Глава 26. Стоя перед зеркалом гардеробной, Сэкстон защипнул концы бабочки пальцами и затянул узел

 

Стоя перед зеркалом гардеробной, Сэкстон защипнул концы бабочки пальцами и затянул узел. Он отпустил узорчатый шелк, и аксессуар сохранил форму и симметрию как хорошо тренированный щенок.

Отступая назад, он поправил только что постриженные волосы и накинул кашемировое зимнее пальто от Марка Джейкобса[101]. Дернул сначала один рукав, потом второй; затем вытянул руки так, чтобы из-под его пиджака показались запонки.

Эти запонки были без фамильного герба.

Те он больше не носил.

Нет, В&А[102] из сороковых, сапфиры с бриллиантами, в платиновой оправе.

– Я уже использовал одеколон? – Он окинул взглядом флаконы Гуччи, Прада и Шанель[103], выстроенные вряд на зеркальном подносе с медными ручками. – Чего молчите?

Понюхал запястье. О да, «Эгоист»[104], причем запах свежий.

Развернувшись, Сэкстон прошел по кремовому мрамору, обильно испещренному прожилками, и вышел в свою абсолютно белую спальню. Проходя мимо кровати, он испытал желание снова заправить ее, но это говорили нервы.

– Проверю еще раз.

Взбив подушки и вернув покрывало в то же положение, в каком оно было до того, как он ушел одеваться, Сэкстон посмотрел на старые, винтажные часы «Картье» у изголовья кровати.

Откладывать больше нельзя.

И все равно он окинул взглядом белую кровать и белые кресла. Оценил белые мохеровые ковровые дорожки. Подошел к камину и убедился, что картина Джексона Поллока[105] висит идеально прямо.

Это не его старый дом, Викторианский, в котором Блэй когда-то провел день. Это другое место, одноэтажный дом Фрэнка Ллойда Райта[106], он купил его сразу же, как предложение поступило на рынок... разве могло быть иначе? Ведь их осталось так мало.

Конечно, он внес некоторые еле заметные изменения и расширил подвал, но вампиры давно работали в человеческой среде с их надоедливыми инспекторами по строительству.

Повторно глянув на часы «Петек Филипп» на запястье, он задумался, зачем осуществляет это ужасающее паломничество. В который раз.

Какой-то кошмарный День Сурка[107]. Но, по крайней мере, это случалось с не слишком часто.

Поднимаясь по лестнице, Сэкстон смутно осознавал, что опять поправляет бабочку. Закрыв дверь, он вышел в кухню, отделанную в стиле сороковых, с полностью функционирующей репродукцией бытовой техники из «Я люблю Люси»[108].

Каждый раз проходя по дому, уставленному мебелью «Джетсонс», без каких-либо намеков на рюши и оборки, он словно попадал в послевоенную Америку... и это успокаивало его. Он любил прошлое. Любил отпечатки различных эпох. С удовольствием жил в местах, настолько аутентичных, насколько это было возможно.

И, похоже, он не скоро вернется в викторианский особняк. Ведь их с Блэем отношения начались именно там.

Когда Сэкстон вышел через парадную дверь, от одной мысли о мужчине у него заныло в груди... и он замер, концентрируясь на ощущении, воспоминаниях, которые пришли с чувством, на изменении кровяного давления и направлении мысли.

Когда они расстались – что произошло по его инициативе – он много читал о горе. Стадии. Процесс. Что забавно... и странно, но лучшим источником стал маленький буклет о потере домашнего питомца. Там был опросник в стиле: чему научила вас ваша собака?; чего вам больше всего не хватает после смерти кота?; также предлагалось вспомнить самые любимые мгновения с вашим какаду.

Сэкстон ни за что не сознался бы в этом, но он ответил на каждый вопрос о Блэе в своем дневнике... и это помогло. Но он по-прежнему спал один, и, несмотря на наличие секса, вместо того, чтобы перевернуть чистый лист, он испытывал все большую боль.

Но все равно было лучше, чем раньше. По крайней мере, он хотя бы отчасти вернулся к нормальной жизни: первые пару ночей он ходил как зомби. Сейчас рана затянулась, он начал есть и спать. Но периодически срывался... например, каждый раз, как видел Блэя и Куина вместе.

Сложно радоваться за любимого человека... когда он счастлив с кем-то другим.

Но так всегда бывает в жизни, есть вещи, которые ты можешь изменить, и те, на которые ты повлиять не в силах.

И на этой ноте...

Закрыв глаза, Сэкстон дематериализовался, появляясь на укрытой снегом лужайке, большой, размером с городской парк... и такой же ухоженной. С другой стороны, его отец ненавидел все, что выбивалось из порядка: растения, предметы искусства, мебель... сыновей. Огромный особняк занимал больше пятнадцати тысяч квадратных футов, несколько поколений пристраивали крылья. Смотря на него, стоя в зимней ночи, Сэкстон вспомнил о том, как именно отец купил это здание, когда какой-то студент оставил его Колледжу Союза[109]... оно – словно Старый Свет в Новом Свете, родной дом вдалеке от отчизны.

Традиционалист по натуре, его отец наслаждался возвращением к корням. Хотя едва ли он когда-то покидал их.

Сэкстон подошел к главному входу, газовые лампы по бокам широченной двери замигали, отбрасывая свет на резной камень, который на самом деле был сделан в девятнадцатом веке как часть неоготики. Остановившись, он подумал, что не станет звонить, ведь персонал, скорее всего, ожидал его. Они, прямо как его отец, всегда торопились впустить его внутрь и потом выставить вон из дома... словно он – нуждавшийся в обработке документ или ужин, который нужно накрыть и спешно убрать.

Никто не открыл двери заблаговременно.

Наклонившись, Сэкстон потянул железную цепь, укрытую бархатом, дабы сработал дверной звонок.

Ответа не было.

Нахмурившись, он отступил назад и посмотрел вбок, но ничего не добился. Слишком много стриженых кустарников, чтобы рассмотреть что-то сквозь освинцованное стекло.

Стоять на пороге дома – хорошее подтверждение характера их отношений, не так ли? Мужчина требует присутствия сына на своем дне рождения, а потом оставляет его на морозе перед дверью.

На самом деле, Сэкстон решил, что само его существование – «пошел на хрен» для отца. Исходя из того, что он понимал, Тайм всегда хотел ребенка... особенно сына. Молил Деву-Летописецу. А потом его желание исполнилось.

К несчастью, оговорка мелким шрифтом в договоре в итоге сорвала всю сделку.

Когда Сэкстон пустился в мысленные дебаты по поводу повторного звонка, дворецкий открыл дверь. Лицо доджена было ледяной маской, как всегда, но он не поклонился перворожденному и единственному сыну его хозяина, что прекрасно показывало, какого он мнения о том, кого он пускал сейчас в дом.

В доме не всегда было так. Но когда умерла его мама, и всплыл его грязный секрет...

– Ваш отец в настоящий момент занят.

И все? Никаких «Я-могу-взять-ваше-пальто?», «Как-поживаете?» или даже «Нынче-выдалась-холодная-ночь».

Его не удостоят даже разговора о погоде.

И пусть. Парень все равно никогда не заботил его.

Дворецкий, отступив в сторону, приклеился взглядом к шелковой стене напротив, пройти под этим сосредоточенным взглядом было не легче, чем сквозь электрическую ограду... но, по крайней мере, Сэкстон привык к этому.

И он знал, куда идти.

Приемная для дам располагалась слева, и, зайдя в цветастую комнату, он засунул руки в карманы пальто. Лавандовые стены и лимонно-желтый коврик были яркими и жизнерадостными, и, по правде, отправив сюда Сэкстона, они намеревались оскорбить его, но он и сам предпочитал эту комнату той, что располагалась напротив и предназначалась для джентльменов.

Его мать умерла примерно три года назад, но здесь не было места для скорби по ней. На самом деле, Сэкстон сомневался, что его отец вообще скучал.

Тайм всегда сильно интересовался законами... даже больше проблем Глимеры...

Сэкстон застыл. Повернулся к другому концу комнаты.

Издалека послышались смешанные голоса… весьма необычно. В доме всегда было тихо, как в библиотеке, персонал передвигался на цыпочках, доджены разработали сложную систему жестов, которыми они общались, чтобы не потревожить хозяина.

Сэкстон подошел ко второму набору двойных дверей. В отличие от первых, они вели в фойе и были закрыты.

Приоткрыв дверь, Сэкстон скользнул в просторную восьмиугольную комнату, в которой хранилось собрание Древнего Права в кожаном переплете. Потолок располагался в тридцати футах над полом, молдинги были темного красно-коричневого цвета, карнизы над дверями испещрены готической резьбой в общем стиле... ну или репродукцией, сделанной в девятнадцатом веке.

В центре круглой комнаты стоял огромный круглый стол, мраморная столешница которого... ввергала в шок.

Он был усыпан открытыми томами.

Посмотрев на полки, он увидел пробелы в бесконечных рядах книг. Примерно двадцать.

Предупреждение загремело на задворках разума, и он, не вынимая рук из карманов, наклонился, скользнув взглядом по открытым строчкам...

– О, Господи...

Престолонаследие.

Его отец изучал законы о порядке наследования престола.

Сэкстон, услышав голоса, поднял голову. В комнате они были громче, но все равно приглушенными еще одним набором дверей напротив.

Какая бы то ни была встреча, она происходила в личном кабинете его отца.

Весьма необычно. Мужчина никогда и никого не пускал туда... клиентам вообще не позволял приходить в дом.

Серьезное дело... и Сэкстон не был глуп. Глимера плела заговор против Рофа, и его отец, очевидно, был в этом замешан.

Незачем заботиться о следующем наследнике престола, только если они собирались свергнуть действующего правителя.

Он обошел стол и осмотрел каждую открытую страницу. Чем больше он видел, тем больше нарастала тревога.

– О... дерьмо, – пробормотал он редкое для себя проклятье.

Это плохо. Очень плохо.

Звук открываемой двери в кабинет придал ему энергии. На бешеной скорости он рванул назад в приемную для дам и закрыл за собой панели.

Он смотрел на картину Джона Сингера Сарджента[110] над камином, когда дворецкий назвал его имя пару минут спустя.

– Он примет вас сейчас.

Незачем разбрасываться благодарностями. Он просто последовал за додженом и его неодобрением... и приготовился получить еще больше последнего от собственного отца.

Как правило, он ненавидел приезжать в этот дом.

Но не сегодня ночью. Этой ночью у него была цель важнее, чем противостоять тому, что, без сомнений, станет очередной попыткой его отца пристыдить сына и вернуть в лоно гетеросексуалов.

 

***

 

Мууууууууууууур.

Трэз нахмурился, услышав шум. Приоткрыв один глаз, он увидел брата, стоявшего над его кроватью, с черным котом Бу на руках, ледяные глаза сузились от неодобрения.

Глаза его брата, а не кота.

– Ты еще одну ночь проводишь ничком на спине, – выплюнул айЭм.

Это не вопрос, так зачем заморачиваться с ответом?

Трэз со стоном попытался сесть и уперся на руки, силясь выпрямиться. Очевидно, пока он был без сознания, весь мир превратился в хула-хуп, и сейчас кольцо затягивалось вокруг его шеи.

Проигрывая сражение, он рухнул на спину.

А его брат все стоял там, и он понял, что это – сирена, которая должна вернуть его к реальности. Но тело оставалось без сил.

– Когда ты в последний раз кормился? – спросил айЭм.

Он отвел взгляд, избегая вопроса.

– С каких пор ты полюбил животных?

– Ненавижу этого гребаного кота.

– Охотно верю.

– Ответь на мой вопрос.

Тот факт, что он не мог даже подумать о том, когда он... не-а, чистый лист.

– Я пошлю кого-нибудь, – пробормотал айЭм. – А потом мы с тобой поговорим.

– Давай поговорим сейчас.

– Зачем? Чтобы ты потом притворился, что не расслышал меня?

Вот это мысль.

– Нет.

– Они нацелились на наших родителей.

Трэз снова сел, и в этот раз без посторонней помощи. Дерьмо. Ему стоило ожидать это от с'Хисбэ, но...

– В смысле?

– А ты как думаешь? – Брат сместил почесывания с черных кошачьих ушек на подбородок. – Они начнут с нее.

Он потер лицо.

– Господи Иисусе. Я не ожидал, что верховный жрец будет таким...

– Это не он. Не-а. Он был вторым по списку, кто посетил меня прошлой ночью.

– Который час? – Хотя, по крайней мере, он видел в окне, что стояла ночь, и это частично ответило на вопрос. – Почему ты не разбудил меня сразу как вернулся домой?

– Я пытался. Трижды. Я собирался послать за реанимационной тележкой, если бы ты не очнулся и в этот раз.

– Так что сказал верховный жрец?

– Нам стоит беспокоиться о с'Эксе.

Трэз опустил руки. Смотря на своего брата, он знал, что, скорее всего, ослышался.

– Кто, прости?

– Не думаю, что такое имя нуждается в повторении.

– О, Боже. – Какого черта королевский головорез нанес визит его брату? С другой стороны... – Они на полном серьезе решили поднять ставки, да?

айЭм сел на край кровати, матрас прогнулся от его веса.

– Трэз, мы в тупике. Никаких больше притворств и уговоров. Пряники закончились, сейчас они возьмутся за кнут.

Подумав о своих родителях, Трэз едва ли вспомнил их лица. В последний раз он видел их... ну, этого он тоже не мог припомнить. Но что помнится кристально четко? Покои, в которых они жили. Всюду мрамор. Золотые светильники. Шелковые дорожки. Куча слуг. На лампах развешаны украшения для создания отблесков.

Они начинали в иных условиях... и это тоже он хорошо помнил: он родился в скромной двухкомнатной квартирке на периферии... по нормальным стандартам вполне неплохой.

Даже рядом не стояло с тем, что они получили, продав его будущее.

А после этого? Пока они улучшали свою жизнь, получая лучшее из лучшего? Его отправили на воспитание королевскому персоналу, оставили одного в белой комнате. Только когда он много дней подряд отказывался пить и есть, к нему отправили айЭма.

С этого началось нарушение порядка. И с тех пор, каким-то образом, айЭм взял ответственность за то, чтобы он продолжал двигаться вперед.

– Помнишь, когда мы видели их в последний раз? – услышал он себя.

– На вечеринке. В честь королевы.

– О... точно. – Их родители сидели с Первородными Королевы, как их называли.

В первых рядах. Улыбаясь.

Родители не обратили внимания на него или айЭма, когда они с братом вошли, но в этом не было ничего необычного. Проданный однажды, теперь он принадлежал королеве. И, призванный стать дипломатом в их отношениях, айЭм тоже больше не принадлежал им.

– Они никогда не оглядывались назад, ведь так? – пробормотал Трэз. – Я для них – всего лишь товар. И, блин, они продали меня по хорошей цене.

айЭм промолчал. Он просто сидел там, поглаживая кота.

– Сколько у нас времени? – спросил Трэз.

– Ты должен отправиться сегодня ночью. – Он перевел темный взгляд. – Прямо сейчас.

– И если я этого не сделаю... – Незачем отвечать на этот вопрос, и айЭм не стал заморачиваться: если он не вытащит себя из кровати и не сдастся, то его родителей убьют. Или того хуже.

Скорее всего, намного хуже.

– Они – часть системы, – сказал он. – И эти двое получили именно то, чего добивались.

– Значит, не поедешь.

Вернувшись на Территорию, он никогда больше не увидит внешнего мира. Королевская охрана закроет его в лабиринте коридоров, в мужском эквиваленте гарема, его разлучат с братом.

А родители, тем временем, продолжат вести беспечную жизнь, наплевав на него.

– Она смотрела на меня. В ту ночь, на вечеринке. Наши глаза встретились... и она послала мне тайную улыбку, выражающую превосходство. Словно она правильно разыграла ходы, и дополнительная выгода была в том, что ей не придется иметь дело со мной. Какая мать станет так поступать?

– Значит, ты позволишь им умереть.

– Нет.

– Тогда вернешься?

– Нет.

айЭм покачал головой.

– Трэз, ситуация «или-или», третьего не дано. Я знаю, что плевал ты на всех них, на королеву, на сто тысяч других вещей. Но мы оказались на перекрестке, и у тебя всего два варианта. Ты серьезно должен понять это... иначе я вернусь вместе с тобой.

– Нет, ты останешься здесь. – Его разжиженная голова пыталась сообразить варианты, но мозги шипели в холостую.

Черт, ему нужно кормление перед тем, как пытаться решать эту проблему.

– К черту, человеческая кровь для дерьма, – пробормотал он, потирая виски так, будто трение запустит его мозги. – Знаешь что? Я, правда, не могу сейчас об этом разговаривать... и я не веду себя как мудак. Я в прямом смысле ничего не соображаю.

– Я найду кого-нибудь. – айЭм встал и подошел к двери, разделяющей их комнаты. – А потом ты должен, наконец, решиться. У тебя два часа.

– Ты возненавидишь меня? – выпалил он.

– Из-за них?

– Да.

Он ответил не сразу. И кот перестал мурлыкать, рука айЭма замерла у его горла.

– Не знаю.

Трэз кивнул.

– Достаточно честно.

Дверь закрылась, и его брат был уже в пути, когда мозг Трэза изрыгнул эй-погоди.

– Не Селена, – выкрикнул он. – айЭм! Эй! Только не Селена!

Он и в хорошую ночь не доверял себе рядом с этой женщиной... последнее, что ему нужно, приблизиться к ней сейчас.