Краткий пересказ содержания произведения Красное и чёрное 7 страница

Всего Бальзак собирался написать сто рассказов, однако удалось написать только 33. Виной тому и занятость основным делом «Человеческой комедии», и то, что с течением лет стала ощущаться нехватка сюжетов, так что в пятый десяток уже, например, должны были войти «подражания» писателям уже даже ХУ111 века. Короче, замысел «Озорных рассказов», одновременный с «Человеческой комедией», со временем трансформировался: флигель остался так же не достроен, как и дворец. Но интонация, но стилистика, но мироощущение в рассказах настолько иное, более светлое и детское, что сам автор не мог этого не ценить: «… если и останется что-нибудь после меня, так это «рассказы». Человек, который создаст сотню таких рассказов, не умрет». В период их создания автор, по свидетельству современника, с его широким ртом, редкими клыками и щетиной «походил на веселого вепря».

В чем же особенности этих рассказов?

Прежде всего, в стилистике. Это прежде всего с т и л и з а ц и и. Бальзак экспериментирует со стилем, подражает витиеватым оборотам средневековых хроник, их сугубой серьезности, суевериям и ссылкам на провидение. Он подражает стилю Боккаччо, одновременно галантному и занимательному, вкраплявшему в одно целое разные по значимости, хотя и объединенные тематически новеллы: здесь и хорошо обработанные алмазы, и мелкий жемчуг. /У Боккаччо, кстати, тоже встречаются “переходящие” герои/. Он подражает стилю Лодовико Ариосто и Маргариты Наваррской, в которых так много чувства собственного достоинства и уже серьезного, тщательного отношения к занятию писательства, хотя многими оно почитается достоянием праздности. В рассказе “Ведьма” он даже стилизует образцы письменного покаяния и судебно-производственные протоколы, которые собирались во время процессов по делам о ведьмах и еретиках, стиль инквизиторского дознания. Он подражает стилю средневековых “поучений”, обращения к собственным наследникам с целью наставить их на истинный путь. Чтобы иметь представление об этом жанре, вспомним хотя бы “Поучения Владимира Мономаха”. Он подражает стилю житийной литературы, агиографии, и это тем более порождает юмористический эффект, что в его рассказах речь везде идет о пороке и грешниках. Он подражает не только итальянским гуманистам, но и галльским летописцам. Ну, и конечно же, он вовсю подражает своему любимцу Рабле, что хорошо видно в таком, например, рассказе, как “Настойчивость любви”. По-раблезинаски перечисляя пословицы и поговорки, используя фривольные остроты и сочное словцо, без конца гиперболизируя и утрируя, Бальзак демонстрирует высокое мастерство стилизации.

Во всех рассказах речь идет о служении Любви, о служении женщине. “Ну, скажите, где еще найдете вы сочинителя, - восклицает он в рассказе “Раскаяние Берты”, - который бы так любил женщин и так угождал им, как я? Клянусь честью, не найдете нигде! Да, я любил их очень сильно, хотя и не столько, сколько бы мне того хотелось, ибо чаще я держу в руках гусиной перо, чем щекочу своими усами женские губки, чтобы заставить их смеяться и невинно болтать в полном со мной согласии”.

Эта самоаттестация, во-первых, соответствует действительности /ни один прозаик Х1Х века не писал столько о женщинах и о любви и не вывел стольких женщин в пленительных образах/, а во-вторых, намекает на другое качество “Озорных рассказов”: они галантны. Их непристойность нигде не переходит границ хорошего вкуса и доброго отношения к женщине, несмотря на всю пикантность некоторых ситуаций.

Бальзак и с религиозной моралью здесь в ладах, хотя нередко ходит по краю. В рассказе “Невольный грех” героиня долгое время остается девственницей, поскольку вышла замуж за старого графа де Брюин, и всякий раз Бальзак не упускает случая спроецировать это ее качество на деву Марию. Монахи, кардиналы в рассказах “Красавица Империа”, “Ведьма”, “Раскаяние Берты”, “Замужество красавицы Империи” и других выведены большими сластолюбцами и обжорами в духе раблезианской традиции и так же, как в средневековых фаблио, они то и дело в дураках. Рыцари верны дамам, любовь торжествует. Каждый рассказ заканчивается выводом и моральной сентенцией, что также соответствует средневековой повествовательной традицией. Действие большинства рассказов происходит в Туре, родном городе Бальзака, в Париже и в Италии, основываясь на хрониках и исторических анекдотах. Персонажи в большинстве исторически реальны. Печать Х1Х века, конечно, лежит на этих рассказах, но самый дух, аромат, изобразительные средства, преисполненные вычурностей, галантностей, грубостей, эвфемизмов и устарелых слов, можно считать присущим средневековью, временам крестовых походов и эпохи Возрождения.

Некоторые сюжеты производят сильное впечатление и свидетельствуют о мастерстве художника. Например, “Настойчивость любви”, история любви золотых дел мастера Ансо к крепостной девушке из аббатства Сен-Жермен, ради которой мэтр сам стал крепостным рабом. Стойкая и добродетельная любовь становится известна королю и высоко вознаграждается. Также блистательна и трогательна до слез история о замужестве красавицы куртизанки Империа.

В “Озорных рассказах” Бальзак блеснул новыми гранями своего таланта, показал себя как превосходный стилист, тонкий юморист и интерпретатор истории, превосходный знаток языка и мастер сюжета.

 

ФАЧИНО КАНЕ, ЧИНОВНИКИ

Бальзак не вел дневников, поэтому автобиографический материал исследователи черпают из его писем - родителям и сестре Лоре Сюрвиль, Зюльме Карро, Эвелине Ганской и другим, - а также из воспоминаний современников. Однако в основу некоторых произведений положен так или иначе осмысленный автобиографический материал. Рассказ “Фачино Кане” один из немногих, где автор напрямую делится с читателем своими воспоминаниями. Бальзак вспоминает о своей юности, о жизни в мансарде на улице Ледигьер, о полуголодном существовании, честолюбивых мечтах и усиленной работе над первыми произведениями, о дружбе с семьей столяра-краснодеревщика, которая не раз предлагала свою бескорыстную помощь бедному парижскому литератору. Он отмечает, что впоследствии уже не встречал людей более порядочных, чем эти супруги. Рассказ строится как воспоминание о встрече на свадьбе дочери этих простых тружеников со слепым кларнетистом Марко Фачино Кане, князем Варезским, потомком венецианских дожей. Рассказ разрабатывает тему денег, золота - привычную, часто встречающуюся на страницах его произведений /вспомним Гобсека, папашу Гранде, Жерома-Никола Сешара - галерею старых скряг и корыстолюбцев/, с той, однако, разницей, что в этом рассказе она решена в романтическом ключе. Любовь к золоту носит у потомка венецианских дожей гедонистский и метафизический характер; он рассматривает деньги как средство безбедного, счастливого существования, не более того, и не винит судьбу за то, что она лишила его и богатства, и зрения, швырнув на парижское дно. Фачино Кане - старик не зловещий, но и не жалкий, он скорее философ и мечтатель, не очень-то приспособленный к жизни.

Роман “Чиновники” был опубликован в 1837 году в виде фельетонов в газете “Ла Пресс” под общим названием “Выдающаяся женщина” с подзаголовками для удобства газетного жанрирования. В 1846 году роман был помещен в 111 томе “Сцен парижской жизни» первого издания “Человеческой комедии” под названием “Чиновники, или Выдающаяся женщина”.

Роман посвящен изображению бюрократического мира Франции начала Х1Х века, и здесь Бальзак демонстрирует то же глубокое понимание реальных отношений, как и в самых лучших своих произведениях. “Бюрократия сложилась и окрепла лишь при конституционном правительстве, - пишет Бальзак, - неизбежном покровителе ничтожеств, большом любителе сопроводительных документов и счетов /.../, чиновники канцелярий поспешили сделаться необходимой частью управления, подменили живое дело бумажным и создали особую силу инерции, названной докладной запиской”.

В романе выведена пестрая галерея чиновников, “хищников, жучков-древоточцев, рептилий”, одни из которых плетут сеть мелких интриг, другие под маской законности совершают крупные преступления, третьи, отупев от бумажного делопроизводства, с трудом тянут лямку службы. В повествование тонко вплетена драматическая интрига, построенная на борьбе за освобождающееся место начальника отделения, и показаны нити, связывающие чиновников, депутатов, министров с католичеством и финансистами.

Автор ставит творческий эксперимент, который будет впоследствии еще детальнее разработан в третьей части “Утраченных иллюзий”, посвященной борьбе изобретателя Давида Сешара за внедрение своего изобретения: что будет, если в этот затхлый муравейник крючкотворов и ничтожеств внедрить честного, прямого, неподкупного и талантливого человека, который мыслит по государственному? Удастся ли Гулливеру победить лилипутов, или он будет ими связан и посрамлен?

Как и в романе “Утраченные иллюзии”, мужу в этой борьбе помогает жена. Чиновник Рабурден, “крупная рыба, попавшаяся в мелкую сеть”, - человек способный, талантливый, государственного масштаба. Интриг, которые плетутся вокруг него в связи со смертью начальника канцелярии Беллардиера, он попросту не замечает. Он искренне надеется принести пользу отечеству в своей сфере деятельности, и в связи с этим составляет проект реформы чиновничьей службы. Эта особенность - думать о государстве, а не только о себе, выделяет его из среды чиновников, так же как она выделяет и провинциального изобретателя Сешара, но она же придает этим двум сходным героям черты наивной утопичности. Оказывается, быть умнее, дальновиднее, честнее других - себе дороже; отличительная особенность - вот качество в человеке, которое вызывает злобу, ожесточение и ненависть других людей. Путь такому человеку заступают множество посредственностей, интриганов, карьеристов, так что, даже и добившись успехов, такой человек не в состоянии воспользоваться плодами своих трудов. Гораздо выгоднее и осмотрительнее быть таким, каков другой кандидат в кресло начальника канцелярии - Бодуайе, примитивный напористый пройдоха и дурак, который попросту льстит всем вышестоящим и хорошо эксплуатирует подчиненных.

Выводя мелких служащих, сторонников Рабурдена и Бодуайе, Бальзак проявляет завидное мастерство в обрисовке характеров, то самое, которое произвело столь сильное впечатление на критика Белинского. Фельон, Виме, остряк и циник Бисиу, Менар, Пуаре, Кольвиль, Тюилье, Шизель, Памье, Флери, Дюток - сколько живописных характеров, как они вплетены в общую нить повествования! Выкрав и передав в министерство рукопись реформатора Рабурдена, Дюток как бы ставит ребром перед самыми высокими должностными лицами государства вопрос: допустим, мы, серые канцелярские крысы, не понимаем этого человека, но вот вам его мысли и суждения - поймете ли вы его? Оказывается, однако, что на решение высокопоставленных лиц часто влияют их собственные расчеты. Взятый в финансовые тиски ростовщиками и клерикалами, покровитель Рабурдена дю Люпо ничего не хочет для него сделать, а министр правительства попросту уходит от ответственности всякий раз, когда нужно что-либо предпринять. В конце концов, после многих сюжетных ходов побеждает партия Бодуайе, и тотчас все интриганы от самых высокопоставленных до мелких клерков отворачиваются от “гениального” Рабурдена, которому ничего не остается, как подать в отставку. Он разворошил этот муравейник своими реформаторскими записками, и муравьи его обглодали; он позволил лилипутам опутать себя, и лилипуты его свергли.

Впрочем, все не так печально, как кажется. Если государственные добродетели не нужны, то семейные все-таки торжествуют. Как известно, Бальзак был весьма доволен успехом своих женских образов среди дамской аудитории. Вот и на сей раз, выводя “выдающуюся” женщину в лице Селестины Рабурден, он создал свежий образ и сильный характер.

И здесь уместно вспомнить, что Бальзак освоил опыт не только романтизма, но и сентиментализма. Обрисовывая любовь и взаимное дружество супругов Рабурден, он достигает на этих страницах самого сильного впечатления на читателя. “Чувствительность” его любящих супругов, может быть, и не столь тонко разработана, как у Руссо, но она определенно ближе к нашим дням. Взаимная поддержка и общность интересов вызывает невольное уважение к супругам Рабурден, а их поражение в борьбе вызывает у нас невольное сострадание и глубокую симпатию к ним. И не важно при этом, “буржуазна” их семья или аристократична, важен достигнутый эффект воздействия.

 

ШАГРЕНЕВАЯ КОЖА

У подлинно талантливого писателя всегда найдутся одна-две вещи, определившие его личную судьбу и вместе с тем характерологические. У Байрона это «Чайльд-Гарольд», у Пушкина - «Евгений Онегин», у Гете – «Фауст», где великий немецкий гуманист в соответствии со своим уравновешенным темпераментом разворачивает обширную распрю духа и плоти, у Бунина – «Жизнь Арсеньева», у Булгакова – «Мастер и Маргарита». Характерологическое произведение не обязательно наиболее значимое или самое крупное, но в нем непременно запечатлевается с а м художник, перспективы его пути, наиболее доминантные мысли и образы и, наконец, п р е д в и д е н и я, которые затем вызывают такие споры и ажиотаж у читателей, критиков, интерпретаторов. Несмотря на массу объяснений этого феномена, социологических, фрейдистских, антропософских, социометрических, мистических, остается неясным, как художнику удается спроецировать собственную судьбу в отдельном произведении. Не то трагично, что Лермонтов в сцене дуэли Печорина и Грушницкого напророчил свою смерть, а то, что при дальнейшем развитии жизни ему не удалось этого избежать. Впрочем, крупнейшие писатели Х1Х века обладали даром и тем напряжением творчества, которое не всегда нуждалось в самоотчете. Этим грешат скорее многие современники, которые не столько преображают объективную реальность и творят свою судьбу, сколько интерпретируют и предвидят каждый свой шаг, выражая тем самым лишь собственное «я», до которого, по справедливому замечанию И.А. Гончарова, «никому нет дела».

Таким самоопределяющим произведением у Бальзака является, без сомнения, роман «Шагреневая кожа». Его судьбоносность здесь определена философско-мистическим образом и с помощью особо выразительных романтических средств, в то время как та же задача «выражения доминантных мыслей и определения судьбы» (то есть, по сути, задача типизации) в романе «Утраченные иллюзии» решена в реалистическом и даже бытовом ключе. Роман был написан и опубликован в 1830- 1831 годах. Это было время заочного знакомства с Э.Ганской и определения некоторых житейских и творческих перспектив в связи с этим знакомством. Возможно, сам писатель еще и не придавал большого значения одной из своих корреспонденток, но подсознательно «восточная сказка» уже вершилась в его судьбе в такой мере, что, изображая бездушно-циничную Феодору, русскую миллионершу, в этом своем романе и смерть Рафаэля Валантена от легочной болезни, Бальзак тем самым, з а д в а д ц а т ь л е т д о свершившегося, уже многое знал, предвидел. И хотя роковой брак героя связывает его не с Феодорой, а с горячо любимой Полиной, это мало что меняет в провиденциальности сюжета: как любовь Валентена и его желание брака съедают последний кусок шагреневой кожи «величиной с листок барвинка», точно так же и въезд Бальзака с молодой женой (а в действительности, с его сверстницей) в роскошную квартиру съедает у великого писателя последнюю волю к жизни.

Но пророческая книга «Шагреневая кожа» интересна не только в этом личностном плане. Она хрестоматийна и по своим художественным достоинствам: достаточно сказать, что только при жизни автора ее издавали семь раз. В набросках к «Философским этюдам» находим следующее указание на замысел произведения: «Для философских сказок. Во-первых, Шагреневая кожа. Чистое и простое выражение человеческой жизни, поскольку она жизнь и поскольку она механизм. Точная формула человеческой машины. Словом, описывается индивидуум, и о нем высказывается суждение, но описывается жизненно, не отвлеченно».

Впрочем, Бальзак и не мог решить этот сюжет отвлеченно; он обладал слишком ярким и органичным художественным даром, чтобы решить проблему в духе любимого им Сведенборга или ученого-востоковеда. Но наука, самый тип ученого и сумма ученых знаний привлекала его еще со времен Вандомского коллежа. Он хорошо чувствовал стиль научных изысканий, умело использовал его, даже пародировал – например, в сцене с ученым-зоологом, ученым-механиком и ученым-химиком, ни один из которых не в состоянии объяснить феномен простой вроде бы ослиной кожи, которая не горит, не травится кислотой и не поддается механическому воздействию. Сама идея «восточной сказки» могла быть навеяна соответствующими философскими сказками Мари-Аруэ Вольтера (Бальзак был очень переимчив), тем более что действие первых страниц разворачивается рядом с домом Вольтера (сцена в музее древности, куда заглядывает юноша Рафаэль после того, как проиграл последний наполеондор и намеревался броситься в Сену, чтобы избавиться от позорной нищеты). Но решение темы принципиально иное – горячее и куда более художественное. Вольтеровские сказки «Кандид», «Микромегас» и другие холодны, циничны, учены, Восток в них играет роль экзотической орнаментовки, необходимой для выражения просветительских идей. Решение Вольтера – это как раз отвлеченное решение, механическое, бездушное к человеку, так что сатанинский старичок-антиквар, презентовавший шагреневую кожу в обмен на жизнь и богатство, саркастичной усмешкой даже напоминает самого философа. Бальзак не столько заимствует у Вольтера, сколько полемизирует с ним. Хотя его взгляды на человеческую жизнь отнюдь не оптимистичнее.

В те же годы и те же зловещие старики и старухи, которые делятся своими секретами и сокровищами на горе или радость, встречаются повсеместно во Франции, Англии, Германии, России. Они мелькают у всех мало живших романтиков: Гофмана, Гауфа, Перро, Пушкина, Гоголя и даже у Нодье и Готье, из чего можно сделать вывод, что обман и сарказм в этом случае не более чем выражение генетического скупердяйства с их стороны. Ведь как-никак они обладают секретом «трех карт», каким-нибудь золотым горшком или куском шкуры онагра, которая сокращается после исполнения желаний. Престарелым мудрецам смешны эти мятущиеся молодые люди..

«Ж е л а т ь - сжигает нас, а м о ч ь – разрушает, но з н а т ь дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном состоянии». Рафаэль Валантен, получив богатство, которого так страстно желал, убеждается все-таки, что его мучит еще одно желание – любви. И оно-то становится гибельным. Он испробовал как погоню за наслаждениями, так и отказ от них, но ни то, ни другое не принесло ему знаний, достаточных для того, чтобы уже не любить. Куда ни кинь, всюду клин. Поэт и философ Рафаэль Валантен загнан в угол: он не может жить в безвестности и работать для будущего, он хочет всего и сейчас. Получив богатство и славу, он хочет еще и семью: ведь это так естественно! Однако он убеждается, что, достигнув так многого, он разрушился физически («м о ч ь – разрушает»). Он обвел контуры шагреневой кожи, чтобы видеть, насколько она уменьшается. Теперь любое сильное желание для него гибельно, и з н а н и е при этом – весьма шаткий балансир.

В сцене оргии, которая печаталась отдельно, собираются за общим столом многие переходящие персонажи «Человеческой комедии» - банкир Тайфер, создавший богатство на прямом убийстве, Эжен Растиньяк, литератор и циник, пока еще только раскидывающий свои сети над Парижем, медик Орас Бьяншон, адвокат Кардо, Бисиу, Каналис, водевилист Кюрси, Клод Виньон, Натан. Диалог строится таким образом, что пьяные реплики и брань перемежаются с рассуждениями о самых высоких сферах духа. В исповеди Рафаэля четко прослеживаются собственно авторские воспоминания о годах, проведенных в мансарде на улице Ледигьер: «На три су – хлеба, на два – молока, на три – колбасы; с голоду не помрешь, а дух находится в состоянии особой ясности». В романе много контрастных сцен: изображения нищеты чередуются с показом богатства и изобилия; всякое новое обращение героя к шагреневой коже обусловливает новый поворот фабулы. В конце концов, герою, поставленному жесткой судьбой в такие условия, ничего не остается, как уехать по совету врачей на воды. Может быть, там, на земле, на природе, еще сохранился смысл жизни и спасительные иллюзии?

«Здоровье било через край среди этой изобильной природы, старость и детство были здесь прекрасны. Словом, от всех разновидностей земных существ здесь веяло первобытной непосредственностью, привычным счастьем, перед лицом которого обнажалась вся ложь ханжеского нашего философствования и сердце излечивалось от искусственных страстей». Все так, но Рафаэля, убежавшего из санатория и проживающего счастливой растительной жизнью на сыре и овощах, обнаруживают заинтересованные службы – доктор и агенты ритуальных услуг, и ему становится понятно, что забыться иллюзией, а тем более выздороветь ему не позволят эти слуги цивилизации. То простое, диогеновское счастье, о котором мечтают многие из нас, и здоровые и больные, и падшие духом и бодрые, - даже такое счастье оказывается невозможным для человека, вмонтированного в жесткую крепь цивилизованного общества. Рафаэль возвращается в Париж. Убив противника на дуэли и пожелав женщину, он умирает, потому что исчерпал дозволенные дни: желания его сожгли, могущество его разрушило.

 

ЭЛИКСИР ДОЛГОЛЕТИЯ, КРАСНАЯ ГОСТИНИЦА, МЭТР КОРНЕЛИУС, НЕВЕДОМЫЙ ШЕДЕВР, ПОИСКИ АБСОЛЮТА, ДРАМА НА БЕРЕГУ МОРЯ, ПРОЩЕННЫЙ МЕЛЬМОТ

 

Вышеперечисленные произведения относятся к “Философским этюдам” “Человеческой комедии”. Они не насыщены философствованием, как можно было бы предположить. Когда автор относил их к этому разделу, он руководствовался иными соображениями. Для него имели значение ф е н о м е н, тайна, загадка, непонятный случай, явление, относящееся к области духа, по поводу которого можно поразмышлять. Таким образом, отбор фактов производился целиком в рамках эстетики романтизма, в которой прекрасное, ужасное и фантастическое трактовалось как проявления божественного духа здесь, на земле. Бальзак рассказывает о чудесах и непостижимом, о том, как оно влияет на судьбы людей. Вряд ли стоит утверждать, как это делало советское литературоведение прежних лет, что решение этих тем произведено реалистическими средствами. Фантастическое соседствует с реальным, но реального объяснения не получает, как это случалось делать, например, Просперу Мериме в его новеллах. Непостижимое и ужасное так и остается выделенным, отделенным от ткани реальной действительности. В качестве исключения можно рассматривать, пожалуй, лишь хорошо написанную повесть на средневековом материале “Мэтр Корнелиус”, в которой леденящий кровь феномен лунатизма в конце концов объясняет происходящие в доме королевского казначея постоянные кражи, в которых обвиняют слуг.

В “Философских этюдах” происходит активное вторжение средневековья в реалии современности. Шагреневая кожа с таинственными арабскими письменами, эликсир долголетия, дающий воскресение из мертвых, алхимия и поиски философского камня, продажа черту души в обмен на злато и могущество - все это излюбленные мотивы европейских и американских романтиков, и Бальзак, в душе романтик, не мог не отдать им свою дань. Он, по выражению критика Ф. Шаля, показал в этих своих произведениях “фантастику нового времени”.

С моральной точки зрения в повестях и рассказах философского цикла Бальзака интересовали страсти, заблуждения, мании, даже болезнь и то, что из них последует. В рассказе “Красная гостиница” будущий банкир Тайфер, в войну лекарь, убивает немецкого торговца Вольгенфера, зная, что подозрение падет на другого и никто ничего не узнает; однако через много лет рассказчик на вечеринке у банкира, рассказывая в присутствии банкира о его трагической ошибке, доказывает ему и читателям, что возмездие неминуемо: даже если никто не видел, сверху все видел Всевышний. Если Хуан Бельвидеро нарушил клятву, данную отцу, и не воскресил его с помощью эликсира, то и его собственный сын Филипп не сделает того же по отношению к отцу.

Изображая людей увлеченных, как фламандский химик Ван-Клаас, или попросту спятивших и живущих в мире иллюзий, как живописец Френхофер или рыбак Камбремер, утопивший собственного сына за его воровские привычки, Бальзак пытается разгадать тайну человеческого сознания. Оказывается, заблуждение, болезнь, иллюзия, такая, как у Клааса, занятого поисками Абсолюта, способны долгие годы поддерживать жизнь плоти. Несмотря на все попытки приблизиться к объяснению этого со стороны науки или религии, удовлетворительного объяснения маниям в те годы еще не было, и Бальзак окружает этих своих чудаков, алхимиков, обманщиков густым флером ужаса, почтения и тайны, почти средневековым по колориту. Клаас выступает перед нами как воплощение духа исканий и стремления к овладению тайнами природы, как великий человек, которого не понимает общество и семья, как художественный символ ученого. В темные промежутки сознания, когда он опускается и расточает имение сперва жены, а потом и детей, ему вполне можно поставить диагноз “паранойя” и “мания изобретательства”, но ни жена, ни дети, ни общество не делают этого. Такому уважению, такой любви и почтению к мужу, каким окружает Клааса его хроменькая жена Жозефина Темнинк /образ, явно списанный частично с Зюльмы Карро/, можно только позавидовать; от матери почтение к отцу перенимают и дети, особенно старшая дочь Маргарита, которая оплачивает безумные идеи и расходы отца. Так что писатель ставит еще и нравственную проблему: а как следует относиться к нестандартным талантливым людям, чей дар сопряжен с психической болезнью? Бальзак отвечает: с величайшим христианским терпением. В алхимической печи Клааса сгорело и унеслось с дымом реактивов состояние в семь миллионов, и дети не раз с помощью стряпчего Пьеркена могли учредить опеку, однако они отнеслись с достодолжным уважением к ошибкам отца и не сделали этого. Возможно, потому что у отца бывали периоды просветления и угрызений совести, а возможно, потому что свое собственное счастье они смогли построить несмотря на его мотовство.

Наука, искусство, политика - те сферы духовной деятельности, которые испокон веку присущи людям. “Наука настолько поглотила Валтасара, что ни несчастья, пережитые Францией, ни первое падение Наполеона, ни возвращение Бурбонов не отвлекли его от занятий; он перестал быть мужем, отцом, гражданином, он стал только химиком”. Но у ищущих, увлеченных, одаренных людей есть проблема соответствия времени, в котором они живут, и людям, которые их окружают. В минуту раздражения Жозефина говорит: “У великого человека не должно быть ни жены, ни детей. Идите в одиночестве путями нищеты! Ваши добродетели - не те, что у обыкновенных людей, вы принадлежите всему миру и не можете принадлежать ни жене, ни семье. Возле вас сохнет земля, как возле больших деревьев!” И это действительно так! Мера ответственности, которую принимают на себя люди, живущие во имя будущего, совсем не та, что у людей, которые живут заботами текущего дня. Но соответствовать все-таки необходимо. Не только потому, что ты рискуешь быть непонятым и неоцененным, но и потому, что рискуешь, без оценки публики и ближних своих, оторваться от реальности. Когда друзья Френхофера, мэтр Порбус и начинающий художник Никола Пуссен, входят в его мастерскую /рассказ “Неведомый шедевр”/, то они с изумлением видят вместо “прекрасной Нуаземы”, обещанного им шедевра, холст, испещренный пятнами и непонятными линиями. Впав в теоретизирование по поводу “воздуха и перспективы”, художник творчески умер; он затушевал и те достижения, которые имел: из-под ломаных линий и пятен выступает лишь случайно уцелевший кончик ноги. В этом рассказе Бальзак предвосхитил искания импрессионизма и абстракционизма. Затворничество Френхофера и Клааса излишне, оно не обеспечивает им “обратной связи” с аудиторией, они не могут проверить истинность своих достижений, и в этом их ошибки. Можно быть выше своего века, утверждает писатель, но и соприкасаться с ним также необходимо.

Разумеется, Бальзак в этом цикле не обошел и излюбленной темы: власть денег в современном мире. Эта тема сквозит в рассказах “Красная гостиница”, “Мэтр Корнелиус”, “Прощенный Мельмот”. Мэтр Корнелиус Хугворст отправляет на виселицу с десяток своих слуг и учеников, а оказывается, что сребролюбие и клептомания присущи ему самому. По долгу службы он так озабочен сохранностью денег, что прячет их от себя. Королю Людовику Х1 удается вывести его на чистую воду, но мания есть мания. И маньяку трудно закончить жизнь с миром. Точно так же и Кастанье, кассир банкира Нусингена, заболевает своего рода профессиональной болезнью и, наделав долгов, не может устоять от искушения и подделывает вексель на пятьсот тысяч. Оба имеют дело с деньгами, и оба под властью денег идут на преступление: трудно быть мельником и не испачкаться в муке. Продав душу сатане, заехавшему под видом матюреневского Мельмота, Кастанье обретает могущество и великую силу обозревать мир от полюса до полюса, но поскольку эта ноша ему невыносима, то он сам совершает аналогичную сделку с запутавшимся махинатором Клапароном. Тем самым Бальзак аллегорически подчеркивает: у кого деньги, у того и могущество; сильные духом - это, может быть, и есть самые бездушные люди, представляющие в этом мире дьявола. Добрый человек не может быть активным; активному же человеку, у которого в глазах огонь алчности, фанатизма, могущества, невозможно быть добрым и представительствовать от имени бога.

 

МОДЕСТА МИНЬОН, ДОЧЬ ЕВЫ, ЗАГОРОДНЫЙ БАЛ, ОБЕДНЯ БЕЗБОЖНИКА

 

В этих произведениях, относящихся к “Сценам частной жизни”, Бальзак продолжает заниматься проблемами женской психологии. Собственно, на этом зиждилась его первоначальная слава у современников, не очень-то торопившихся отмечать другие его преимущества. Для многих, особенно для дам полусвета и аристократок, он был прежде всего знатоком женского сердца. Он без устали развивает различные любовные положения, дающие возможность полнее изобразить тот или иной женский характер.