Глава 22. Руна Мольнес не особенно обрадовалась, узнав, что ее собираются провожать домой.

 

Руна Мольнес не особенно обрадовалась, узнав, что ее собираются провожать домой.

– Спасибо, сама доберусь, – заявила она. – В Бангкоке вряд ли намного опаснее, чем в центре Эрсты в понедельник вечером.

Харри никогда не бывал в центре Эрсты в понедельник вечером, а потому поймал такси и распахнул перед девушкой дверь. Она неохотно села в машину, буркнула свой адрес и уставилась в окно.

– Я ведь велела ехать в сторону «Ривер-Гарден», – сказала она через некоторое время. – Разве вы живете не там?

– Я так понял, что сперва надо доставить домой вас, фрёкен.

– Фрёкен? – рассмеялась она и взглянула на него: она унаследовала темные глаза от матери. Почти сросшиеся брови делали ее чем-то похожей на хюльдру из норвежских сказок. – Так говорит только моя тетка. А вам-то сколько лет?

– Человеку столько лет, на сколько он себя чувствует, – ответил Харри. – Я лично ощущаю себя лет на шестьдесят.

Она с любопытством рассматривала его.

– Мне хочется пить, – внезапно произнесла она. – Если вы угостите меня, то можете потом проводить до двери.

Харри нашел адрес Мольнесов в ежедневнике от «Спаребанкен Нор», такие он регулярно получал в подарок от отца на каждое Рождество. Глядя в свои записи, он попробовал объясниться с таксистом.

– Бросьте, – вставила она. – Я буду требовать отвезти нас в «Ривер-Гарден», и он подумает, что вы просто пытаетесь помочь мне. Вы что, хотите скандала?

Харри тронул шофера за плечо, Руна тут же взвизгнула, так что тот резко затормозил, и Харри стукнулся головой о потолок. Шофер обернулся к пассажирам, и Харри, видя, что Руна снова готовится завизжать, предупредительно поднял руки вверх.

– Хорошо-хорошо. Тогда куда? Патпонг нам по пути.

– Что, Патпонг? – И она закатила глаза. – Вы действительно старый. Туда ходят только распутные старикашки да туристы. Нет, поехали на Сиам-сквер.

И она обменялась с таксистом парой слов, как показалось Харри, на безупречном тайском.

 

– У вас есть подружка? – спросила она. Теперь перед ней на столике стояло пиво, которое она затребовала, угрожая новой сценой.

Они сидели в большом баре на открытом воздухе, на самом верху широкой внушительной лестницы, на ступеньках которой расселись молодые люди, студенты, как предположил Харри, глазевшие на проплывающий мимо транспорт и друг на друга. Руна бросила подозрительный взгляд на апельсиновый сок, заказанный Харри, но, видимо, у нее в семье воздержание от алкоголя было делом обычным. А может, как раз наоборот. Харри смутно предполагал, что в семействе Мольнесов соблюдались далеко не все правила партийной морали.

– Нет, – ответил ей Харри и добавил: – Какого черта меня всегда спрашивают об этом?

– Даже так? – Она радостно подпрыгнула на стуле. – И наверняка об этом спрашивают в основном девушки?

Он усмехнулся.

– Может, вы намерены меня смутить? Расскажите-ка лучше о ваших бойфрендах.

– О котором именно? – Ее левая рука лежала на коленях, а правой она поднимала кружку с пивом. На губах ее заиграла улыбка, она запрокинула голову, продолжая смотреть ему прямо в глаза. – Я не девственница, если ты это имеешь в виду.

Харри чуть не выплюнул апельсиновый сок на столик.

– А с какой стати мне ею быть? – спросила она, поднеся кружку к губам.

Да уж, с какой стати, подумал Харри, глядя, как дрогнуло ее горло, когда она глотнула пива. И вспомнил слова Йенса Брекке про кадык, который хирурги, как правило, убрать не могут.

– Ты шокирован? – сказала она вдруг серьезным тоном, поставив кружку на стол.

– С какой стати? – Слова его прозвучали как эхо, и он поспешил добавить: – Я и сам дебютировал примерно в твоем возрасте.

– Да, но не в тринадцать лет, – возразила она.

Харри вдохнул, задумался, а потом медленно выпустил воздух через зубы. Эту тему надо немедленно прощупать.

– Вот как? А сколько же было ему?

– А это секрет. – Лицо ее приняло прежнее задиристое выражение. – Расскажи лучше, почему у тебя нет подружки.

В какой-то миг ему захотелось рассказать все как есть, чтобы посмотреть, как он сам выдержит шоковую терапию. Рассказать, что обе женщины, которых он действительно любил, погибли. Одна от собственной руки, другая – от руки убийцы.

– Это долгая история, – произнес он наконец. – Я потерял их.

– Их? Так их было несколько? Может, именно поэтому так и случилось, раз ты разрывался между ними?

Харри слышал в ее смехе ребяческий задор. И не смог заставить себя спросить, что за отношения у нее с Йенсом Брекке.

– Да нет, – ответил он. – Наверное, я просто за ними не усмотрел.

– У тебя серьезный вид.

– Сожалею.

Оба умолкли. Она теребила этикетку на пивной бутылке. Поглядывала на Харри. Словно раздумывала, сделать ли ей следующий шаг. Этикетка оторвалась.

– Пойдем, – наконец сказала она, – я покажу тебе кое-что.

Они спустились вниз по лестнице, пробираясь между студентами, прошли по тротуару и поднялись на узкий пешеходный мост, переброшенный через широкий проспект. Посреди моста они остановились.

– Посмотри, – сказала она ему. – Разве не красиво!

Он взглянул на машины, летящие им навстречу и прочь. Проспект тянулся, сколько хватало глаз, и огни машин, мотоциклов и туктуков сливались вдали в сплошную желтую полосу, похожую на поток лавы.

– Напоминает извивающуюся змею со светящимся узором на спине, тебе не кажется? – Она перегнулась через перила. – Знаешь, что странно? Я знаю, в этом городе найдутся люди, готовые с радостью убить за те жалкие деньги, которые лежат сейчас у меня в кошельке. И вместе с тем мне никогда не бывает здесь страшно. В Норвегии мы по выходным всегда ездили в горы, на дачу, и я с закрытыми глазами могу ходить по этой самой даче и всем окрестным тропинкам с закрытыми глазами. А на каникулы мы отправлялись в Эрсту, где все знали друг друга, и местная газета сообщала о мелкой краже в магазине как о сенсации. И все же именно здесь, а не там я чувствую себя надежнее всего. Здесь, где повсюду люди и я никого из них не знаю. Разве это не странно?

Харри не знал, что ей ответить.

– Если у меня был бы выбор, я хотела бы жить здесь всю оставшуюся жизнь. И тогда я приходила бы на этот мост, хотя бы раз в неделю, и просто стояла бы на нем и смотрела вниз.

– Смотрела бы на дорожное движение?

– Да. Я люблю дорожное движение.

Внезапно она повернулась к нему. Глаза ее заблестели.

– А ты не любишь?

Харри покачал головой. Она снова отвернулась, глядя на автотрассу.

– Жаль. Угадай, сколько сейчас машин едет по дорогам Бангкока? Три миллиона. Ежедневно прибавляется тысяча машин. Автомобилист в Бангкоке каждый день проводит в своей машине в среднем два-три часа. Ты что-нибудь слышал о «Комфорте-100»? Их можно купить на бензоколонках, это такие пакетики, куда можно помочиться, если застрял в пробке. Как ты думаешь, у эскимосов есть слово для обозначения автомобильной пробки? Или у маори?

Харри пожал плечами.

– Подумать только, сколько они упустили, – сказала она. – Те, кто живет в местах, где немноголюдно. Подними руки…

Она схватила его руку и подняла вверх:

– Ты чувствуешь? Чувствуешь вибрацию? Это энергия людей, что нас окружают. Она наполняет воздух. Когда ты будешь умирать и решишь, что ничто тебе больше не поможет, просто выйди на улицу, вытяни руки и впусти эту энергию в себя, И ты обретешь вечную жизнь. Правда!

Глаза ее сияли, лицо оживилось, и она прижала руку Харри к своей щеке.

– Я чувствую, что ты будешь жить долго. Необычайно долго. Гораздо дольше меня.

– Не говори так, – попросил ее Харри. Ее кожа пылала под его ладонью. – Это к несчастью.

– Лучше уж несчастье, чем никакого счастья. Папа обычно так говорил.

Он убрал руку.

– Ты не хочешь вечной жизни? – прошептала она.

Он сморгнул, зная, что именно в этот миг его мозг навсегда запечатлел картинку: как они стоят на мосту, по обе стороны от них мчатся в машинах люди, а под ними сверкает диковинный морской змей. Именно так мозг фиксирует места, осознав, что возврата сюда уже не будет. С ним и раньше такое случалось: однажды ночью в бассейне Фрогнерпарка, и другой раз, тоже ночью, в Сиднее, когда на ветру развевалась рыжая грива, и в третий, холодным февральским днем в аэропорту Форнебю, где посреди фотовспышек газетчиков его ждала Сестрёныш. Он знал: что бы ни случилось, эти образы останутся с ним навсегда и никогда не поблекнут, напротив, с годами они будут все ярче и неизгладимее.

В этот момент он почувствовал на своем лице каплю. Потом еще и еще. Он удивленно поднял глаза к небу.

– Мне говорили, что дожди здесь начинаются не раньше мая, – сказал он.

– Это манговый ливень, – объяснила ему Руна, подставив лицо под капли. – Иногда такое бывает. Это значит, что созрели плоды манго. Сейчас польет как из ведра. Идем…