Учебной и научной литературы 11 страница

Можно выделить два вида полемичности: 1) имплицит­ную (или скрытую, внутреннюю) и 2) эксплицитную (или открытую, внешнюю). Первый вид полемичности проявляется прак­тически во всех речах, поскольку оратору приходится убеждать аудиторию в своей правоте, не называя возможных несогласных слушателей или оппонентов, которые могут быть в данной аудито­рии или вне ее.

Эксплицитная полемичность связана с открытой защитой сво­их взглядов и опровержением оппонентов. Об ирреальном оппоненте можно говорить тогда, когда оратор, стремясь высказать свои взгляды, опровергает существующие, борется с воображаемым про­тивником. О реальном — если оппонент персонифицирован, назван, от его имени формулируются смыслы, подлежащие опровержению.

Поскольку эксплицитная полемичность направлена на опреде­ленное, реальное лицо, может возникнуть полемика между оратором и этим лицом, если последнее публично выступает в защиту своих взглядов. Полемика — это двустороннее (многостороннее) публичное общение ораторов, свободный обмен мнениями, спор в процессе обсуждения какого-либо вопроса на собрании, конфе­ренции и т. п., а также в печати в целях наилучшего решения рассматриваемых проблем.

Полемическая форма речи предполагает тщательный анализ исходного фактического материала, статистических данных, науч­ных проблем, мнений различных людей и т. д., основанную на этом строгую аргументацию, а также эмоциональное воздействие на слу­шателя, необходимые в процессе убеждения.

Приведем в качестве примера такого анализа фрагмент речи в защиту Л. М. Гулак-Артемовской (обвинение в подлоге векселей): «Если бы меня спросили, какого я мнения об этом человеке, я сказал бы, что держусь правила судить человека по развитию его социаль­ных инстинктов, которых, судя по отзывам братьев и Полевого, Пас­тухов вовсе не обнаруживал. Да и доказана ли сама игра в дурачки?

Прокурор говорит в своей речи: «Мы вам их докажем, — у нас есть книги и цифры». Защита в первый раз видит прокурора, кото­рый грозит обвинением, а не предъявляет его; но она не боится угроз и пойдет навстречу обвинению<...>.

Прокурор говорит, что подписи на векселях не сходны с под­линными подписями Пастухова, следовательно, векселя подложны. Как юрист, я должен сказать, что это «следовательно» несколько преждевременно» [30, 303—305].

Ораторы пользуются всеми возможными средствами из бога­того полемического арсенала: намеки, ирония, сарказм, многозна­чительные умолчания, категоричность оценочных суждений, анти­теза, сравнения, ремарки, рельефность, «картинность» речи, по­словицы, поговорки и другие классические ораторские приемы, свя­занные с речевым контрпланом. Убедительность полемического выступления во многом зависит от тех аргументов, с помощью ко­торых обосновывается истинность основной идеи, а также от степе­ни использования в качестве доказательства фактов и положений, не требующих обоснования, сделанных ранее обобщений, точных цитат и высказываний.

Благодаря полемичности усиливается аналитическая сторона речи, ее информативная значимость и проявляется комментатор­ская позиция оратора. Полемический характер выступления свя­зан с рядом обстоятельств: в аудиторий всегда находятся люди, которые имеют противоположную точку зрения или скептически относятся к идеям автора, и этих людей следует убедить; истины, выраженные в такой форме, легче усваиваются аудиторией, акти­визируют у слушателей мыслительные процессы; данная форма позволяет сопоставить и оценить различные теории и тем самым проверить подлинность суждения.

Остановимся на кратком анализе диспута А. В. Луначарского с митрополитом А. И. Введенским 21 сентября 1925 года [22, 290 — 319]. Доклад А. В. Луначарского — первый и основной, что во многом определило его структуру. Она подчинена доказательству главного тезиса: «В этом моем недлинном предварительном докладе я хочу остановиться на одной центральной идее<...> существует ли только один опытный мир, в котором мы живем<...>, или же рядом с ним существует еще какой-то сверхчувственный, незримый мир, кото­рый мы должны принимать в расчет<...>» (с. 290). Данный тезис до­казывается на всем протяжении речи, в которой в основном прояв­ляется имплицитная полемичность, поскольку оратор доказывает свою точку зрения, лишь предполагая точку зрения оппонента и обраща­ясь к нему в выступлении всего три раза: в первом случае он выра­жает уверенность, в двух следующих делает предположение.

(1) «В нормальном опыте нормального человека решительно ничто не говорит за существование помимо реального мира еще какого-то второго — «того света»<...> Между тем, и оппонент мой, конечно, не будет этого отрицать, грань эта беспрестанно проводит­ся, и в этом-то и заключается особенность всякого рода мистичес­ких или идеалистических представлений» (с. 290).

(2) «Мой оппонент в своей речи почти наверное будет говорить весьма высокие слова о том, какая прекрасная вещь бессмертие, вечность, полет к богу, стремление к абсолютизму<...>» (с. 298).

(3) «Мой оппонент, может быть, будет также ссылаться на много­численных ученых людей, которым ученость не мешает надеяться на господа бога и на пути его, но такое возражение я заранее отво­жу и заявляю, что ученые не всегда являются законченными уче­ными» (с. 298).

В первом случае (1) можно говорить о приеме полеми­ческой уверенности, во втором и третьем (2, 3) — о приеме полемической предположительности (прогнозирование тезисов оппонента).

В ответном слове А. И. Введенского больше, чем в речи А. В. Луначарского, проявляется эксплицитная полемичность, поскольку оратор не только излагает свою точку зрения (что сделал в своей речи А. В. Луначарский), но и защищает свои позиции, о чем свиде­тельствует уже начало речи: «Маленькая техническая справка. Я получил ряд записок вчера и сегодня относительно того, почему я не возразил на то, что вчера в заключительном слове сказал Ана­толий Васильевич. Дело в том, что настоящий диспут, насколько мне известно, устраиваемый Ленинградским Политпросветом, от которого я и получил приглашение здесь выступить, — этот диспут сорганизован как доклад Анатолия Васильевича Луначарского, оп­понентом, которого и являюсь, и, как оппонент, я не имею слова после слова (заключительного. — Я. К.) докладчика. Вот почему я не возражал Анатолию Васильевичу вчера. Это не значило, конеч­но, что мне нечего было возразить ему вчера, но это, мне кажется, несмотря на многочисленные просьбы, обращенные ко мне, не обя­зывает меня сегодня возвращаться к вчерашнему дню<...> Я не возвращаюсь к вчерашнему дню — пусть никто не рассердится, — потому что вчера я ведь не получил и достаточного материала для возражения» (с. 299).

В этой речи в полной мере проявляются черты полемичности: «я» полемическое (проявление эгоцентризма), опровержение тези­сов оппонента путем логических доказательств, оперирование фак­тами, ссылки на исследования, парирования, аналогии, повторы, сравнения, подчеркивание этических форм полемики (например, обращение к оппоненту «уважаемый»; «уважаемый Анатолий Ва­сильевич») и т. д.

Приведем несколько примеров.

1. Парирование, позволяющее отметить неэтичное поведение оппонента: «Анатолию Васильевичу захотелось в шутливом тоне дать мне несколько сравнений — от апостола Петра, ниже которого я оказался, до верблюда, с которым я вполне был адекватизирован. Но, граждане, мне представляется, что такая зоологическая остро­та так же мало меня задевает, как украшает того, кто ее употреб­ляет (Аплодисменты). Вот почему я считаю, что вчерашнее заклю­чительное слово Анатолия Васильевича, это возражение<...> обя­зывает меня к серьезному же, насколько могу, — я ведь человек пропащий, ношу рясу, — ответу» (с. 299—300). Здесь же можно отметить и прием самоуничижения — намеренного унижения, принижения, умаления самого себя.

2. Приведение фактов, которые сознательно игнорирует оппо­нент в целях «чистоты» своих доказательств: «Наука, ученые при­знают бога. Факт этот представляется в высокой степени все же не­приятным для атеиста, потому что выдающиеся представители науки до сих пор открыто говорят о своем исповедовании бога. Ведь в наши дни Пастер сказал, что, работая в своей лаборатории, он молится, потому что по мере накопления его ученого опыта у него вера растет<...>. Тот же Планк, который был здесь, на празднике академии, в некоторых своих работах по физике совершенно определенно говорит, что современное развитие физики не только не должно устранить духовное миропонимание, а, наоборот, укрепить духовное миропони­мание. Эти факты остаются фактами — упрямыми и неприятными для атеиста, и, следовательно, их надо отвести — и делается привы­чный отвод: да ведь это ученые-то буржуазные» (с. 300—301).

3. Умаление фактологического анализа оппонента: «Граждане, происхождение религии значительно глубже, чем это иногда ка­жется атеисту. Мне представляется, что антирелигиозная пропа­ганда потому у нас, в Советском Союзе, так слаба (это не парадокс, я докажу), что антирелигиозник борется (я говорю о рядовом анти­религиознике и о рядовой антирелигиозной литературе) не с религией по ее существу, не с религией в ее глубине. Из моря религии берут воду черпалами, измеряют море религии лотами своей сооб­разительности. И выходит, что море мелкое, дно близко. На самом же деле океан религии беспределен, и до дна его атеист не достал, потому что его мерило, его черпало, его лот имеет слишком¹ корот­кую рукоятку» (с. 302).

В заключительном слове А. В. Луначарский, естественно, за­остряет, усиливает полемический тон, заканчивая речь таким рас­суждением: «Товарищи, я очень доволен тем, что дискуссия не за­канчивается сегодняшним нашим выступлением. Никогда никакая дискуссия, никакое возражение и контрвозражение не могут счи­таться окончательно убедительными. У каждого остается чувство, что противник возразил бы с трудом на новые пришедшие в голову слова, а кроме того, в памяти стирается живая аргументация, кото­рую вы слышите в течение вечера. Поэтому очень хорошо, что наша дискуссия будет напечатана, проверенная обоими спорящими, что те, кто действительно глубоко заинтересовался поставленными во­просами и считает, что эта дискуссия проливает на них свет, могут спокойно с карандашом в руках прочесть те и другие аргументы и что каждый из нас в дальнейшем — в тех книгах, которые мы будем готовить, — сможет остановиться на позициях, занятых про­тивником» (с. 318—319).

Полемичность присуща, таким образом, любому функциональ­но-смысловому типу речи, поскольку связана с убеждением.

§ 13. Структура ораторской речи

Целостность ораторской речи заключается в единстве ее темы — главной мысли выступления, основной проблемы, поставленной в нем, — и смысловых частей разной структуры и протяженности. Речь воздействует лишь в том случае, если имеются четкие смы­словые связи, которые отражают последовательность в изложении мысли. Путаное, непоследовательное высказывание не достигает цели, не вызывает у слушателей запланированной оратором реакции. В лучшем случае они остаются равнодушными, в худшем — не понимают, о чем идет речь.

Когда оратор начинает говорить, мы, слушатели, как бы сте­нографируем и комментируем его слова: начинает говорить... сооб­щает, о чем будет говорить... делает оговорку... переходит к основ­ной теме... делает отступление... повторяет... дискутирует... опровер­гает мнение ученого... не соглашается... подчеркивает... повторяет... добавляет... перечисляет... отвечает на вопросы... делает выводы. Этот комментарий строго отражает связь оратора с аудиторией, а преж­де всего, последовательность расположения материала, компози­цию речи.

Что же такое композиция речи? Это закономерное, мотиви­рованное содержанием и замыслом расположение всех частей выступления и целесообразное их соотношение, система органи­зации материала.

В композиции можно выделить пять частей: зачин речи, вступ­ление, основная часть (содержание), заключение, концовка речи. Это, так сказать, классическая схема. Она может быть и свернутой, если отсутствует какая-либо из частей, кроме, разумеется, основ­ной (ведь без содержания нет и речи).

Вступление оратора должно захватывать слушателей с пер­вых же слов. Нередко это достигается искусным построением за­чина — самого начала речи. Чаще всего он содержит этикетные формулы, но не только. Следует иметь в виду, что, во-первых, осо­бенности зачина могут определяться как самой темой выступления, так и аудиторией; во-вторых, интересный зачин привлекает вни­мание аудитории; в-третьих, зачин может указывать, в каком ключе будет произнесена речь.

Насколько важен зачин в речи, могут нам подтвердить кон­спекты лекций по политической экономии Г. В. Плеханова. Он про­читал их в Берне в январе—феврале 1887 г. Зачин первой лекции написан Г. В. Плехановым полностью, в то время как содержание всех трех лекций изложено конспективно: «Многоуважаемые слу­шатели и слушательницы. Вы сделали мне лестное для меня пред­ложение читать Вам лекции по политической экономии. К сожале­нию, различные работы отнимали у меня до сих пор все время, так что лишь теперь, покончивши с ними, я смогу исполнить Ваше желание» [18, 174]. Для сравнения можно привести фрагмент конспек­та лекции Г. В. Плеханова, прочитанной 3 января 1887 года: «Номи­нальная и реальная заработная плата. Ее возможное движение. Пример из английской истории. Различие между номинальной за­работной платой и ценой труда в зависимости от продолжитель­ности рабочего дня или, иначе, от количества труда, воплощенного работником в продукте» [18, 177]. Эти фрагменты отличаются друг от друга степенью развернутости. Ясный, точный зачин создает четкое представление об отношении оратора к аудитории, направ­лении и теме выступления. Оратор даже делает комплимент ауди­тории, говоря о лестном предложении, о желании слушателей. Эта комплиментарность речи, конечно, располагает их к выступающе­му. Видный теоретик и практик ораторского искусства А. Ф. Кони полагал: чтобы выступление имело успех, следует завоевать и удер­жать внимание аудитории, первый, самый ответственный момент в речи — привлечь слушателей. Внимание всех вообще (ребенка, не­вежды, интеллигента и даже ученого), отмечал он, возбуждается простым, интересным, интригующим и близким к тому, что, навер­ное, переживал или испытывал каждый. Значит, первые слова ора­тора должны быть чрезвычайно просты, доступны, понятны и ин­тересны. Должны привлечь, зацепить внимание. Этих зацепляю­щих «крючков»-зачинов, по мнению А. Ф. Кони, может быть очень много. Что-нибудь из жизни, что-нибудь неожиданное, какой-ни­будь парадокс, какая-нибудь странность, как будто не идущая ни к месту, ни к делу, но на самом деле связанная со всей речью и т. п. Вот эти слова А. Ф. Кони свидетельствуют о важности начала речи.

Конечно, зачин должен быть функционально обусловлен и те­матически мотивирован. Если оратор, говоря о римском императо­ре Калигуле, начнет с того, что Калигула был сыном Германика и Агриппины, что он родился тогда-то, расскажет, как он воспиты­вался и где жил, то такое начало речи не вызовет никакой эмоцио­нальной реакции. В этих сведениях нет ничего необычного. Но из­лагать этот материал все равно придется. Однако это следует де­лать не сразу, а когда привлечено внимание слушателей, когда из рассеянного оно станет сосредоточенным. И вот А. Ф. Кони предла­гает такое начало: «В детстве я любил читать сказки. Из всех ска­зок на меня особенно сильно влияла одна (пауза) сказка о людоеде, пожирателе детей. Мне, маленькому, было крайне жалко тех ребят, которых великан-людоед резал, как поросят, огромным ножом и бросал в большой дымящийся котел. Я боялся этого людоеда и, когда темнело в комнате, думал, как бы не попасться к нему на обед. Когда же я вырос и кое-что узнал, то...» Далее следуют пере­ходные слова (очень важные) к Калигуле и затем речь по существу. «Скажут: причем тут людоед? А при том, что людоед в сказке и Калигула — в жизни — братья по жестокости» [14, 112].

Следующая часть композиции — вступление. Оно содержательно, насыщенно, психологически подготавливает слуша­телей к существу речи и вводит в процесс его восприятия. Вступле­ние содержит несколько аспектов: психологический — закрепле­ние контакта, внимания и интереса, которые были вызваны зачи­ном, создание необходимого настроя; содержательный — описание целевой установки речи, сообщение темы, перечисление и краткое описание проблем, рассматриваемых в основной части (аннотиро­вание); концептуальный — указание на специфику темы, опреде­ление ее актуальности и общественной значимости.

Ораторы уделяют большое внимание вступлению. Так, Г. В. Плеха­нов в конспектах лекций по политической экономии вступление пишет полностью, а не кратко. Например, в лекции I читаем: «Преж­де чем я перейду к изложению и выяснению экономических явлений и законов, я считаю необходимым, в кратком введении, рас­смотреть с Вами три следующих вопроса:

1) Что такое политическая экономия?

2) Какое место занимает она в ряду других общественных наук?

3) В какое отношение лица, изучающие эту науку, должны стать к выдвигаемым ею практическим задачам?» [18, 175].

Во вступлении к лекции для аспирантов Пушкинского дома 4 февраля 1933 года А. В. Луначарский прямо говорит о плане своего выступления: «Мою сегодняшнюю с вами беседу я строю таким образом: некоторые общие выводы методологии истории литерату­ры — с каких точек зрения мы ее изучаем, для каких целей и т. д.; затем в связи с этим некоторые общие абрисы того специального предмета, на котором мы остановились, то есть английской и гер­манской литератур» [19, 119].

Вступление помогает перейти к главной части, в которой из­лагается основной материал. Оратор пользуется здесь фактами, логическими доказательствами, аргументацией, различными тео­ретическими положениями, основными логическими формами ар­гументации, анализирует примеры, спорит с предполагаемыми оп­понентами и т. д. Это основная часть, и ее следует отрабатывать наиболее тщательно.

«Конец — всему делу венец» — гласит народная мудрость. И действительно, в заключении речи могут, во-первых, подводиться итоги всему сказанному, суммироваться, обобщаться те мысли, которые высказывались в основной части речи; во-вто­рых, кратко повторяться основные тезисы выступления или связы­ваться воедино его отдельные части, еще раз подчеркиваться глав­ная мысль выступления и важность для слушателей разобранной темы; в-третьих, могут намечаться пути развития идей, высказан­ных оратором; в-четвертых, на основе всей речи могут ставиться перед аудиторией какие-либо задачи; в-пятых, закрепляться и уси­ливаться впечатления, произведенные содержанием речи.

Что же касается концовки, то она может содержать этикетные формулы, формулы призыва, пожелания, сообщение о чем-либо, не имеющее непосредственного отношения к содержа­нию речи, и т. д. Нередко заключение и концовка тесно связаны между собой и составляют единое целое. Объемы заключения и концовки во многом зависят от темы, материала, времени, слуша­телей, вида и рода выступления и т. д. Вузовская лекция, митинго­вая речь, политическая речь, агитаторская речь заканчиваются по-разному. Например, вузовская лекция как жанр характеризуется господством интеллектуально-логических элементов, в речи же ми­тинговой большой удельный вес эмоциональных элементов. В пер­вом случае лектор делает логические выводы из сказанного, во вто­ром — обращается к слушателям с эмоциональным призывом. Это не значит, конечно, что данная схема пригодна для всех выступле­ний, поскольку характер конца речи зависит от ее цели: воздейст­вовать на сферу интеллектуального или эмоционального у слушателей. Следует помнить, что эти сферы перекрещиваются, что обу­словлено особенностями человеческого восприятия. Обработка ин­формации в человеческом мозгу в процессе мышления осуществля­ется как взаимодействие двух программ: интеллектуальной и эмо­циональной.

А. Ф. Кони, разбирая речь о жизненном пути Ломоносова, пи­сал: «Конец речи должен закруглить ее, то есть связать с началом. Например, в речи о Ломоносове можно сказать: «Итак, мы видели Ломоносова мальчиком, рыбаком и академиком. Где причина такой чудесной судьбы? Причина — только в жажде знаний, в богатыр­ском труде и умноженном таланте, отпущенном ему природой. Все это вознесло бедного сына рыбака и прославило его имя»[14, 114]. И еще: «Конец — разрешение всей речи (как в музыке последний аккорд — разрешение предыдущего; кто имеет музыкальное чутье, тот всегда может сказать, не зная пьесы, судя только по аккорду/ что пьеса кончилась); конец должен быть таким, чтобы слушатели почувствовали (не только в тоне лектора это обязательно), что дальше говорить нечего» [14, 114].

Композиция выступления — дело творческое и меньше всего поддается стандартизации. Однако, работая над композицией, сле­дует помнить, что ораторская речь должна обладать рядом несо­мненных достоинств, среди которых, с одной стороны, строгая пос­ледовательность изложения, связанность, соподчиненность, согла­сованность всех ее частей, с другой — индивидуальность и глубина мысли.

Все части ораторской речи переплетены и взаимосвязаны. Объ­единение всех частей речи в целях достижения ее целостности называется интеграцией. Необратимость речи определяет многое в ее построении. Ведь трудно удерживать в оперативной памяти все выступление целиком. Это и диктует принципиально иное его по­строение по сравнению с письменной речью. Связанность ораторской речи обеспечивается когезией, ретроспекцией и проспекцией.

Когезия — это особые виды сцепления, связи, обеспечиваю­щие последовательность и взаимозависимость отдельных частей ораторской речи, которые позволяют глубже проникнуть в ее содержание, понять и запомнить отдельные ее фрагменты, рас­положенные на некотором (и даже значительном) расстоянии друг от друга, но в той или иной степени связанные между собой. Этот тип связи может выражаться различными повторами, словами, обо­значающими временные, пространственные и причинно-следствен­ные отношения: таким образом, итак, во-первых, во-вторых, в-тре­тьих, следующий вопрос, в настоящее время, совершенно очевидно, посмотрим далее, перейдем к следующему. Связующую роль выпол­няют и такие слова и словосочетания: принимая во внимание, с од­ной стороны, с другой стороны, между тем, несмотря на это, как оказывается, по всей вероятности, как оказалось впоследствии.

Особый интерес представляет собой проявление разных видов сцепления в процессе взаимодействия оратора с аудиторией. Вот примеры из стенографического отчета о заседаниях IV Государст­венной думы (с 1912 г.). Специфика речей в Государственной думе заключалась в том, что они произносились «без бумажки», там за­прещалось пользоваться в дискуссиях записями, заранее написан­ной речью. Читать речь позволялось докладчику и содокладчику. Выступавшие в прениях могли обращаться к записям в двух слу­чаях: при цитировании и при использовании цифрового материала (цифры, естественно, трудно запомнить). Того, кто пользовался на­писанной речью в прениях, удаляли с трибуны. Стенограмма до­вольно точно передает атмосферу заседаний, стенографировались даже реплики из зала, отмечался шум зала и т. п.

Оратор, выступавший в Государственной думе, попадал в слож­ную обстановку: его поддерживали репликами из зала сторонники, ему возражали репликами противники, за поведением в зале и за направлением речи следил председатель, который мог прервать речь, разрешить ее продолжить или вообще лишить оратора слова. В этих сложных условиях оратор должен был реагировать на поведе­ние слушателей и председателя. Председателю возражать не пола­галось: он мог даже удалить с трибуны. В этой ситуации приобре­тало важное значение сцепление отдельных частей речи до и после ее перерыва, когда оратор вынужден был восстанавливать течение своей речи.

Ректроспекция — это форма речевого выражения, отсылаю­щая слушателей к предшествующей содержательной информа­ции. Оратор может ссылаться на информацию, которая имеется помимо его выступлений (таким образом происходит связь данной речи с общим информационным контекстом), отсылать слушателей к информации, которая содержится в предыдущих его выступле­ниях или в данном выступлении, но изложена ранее (так осущест­вляется связь речи с предыдущими речами).

Приведем в качестве примера выступление И. П. Павлова на «среде» от 5 декабря 1934 г.: «Мы будем продолжать сегодня пред­мет беседы прошлой среды, так как он не был закончен<...>.

Прежде всего я передам вам поподробнее то, о чем я говорил бегло в прошлый раз.

Эта глава с описанием гештальтистской психологии Вудворсом. Она так и называется: «Понимание обучения согласно геш­тальтистской психологии». Обучение, понимание обучения — это есть основная тема<...>.

Помните, как я в прошлый раз уже излагал, — они обратили внимание на то, что мы улавливаем в коре явления в целом, если есть намек на существование каких-нибудь перерывов, то мы их заполняем от себя<..>». [23, 505—509].

Ретроспекция может выражаться словами и словосочетания­ми различного типа: как мы знаем, как мы понимаем, как было сказано ранее, как я говорил об этом, это заставляет нас вспомнить, ранее мы уже говорили об этом, вспомним, вы слышали, вы видели, известно, мы имели случай сказать об этом, в прошлый раз я уже говорил об этом.

Пример из лекции Т. Н. Грановского: «Если обратимся назад, к древней истории, мы увидим, что она начинается на Востоке, в Азии, завершается на берегах Средиземного моря, около которого жили главные исторические народы древнего мира; Греция и Рим — вот два главных деятеля древней истории» [6, 5].

И, наконец, проспекция — это один из элементов речи, отно­сящих содержательную информацию к тому, о чем будет гово­риться в последующих частях выступления. Проспекция дает воз­можность слушателю яснее представить себе связь и взаимообу­словленность мыслей и идей, изложенных в речи. Вначале оратор может обещать слушателям дать некоторую информацию в данном выступлении, а также говорить и о своих будущих выступлениях или о выступлениях других ораторов. Это и будет проспекция. Вот как всемирно известный ученый, один из выдающихся теоретиков анархизма П. А. Кропоткин начал свою речь в Манчестере перед рабочими (1888 г.): «Друзья и товарищи! Взявши предметом нашей беседы справедливость и нравственность, я, конечно, не имел в виду прочесть вам нравственную проповедь. Моя цель — совершенно иная. Мне хотелось бы разобрать перед вами, как начинают понимать теперь происхождение нравственных понятий в человечестве, их истинные основы, их постепенный рост, и указать, что может содействовать их дальнейшему развитию» [16, 260—261].

Как мы уже говорили, важным на начальном этапе воздейст­вия является установление контакта со слушателями. Коммуника­тивный контакт дает возможность оказывать влияние на слушате­лей и помогает достичь необходимого эффекта. Ведь оратор имеет целью не только передать какое-либо содержание, но и побудить слушателей к некоторым решениям, воздействовать на их волю и чувства, убедить, призвать к определенным действиям.

Первым источником субъективности речи и ее контактности являются личные местоимения. Активным творцом речи становится «я», поскольку я выражаю свои эмоции, я побуждаю своих слушателей к каким-либо действиям, я задаю вопросы или отвечаю на них, я сообщаю что-либо. Местоимения первого и вто­рого лица можно охарактеризовать как коммуникативные. «Я» оз­начает отправителя речи, оратора и действительно только в его речи. «Вы» означает слушателей, к которым обращается оратор. «Мы» содержит ряд значений: собственно оратор (лекторское «мы»), оратор и слушатели, оратор и относящиеся к нему лица. В сочета­нии с предлогом «с» и творительным падежом других местоимений и существительных обозначает группу лиц во главе с оратором. Эффект речи зависит именно от того, как оратор выполняет одну из своих коммуникативных задач — преодолевает дистанцию меж­ду собой и слушателями. «Мы» чаще всего характеризуется как «мы совместное» в значении «я» и «вы». Оно и помогает создать и передать атмосферу взаимопонимания между оратором и аудито­рией. Например: Смотря через те же розовые очки, мы с вами можем потерять способность критически мыслить, склонить­ся к бессмысленному подражательству; Мы вступаем в век, в ко­тором образование, знания, профессиональные навыки будут иг­рать огромную роль в судьбе человека; Мы с вами должны понять огромную роль частного предпринимательства. «Мы совместное» создает эффект общения и личного контакта между оратором и аудиторией. С помощью такого приема оратор приглашает слуша­телей к совместному размышлению о каких-либо фактах, создаёт атмосферу непринужденного разговора.

В речи часто прибегают к использованию некоторых место­именных конкретизаторов, которые усиливают степень контактности: мы с вами, мы вместе, мы все, мы все слушатели, мы все вместе с вами, вместе с вами мы... Например: Мы все вместе (вместе с вами мы) должны подумать над той проблемой, о кото­рой сегодня у нас с вами пойдет речь; Мы с вами хорошо знаем, как легко совершить ошибку, мы постоянно допускаем какие-то промахи и терпеливо их исправляем (из речи). Благодаря этим приемам устанавливается доверительный разговор между орато­ром и аудиторией, объединяется позиция оратора и слушателей, возникает их своеобразный диалог.

Другим средством контакта являются глагольные ф о р-м ы. Глагольная форма объединяет оратора со слушателями и вы­ражает их совместное мнение. Например: Но вернемся к этой за­мечательной работе и посмотрим, что и как. Скажем прямо, эта работа и поставленные в ней проблемы имеют дискуссион­ный характер. Как видно из этого примера, глаголы в речи обозна­чают совместное действие, оратор как бы привлекает слушателей к участию в обсуждении фактов, мыслей. Глаголы могут иметь раз­ное значение, например, квалифицируют направление высказыва­ния: проясним, оговоримся, конкретизируем, поясним, будем от­кровенны, попробуем понять, скажем прямо, отметим и т. п. Все эти глаголы несут коммуникативное содержание.