Глава 30. Несмотря на то, что кажется, будто мы отсутствовали месяцами, мы возвращаемся в наш дом на холме спустя пять дней после того

Несмотря на то, что кажется, будто мы отсутствовали месяцами, мы возвращаемся в наш дом на холме спустя пять дней после того, как покинули его. Никто из школы нас не потерял: все ещё были на каникулах в честь Дня благодарения. Ничего не изменилось, за исключением... меня: никогда ещё мир не блистал столькими красками. Я проверяю своё водительское удостоверение, чтобы убедиться, что всё реально.

Я пишу Шону, пока мама проезжает через ворота:

МЫ ВЕРНУЛИСЬ.

Он отвечает:

КОГДА Я СМОГУ УВИДЕТЬ ТЕБЯ?

Улыбаясь, я бросаю взгляд в зеркало на маму, её лицо более чем красноречиво.

ОНА ХОЧЕТ ПОГОВОРИТЬ С НАМИ. НЕ УВЕРЕНА, КАК ЭТО ПРОЙДЁТ. Я ПОЗВОНЮ ТЕБЕ ПОСЛЕ.

Шон пишет:

УДАЧИ.

— Закиньте свои вещи в комнаты и подходите в гостиную, — говорит мама, когда мы все внутри. — Я думаю, это время для хорошего, длинного разговора.

Элла, Бетси и я делаем, как она сказала. Вверх по ступенькам, моя комната выглядит слишком скучно, слишком успокаивающе. Я мечтаю о том, чтобы пойти в магазин и купить как можно больше плакатов и постеров, но вместо этого я предвкушаю нагоняй. Я пересекаю лестницу, морально подготавливая себя к проблемам. Но когда я захожу в гостиную, там, на кофейном столике, стоит пинта мороженого — даже не на подносе, и миски с ложками уложены рядом.

— Я подумала, что немного мороженого может сделать вещи более простыми, — говорит мама, тепло улыбаясь. Я думаю обо всём, что она сделала, и не могу улыбнуться в ответ.

Но я соглашаюсь на мороженое.

— Во-первых, я хочу сказать, как я сожалею обо всем, что случилось на этих выходных, — говорит мама, убирая волосы с глаз.

— Что произошло? — спрашивает Элла. — Я всё ещё... Я действительно не понимаю, почему эта женщина сделала то, что сделала.

Мама вздыхает.

— Команда Мэгги Кендалл пыталась сделать то же, что и мы: они пытались клонировать людей. У них не особо получалось, по крайней мере, мне так кажется.

— Что это означает? — спрашивает Бетси.

— Я вернусь к этому через минуту. В любом случае, она играет грязно, заманивает лаборантов в своё пространство и пытается заставить их выдать секреты. Они пытались нанять меня, и я всегда буду сожалеть, что пошла на собеседование. Некоторое время я считала, что Мэгги была той, кто зависит от доктора Йововича. Она самая большая причина того, что я жила все эти годы, постоянно оглядываясь назад.

Я протягиваю руку и достаю подушку из-под себя, затем отбрасываю её в сторону. Я хочу спросить, почему Мэгги так внезапно оказалась здесь, но не хочу разговаривать с мамой. Честно говоря, я не уверена, что доверяю тому, что она говорит.

Как будто прочитав мои мысли, Элла спрашивает:

— Как Мэгги нашла нас?

Мама быстро отводит взгляд, затем смотрит на Эллу. После этого её взгляд перемещается на меня.

— Лиззи, это не твоя вина, — говорит она так, что дает мне понять, что это именно моя вина. — Но она нашла нас через Твиннер... когда ты загрузила своё фото, и нашлось совпадение. — Она смотрит на Бетси, когда говорит следующую часть. — Я сказала ранее, что я думала, что Мэгги не была успешной в клонировании людей. Я была не права. Её команда наблюдала за Петрой.

— О боже, она Оригинал? — взволнованно говорит Бетси.

— Нет, нет, — говорит мама, поднимая ладони. — Мэгги говорит, что когда доктор Йовович и я заявили, что провалились в клонировании, клиенты пошли к её команде. Им, вероятно, единожды улыбнулась удача, но ДНК не было правильным. Видимо, у неё что-то вроде прогерии, но не столь же серьёзно.

— Что-что? — спрашивает Бетси озадачено.

— Это когда ты стареешь слишком быстро, — говорит Элла.

— Хорошо, — говорит мама Эл, как будто мы в классе, а не разговариваем о четырех человеческих клонах. — Всё верно. Это ускоренное старение, и обычно дети с таким ДНК доживают максимум до двадцати лет, не больше. Но в данном случае, это мутация этого заболевания, которая прогрессирует намного медленнее. Но, всё равно... — Конец предложения повисает в воздухе.

— Петра умрет? — спрашивает Бетси.

Сначала мама не отвечает, затем:

— Мне жаль, но это так, в тридцать или сорок. Я знаю, вы связывались с ней. Я знаю...

— Чего ты не знаешь? — бормочу я себе под нос. Это просто вылетает из моего рта, я не собиралась этого говорить.

— Не многого, — говорит мама. Она звучит скорее устало, чем горделиво. Я смотрю вниз, на свою тарелку с мороженым: коричнево-зеленый жидкий беспорядок.

— Как Петра оказалась в Орегоне? — спрашивает Бет.

— Возможно, клиенты не хотели рисковать тем, что их другой ребенок умрет, так что они отдали её на усыновление.

— Это... — говорит Бетси, но закончить не в силах.

— Да. — Мама ёрзает на своём стуле.

— Так где же Мэгги? — спрашивает Элла. — Что останавливает её от того, чтобы вернуться сюда и попробовать снова?

— Шантаж, — решительно говорит мама. — У меня есть маленький диктофон в машине, который я включила, когда пришла в тот день домой. Вы можете вспомнить, что Мэгги выступала на телевидении, после того, как доктор Йовович отправился в тюрьму. Её цитировали в новостях, говоря, что клонирование людей является неэтичным, и те, кто делает это тайно, заслуживают наказание. Мало кто знает, что она одна из этих людей.

Мама задерживает дыхание, я понимаю, что делаю то же самое.

— В любом случае, я записала её слова о том, что она клонировала Петру. — Она делает паузу. — В то утро, когда вы сбежали, я пошла к ней и дала послушать запись. Я сказала ей никогда не приближаться к нам, иначе она отправится в тюрьму, так же как доктор Йовович.

Мама прерывается, возможно, в надежде, что одна из нас спросит о её судьбе: а если Мэгги сделает то же самое с мамой. Мы молчим, мама сама заполняет пробелы.

— Если она попробует применить это ко мне, у неё ничего не получится. У меня тройня — каждая со своим собственным паспортом и карточкой социального страхования.

Внезапно, водительские права в моём кошельке кажутся не такими блестящими, ведь выглядит так, что это была не моя идея, а мамина.

— Ты не могла знать, что мы собираемся попросить Мейсона помочь нам, когда говорила это Мэгги, — говорит Бетси. Она выглядит озадаченной.

— Я и не знала. В тот момент я не думала о себе. Я думала о вас.

Не могу ничего поделать с собой: я закатываю глаза. Она видит это, но ничего не говорит. В этот момент я не уверена, что она могла сказать.

— Погоди минутку, — говорит Элла, осознавая кое-что. — Если у тебя был диктофон, почему ты не закончила всё сразу после того, как она сказала, что клонировала Петру? Почему ты пошла с ней? Почему ты позволила нам идти с ней?

Мама краснеет.

— Это был не лучший выбор, который я когда-либо делала.

Я насупилась.

— Что ты имеешь в виду? Выбор?

— Я оценила ситуацию и не почувствовала, чтобы кто-нибудь из нас находился в смертельной опасности, так что... — Мама перестает говорить, натыкаясь на мой взгляд. Внезапно я понимаю, почему она позволяла нам паниковать, позволила двум из нас думать, что мы похищены, и чтобы одна из нас исколесила всю страну в зимнюю стужу.

— Она хотела увидеть лабораторию Мэгги, — говорю я с отвращением. — Она хотела увидеть её исследования.

То, как мама поджимает губы, говорит мне о двух вещах. Во-первых, я права. А во-вторых, неважно, что она говорит, наука всегда на первом месте.

— Я закончила этот разговор, — говорю я, вставая и покидая гостиную. Через плечо, не смотря назад, я говорю снова. — Я закончила.

Ещё долгое время никто не поднимался по ступенькам. Я позвонила Шону и всё ему рассказала; мы разговаривали всего несколько минут, но затем он сказал, что ему необходимо идти, так как его мама вводит Качественное Семейное Время из-за того, что он пропустил все праздничные выходные.

— Я мог бы отделаться от этого, если ты хочешь приехать. Или я мог бы приехать? Я имею в виду, сейчас, когда твоя мама знает о нас...

— Она всегда знала о нас, — говоря это, я чувствую себя немного больной. — Я не думаю, что могу уйти прямо сейчас. Они всё ещё разговаривают внизу; я хочу информации от Эллы и Бетси.

— Но ты не хочешь спуститься и послушать сама?

— Я не могу. Не хочу находиться рядом с ней.

— Я понял. Ты уверена, что хочешь оставить меня на растерзание моей маме. Мы можем говорить по телефону весь день.

— Спасибо, но тебе надо провести некоторое время с мамой. Тебе повезло иметь такую маму. И я в порядке. — Я вздыхаю, оглядываясь вокруг. — Думаю, я собираюсь переделать мою комнату.

Позже, когда кровать стоит у противоположной стены, а я приклеиваю свои фотографии в вихревом стиле фанк над её изголовьем, раздается мягкий стук в дверь. Заглядывает Элла: Бетси через неё пробирается в комнату.

— Это реально круто, — говорит Бет, показывая на фотографии, прежде чем плюхнуться рядом со мной.

— Мама ушла, — говорит Элла, присоединяясь к нам. Я не спрашиваю, куда она ушла.

— Так что? — спрашиваю я, глядя в потолок. — Что ещё она сказала?

— Она много извинялась, — говорит Элла. Я трясу головой. Конечно, она извинялась.

— Она рассказала нам о своем исследовании... в основном то же самое, что она сказала в Колорадо, но с некоторыми чрезвычайно скучными моментами, понятными только ей и одному из сидящих здесь, — говорит Бетси, указывая большим пальцем на Эллу.

— Но более важно то, что мы говорили о том, как теперь все будет, — говорит Элла, переводя взгляд с Бетси на меня.

— Расскажите мне, — нервно говорю я. — Мне не терпится услышать, что за схему на этот раз придумала мама.

— Это не схема, на самом деле. Она позволяет нам выбрать, где мы пойдём в школу.

— Что? — спрашиваю я, удивленно.

Элла кивает.

— Она сказала, что мы собираемся вернуться к жизни в качестве тройняшек.

Это то, что как я знала, вернется — это то, что помогла осуществить голубая полоса в моих волосах, но это не ощущается как великая победа. Скорее как акт филантропии, как что-то, что тебя заставили сделать.

Мы заставили её.

— Только одна из нас может вернуться в Вудбери и мы все знаем, кто это будет, — говорит Бетси, улыбаясь. Я думаю о школе с Шоном и не могу не улыбнуться в ответ. — Мама сказала, что Эл и я можем выбрать разные школы, и она попросит Мейсона сделать всё возможное для того, чтобы нас взяли в середине года.

— Это великолепно, — говорю я, не в состоянии заставить свой голос звучать под стать сказанному.

— Что случилось? — спрашивает Бетси, наклоняя голову набок. — Это хорошие новости.

— Разве вы не видите, что мама просто пытается подкупить нас обещанием, что всё теперь будет хорошо? — спрашиваю я, раздраженная тем, что они такие наивные.

— Конечно мы понимаем это, — говорит Элла, серьёзно глядя на меня. — Это не более чем способ увидеть истинное лицо мамы. Но, эй, если её чувство вины о нашей испорченной жизни даст мне возможность сидеть в классе частной школы вдали от Дэвида Ченслера, я только «за».

— Я смотрю на это как на билет в совершенно новый опыт, — всерьёз говорит Бетси. — Я хочу старые здания и даже старых профессоров и... осень. Я хочу переехать в Новую Англию.

Элла резко вдыхает, я поворачиваю голову в направлении Бетси.

Бет улыбается, она выглядит так мило с её яркими красными волосами.

— Вы убьёте меня, если я попрошусь пойти в школу-интернат?

 

Поздно ночью я блуждаю по кухне в поисках воды. Мама сидит за столом, когда я включаю свет. Я громко ахаю.

— Ты напугала меня! — говорю я.

Она тихонько смеется.

— Извини. Я не могла уснуть. Просто размышляю.

Я не спрашиваю о чём.

Я подхожу к шкафчику и беру стакан, наливаю в него воды и выпиваю. Я кладу стакан в посудомоечную машину и поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Лиззи, присядь на секунду.

Я не хочу этого, но делаю.

— Мне жаль, что я врала вам, — говорит она. Это обезоруживает меня.

— Это ненормально, — спокойно говорю я. — Я не могу простить тебя. Мама, я знаю, что ты пыталась сделать всё правильно. Я признательна тебе за то, что ты позволила Мейсону дать нам наши личности, и за то, что мы можем выбрать себе школы. Но...

— Тебе необходимо время. Я понимаю.

— Я не уверена, что время может это исправить. Я просто... — Я смотрю ей прямо в глаза. — Я больше не могу тебе доверять.

Она вздрагивает, совсем немного, но этого достаточно.

— У тебя есть на это полное право, — печально говорит она. — Но я собираюсь и дальше пытаться делать всё возможное для вас. А тем временем, не могли бы мы устроить перемирие? — Её голос ломается и она кашляет. — Можем мы быть немного более открытыми друг с другом?

— Я согласна.

— Ладно. Это только начало. — Она встает из-за стола и делает шаг по направлению к двери, но перед этим она слегка поглаживает мои волосы. Я хочу вырваться, но не могу; как бы много вещей, сделанных ею, я ни ненавидела, это не относится к любви.

— Волосы, — говорит она. — Мне нравится.

Я поворачиваюсь на стуле и смотрю на неё; в её глазах стоят слёзы, но она просто смахивает их прочь.

— Тебе идет голубой.

После того как она ушла, когда я иду по прихожей и вижу себя мельком, я ощущаю комфорт, зная, что она была в чём-то права. И, как она и сказала, это только начало.