Когда Петропавлу наскучило одному, он двинулся в том же самом направлении, в котором исчез Бон Жуан, и сразу обнаружил, что комната плавно переходит в лес: сначала на полу появились отдельные травинки, потом -- пучки, низкие кустики, деревья -- и вот уже Петропавел забрел в чащу. Оттуда доносился развеселый какой-то голос: там пели песнь. Слова в ней были такие:
Двенадцать человек на сундук холодца -
йо-хо-хо! -
и ботинки гнома.
Петропавел пошел на песнь и увидел сидевшего на суку небольшого бескрылого старичка, ее распевавшего. Петропавел сразу решил быть с ним строгим и спросил:
-- Вы кто такой?
-- Не твое дело! -- старичок оказался грубым. -- Ты так спрашиваешь, словно это ты создал мир, а я, вроде бы, проник в него без твоего ведома! Но мир создал не ты, я точно знаю. Кто такой... Никто такой, вот тебе! -- и он запустил в Петропавла шишкой. Тот поднял шишку и удивился ей: дерево, на котором сидел старичок, было березой.
-- Откуда у Вас шишка?
-- От сердца оторвал, -- нашелся старичок в этой, казалось бы, безвыходной ситуации. -- Любопытной Барбаре нос в походе оторвали!
-- В комоде, -- поправил Петропавел.
-- Барбара смущена, -- диковато отреагировал старичок.
Петропавел не понял и остолбенел.
-- Не надо столбенеть, как будто ты услышал чушь, -- посоветовал старичок. -- Ты ведь не можешь гарантировать, что в настоящий момент где-то, пусть даже далеко от нас, не находится какая-нибудь незнакомая нам Барбара. А если это так, то не исключено, что именно сейчас она чем-либо смущена. Впрочем, это тоже не твое дело.
Разговаривать с грубияном-старичком дальше не имело смысла -- и Петропавел решительно двинулся вперед. Лес густел медленно и незаметно, как кисель. Петропавел поднял голову на треск сучьев: старичок, оказывается, крался за ним.
-- Вы все еще тут? -- холодно спросил он его.
-- Что ты непрестанно лезешь в мою личную жизнь? -- заорал старичок, а Петропавел от возмущения такой постановкой вопроса в сердцах пихнул ногой громадный дуб, который тут же повалился вбок, подминая под себя другие деревья. Одно из них задело грубого старичка, и тот неожиданно неуклюже -- мешком -- свалился в траву, не проронив ни звука. Петропавел подождал с минуту: может, звук запоздал? Но звук так и не раздался. "Я убил его!" -- ужаснулся Петропавел и бросился к пострадавшему. Тот лежал в траве и смеялся. Насмеявшись, он грамотно объяснил:
-- Я не убился, а рассмеялся!
-- Давайте все-таки познакомимся, -- смягчился Петропавел при виде такого добродушия.
-- Обойдешься, не велика пицца! -- без любезности откликнулся старичок и белкой взлетел на сук. "Ну и шут с тобой!" -- сказал Петропавел в сердце своем и снова зашагал один. Идти становилось все труднее: похоже, он забрел в самые дебри. Привязчивый спутник следовал за ним и от скуки, должно быть, вдруг громко, но довольно вяло исполнил бессмысленный какой-то вокальный номер:
Из-за мыса, мыса Горн
едет дедушка Легорн...
Не дождавшись поощрения, старичок попытался завязать беседу.
-- Хорошо тут, в ЧАЩЕ ВСЕГО, правда?
-- Предлог "в" -- лишний, -- подумав, сказал Петропавел. -- Дурацкое словосочетание получается... "в чаще всего"!
-- То есть почему же дурацкое? Вокруг нас -- чаща. Она называется ЧАЩА ВСЕГО, ибо здесь всего хватает. И если мы находимся внутри нее, то и выходит, что мы в ЧАЩЕ ВСЕГО.
-- Ерунда какая! -- восхитился Петропавел.
-- Не тебе судить, -- оборвал старичок.
Петропавел промолчал, ломясь сквозь сучья. На несколько следующих вопросов старичка он не ответил принципиально.
-- Сколько волка ни кори... -- начал было тот, однако продолжать не стал, а объяснил ситуацию: -- Ты идешь прямо в лапы к Муравью-разбойнику! -- Ответа опять не последовало. -- Чего ты надулся? -- взвился старичок. -- Ну, отказался я знакомиться -- так это только потому, что не знаю я -- понимаешь, не знаю! -- кто я такой... Зовут меня Ой ли-Лукой ли -- устраивает тебя? Меня, например, не устраивает! Я бы предпочел что-нибудь типа Зевеса, если уж обязательно как-то называться.
-- Ой ли-Лукой ли... это, кажется, из Андерсена? -- вспомнил Петропавел.
-- Да бог меня знает, откуда... Может, конечно, и оттуда, но вообще-то я местный, из этой ЧАЩИ ВСЕГО. А вот кто я такой, убей -- не знаю! Следовало бы, наверное, назвать какие-нибудь мои особенности, вытекающие из того обстоятельства, что я Ой ли-Лукой ли, но никакие такие особенности мне неизвестны. Или, скажем, перечислить события, которые в твоих представлениях были бы связаны со мной... У тебя что-нибудь со мной связано?
-- Ничего, -- честно сказал Петропавел.
-- Стало быть, на вопрос о том, кто я такой, нет ответа. Я бы квалифицировал этот твой вопрос как праздный, а тебя -- как болтуна, но мне до тебя нет никакого дела. Мне есть дело только до себя!.. Вот живу я, -- доверительно сообщил он, -- и все время думаю: что ж это я за старик такой, а?
-- Нормальный старик... только грубый очень, -- помог Петропавел.
-- Ума я к себе не приложу, -- не воспользовался помощью Ой ли-Лукой ли. -- Знаю только, что таких, как я, нету больше.
-- Каждый по-своему неповторим, -- Петропавел беспардонно улыбнулся.
-- Ну, это ты брось! Таких, например, как ты, -- навалом: имя им легион. А вот я... Никак не пойму, в чем мой секрет! Всю жизнь бьюсь над собой, да бестолку. Иной раз спросишь себя: "Старик! Чего ты хочешь?" -- и сам себе ответишь: "Не знаю, старик".
Петропавлу не понравилось, что Ой ли-Лукой ли на ходу растоптал его индивидуальность, и он не без сарказма поинтересовался:
-- Да что же в Вас такого необычного?
-- В том-то и вопрос! -- оживился старик. -- Я вот каждого вижу насквозь, в мельчайшей букашке прозреваю ее сущность -- и нет для меня никакой загадки в мире, кроме себя самого: тут я -- пас! Ну, не удивительно ли, что за всю мою долгую жизнь я ни разу -- обрати внимание: ни разу! -- не встретил никого, кто был бы точно таким же, как я? Вот уж создала природа -- так создала...
-- Давайте о чем-нибудь другом поговорим, -- предложил Петропавел. -- Про Вас я уже, кажется, все понял. И если попробовать... ну, истолковать...
-- Не смей меня истолковывать! -- завизжал старик. -- Понимаешь -- и понимай себе, а истолковывать не смей! Понимать, хотя бы отчасти, -- дело всех и каждого; истолковывать -- дело избранных. Но я тебя не избирал меня истолковывать. Я для этого дела себя избрал. Есть такой принцип: познай себя. А такого принципа, как познай меня, -- нету. Между тем, познать -- это и значит истолковать. Так что отойди от меня в сторону... И там заткнись. А я себя без твоей помощи истолкую.
-- Ну и пожалуйста, -- сказал Петропавел. -- Уж лучше я к Соловью-разбойнику пойду, чем с Вами тут...
-- К Муравью! -- перебил Ой ли-Лукой ли. -- К Муравью-разбойнику, это существенно. А что касается СолоВия, то СолоВий... СолоВий, а не соловей! -- он не тут живет. СолоВий -- это птичка такая страшная, у которой веки до земли, -- она там живет, -- и он махнул рукой влево, -- возле ГИПЕРБОЛОТА ИНЖЕНЕРА ГАРИНА.
-- Возле... чего? -- обалдел Петропавел.
-- Возле ГИПЕРБОЛОТА... ну, это такое сверх-болото -- жуткое, туда всех затягивает! Болото болот, в общем... А названо оно в честь инженера Гарина -- я не знаю, кто это, но в его честь.
-- Понятно, -- ухмыльнулся Петропавел.
-- Так вот, это я насчет СолоВия, что он не тут живет. А Муравей-разбойник -- гроза лесов и полей. Его вообще никто никогда не видел, но все ужасно боятся.
Тут уж Петропавел не выдержал и расхохотался:
-- Как же это он -- гроза лесов и полей, когда его никто не видел никогда?
-- Ну как-как... Плод народного суеверия, следствие неразвитости науки... мифологическое сознание и все такое. Познать не можем -- и обожествляем, что ты прямо как маленький! Это и Ежу понятно. Эй, Ёж! -- крикнул он в пространство. -- Тебе понятно?
-- Мне все понятно, -- отозвался из пространства некто Ёж.
-- Вы же каждого видите насквозь, -- не оценив заявления Ежа, напомнил старику Петропавел. -- Почему бы тогда Вам самому не познать вашего муравья?
-- Насквозь вижу, ты прав. Но это если видно. А Муравья-разбойника не видно. Впрочем, я бы, может быть, его все равно познал... Ан -- такого принципа, как познай его, -- тоже нету: я же тебе говорил, есть один принцип -- познай себя. И потом... он злой как собака. Тут вот кто-то из наших гулял по ЧАЩЕ ВСЕГО -- в самые дебри зашел, решил: была не была, и шасть -- прямо к логову!.. Ну, понятно: чем дальше влез, тем ближе вылез! Слышит -- богатырский пописк... Он возьми да и крикни: "Муравей-разбойник, разрешите я Вас познаю!" Так тот -- ни слова в ответ. Молчит и злится -- представляешь?
Петропавел изо всех сил старался сохранить серьезность:
-- Да как он хоть выглядит, этот Муравей-- разбойник?
Ой ли-Лукой ли принял церемонную позу и начал:
-- Народное воображение рисует его могучим и громадным -- о трехстах двенадцати головах и восьми шеях, с тремя когтистыми лапами, по-- крытыми чешуей речных рыб. Его грудь спрятана под панцирем пятисот восьмидесяти семи черепах, левое брюхо обтянуто кожей бронтозавтра, а правое...
-- Довольно-довольно, -- остановил лавину ужасов Петропавел. -- С народным воображением все понятно. А на самом-то деле он какой?
-- Да ты что, муравьев никогда не видел? -- удивился Ой ли-Лукой ли и, как показалось Петропавлу, поскучнел. -- Ну, черненький, должно быть, невзрачный такой, мелкий... Букашка, одним словом. Но суть не в том, каков он на самом деле, -- суть в том, каким мы его себе представляем. -- Ой ли-Лукой ли набрал в легкие воздуха, чтобы продолжить повествование, но Петропавлу удалось встрять:
-- Какой же смысл приписывать кому бы то ни было признаки, которыми он не обладает? В ответ Ой ли-Лукой ли произнес вот что:
-- Все-таки ты зануда. И ханжа. Можно подумать, сам ты никогда не приписывал никому признаков, которыми тот не обладает! В этом же вся прелесть -- видеть нечто не таким, каково оно на самом деле!
-- Что-то не нахожу тут особенной прелести, -- сознался Петропавел. -- Во всяком случае, сам я стараюсь этого не делать.
-- Но ведь делаешь? -- с надеждой спросил Ой ли-Лукой ли. -- Или ты никогда не был влюблен? Каждый ведь в кого-нибудь влюблен. Я даже знаю одного, который влюблен в Спящую Уродину, так вот он...
-- Боже мой, кто это? -- Петропавла ужаснула подробность имени.
-- Неважно! -- отмахнулся Ой ли-Лукой ли, -- он утверждает, что красивей ее нет никого на свете -- полный бред! Но, кроме того, он готов поклясться, что она самая чистая и светлая душа в мире. Не-- понятно, когда он успел это выяснить: на моей памяти -- а я старше его лет на... несколько! -- Спящая Уродина ни разу не проявляла вообще никаких качеств, ибо все время спала как убитая. Теперь подумай о той, в которую ты влюблен!.. Петропавел проницательно улыбнулся:
-- Той, в которую я влюблен, я ничего не приписываю. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что внешность у нее не фонтан и ума особенного нет, и вообще...
-- Ты или не влюблен, или дурак. Петропавел даже не успел оскорбиться -- так быстро, с ветки на ветку, исчез Ой ли-Лукой ли в ЧАЩЕ ВСЕГО, оставив после себя в воздухе обрывок странным образом видоизмененной "Песенки герцога":
Серьги красавицы -
словно пельмени...
