Глава 28

 

– Твой кузен женится.

Именно так поприветствовали Сэкстона, когда его проводили через двери в кабинет отца.

Приехали, подумал он. В следующий их разговор, без сомнений, отец донесет, что у его кузена родился совершенно здоровый мальчик, который вырастет нормальным. Наверное, в качестве «подарка» на день рождения... отчет о том, что кто-то из их родственников живет правильной жизнью, с контекстом что он – позор кровной линии и большая и бесполезная трата ДНК его отца.

На самом деле, он начал получать эти милые новости с тех самых пор, как его отец узнал, что он – гей, и Сэкстон помнил каждое заявление, расставляя их на мысленном камине, словно мерзкие статуэтки. На вершине хит-парада? Новость пару месяцев назад, что кучка людей избила в подворотне какого-то гея, который встречался с другим геем из их расы.

Его отец даже не подозревал, что говорил о собственном сыне.

Преступление на почве ненависти случилось в их первое с Блэем свидание, и он чуть не умер от побоев: ждать медицинской помощи не приходилось... Хэйверс, единственный терапевт расы, был преданным приверженцем традиций и периодически отказывал гомосексуалистам в лечении.

А к человеческому доктору дорога закрыта. Да, были круглосуточные клиники в городе, но он потратил остатки сил, дотащив себя до дома... и было слишком позорно звать кого-то на помощь.

Но тогда появился Блэй... и для них все изменилось.

На какое-то время, по крайней мере.

– Ты слышал, что я сказал? – требовательно спросил отец.

– Рад за него... кто из кузенов?

– Сын Энока. Свадьба по договоренности. Семьи собираются праздновать несколько дней.

– Их поместье в Южной Каролине?

– Здесь. Пришло время расе возродить должные традиции в Колдвелле. Без традиций мы ничто.

Понимай как: ты – бесполезен, если не подчиняешься системе.

Хотя, естественно, его отец выразился бы более интеллигентным языком.

Сэкстон нахмурился, наконец, посмотрев на мужчину. Тайм, сидевший за своим столом, всегда был худощавым, с телом Икабода Крейна,[113] в костюме, который висел на его костлявых плечах, словно погребальный саван.

По сравнению с их прошлой встречей, мужчина, казалось, похудел, резкие черты лица выпирали на коже лица как каркас под тканью палатки.

Сэкстон совсем не был похож на отца, генетическая лотерея не одарила его темными волосами и глазами, бледной кожей и долговязым телом. Нет, он оказался точной копией своей матери по характеру и внешнему виду, светлого типажа, с серыми глазами и кожей, сиявшей здоровьем.

Его отец всегда отмечал, как похож он был на свою мамен... и, оглядываясь назад, он сомневался, что это был комплимент.

– Так, чем ты занимаешься по работе? – пробормотал мужчина, постучав пальцами по кожаному блокноту.

Над головой мужчины висел портрет его собственного отца с идентичным неодобрением на лице.

Когда две пары суженных глаз пригвоздили его к месту, Сэкстон ощутил почти неотвратимое желание честно ответить на вопрос: в действительности он был Первым Советником при Короле. И даже в наше время, когда монархию уважали весьма низко, это впечатляло.

Особенно кого-то, благоговевшего перед буквой закона, вроде его отца.

Но нет, подумал Сэкстон. Это он оставит при себе.

– Все тем же, – пробормотал он.

– Доверительная собственность и наследственное имущество весьма запутанная сфера деятельности. Я удивился, что ты выбрал ее. Кто твои последние клиенты?

– Ты же знаешь, мне запрещено разглашать информацию.

Его отец отмахнулся от комментария.

– Разумеется, я не знаком ни с кем из твоих клиентов.

– Нет. Наверное, нет. – Сэкстон попытался улыбнуться. – А ты?

Манера поведения мгновенно изменилась, еле заметное отвращение отступило, сменяясь маской, выполненной с тем же качеством, что и шиферная плитка.

– Всегда есть дела, требующие моего внимания.

– Разумеется.

Они продолжили хлесткий разговор, напыщенный и бессодержательный, и Сэкстон запустил руку в карман, обхватив свой айФон. Он уже планировал уходить, и сейчас думал, когда можно воспользоваться уловкой.

И время пришло.

Телефон на столе, по задумке выглядевший «старомодным», издал электронный звон, который максимально напоминал настоящий, как если бы телефон на самом деле был сделан из латуни.

– Оставлю тебя, – сказал Сэкстон, отступая.

Его отец уставился на тщательно скрытый экран... и казалось, забыл, как принимать звонки.

– Прощай, О... – Сэкстон остановил себя. После того, как открылась его ориентация, это слово на букву «О» было хуже брани... по крайней мере, в его устах.

Когда отец просто отмахнулся от него, Сэкстон ощутил облегчение. Обычно худшей частью этой личной встречи был уход: он уходил, а его отец опять проваливался в своей попытке наставить сына на путь истинный, это было весьма постыдное зрелище.

Сэкстон не раскрывал своей ориентации семье. Никогда не хотел, чтобы отец узнал.

Но кто-то разболтал об этом, и Сэкстон даже догадывался, кто именно.

Поэтому каждый раз уходя, он вспоминал, как его выплюнули из дома через неделю после смерти матери: его выгнали в одной одежде, без денег, и без варианта ночлега перед рассветом.

Позднее он узнал, что все его вещи сожгли в ритуальном огне, в лесу за поместьем.

Еще одно полезное применение обширных угодий.

– Закрой за собой дверь, – выплюнул отец.

Он более чем счастливо подчинился: тихо закрывая панели, он впервые не тратил время на боль. Оглянувшись по сторонам, он прислушался.

Тишина.

Двигаясь быстро, Сэкстон вернулся в комнату отдыха и прошел в библиотеку, закрывая за собой двери. Достав телефон, он начал делать снимки, его сердце гулко билось в груди. Он не заботился об угле наклона или логичной последовательности съемки... его волновал только фокус, хорошее освещение и отсутствие движений с его стороны...

Он резко обернулся, услышав, как двери открываются позади него.

Отец, казалось, был сбит с толку, стоя в дверях своего кабинета.

– Что ты делаешь?

– Ничего. Просто смотрел на тома. Они впечатляют.

Тайм посмотрел на двери, которые Сэкстон закрыл позади себя... будто гадая, с какой целью их вообще закрыли.

– Тебе не стоило заходить сюда.

– Прости. – Он тайно спрятал телефон в кармане, наклоняя торс так, будто кивал на книги. – Я просто... хотел насладиться твоей коллекцией. Мои с тканевой обложкой.

– У тебя есть собрание Древнего Права?

– Да. Выкупил у наследников.

Его отец прошел вперед и прикоснулся к ближайшему открытому тому на круглом столе. То, с какой любовью отец водил пальцами по строчкам, бумаге, неодушевленному предмету... подсказало Сэкстону, что он не был самым крупным разочарованием в его жизни.

Если закон подведет его? Он окажется сломлен.

– О чем это? – спросил тихо Сэкстон. – До меня дошли слухи, что в Короля стреляли, а здесь... речь идет о престолонаследии.

Когда не последовало ответа, он начал думать, что ему надо срочно уходить: была высокая вероятность, что его отец был в одной лодке с Шайкой Ублюдков, глупо с его стороны надеяться, что Тайм хоть на секунду станет колебаться прежде, чем сдать сына-гея врагу.

Союзникам, в случае его отца.

– Роф – не Король этой расы. – Тайм покачал головой. – После смерти его отца не произошло ничего хорошего. Вот это был правитель. Я был молод при его дворе, но помню Рофа, и хотя сын не заботится о должном порядке... его отец был выдающимся Королем, мудрым мужчиной, терпеливым и величественным. Как не повезло нашему поколению.

Сэкстон посмотрел на пол. По некой абсурдной причине он отметил, что его собственные лоферы были начищены до блеска. Как и вся его обувь. Опрятная и чистая, ухоженная.

Стало сложно дышать.

– Я думал, что Братство... прекрасно со всем справляется. После набегов они уничтожили стольких убийц...

– Тот факт, что ты используешь слово «после» дабы смягчить сами набеги, говорит за себя. Постыдный комментарий... Рофа не волновало правление, пока он не встретил свою полукровку. И с тех самых пор, когда он нашел способ очернить трон своим ублюдком с человеческими генами, он решил, что подходит на роль Короля. Его отец бы не потерпел такого... та человеческая женщина носит кольцо его матери? Неуважение, на которое... – Он прокашлялся. – Невозможно закрыть глаза.

Когда до Сэкстона дошли все последствия, он буквально ощутил, как кровь отлила от головы. О, Боже... почему он не предвидел этого?

Бэт. Они собираются свергнуть Рофа, используя Бэт.

Его отец задрал подбородок, кадык выступал из его горла подобно кулаку.

– И кто-то должен предпринять меры. Кто-то... должен предпринять меры касательно совершенных ошибок.

Например, гомосексуальной ориентации, закончил Сэкстон за мужчину. Потом до него дошло...

Будто его отец занимался вопросом... только потому, что не мог никак повлиять на собственное потомство.

– Роф будет свергнут с трона, – сказал Тайм с приливом сил. – И на его место сядет другой, кто не сошел с пути истинных ценностей расы. Подобающий исход для того, кто идет против традиций.

– Я слышал... – Сэкстон помедлил. – Я слышал, что это был брак по любви. Между Рофом и его королевой. Что он влюбился в нее, когда помогал ей пройти превращение.

– Девианты всегда облачают свои действия благочестивыми словами – намеренный акт, с целью втереться к нам в доверие. Это не означает, что они поступают правильно, и что их ужасные решения должно поддерживать большинство. Как раз наоборот... он опозорил расу, и заслуживает того, что грядет.

– Ты ненавидишь меня? – выпалил Сэкстон.

Его отец поднял взгляд от книг, которыми будет вымощена дорога к отречению от престола. Когда их взгляды пересеклись поверх плана уничтожения Рофа, Сэкстон превратился в ребенка, который хотел, чтобы его единственный оставшийся в живых родитель любил и ценил его.

– Да, – ответил отец. – Ненавижу.

 

***

 

Сола натянула до колен свежую пару джинсов и помедлила. Собравшись с духом, она осторожно надела их выше, поверх раны на бедре.

– Неплохо, – пробормотала она, продолжая натягивать их на задницу, а потом застегнула ширинку и пуговицу.

Немного свободные, но проблема исчезла, когда она надела белую кофту с длинными рукавами и уютный черный свитер, которые ей вручили. Найки, кстати, подошли идеально... и ей понравилась красно-черная расцветка.

Войдя в ванную в своей палате, она проверила прическу в зеркале. Волосы блестящие и гладкие, благодаря сушке феном.

– Ты выглядишь...

Резко обернувшись на голос, она обнаружила Эссейла у койки. С разделявшего их расстояния было видно его горящий взгляд и то, как его огромное тело нависало над кроватью.

– Ты напугал меня, – ответила она.

– Прими мои извинения. – Он коротко поклонился. – Я постучал несколько раз, ты не ответила, и я испугался, что ты могла упасть в обморок.

– Правда, это так... заботливо с твоей стороны. – Да, «мило» не ассоциировалось ни с кем из них.

– Ты готова ехать домой?

Сола закрыла глаза. Она хотела сказать «да»... и, разумеется, ей нужно было увидеть бабушку. Но она также очень боялась встречи.

– По мне... видно? – спросила она.

Эссейл подошел к ней, медленно, будто знал, что она была на волосок от смертельного страха.

Подняв руку, он перекинул ее волосы за плечи. Потом прикоснулся к ее лицу.

– Нет. Она ничего не увидит.

– Спасибо, Господи, – выдохнула Сола. – Она не должна узнать, ты понимаешь?

– Прекрасно.

Повернувшись лицом к двери, он предложил Соле свой локоть... будто они входили на какую-то вечеринку.

И Сола приняла руку, потому что хотела почувствовать его своим телом. Его тепло. Быть ближе к его размерам и силе.

Перспектива взглянуть в глаза своей бабушке – это ад немного иного рода.

– Не думай, – сказа он, ведя ее по длинному коридору. – Ты должна помнить это. Она прочтет все на твоем лице. Ничего не было. Марисоль. Ничего.

Сола смутно отметила, что те охранники, которые встретили их, когда они приехали в это место, сейчас шли позади. У нее было предостаточно поводов для беспокойства... а та толпа мужчин ни разу не нажала на курок с тех пор, как она прибыла сюда. Сложно представить, что это произойдет при их отъезде.

Один из мужчин выпрыгнул вперед и открыл для них стальную дверь.. Рейнж Ровер стоял там, где они его припарковали. Рядом с джипом – два кузена Эссейла в мрачном настроении... за ними следили еще несколько опасных на вид парней.

Эссейл открыл заднюю дверь автомобиля и предложил ей свою руку. Сола нуждалась в его помощи. Пока она запрыгивала во внедорожник, бедро ныло так, что на глазах выступили слезы. Но закрыв дверь, она смогла пристегнуться сама.

Сола нахмурилась. Сквозь тонированные стекла она наблюдала, как Эссейл подошел к каждому из мужчин, одному за другим, протягивая ладонь. Они не сказали друг другу ни слова, по крайней мере, как видела Сола, но это и не требовалось.

На Эссейла были обращены мрачные взгляды, и ему уважительно и еле заметно кивнули в ответ, будто они достигли некоего согласия.

И когда кузены Эссейла запрыгнули на переднее сиденье, Эссейл сел на заднее рядом с ней, и они отъехали.

Она весьма смутно помнила те ворота и заграждения, через которые они проезжали в первый раз... но ей казалось, что путь назад займет целую вечность.

По крайне мере, она этого хотела. Она надеялась, что если пройдет достаточно времени, ей удастся убедить ребенка внутри себя в том, что не нарушила главную из Десяти Заповедей дважды, что ее не пытались изнасиловать, и что ей не пришлось изуродовать тело, чтобы выбраться из того ада.

К несчастью, они выехали на Северное шоссе, направляясь на юг, к центру Колдвелла, в считанные секунды. Или так просто показалось.

Когда они нацелились на мосты-близнецы, которые уведут их через реку и сквозь леса, к крепости Эссейла...

Великолепно. Ее мозг допускал логические ошибки.

Потирая уставшие глаза, она должна была собраться с мыслями.

Не вышло.

– Знаешь, наверное, ты прав, – сказала она тихо.

– Относительно чего? – спросил Эссейл рядом с ней.

– Может, все это просто сон. Дурной, ужасный сон...

Рейнж Ровер зашел на мост через Гудзон, идущий на запад, и, влившись в плавный поток между опорами моста, они окажутся в доме Эссейла через пять-десять минут.

Повернувшись, она посмотрела на отдаляющийся центр города, огни напоминали звезды, упавшие с небес на землю.

– Не знаю, могу ли увидеть ее, – она услышала себя.

– Ничего не было.

Наблюдая, как городской пейзаж становился все меньше и меньше, она приказала своему мозгу сделать то же самое со всеми образами, запахами и ощущениями, которые были такими близкими, чересчур близкими: время – это шоссе, ее тело и разум путешествовали по нему. Поэтому ей нужно, черт возьми, нажать на педаль газа и убраться подальше от последних сорока восьми часов.

Прежде чем она поняла, они свернули на узкую дорогу, которая вела к полуострову Эссейла. Ее желудок буквально упал при виде стеклянного дома, желтое освещение лилось на окружающий пейзаж так, будто место было горшочком с золотом.

Они заехали за дом, описав особняк светом фар. И вот она. В кухонном окне, голова выглядывала на улицу, руки искали кухонное полотенце... Бабушка Солы смотрела, ждала... а сейчас побежала к задней двери.

Внезапно все вылетело из головы Солы, когда ее рука затеребила замок.

Эссейл обхватил ее руку.

– Нет. Только когда окажемся в гараже.

По сравнению с предыдущей частью пути, они целую вечность заезжали в укрытие, та армированная дверь с грохотом опускалась вниз так, будто у нее в распоряжении было все время мира.

Сола выпрыгнула из внедорожника в мгновение, как панель рухнула на место. Дверь в дом была заперта, и своим обезумевшим умом она сообразила лишь одно – схватить ручку сильнее и дергать ее, тянуть...

Кто-то с пульта открыл замок, потому что раздался щелчок, а потом панели внезапно распахнулись.

Ее бабушка была в противоположном конце небольшой прихожей, стояла в центре кухни, прижимая белое свернутое полотенце к лицу, запах ее стряпни подобно любви благоухал в воздухе.

Сола побежала вперед, и ее бабушка просто распахнула объятия.

Она не понимала, что говорит на португальском, но слова лились быстрым потоком с обеих сторон.

Пока ее бабушка не отстранилась и не обхватила влажными ладонями ее лицо.

– За что ты извиняешься? – спросила женщина, смахивая слезы пальцами. – Ты не должна извинятся. Никогда.

Солу снова резко притянули к щедрой груди. Закрывая глаза, она обмякла и позволила мозгу отключиться.

Только это имело значение. Они были вместе. Они были в безопасности.

– Слава Богу, – она прошептала. – Спасибо, Милостивый Боже.