Демографические различия и исторические перемены
Существуют данные по США, полученные в результате проведенного в общенациональном масштабе выборочного измерения всех трех мотивов [J. Veroff et al., 1960; J. Veroff, S. C. Feld, 1970]; частично мы их уже затрагивали при рассмотрении ключевых категорий анализа Вероффа. Мак-Клелланд [D. С. McClelland, 1975] предпринял межнациональное сравнительное исследование, направленное на диагностику (на основе анализа хрестоматийных рассказов 1925 г. для 41 страны) «имперской костелляции мотивов» (высокий мотив власти в сочетании с низким мотивом аффилиации при высоком показателе задержки активности) и проверку гипотезы о ее корреляции с такой структурой национального бюджета в 50-е гг., когда ассигнования на оборону выше, а ассигнования на потребление ниже тех же ассигнований в странах с иной мотивационной констелляцией. Результаты подтвердили эту гипотезу.
Рис. 7.8. Динамика национальной констелляции мотивов (США) и вступление в войны в 1780 — 1970 гг. Заштрихованные участки обозначают периоды, когда тема власти в изучавшихся материалах была выражена ярче темы аффилиации [D. С. McClelland, 1975, р. 336] В своей работе Мак-Клелланд [D. С. McClelland, 1975] использовал также данные об историческом изменении национальных индексов мотивов (полученных на основе выборочного анализа литературных текстов за соответствующий период времени) для выяснения того, в какой мере распространение в стране «имперской констелляции мотивов» служит предвестником вступления в войну и, соответственно, мощных национальных движений протеста. Были проанализированы английская история 1500— 1800 гг. и американская история 1780—1970 гг. Рисунок 7.8 поясняет характер полученных взаимосвязей; на нем изображены изменения национальной констелляции мотивов в Соединенных Штатах (какой она запечатлена в текстах, имевших широкое распространение в тот или иной период времени,— сборниках рассказов для детей, романах и церковных песнопениях) в связи с войнами, в которых участвовали США с 1780 по 1970 г. Заштрихованные участки обозначают периоды с преобладанием «имперской констелляции мотивов», т. е. периоды, когда мотив власти превышал мотив аффилиации (величина мотива достижения роли не играет). Рисунок позволяет увидеть определенную временную последовательность, направление которой совпадало с ожидаемым. Если подобное объяснение постфактум мы сочтем достаточно строгим, чтобы отважиться на предсказание, то следует признать, что после 1970 г. в США сложились психологические предпосылки, заставляющие опасаться скорого вступления этой страны в новую войну.
Глава 8 Про- и антисоциальные мотивы:
Если власть и аффилиация представляют собой социальные мотивы, о которых уже имеется какое-то представление как о личностных диспозициях и для измерения которых разработаны специальные методики, то о побудителях двух других классов деятельностей, в одном случае просоциальных, в другом — антисоциальных, а именно помощи и агрессии, этого пока сказать нельзя. С ними эта работа только начинается. Говоря о «мотиве помощи» и «мотиве агрессии», мы тем самым несколько опережаем современное состояние исследований. Оказание помощи изучалось до сих пор почти исключительно в качестве ситуационно детерминированного поведения. Агрессия же со времен античности объяснялась то как врожденное квазибиологическое влечение, то как приобретенное поведение или естественная реакция на определенные особенности ситуации. Помощь Под оказанием помощи, альтруистическим, или просоциальным, поведением могут пониматься любые направленные на благополучие других людей действия. Действия эти весьма многообразны. Диапазон их простирается от мимолетной любезности (вроде передачи солонки) через благотворительную деятельность до помощи человеку, оказавшемуся в опасности, попавшему в трудное или бедственное положение, вплоть до спасения его ценой собственной жизни. Соответственно могут быть измерены затраты помогающего своему ближнему: внимания, времени, труда, денежные расходы, отодвигание на задний план своих желаний и планов, самопожертвование. Мюррей [Н.A.Murray,1938] в своем перечне мотивов ввел для деятельности помощи особый базовый мотив, назвав его заботливостью (need nurturance). Отличительные признаки соотвествующих ему действий он описывает следующим образом: «Выказывать сочувствие и удовлетворять потребности беспомощного Д (другого) — ребенка или любого Д, который слаб, покалечен, устал, неопытен, немощен, унижен, одинок, отвержен, болен, который потерпел поражение или испытывает душевное смятение. Помогать Д в опасности. Кормить, опекать, поддерживать, утешать, защищать, успокаивать, заботиться, исцелять» [ibid., p. 184]. Однако то, что в конечном счете идет на пользу другому и поэтому на первый взгляд представляется деятельностью помощи, может тем не менее определяться совершенно различными движущими силами. В отдельных случаях возникают сомнения в том, насколько оказывающий помощь руководствуется в первую очередь заботой о благе объекта его помощи, т. е. насколько им движут альтруистические побуждения. Макоули и Берковиц определяют альтруизм как «поведение, осуществляемое ради блага другого человека без ожидания какой-либо внешней награды» [J.R.Macaulay, I.Berkowitz, 1970, р. З]. Как и в случае достижения, аффилиации и власти для отграничения помощи от других типов деятельности недостаточно одного лишь бихевиористского описания поведения. В ее определении должны указываться цель действия, собственные намерения, короче говоря, «мотивация» субъекта, а также его восприятие и объяснение положения человека, нуждающегося в помощи. Решающим отличием мотивированной помощью деятельности является то, что она в меньшей степени ведет к собственному благополучию, чем к благополучию другого человека, т. е. ее большая полезность для другого, чем для самого субъекта. Поэтому внешне одинаковые акты помощи могут быть в одном случае альтруистическими, в другом же, напротив, побуждаться мотивом власти и совершаться в надежде поставить другого человека в зависимость и на будущее подчинить его себе. Решающий для выделения деятельности помощи критерий «чужой пользы» едва ли можно сформулировать более выразительно, чем это сделано в притче о сострадательном самаритянине:
«...Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставивши его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и ловит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самаритянин же, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подошед, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе» [Ев. от Луки, 10, 30—35]. Акт помощи сострадательного самаритянина потому так примечателен, что был осуществлен при отсутствии социального давления и даже не на глазах у способного его оценить зрителя, потому также, что самаритянину не были предписаны столь жесткие моральные нормы, как священнику и левиту, и потому еще, что самаритянин взял на себя труд и затраты, связанные с оказанием помощи, не имея никаких видов на вознаграждение. Однако как бы сильно акты помощи, требующие высоких и наивысших затрат, ни привлекали общественное внимание и как бы ярко они ни описывались в литературных произведениях в качестве образцов поведения, как бы ни были распространены более повседневные действия помощи, психология мотивации до начала 60-х гг. не уделяла им никакого внимания (если не считать включения мотива заботливости в перечень потребностей Мюррея). В предложенном Мак-Дауголлом в начале нашего века перечне инстинктов [ W.McDougall, 1908] просоциальные мотивы представлены лишь родительским инстинктом, ограничивающимся заботой о питании и безопасности собственного потомства. (Правда, среди чувств Мак-Дауголл упоминает своеобразное «примитивное пассивное сочувствие», которое, как мы увидим ниже, играет центральную роль в современных попытках психологии мотивации объяснить действия помощи.) Вопрос о том, не могло ли в ходе истории вида приобрести отчасти инстинктивную основу альтруистическое поведение, направленное не только на благо своего потомства, но и на благо других представителей своего вида, последнее время активно дискутируется. Однако каких-либо убедительных выводов пока не получено [см.: D. Т. Campbell, 1972].
|