыв рот смотрел на нее. Рядом был Харри. Его глаза сияли, и ей показалось, что она ощущает тепло его взгляда на щеках. В руке он держал букет роз. – Ты такая красивая, мама! – выдохнул Олег.
Ракель закрыла глаза. Оба боковых стекла были опущены, и ветер гладил ее волосы и кожу. Харри осторожно вел «эскорт» по зигзагообразной дороге вниз по Холменколлвейен. В машине слегка пахло моющим средством. Ракель опустила солнцезащитный козырек, чтобы проверить помаду на губах, и увидела, что даже зеркало на обратной стороне козырька было идеально вычищено. Она улыбнулась, вспомнив их первую встречу. В тот раз Харри предложил подбросить ее до работы, и ей пришлось толкать с ним машину. Даже не верится, что это – та же самая разнесчастная колымага. Она искоса посмотрела на него. И та же самая горбинка на носу. И те же мягкие, почти женские губы, которые так выделялись на мужественном лице. Его внешность вряд ли можно было назвать красивой в классическом понимании этого слова, но она была – как это сказать? – выразительной. И его глаза… Даже не глаза. Взгляд. Он повернулся, словно прочитав ее мысли. Улыбнулся. Вот она – детская мягкость во взгляде, как будто на нее смотрел смешливый мальчуган. В этом чувствовалось что-то неподдельное, неизбывное, настоящее. Этому взгляду можно было верить. Хотелось верить. Ракель улыбнулась в ответ. – О чем думаешь? – спросил он, взглядом возвращаясь к дороге. – Так, о всяком. В последние недели у нее действительно было время подумать. Время понять, что на самом деле Харри никогда не нарушал данных ей обещаний. Он ведь не обещал ей, что не сорвется снова. Не обещал, что работа перестанет быть для него самым главным в жизни. Не обещал, что будет легко. Во всем этом она убедила себя сама. И теперь ей это было ясно. Дом в Оппсале. Харри так много про него рассказывал, что Ракель иногда казалось, будто она сама там выросла. Когда они подъехали, Улав Холе и Сестрёныш уже ждали у калитки. – Привет, Олег, – сказала Сестрёныш тем серьезным голосом, каким старшие сестры любят говорить с младшими братьями. – А мы тесто поставили. – Да-а? – Олег нетерпеливо забарабанил по маминому креслу, чтобы его выпустили из машины. По дороге к городу Ракель откинула голову на спинку сиденья и сказала, что считает Харри привлекательным, но сразу оговорилась, чтобы он не вводил себя в заблуждение на ее счет. Тот ответил, что считает ее куда более привлекательной, и сразу оговорился, что она может вводить себя в любые заблуждения на его счет. Они остановились у Экебергского обрыва – внизу лежал весь город, а между городом и ними летали черные птички с раздвоенными хвостами. – Ласточки, – улыбнулся Харри. – Низко как летают, – сказала Ракель. – Значит, будет дождь? – Да. Передавали, что дождь. – Ах, какая прелесть! Они поэтому летают? Сообщают о погоде? – Нет, – ответил Харри. – Они работают, очищают воздух от насекомых. – А почему они так быстро снуют туда-сюда? Как будто в панике. – У них не так много времени. Сейчас насекомые еще в воздухе, но с заходом солнца охоту нам придется закончить. – Ты хотел сказать: «Им придется закончить»? Она повернулась к нему. Харри смотрел стеклянными глазами куда-то вдаль. – Да, конечно, – ответил он. – Извини, задумался.
Публика, пришедшая на премьеру, разместилась на площади перед Национальным театром. Там создали тенек, и знаменитости беззаботно беседовали со знаменитостями, кругом вертелись журналисты и тихо жужжали камеры. Если не принимать во внимание сплетни о каком-нибудь новом летнем увлечении, все разговоры были на одну тему: вчерашний арест велокурьера-маньяка. Когда они проходили внутрь, Харри слегка приобнял Ракель за талию, и она сквозь тонкую ткань почувствовала тепло его пальцев. Вдруг прямо перед ними возникло лицо: – Рогер Йендем из «Афтенпостен». Извините, мы проводим опрос. Поймали, наконец, похитителя той женщины, которая должна была сыграть главную роль в сегодняшнем спектакле. Что вы об этом думаете? Они остановились, и Ракель почувствовала, как Харри убрал руку с ее талии. Лицо журналиста застыло в улыбке, но глаза бегали. – Мы ведь с вами знакомы, Холе. Я работаю в криминальной хронике. Мне довелось пару раз брать у вас интервью по возвращении из Сиднея. Вы как-то сказали, что я единственный журналист, который не искажает ваши цитаты. Помните? Харри задумчиво посмотрел на Рогера Йендема и кивнул. – Хм… Решили расстаться с криминальной хроникой? – Нет-нет! – Журналист решительно помотал головой. – Просто подменяю коллегу. Лето, отпуска. Могу я взять интервью у инспектора полиции Харри Холе? – Нет. – Неужели? – «Нет» – в том смысле, что я не инспектор полиции, – объяснил Харри. Казалось, журналист потрясен: – Но ведь я же вас видел… Харри быстро посмотрел по сторонам и наклонился к Йендему: – У вас есть визитка? – Да… – Он протянул ему белую карточку с логотипом газеты: «Афтенпостен» синими готическими буквами. Харри сунул ее в карман. – Я работаю до одиннадцати. – Там посмотрим. Рогер Йендем проводил их удивленным взглядом. Они продолжили подниматься по лестнице. Ракель снова почувствовала теплое прикосновение Харри. У входа в зал их встретил мужчина с бородкой, улыбкой и слезами на глазах. Ракель видела это лицо раньше – в газетах. Вилли Барли. – Рад, что вы пришли вместе, – пробормотал он, распахивая объятья. После секундного замешательства Харри позволил себя обнять. – А вы, должно быть, Ракель. – Вилли Барли подмигнул ей через плечо Харри. Его он прижал к себе так крепко, как ребенок только что найденную плюшевую игрушку. – Что это означало? – спросила Ракель, когда они нашли свои места в середине четвертого ряда. – Выражение мужской дружбы, – бросил Харри. – Художник… – Нет, не это. Ты сказал, что больше не инспектор полиции? – Вчера закончился мой последний рабочий день в Главном управлении. Она посмотрела на него: – И ты ничего не сказал? – Что-то я сказал. Тогда в саду. – И чем ты теперь займешься? – Чем-нибудь другим. – Чем же? – Чем-нибудь совершенно другим. Мне тут через приятеля поступило одно предложение, и я согласился. Надеюсь, для меня наступают лучшие времена. Потом расскажу. Занавес поднялся.
Когда занавес опустился в последний раз, зал разразился шквалом аплодисментов. Они не стихали еще минут десять. Актеры выбегали на сцену и убегали поодиночке и в различных комбинациях, до тех пор пока комбинировать уже стало некого, и они просто выстроились в ряд послушать овации. Всякий раз, когда Тойя Харанг делала шаг вперед, чтобы поклониться, раздавались крики «браво». В конце концов на сцену вытащили всех, кто имел к постановке хоть какое-то отношение, и Вилли Барли обнял Тойю, и у всех на глазах были слезы – и на сцене, и в зале. Даже Ракель достала платок и крепко держала Харри за руку.
– Странно на вас смотреть, – подал голос Олег с заднего сиденья. – Что-то не так? Ракель и Харри синхронно покачали головами. – Так вы снова друзья? Или как? Ракель улыбнулась: – Олег, мы ведь и не были недругами. – Харри? – Да, шеф? – Харри взглянул в зеркало. – Это значит, что скоро мы снова пойдем в кино? На фильм для мальчишек? – Возможно. Если это будет хороший фильм. – Вот как? – вмешалась Ракель. – А я что буду делать в это время? – Ты можешь играть с Улавом и Сестрёнышем, – радостно предложил Олег. – Мам, это очень здорово! Меня Улав научил играть в шашки! Харри свернул на площадку перед домом и остановился. Мотор глушить не стал. Ракель вручила Олегу ключи от дома и выпустила его из машины. Вдвоем с Харри они посмотрели, как мальчик вихрем промчался по гравиевой дорожке. – Господи, каким же он стал большим, – сказал Харри. Ракель положила голову ему на плечо: – Зайдешь? – Не сейчас. Нужно кое-что еще сделать по работе. Закончить дела. Она погладила его по щеке: – Можешь зайти и попозже. Если захочешь. – Хм… Ты хорошо подумала, Ракель? Она вздохнула, закрыла глаза и прислонилась лбом к его шее. – Нет. И да. Знаешь, это все равно что прыгать из горящего дома. Лучше уж сломать ноги, чем сгореть. – Пока не упадешь, кажется, что лучше. Они сидели, молча смотрели друг на друга и слушали неровное тарахтение мотора. Потом Харри легонько взял Ракель за подбородок и поцеловал. Ей показалось, что она теряет равновесие, теряет почву под ногами, теряет рассудок, и он был единственным ее спасением. И еще ей показалось, что она горит и падает одновременно. Она не знала, сколько длился поцелуй, и, когда он осторожно высвободился из ее объятий, шепнула: – Я оставлю дверь открытой. Ей следовало бы знать, что это глупо. Ей следовало бы знать, что это опасно. Но она уже устала думать. Она думала все эти недели без него.
Глава 33
Машин на стоянке перед изолятором было мало. А людей не было вовсе. Харри повернул ключ зажигания, и мотор с предсмертным хрипом заглох. Он посмотрел на часы. Одиннадцать десять. У него еще пятьдесят минут. Стены детища Телье, Торпа и Осена перебрасывали друг другу эхо его шагов. Перед тем как войти, Харри перевел дыхание. В помещении было совершенно тихо. За столами – никого. Харри уловил справа какое-то движение: в комнате дежурного повернулось кресло. Он увидел пол-лица с налитым кровью глазом. Глаз подарил ему пустой взгляд, и кресло развернулось обратно. Грот. Один. Странно. А может, и нет. Отыскав в столе ключ от девятой камеры, Харри направился дальше. Из комнаты тюремных надзирателей слышались голоса, но нужная камера располагалась очень удачно: Харри даже не пришлось проходить мимо них. Он вставил ключ в замок, повернул. Подождал секунду, услышал внутри какое-то шевеление и открыл дверь. Человек, который смотрел на него с койки, был не похож на убийцу. Харри знал, что это еще ничего не значит. Бывает, у человека все на лице написано, а бывает, и нет. Это лицо было красивым: правильные черты, густые, коротко подстриженные темные волосы и голубые глаза, про которые, наверное, когда-то говорили, что они «мамины», но со временем они превратились в собственные. Харри было под сорок. Свену Сивертсену – за пятьдесят. Харри подумал, что большинство бы, наверное, подумало наоборот. Сивертсен был одет в красные тюремные штаны и куртку. – Добрый вечер, Сивертсен. Инспектор Холе. Будьте добры, поднимитесь и повернитесь ко мне спиной. Сивертсен поднял бровь. Харри покачал в воздухе наручниками: – Таковы правила. Не произнося ни слова, Сивертсен встал, Харри защелкнул наручники и подтолкнул его к койке. Стула в камере не было. В ней вообще почти ничего не было, чтобы нельзя было поранить ни себя, ни других. Монополия на наказание здесь принадлежала правовому государству. Харри прислонился к стене и достал из кармана помятую пачку сигарет. – Сработает дымовая сигнализация, – предупредил Сивертсен. – Очень чувствительная. – Голос у него оказался на удивление звонким. – Верно. Наверное, приходилось сидеть прежде? Харри прикурил, встал на цыпочки, поддел крышку сигнализации и вынул батарейку. – А правила на этот счет что говорят? – едко поинтересовался Свен Сивертсен. – Не помню. Сигарету? – Что это? Трюк с «хорошим полицейским»? – Нет, – улыбнулся Харри. – На вас так много материала, Сивертсен, что даже комедию ломать не придется. Нам не нужны подробности, не нужен труп Лисбет Барли, не нужно никакого признания. Нам, Сивертсен, даже помощь ваша без надобности. – Зачем же вы пришли? – Из любопытства. У нас тут глубоководный промысел, и мне стало интересно, кто на этот раз попался мне на крючок. Сивертсен невесело хохотнул: – У вас богатая фантазия, инспектор Холе, но я вас разочарую. Может, и кажется, что вы поймали крупную рыбу, а на деле – рваный башмак. – Будьте добры говорить потише. – Боитесь, что нас услышат? – Просто сделайте, как я говорю. Вы кажетесь очень спокойным для человека, которого только что арестовали за четыре убийства. – Я невиновен. – Хм… Позвольте мне вкратце обрисовать вам ситуацию, Сивертсен. В вашем чемодане мы находим красный бриллиант. Такие, прямо скажем, на дороге не валяются, и именно такие были найдены на каждой из жертв. Плюс к этому «ческа збройовка», сравнительно редкое оружие для Норвегии, но именно из такого пистолета убили Барбару Свендсен. Вы в показаниях заявили, что в те дни, когда совершались убийства, вы были в Праге. Мы проверили авиакомпании и выяснили, что на каждую из пяти дат – включая вчерашнюю у вас приходился короткий визит в Осло. Как у вас с алиби на пять часов, Сивертсен? Свен Сивертсен молчал. – Я подумал. И решил, что не так уж вы невиновны, Сивертсен, – сказал Харри. – Мне неважно, что вы думаете, Холе. Что еще вам от меня нужно? Не отходя от стены, Харри присел на корточки: – Вы знакомы с Томом Волером? – С кем? Харри выдержал паузу, выпустил дым под потолок. Судя по лицу, Свен Сивертсен несказанно устал. Прежде Харри встречал убийц с непробиваемым черепом и душой дрожащей, словно желе. И таких отморозков, у которых и внутри была непробиваемая кость. Ему стало интересно, к какому типу относится этот экземпляр. – Сивертсен, не притворяйтесь, будто не помните имени того, кто вас арестовывал, а потом допрашивал. Я спрашиваю, были ли вы с ним знакомы прежде? – Харри заметил, как напряглось на секунду лицо у его собеседника. – Прежде вас судили за контрабанду. На том оружии, что нашли у вас в чемодане, и на других пистолетах имеются особые следы. Их оставляет машинка, которую используют, чтобы стачивать серийные номера. Такие же следы в последние годы мы нередко находили на незарегистрированных образцах, найденных в Осло. Мы считаем, что за этим стоит хорошо законспирированная организация контрабандистов. – Любопытно. – Вы перевозили оружие для Волера, Сивертсен? – Уф, вы что, и этим занимаетесь? – Свен Сивертсен даже не моргнул, но на лбу набухли капельки пота. – Жарковато, Сивертсен? – Терпимо. – Хм… – Харри встал и подошел к мойке. Стоя к Сивертсену спиной, он достал с полки пластиковый стаканчик и открыл воду. – Знаете что, Сивертсен? Я ведь об этом и не подумал бы, если б коллега не рассказала мне о том, как Волер вас арестовывал. Тогда я вспомнил, как он отреагировал на ваше имя, когда я передавал сведения, добытые Беатой Лённ. Он обычно чертовски умело держит себя в руках, а тут вдруг побледнел и на какое-то мгновение застыл, будто не мог пошевелиться. В тот момент я решил: это он понял, что нас провели и у нас еще один труп на подходе. Но когда Лённ рассказала про два пистолета Волера и про то, как он кричал, чтобы вы перестали в него целиться, до меня начало доходить. Нет, испугался он не нового убийства, а, как я уже сказал, вашего имени. Он его помнил. Вы же один из его курьеров. И Волер, разумеется, сообразил, что, если вас обвинят в убийстве, все тут же выплывет наружу: оружие, которым вы пользовались, причина ваших частых поездок в Осло, все ваши связи. Судья, может, даже скостил бы вам срок за содействие следствию. Поэтому он решил вас пристрелить. – Пристре… Харри наполнил стаканчик водой, развернулся и подошел к Свену Сивертсену. Поставил воду на пол и снял с него наручники. Сивертсен потер запястья. – Выпейте, – сказал Харри. – Потом я дам вам покурить и снова надену наручники. Свен не торопился исполнять сказанное. Харри посмотрел на часы. Оставалось еще минут тридцать. – Ну же, Сивертсен! Свен схватил стаканчик, запрокинул голову и выпил все до дна, не сводя глаз с Харри. Харри прикурил две сигареты, одну вручил Сивертсену. – Но вы мне, разумеется, не верите, – продолжал он. – Вы, наоборот, полагаете, что Том Волер выручит вас из этой – как бы это сказать – неприятной ситуации? Что он будет чем-то ради вас рисковать, например премией за долгую и верную службу. В крайнем случае, вы полагаете, что, имея столько сведений против него, вы всегда можете заставить его помочь вам. – Харри медленно покачал головой. – Я думал, вы башковитый, Сивертсен. Такие ребусы нам загадывали, такие пьесы разыгрывали, а сами всегда шли на шаг впереди. Я уже представлял себе человека, который наверняка знает, как мы рассуждаем и чего хотим, а тут вы не смогли понять, как мыслит такая акула, как Том Волер. – Вы правы. – Сивертсен, полуприкрыв глаза, выпустил в потолок струйку дыма. – Я вам не верю. Сивертсен стряхнул пепел в пустой стаканчик на полу и промахнулся. Неужели он нащупал слабину? Харри и раньше так казалось, а потом выяснялось, что он ошибался. – Слышали, обещают похолодание? – полюбопытствовал он. – Я за норвежскими новостями не слежу, – усмехнулся Сивертсен, думая, что вышел победителем. – Дождь еще, – добавил Харри. – Кстати, как водичка на вкус? – Вода как вода. – Значит, «Благословение Иосифа» держит марку. – Чего Иосифа? – «Благословение», «Blessing» – без вкуса и запаха. О, кажется, вы о нем слышали? Может быть, даже перевозили для Волера эту продукцию? Чечня – Прага – Осло? – Харри изобразил кривую усмешку. – По иронии судьбы. – О чем вы? Харри кинул ему какой-то предмет, тот описал высокую дугу и оказался у Сивертсена в руках. Предмет напоминал личинку. Это была белая капсула. – Но она пустая… – Свен перевел взгляд на Харри. – Само собой. Так сказать, привет от нашего общего начальника Тома Волера. Харри выпустил дым через нос и посмотрел на Сивертсена. Увидел, как задергалась жилка на лбу, как пальцы нервно вцепились в подбородок. – Ты, Сивертсен, как подозреваемый в четырех убийствах, должен бы сидеть в специальной тюрьме под надежной охраной. Не думал об этом? А ты сидишь в обычном изоляторе, куда может зайти всякий, у кого при себе удостоверение. Я мог бы вытащить тебя отсюда, дежурному сказать, что повел на допрос, поставить пару подписей, после чего отправить тебя прямиком в Прагу. Или – как в данном случае – в ад. Как ты думаешь, кто распорядился посадить тебя сюда, а, Сивертсен? Кстати, как самочувствие? Сивертсен сглотнул. Слабина. Ох, какая слабина! – Зачем вы мне это рассказываете? – прошептал он. Харри пожал плечами: – Волер очень выборочно делится информацией с подчиненными, а я, как ты понял, любопытный по природе. А тебе, Сивертсен, самому не хочется, как и мне, увидеть полную картину? Или ты из тех, кто думает, что после смерти обретет вечную жизнь? Сивертсен побледнел. – Еще сигарету? – спросил Харри. – Или уже подташнивает? Последнее слово сработало как детонатор. Сивертсен задышал открытым ртом, мотнул головой, и в следующее мгновение каменный пол камеры украсила желтая блевотина. Некоторое время он сидел и жадно ловил ртом воздух. Харри неодобрительно посмотрел на те несколько капель, которые попали ему на брюки, подошел к раковине, оторвал кусок туалетной бумаги, вытер, потом оторвал еще один и подал Сивертсену. Тот отер губы, тяжело уронил голову и закрыл лицо ладонями. Потом он, всхлипывая, заговорил: – Когда я вошел в коридор… то очень удивился, но понял, что он разыгрывает какую-то роль. Он подмигивал мне и мотал головой: мол, кричит он для кого-то другого. Через несколько секунд я понял его задумку. Вернее, решил, что понял. Я думал… что ему нужно, чтобы другие поверили, будто я вооружен. Тогда ему будет легче объяснить, почему он позволил мне ускользнуть. У него было два пистолета. Я думал, что второй – для меня: если бы кто-нибудь нас увидел, у меня в руке было бы оружие. Я просто стоял и ждал, пока он даст мне пистолет. А потом пришла эта бабенка и все испортила. Харри снова встал у стены. – То есть ты признаешься, что знал, полиция ищет тебя по делу о велокурьере-убийце? – потребовал он подтверждения. Сивертсен покачал головой: – Нет, нет, никакой я не убийца. Я думал, меня арестовали за контрабанду оружия и бриллиантов. Я знал, что Волер расследует подобные дела и поэтому все идет так гладко. И думал, по той же причине он собирается помочь мне с побегом. Мне нужно… Его опять стошнило. На этот раз чем-то зеленоватым. Харри подал бумагу. Сивертсен начал плакать: – Сколько мне еще осталось? – Сейчас начнется, – ответил Харри. – Что? Харри вмял окурок в пол, сунул руку в карман и достал белую таблетку: – Видишь? – Он держал ее большим и указательным пальцами. Сивертсен кивнул. – Если ты примешь противоядие в течение десяти минут после того, как выпил «Joseph's Blessing», у тебя еще будет какой-то шанс выжить. Эту таблетку я достал у приятеля-фармацевта. Ты спросишь зачем? Отвечу. Затем, что я хочу заключить с тобой сделку. Мне нужно, чтобы ты выступил свидетелем против Тома Волера. Рассказал все, что ты знаешь о его участии в контрабанде оружия. – Да-да! Только дайте таблетку! – Но могу ли я на тебя положиться, Сивертсен? – Клянусь! – Мне нужен обдуманный ответ, Сивертсен. Откуда я знаю, вдруг ты переметнешься на другую сторону, едва я выпущу тебя из виду? – Харри сунул таблетку обратно в карман. – А время-то идет. Почему я должен верить тебе, Сивертсен? Убеди меня. – Сейчас? – «Благословение» парализует дыхательную систему. Те, кто наблюдал за отравленными, утверждают, что это мучительная смерть. Сивертсен два раза моргнул и начал говорить: – Вы должны мне верить, ведь если я не умру сейчас, Том Волер поймет, что я разгадал его намерение убить меня. Тогда пути назад у меня не будет, и ему придется разделаться со мной раньше, чем я разделаюсь с ним. У меня попросту нет выбора. – Хорошо, Сивертсен. Продолжай. – Здесь, в тюрьме, у меня нет шансов. Все будет кончено еще до того, как за мной придут утром. Единственная возможность – как можно скорее разоблачить Волера и посадить его под замок. А в этом мне никто не поможет… кроме вас. – Поздравляю, вам достается первый приз. – Харри встал. – Руки за спину, пожалуйста. – Но… – Делай, как я говорю. Надо убираться отсюда. – Таблетка… – Таблетка называется «флунипам» и помогает разве что от бессонницы. Свен посмотрел на него с ненавистью: – Ах ты… К нападению Харри был готов: он уклонился в сторону и ударил. Сивертсен издал звук, похожий на звук надувного мяча, когда из него выпускают воздух. Харри поднял его одной рукой, другой – надел наручники. – Не нужно так беспокоиться, Сивертсен. Содержимое той ампулы, которую мне дал Волер, я слил в унитаз вчера вечером. А если у воды оказался какой-то привкус, то тут уж претензии к городской системе водоснабжения. – Но… меня… Они оба посмотрели на лужи желчи на полу. – Съел что-нибудь не то, – бросил Харри. – Я никому не скажу.
Кресло в комнате дежурного тихо повернулось. Показался полуприкрытый глаз. Потом веко плавно поднялось, глаз пристально посмотрел на них, и Плакса-Грот неожиданно резво вскочил на ноги. – Это что такое? – пролаял он. – Арестант из камеры номер девять. – Харри кивнул на Сивертсена. – На допрос в шестую. Где расписаться? – Допрос? Я не слышал ни про какой допрос. Грот встал у стола, скрестив руки и широко расставив ноги. – Насколько мне известно, Грот, мы вам обычно об этом не докладываем, – сказал Харри. Удивленный взгляд дежурного перебегал от Харри к Сивертсену и обратно. – Спокойно, – посоветовал Харри. – Небольшое изменение в планах. Арестант не будет принимать лекарство. У нас есть кое-что другое. – Я не понимаю, о чем вы. – Ну разумеется. Если не хотите услышать всю правду, рекомендую поскорее достать журнал, Грот. У нас не так много времени. Дежурный зажмурил правый глаз, но левым, «плачущим», продолжал смотреть на них. Харри думал только о том, чтобы дышать ровно, и надеялся, что через одежду не заметно, как часто бьется его сердце. Уже сейчас вся его задумка могла развалиться как карточный домик. Занятная картина. Карточный домик без единого туза. Он надеялся только на то, что мышиные мозги Грота сработают, как предполагается. А предположение было основано на свободной трактовке постулата Эуне о том, что способность человека мыслить рационально, когда дело касается собственных интересов, обратно пропорциональна интеллекту. Грот хрюкнул. Харри надеялся, это значит, что он все понял. Понял, что для него, Грота, риска будет гораздо меньше, если Харри выпишет арестанта в законном порядке. Тогда впоследствии он расскажет следователям все, как было, без лишней угрозы быть пойманным на вранье, будто никто не входил и не выходил во время таинственной смерти в камере номер девять. И хорошо бы еще, чтобы Грот подумал, что Харри одним росчерком пера может избавить его от этой головной боли, да и проверять лишний раз ничего не надо: Волер же сам говорил, что этот идиот теперь в их шайке. Грот кашлянул. Харри написал свою фамилию на пунктирной линии. – Марш! – сказал он и толкнул Сивертсена в спину. Ночной воздух на стоянке обдал горло прохладой, будто холодное пиво.
|
