Краткий пересказ содержания произведения Красное и чёрное 3 страница

Самые длительные и прочные отношения Бальзак имел только с замужними женщинами, и в романе отразилась одна из таких связей - со славной и умной Зельмой Карро, ставшей его другом на долгие годы. Красавица и умница Дина Пьедефер переполошила провинциальный город Сенсер независимым поведением, собранием предметов искусства и состоятельным муженьком-карликом, де Ля Бодре, который на первых порах занят исключительно своим поместьем и который на 27 лет старше супруги. Вокруг Дины тотчас собирается провинциальная знать, а также два местных уроженца, жители Парижа, - журналист Лусто и медик Орас Бьяншон, фигурирующие также и в других романах Бальзака. Вокруг этих героев и завязываются тонкие, хорошо психологически мотивированные взаимоотношения. Барон де ля Бодре все никак не умирает, чтобы развязать руки любящим Дине и Лусто, напротив - здоровеет и метит в пэры Франции, так что журналист, одержимый, как мы знаем из биографии, собственно бальзаковскими маниями /жениться на богатой и благородной аристократке/, в конце концов отступает, решившись на брак по расчету на мадемуазель Кардо. Прослышав об том, Дина приезжает из Сенсера в Париж, и тут начинается их счастливая жизнь, которую отравляют, с одной стороны, невеста Лусто и муж Дины, а с другой - воздыхатель Дины прокурор Кланьи. Взаимоотношения заканчиваются тем, что Лусто, погнавшийся за двумя зайцами, за двумя химерами, разорен и нищенствует, а Дина, вечная провинциалка, возвращается благоразумно к мужу. Так заканчивается роман провинциальной музы и столичного журналиста. “Не существует больших талантов без большой воли, - резюмирует автор, наблюдая падение героя. - Эти две силы-близнецы необходимы для сооружения здания славы”.

В “Провинциальной музе” действует тип женщины того возраста /между тридцатью и сорока/, который впоследствии получит прозвание “бальзаковского”. Бальзак уже настолько далек от тематики “черных”, неистовых романов, писанных в молодости на заказ, что разрешает себе немного поиронизировать над ними в той сцене, где гости провинциального салона рассказывают друг другу “страшные истории”.

Затхлая атмосфера провинциального города не способствует духовному развитию, губит даже незаурядные дарования, делает вывод писатель, прослеживая судьбу еще одной прекрасной “тридцатилетней женщины”, Дины де ла Бодре. В атмосфере сплетен, взаимной слежки и доносов, праздности и скудных интересов хиреет даже возвышенное любовное чувство. Оно деградирует до элементарной борьбы за существование, когда каждый шаг определяется толщиной вашего кошелька. Добродетельных здесь упрекают в гордыне, а падших - в грехе. Дина была и той, и другой, ее опыт закончился ничем. Может быть, имеет смысл только одно - работать, добиваясь честолюбивых целей, как поступает неутомимый труженик и тщедушный здоровяк барон де ля Бодре.

БЕАТРИСА

В “Сценах частной жизни” /”Scene de la vie privee”/ Бальзак достигает высокого мастерства в разработке чувственной темы. Персонажи его “частных” романов немногочисленны, и отношения героев строятся вокруг любовной интриги. Как он и заявлял в Предисловии к “Человеческой комедии”, в статьях и письмах того периода, когда вызревал замысел, все силы писателя брошены на разработку чувственной стороны жизни и женских характеров. Отныне его, бальзаковских, женщин не спутаешь ни с какими другими: погружаясь в омут чувств, они раскрывают самые потаенные уголки своих сердец, становясь то мстительными, то жертвенными, то сдержанно хладнокровными, то безоглядно открытыми.

Это характерно и для трехчастного романа “Беатриса”, написанного, видимо, не в один прием между 1838 и 1844 годом: все три части имеют четкие стилевые различия, ощутимо разнятся по тональности. Разработка любовной темы становится здесь до того утонченной, что местами напоминает плетение кружев, бисероплетение. Это похоже на дамское рукоделие. Впрочем, упоминая Жорж Санд, госпожу де Сталь и делая свою героиню Фелисите де Туш писательницей, работающей под псевдонимом Камилл Мопен, Бальзак и не скрывает, что собирается перещеголять в утонченности упомянутых дам. Действительно, во Франции ко времени Бальзака была уже хорошо разработанная система любовного романа, и многие участки на этом поле обрабатывали пишущие дамы. Многие ссылки на знаменитый роман Бенжамена Констана “Адольф” также знаменательны. Герои здесь словно задались целью соперничать друг с другом по части самопожертвования. Это еще не та диалектика чувств, которой позже овладеет Лев Толстой, и не та плотность анализа, которая будет характерна для Флобера и Мопассана. Бальзак чаще всего применяет прямые характеристики и филигранные описания. Чего стоит один многостраничный портрет Фанни О.Брайен, матери Каллиста дю Геник, главного героя романа! Подробно, дотошно, со знанием дела описаны стан, плечи, грудь, шея, спина, глаза, белки глаз, кожа, зубы, веки. А если учесть, что это развернутое описание, сделанное со вкусом и художническим наслаждением, вскоре перетекает в столь же подробное описание другой героини, Фелисите, а чуть дальше и Беатрисы, то станет ясно, откуда у современников появился взгляд на Бальзака как знатока женской души. Женщины должны были быть очарованы таким вниманием к их переживаниям в любви. И это подтверждалось большим количеством писем от поклонниц, которые получал Бальзак.

Сюжет романа “Беатриса” и прост и сложен. Здесь открыто применена та многофигурная комбинация, при которой одни герои, появившись, сходят со сцены, другие выходят на сцену уже в середине романа или к концу. Бретонский город Геронда, его провинциалы, сражающиеся в карточную игру “мушку” со ставкой в несколько су, город, где перемывают косточки юному Каллисту, повадившемуся к романистке и табачнице Фелисите, как две капли воды похож и на Сенсер, и на Сомюр, и на другие города провинциального цикла. Повадившись ходить в ее имение Туш, Каллист нарушает равновесие двух влюбленных пар: Фелисите и Клод Биньон, Беатриса и Джинеро Конти. Первая раньше, а вторая позже, обе они отдают свои симпатии этому красавцу, простодушному, юному, всегда готовому пустить слезу. Сквозь фактуру текста просвечивает Жан-Жак, тем более что герои то и дело обмениваются любовными письмами, высказывая готовность любить и жертвовать друг для друга. Впятером они собираются у Камилла, и между ними идет игра в поддавки, во взаимные уступки и рокировки. Эти страницы романа самые зыбкие: зыбка грань между тонкостью и бессодержательностью, и Бальзак ловко балансирует на ней, являя виртуозную писательскую технику.

Во второй части, которая называется “Драма”, автор убирает мужчин постарше со сцены. На нее вступает Шарлотта, сверстница Каллиста, которую прочат ему в жены. Все три женщины тайно и явно враждуют из-за него, он же, получив отказ Беатрисы, пытается столкнуть ее со скалы, - настолько безответно его чувство. Этот поступок разрешает, хотя бы и таким странным способом, многие зреющие противоречия: Беатриса уезжает вместе с Джинеро, а Камилл и Каллист закрываются каждый у себя, переживая любовную неудачу. Камилл, и впрямь многогрешная, как утверждают горожане, уходит в монастырь замаливать грехи, а Каллист в прямом смысле заболевает от неразделенной любви, что, в общем, не так уж странно для романтического героя. Если вспомнить Элоизу и Абеляра, “Новую Элоизу” и Сен-Пре, ничего удивительного в таком исходе любовного чувства не окажется. Где тонко, там и рвется, а герои действительно изыскано тонки в изъявлении чувств, особенно на современный взгляд. Нужно, однако, помнить, что, сын буржуа и внук крестьянина, Бальзак мало сказать, что симпатизировал аристократии, он ее иногда боготворил, и аристократизм переживаний был ему самому свойствен и чрезвычайно ценился им у знати. Стремление к красоте и изысканности, принявшее в более поздние годы у Бальзака форму коллекционирования изящных безделушек и раритетов, вряд ли было чуждым, наносным, как склонен думать Стефан Цвейг в своей известной книге о Бальзаке. Оно было глубоко укоренено в нем, может быть, именно в силу плебейского происхождения. Дворянская частица “де”, пусть и украденная им незаслуженно, все-таки не была смешной потугой “мещанина во дворянстве”.

Посвящая роман графине Гвидобони-Висконти, Бальзак отсылает комментаторов своего творчества к своей связи именно с этой аристократкой, часто помогавшей ему выпутываться из финансовых затруднений. Заключительная часть этого произведения называется “Запоздалый роман”. Разочарованный красавчик Каллист дю Геник, отвергнувший любовь сразу троих дам, уезжает в Париж, где и женится на представительнице дворянского рода Сабине де Гранлье. Через три года он встречает там вновь Беатрису, и их роман вспыхивает с новой силой. Критических характеристик к своей героине Бальзак не применяет, но читателю в общем ясно, что, будучи сама замужем и завладев женатым же мужчиной, у которого к тому времени в семье намечается появление уже второго ребенка, - такая героиня и такой герой в смысле “нравов” далеко не блещут. Но какова бы ни была их любовь, это все-таки любовь, святое чувство, которого напрочь лишены праздные парижские аристократы, занятые интриганством. В третьей части все они, уже знакомые нам по другим сочинениям Бальзака, выходят на авансцену: Максим де Трай, Растиньяк, Ла Пальферина, Лусто. Описывая салон госпожи Шонтц, писатель выводит целую галерею великосветских интриганов. Парадокс в том, что их интриги на сей раз направлены к благой цели - вернуть Беатрису и Каллиста к своим законным супругам. Через несколько хитроумных ходов эта дворянская потеха благополучно завершается: любовники водворены каждый в свою семью. “Все хорошо, дорогая маменька, - ответила Сабина, подняв на мать сияющие счастьем глаза, - мы разыграли басню “Два голубка”, - вот и все...”

ПОЛКОВНИК ШАБЕР

Хотя “Полковник Шабер”, небольшой роман, написанный в 1832 году и тогда же опубликованный, повествует о военном человеке, тем не менее отнесен к “Сценам частной жизни”. В романе, как почти всегда у Бальзака, использованы и автобиографические моменты и положения. Адвокат Дервиль, с такой симпатией выведенный в нескольких произведениях, не кто иной, как нотариус, господин де Мервиль, его непосредственный начальник и старший товарищ из тех еще, юношеских лет, когда Бальзак впервые учился зарабатывать деньги, служа писцом в нотариальной конторе.

Действительно, рассматривается как будто частный случай и частная судьба - судьба полковника наполеоновских войск, тяжело раненного в битве при Эйлау и заживо похороненного в братской могиле. Исключительность случая не помешала Бальзаку, прослеживая мытарства вычеркнутого из жизни человека по самореабилитации, показать всю степень бездушия социальных верхов. Выбравшийся из могилы и исцеленный местными хуторянами, полковник Шабер ничтоже сумняшеся полагает, что ему не трудно будет восстановить свое доброе имя, несмотря на исключительность ситуации и утрату удостоверяющих бумаг. Оказалось, однако, что, пока суд да дело, французское общество с поражением Наполеона перестало нуждаться в доблестных воинах, жена, графиня Фуро, почти тотчас стала женою другого человека, а он, неудостоверенный и больной, еще скитаясь в немецкой стороне, уже становится пациентом сумасшедшего дома. Чтобы умерший человек воскрес - такого не может быть, потому что такого не может быть никогда. И лишь заступник униженных и бедных, адвокат Дервиль, по причине своей высокой порядочности, способен помочь ему в столь невероятной ситуации. Дервиль пытается добиться возвращения старику жены и значительного состояния, добывает необходимые письменные свидетельства из Германии, совсем было улаживает дело с двоемужницей /один из опубликованных отрывков так и был озаглавлен в свое время!/, но тут уж не выдерживает сам полковник, отказывается от своих притязаний, предпочтя остаться в доме престарелых.

Когда читаешь о злоключениях полковника Шабера, настойчиво, почти непроизвольно возникает образ другого страдальца, уже из русской литературы, - знаменитого капитана Копейкина. Не известно, читал ли Гоголь бальзаковский роман или это совпадение - следствие того нередкого случая так называемых “бродячих сюжетов”, вызванных аналогичными обстоятельствами эпохи, но только сходство подчас поразительно. Впрочем, Бальзак в полном соответствии со своим бурным социальным темпераментом и выводы делает свои, не сползая в слезливость и назидательность. Устами адвоката Дервиля он произносит приговор обществу, в котором добры лишь простые люди из народа, вроде молочника Верньо, а буржуа и аристократы живут по законам звериного эгоизма: “Я видел, - говорит адвокат, вместе с автором озирая мысленным взором предыдущие произведения, - как в номере умирает нищий отец, брошенный двумя своими дочерьми, которым он отдал восемьдесят тысяч ливров годовой ренты, видел, как сжигали завещания, видел, как матери разоряли своих детей, как мужья обворовывали своих жен, как жены медленно убивали своих мужей, пользуясь как смертоносным ядом их любовью, превращая их в безумцев или слабоумных, чтобы самим спокойно жить со своими возлюбленными...”

История честного воина, отважного Дон-Кихота, славного рубаки и достойного гражданина Франции, ставшего в конце концов нумером 164 из 7 палаты в доме призрения, - история, рассказанная живо, просто, искренне и с большим социальным пафосом, показывает нам жизнь общества без прикрас, жизнь того общества, которое строится на эгоизме, расчете и деньгах.

ШУАНЫ, или БРЕТАНЬ В 1799 ГОДУ

К жанру исторического романа Бальзак обратился после неудачи своей книгоиздательской деятельности. Правда, историческим роман “Шуаны” можно было назвать лишь относительно: он отстоял от современности всего на 28 лет. К тому времени у автора, прогоревшего на издании Мольера и Лафонтена, было 45 тысяч франков долгу, и писательское призвание все настойчивее тянуло его возвратиться к прерванным занятиям. Прежде чем взяться за перо, он съездил в Бретань, чтобы на месте изучить район восстания бретонцев в поддержку свергнутого короля, порасспросить очевидцев и участников тех событий.

В западном литературоведении существует мнение о подражательности романа. Но запах чужих влияний чувствуется лишь после первых его страниц. Он имеет, собственно, две составляющих: э т н о г р а ф и з м Фенимора Купера и и с т о р и з м Вальтера Скотта. Да и в самой этой области Франции, некогда принадлежавшей англичанам, было достаточно следов британского присутствия. Восстание неграмотных крестьян против Республики в значительной мере инспирировалось и финансировалось Англией. Что касается влияния исторических хроник Шекспира, то с тем же, если не большим основанием, мы можем приписать его такому произведению, допустим, Александра Сергеевича Пушкина, как “Борис Годунов”. Да и кто из значительных писателей XIX века избежал этого влияния?

По справедливому замечанию исследовательницы творчества Бальзака Н. И. Муравьевой, писатель взял малоизвестный эпизод восстания шуанов и малоизвестную фигуру одного из предводителей - Буазарди, чтобы легче оперировать исторической правдой: об известных людях всем все известно, и на долю вымысла остается немногое. Под романом “Шуаны” писатель впервые подписался своим настоящим именем - Оноре Бальзак.

“Шуаны” - первый по времени написания роман, относящийся к “Сценам военной жизни” и, пожалуй, один из самых занимательных. Хотя сюжет, как всегда у Бальзака, развивается неспешно, он имеет тенденцию обостряться, приближаясь к трагической развязке. Внимание сосредоточено на упорной, очень гордой взаимной любви-ненависти двух центральных персонажей - предводителя шуанов маркиза де Монторана, по прозвищу Молодец, и республиканки, бывшей жены Дантона, мадемуазель де Верней. Остальные фигуры группируются и действуют несколько театрально, точно разыгрывают шахматную партию, разбившись на два лагеря: с одной стороны - шуаны, госпожа дю Га, простонародье, выступающее под кличками /Хватай-Каравай, Крадись-по-Земле, Налей-Жбан/, с другой - карательный отряд Юло, Корантена, де Бована, посланный Республикой на усмирение мятежа. Действующие по-партизански шуаны и действующие как регулярная армия республиканцы постоянно не совпадают не только в тактике борьбы, но и в образе жизни: они словно расположены в разных плоскостях, и это придает их перемещениям на небольшом участке земли в районе города Фужер характер несколько сумбурный, сбивчивый. В романе действуют множество лазутчиков, шпионов, темных личностей, требующих идентификации. Часто эта особенность приводит к трагическим недоразумениям, как в случае с Налей-Жбаном и его семьей, которые оказываются между двух огней. Уплотняет действие любовная интрига Монторана и де Верней, их притяжение-отталкивание, их тайные ночные свидания и многочисленные недоразумения между ними, порожденные развитием высокого любовного чувства на фоне военных действий. Одно с другим, понятно, не совместимо, интересы государства в состоянии войны противоречат простым человеческим радостям и не способствуют созданию семейного очага. Мало того, они этот очаг разрушают - очаг Налей-Жбана, его жены Барбетты и их сына, очаг влюбленных главных героев. Война вносит сумятицу и путаницу в жизнь и быт людей: они начинают судить друг о друге по принадлежности к политической партии, к той или иной группировке, а не по нравственным качествам. Усилиями влюбленных оказывается преодолена, наконец, эта разность, вопреки свисту пуль им удается договориться о создании семьи, их чувство так глубоко, что преодолевает все взаимные преграды, Монторан и красавица де Верней при священнике и двух свидетелях тайно совершают обряд венчания, проводят вместе несколько счастливых часов и вынуждены заплатить за это смертью: переодевшись, при попытке покинуть окруженный дом они погибают.

Бальзак не был бы Бальзаком, если бы на таком материале создал мелодраму, а не трагедию, полную могучего напряжения и неистовых страстей. Причем эта трагедия э п и ч е с к а я. В пользу этого свидетельствует и неторопливое, мощное развитие фабулы, и художественные средства, в первую очередь язык, и, главное, мастерство в исполнении массовых сцен. Если сопоставлять роман с таким произведением В. Гюго, как “Собор Парижской Богоматери” или “Девяносто третий год”, где, кстати, речь идет также о восстании против Республики, но только в Вандее, то придется констатировать, что “Шуаны” в большей степени реалистичны, чем произведения вечного романтика Гюго. Реалистичны они, прежде всего, большей естественностью и мотивированностью поступков героев, более спокойным народнопоэтическим базисом этого произведения.

Тот факт, что во многих странах Европы и в Америке в один и тот же период были созданы произведения, подобные этому, свидетельствует о большом сходстве в картинах общественной жизни и литературных течений. Во Франции это В. Гюго, П. Мериме “Хроника времен Карла IX”, Альфред де Виньи “Сен-Мар” и “Неволя и величие солдата”, Г. Флобер “Саламбо”, Дюма-отец - романы из придворной жизни, в Англии - творчество Вальтер Скотта, в Америке - индейский цикл Фенимора Купера, в Австрии - новеллы К.-Ф. Майера, в России - романы И. И. Лажечникова и повесть Н. В. Гоголя “Тарас Бульба”. Для всех названных произведений характерно обращение к прошлому страны, внимание к народной жизни, яркий “couleur locale”, местный колорит, эпичность. Вместе с тем ни одни из авторов не избежал увлечения романтическими героями, поведение которых определено глубоким субъективизмом.

ПРОСЛАВЛЕННЫЙ ГОДИССАР, МУЗЕЙ ДРЕВНОСТЕЙ

Уже упоминалось о близком тематическом сходстве европейских писателей XIX века. Об этом свидетельствует и рассказ Бальзака “Прославленный Годиссар”, опубликованный в 1834 году. Он вырос из “физиологического” очерка, из “зарисовки с натуры”, которые в ту пору писали многие русские и западноевропейские авторы - Н. А. Некрасов, Н. И. Успенский, Ч. Диккенс, У. Теккерей. Как известно, из подобных очерков выросла “Книга снобов” У. М. Теккерея, который, в сотрудничестве и в идейной перекличке с английским художником-”натуралистом” У. Хогартом, создал целую галерею образов - бакалейщиков, светских денди, парикмахеров, журналистов, членов парламента и т. п. “Зарисовка с натуры” была неким полужурналистским, полухудожественным жанром, небольшим и емким по содержанию, в котором означенные писатели оттачивали свое мастерство, демонстрируя наблюдательность, верность натуре, сатирические и юмористические приемы, социальный, а зачастую и политический темперамент. Часто опубликованные в мелких журналах и газетах, эти натурные зарисовки вставлялись целиком в более крупное произведение писателя или использовались как заготовки. Не миновал этого и Бальзак, нарисовавший целую галерею социальных портретов представителей нарождающейся французской буржуазии, особенно укрепившей свои позиции после Июльской революции 1830 года, - “Банкир”, “Министр”, “Бакалейщик” и др. Из подобной же натурной зарисовки ростовщика выросло позднее и такое произведение, как “Гобсек”. Французским Хогартом для Бальзака выступил популярный в те годы художник-карикатурист О. Домье.

“Прославленный Годиссар” также вырос из физиологического очерка, представлявшего в живом юмористическом свете портрет коммивояжера. Рассказ не претендует на большую социальную глубину, но увлекателен, как может быть увлекателен мастерски рассказанный литературный анекдот. Действительно, история о том, как парижского коммивояжера, приехавшего в Турень навязывать подписку на непопулярные газеты, смеха ради свели с местным сумасшедшим, пытавшимся в свою очередь сбыть две бочки вина со своих виноградников, - очень смешна по неожиданным последствиям в виде комической дуэли и примирения. Вместе с тем в рассказе проводится и нешуточная, а скорее грустная мысль о том, что в нашем мире, устроенном на принципах купли-продажи, все-таки не удается талантливому человеку получить деньги наперед под залог своего таланта. Даже если художник умирает с голоду, ни один банкир ему не выдаст ссуду; талант, в отличие от газет, бакалеи, вина, - вещь неходовая и заработать на ней удается очень немногим. “Журнал для детей”, “Земной шар”, красильню Вернье, трактир и даже две бочки вина, принадлежащего соседу, сбыть куда проще, чем реализовать собственный талант в мире чистогана.

Рассказ замечателен еще и тем, что в нем, в сцене торгов Годиссара с сумасшедшим Маргаритисом применен эффектный прием полифонии /каждый толкует о своем, не слушая визави/. В рассказе также применен прием ложного панегирика, отнюдь не редкий в творчестве Бальзака, - вспомним хотя бы роман “Величие и падения Цезаря Бирото”. Напыщенные восхваления заурядного, в общем, страхового агента и комми явно не соответствуют его характеру и поведению.

Поскольку личный, житейский опыт Бальзака был связан с юриспруденцией и журналистикой, то именно в вопросах буржуазного права и газетного дела он чувствует себя наиболее в своей тарелке. Часто его произведения строятся, как разбор юридического казуса или отношений в сфере издательской деятельности. Таков и небольшой роман “Музей древностей”, сюжет которого строится вокруг поддельного векселя на предъявителя. Именно на эту аферу решился молодой граф Виктюрньен д’Эгриньон. Это преступление он вынужден совершить из любви к женщине, герцогине де Монфриньез. Однако ошибкой было бы искать у героя, пошедшего на этот шаг из-за бедности, таких же угрызений совести и морального самобичевания, какое мы наблюдаем в аналогичном случае у Родиона Раскольникова. Напротив, благодаря усилиям любовницы и верного слуги д’Эгриньянов нотариуса Шенеля, а также многих судейских крючков, привлеченных взятками и обещаниями быстрой карьеры, для этого мота, щеголя и кутилы все кончается сравнительно благополучно: Круазье, сторонник буржуазной партии посрамлен, дворяне и аристократы, приверженцы дореволюционных королей, торжествуют, потому что им удалось замять разгорающийся скандал. Дю Круазье, этот интриган, только в одной сцене романа, поднимается до того, чтобы ему симпатизировал читатель, а именно там, где он выговаривает Шенелю, пришедшему просить за молодого шалопая: “Дело, господин Шенель, идет о Франции, о нашем отечестве, о народе, о том, чтобы показать вашим господам аристократам, что существует правосудие, существуют законы, существуют буржуа и мелкие дворяне, которые не хуже их и наконец поймали их. Нельзя на охоте ради одного зайца истоптать десяток колосящихся полей, нельзя позорить семьи, совращая бедных девушек, нельзя безнаказанно издеваться над ними в течение десяти лет; все эти обиды растут и образуют лавины, а лавины, в конце концов, обрушиваются и засыпают господ аристократов”.

Похоже, что именно после прочтения этого произведения Энгельс сделал свое известное замечание о Бальзаке как о художнике, который особенно остро - в силу своей художественной натуры и вопреки собственной принадлежности дворянству, - критикует именно этот класс. В самом деле, живописуя транжирство и мотовство молодого графа, который беззастенчиво лжет отцу и тетке, грабит добряка нотариуса, подделывает вексель и собирается либо бежать вместе с возлюбленной, либо кончать самоубийством, Бальзак то и дело иронизирует над этими двумя влюбленными херувимами. В описании салона д’Эгриньянов, где собираются жуткие старики и старухи, и руины прошлого века, “музейные экспонаты”, у которых уже почти и нет твердых жизненных позиций, а есть лишь кодекс дворянской чести, автор избирает уже прямо саркастические слова. Даже герцогиня де Монфриньез, представляющая высшие монархические круги Франции, побывав в “музее”, замечает: “Да вы, я вижу, просто безумны. Вы застряли где-то в пятнадцатом веке, а ведь сейчас уже девятнадцатый. Дорогие мои, дворянства больше нет, существует лишь аристократия. Наполеоновский кодекс убил дворянские привилегии, как пушка убила феодализм. Имея деньги, вы станете гораздо знатнее, чем теперь. Женитесь на ком хотите, Виктюрньен...”

Роман написан в 1837 году и опубликован в следующем, 1838. Помимо своей воли, по слову Энгельса, самые ядовитые стрелы легитимист Бальзак выпускает в своих. Что такое Виктюрьен, как не хилый последний отросток уже коченеющего дворянства? Чтобы в это ветхое содержание влить новую свежую кровь, поневоле приходится скрещивать его с девицей Дюваль, представляющей новую буржуазию. Та же тема под пером Салтыкова-Щедрина или Гоголя выглядит куда более страшной. Впрочем, пройдет совсем немного времени - и под пером Золя и Мопассана дворяне предстанут уже вполне физиологическими уродами. Агония дворянства растянется на два столетия, вплоть до Марселя Пруста, а пока что, в изображении Бальзака, дерево дворянства еще зеленеет и даже плодоносит, как зеленеет и плодоносит оно у Пушкина и Толстого. И в 1822 году, к которому отнесено действие романа, дворяне еще надеются на милости Реставрации, еще выступает как сплоченная сила, которую неукоренившаяся буржуазия обязана содержать /в романе - впрямую: переводя деньги/. Пускай дворяне уже бедны, но они еще честны, щепетильны, величавы, высокомерны, так что главе промышленников и предпринимателей дю Круазье приходится с ними считаться. Аристократы, прикрывающие благочестивыми улыбками непомерные вожделения, еще способны контролировать ситуацию, сильно напугавшись в 1789 году.

ЕВГЕНИЯ ГРАНДЕ

Среди литературоведов, обращающихся к западноевропейской литературе, нет единого мнения по поводу употребления терминов “роман”, “повесть”, “новелла”, “рассказ”. Во Франции XIX века термином “nouvelle” обозначалось вообще всякое новое произведение уже печатавшегося автора. В нашем литературоведении укрепились все четыре термина, в результате чего происходит частая взаимозамена: “новеллой” обозначают рассказ, и повесть, и небольшой роман. Как правило, под термином “новелла” подразумевается вообще всякий рассказ, написанный по-западно-европейски, то есть хорошо логически сконструированный, имеющий при небольшом объеме четко выраженную интригу, завязку, кульминацию и развязку. Однако во Франции существует еще и термин “conte”, равноценный нашему термину “сказка”, “байка”, “рассказик”, т.е. нечто рассказанное нарочито небрежно, с вымыслом, без затей. У Бальзака существует целый цикл таких “озорных” сказок-рассказов. В нашем исследовании, чтобы избежать путаницы в терминологии, мы будем употреблять обозначение “роман” для художественного произведения равного или большего по объему, чем “Евгения Гранде” или “Рудин” Тургенева, а термином “рассказ” обозначать и “contes”, и “nouvelles”. Термин “очерк” как во французской, так и в русской литературе обозначают по преимуществу газетный жанр, в котором описания преобладают над действием и фигурируют реально, ныне живущие герои.

Применительно к роману “Евгения Гранде” есть еще одна тонкость. Переводчики, начиная с Ф. М. Достоевского, предпочитали русифицировать имя “Эжени” - Евгения. Это обстоятельство, особенно в переводе Ю. Верховского, отнюдь не умаляет “французскости” текста, поэтому оставить такую транскрипцию имени представляется логически верным.

Федор Михайлович Достоевский, который манерой работать и жить в творчестве очень походил на французского гения, так же постоянно скрывался от кредиторов, имел неоплатные долги и много работал ради денег, на потребу публике, не напрасно избрал для перевода именно этот роман. В нем, как впоследствии в романах самого Достоевского, в качестве положительного персонажа действует добродетельная молодая женщина, беспрерывно жертвующая всем ради корыстного и недостойного своего возлюбленного. Если избавить “друга Вареньку” или Настасью Филипповну от сентиментальности, глубоких страстей и необузданности и заключить их в рамки французской щепетильности и женственности, то как раз и выйдет Евгения Гранде - верная, простая, любящая. И тема в этом произведении та же, что впоследствии будет встречаться у Достоевского, - злая сила денег, стяжательство, выхолащивающее душу живого человека, живая душа под грузом капитала.

Роман написан и опубликован в 1833 году - как раз в то время, когда в сознании Бальзака формировался замысел всей “Человеческой комедии”. Создавая этот уже твердо реалистический роман и фигуру жутковатого стяжателя Гранде, Бальзак уже понимал, что прочно владеет своим мастерством, и заглядывал в будущее – на сколько его хватит, какие еще произведения следует написать, чтобы завершить эту “ярмарку тщеславия”, “vanitas vanitatis” человечества. Поэтому-то, должно быть, “Евгения Гранде”, в отличие от некоторых других вещей, воспринимается как цельно-завершенное, самостоятельное произведение, отдельно изваянное и законченное. История честного виноградаря Гранде, который познал успех своего труда и честно заработанного франка, но не смог преодолеть искус приобретательства и кончил откровенным скупцом и скрягой с состоянием в семнадцать миллионов, - эта история как поучительна, так и типична. Не следует думать, что М. Е. Салтыков-Щедрин, создавший чуть позднее образ Иудушки Головлева, позаимствовал его у Бальзака. Нет, нет и нет. Все и проще и глубже. Дело в том, что и во Франции в период июльской монархии, и в России в период отмены крепостного права создались соответствующие условия, социально политические и нравственные, для появления таких людей, как папаша Гранде и Порфирий Головлев. Капитализации во Франции и в России тогда /как, впрочем, с небольшими вариациями и в наши дни/ сама выдвигала ловких людей, умевших сколачивать бесчестные состояния и наживаться на горе, страданиях и унижениях как своих родных, так народа в целом. Развитие экономики и денежного обращения, усиление конкуренции в сфере товарного интереса уже предполагает появление особо расчетливых людей, которые не любят проносить ложку мимо рта. Таков и Гранде.