Глава седьмая

Окно в пятиугольной комнате под самым потолком и такое маленькое, что даже днем в ней не обойтись без светильника; вот почему она и служит тюрьмой. Комната эта представляет собой второй ярус башни, которую начал строить мой прадед, да так и не достроил.

Психея сидела на разобранной постели; рядом стоял светильник. Разумеется, я сразу кинулась к ней в объятия, не успев толком даже рассмотреть обстановку, но эта картина - Психея, разобранная постель и горящий светильник - навеки впечаталась в мою память.

Прежде чем я обрела дар речи, Психея сказала:

- Сестра, что он с тобой сделал? Что это с твоим лицом? Что это с твоим глазом? Да он опять бил тебя!

Только тут я поняла, что она гладит меня по волосам и утешает, словно это меня должны скоро принести в жертву. И, несмотря на то, что боль моя и без того была уже велика, мне стало еще больнее. В пору нашего счастья мы любили друг друга иначе.

Психея сразу же догадалась, какие мысли посетили меня, и стала приговаривать:

- Майя, Майя!

(Это было мое детское имя, которому научил ее Лис: и первое слово, сказанное маленькой Психеей.)

- Майя, Майя, что он с тобой сделал!

- Ах, Психея! - ответила я. - Какая разница? Лучше бы он меня убил! Лучшебы они избрали меня, а не тебя!

Но Психея не отступилась. Она заставила меня рассказать все как было (кто мог устоять перед ее мольбами?). На этот рассказ и ушла большая часть времени, бывшего у нас в распоряжении.

- Довольно, сестра! - сказала я наконец. - Мне нет до него никакого дела. Что мы ему и что он нам? Я не считаю его нашим отцом и не боюсь опорочить этими словами доброе имя наших матерей. А если он все-таки наш отец, то слово "отец" отныне бранное для меня. Такому, как этот человек, ничего не стоило бы во время битвы спрятаться у женщины за спиной!

И тут (я этого никак не ожидала) Психея улыбнулась. Она почти никогда не плакала, разве что когда жалела меня. А сейчас она сидела спокойная и царственная, как будто ее совсем не страшила скорая смерть. Только вот руки у нее были холодные.

- Оруаль, - сказала она, - мне сдается, я усвоила уроки Лиса лучше, чем ты.Разве ты забыла, какие слова он заставлял повторять нас каждое утро? Сегодня мне придется встретиться со злыми людьми, с трусами и лжецами, завистниками и пьяницами. Они таковы, потому что не умеют отличать зла от добра. Их, а не меня ждет злая участь. Посему я должна жалеть их…

Психея сказала эти слова, подражая голосу Лиса, что у нее (в отличие от Батты) выходило очень хорошо. Она блестяще умела изображать других людей.

- Бедное дитя! - сказала я, и рыдания опять чуть было не задушили меня. Ведь Психея говорила обо всем этом так беззаботно, словно никакой беды не было и в помине. Мне казалось, что такая наивность неуместна сейчас, но что было бы умес тным, тоже не знала.

- Майя, - промолвила Психея. - Обещай мне, что не будешь делать глупостей. Обещай, что не станешь накладывать на себя руки. Ради Лиса, не делай этого!Мы трое были друг другу хорошими друзьями. ("Неужто только друзьями?" - подумала я.) Вы остаетесь вдвоем, так держитесь же друг друга и не потеряйтесь. Будь умницей, Майя. Вы должны выстоять в этой битве.

- У тебя железное сердце! - воскликнула я.

- Передай от меня Царю последний привет - или что там полагается. Бардия - человек осторожный и воспитанный, он подскажет тебе, какими словами пристало умирающей дочери прощаться с отцом. Я не хочу показаться невежей напоследок.

Передай Царю то, что тебе скажет Бардия, и ни слова больше. Наш отец - он мне совсем чужой. Мне ближе сын птичницы, чем он. Что же касается Редивали…

- Прокляни ее! Если мертвые могут мстить…

- Нет, ни в коем случае! Она не ведает, что творит…

- Сестра, даже ради тебя я не стану жалеть Редиваль, что бы там ни говорил Лис!

- Хотела бы ты стать такой, как Редиваль? Нет? Тогда она заслуживает жалости и снисхождения. Если мне позволят распорядиться моими драгоценностями помоему разумению, то забери себе на память все те, которые любишь, а Редивали отдай все большие и дорогие, которые тебе так не по сердцу. А остальное отдай Лису.

Это было уже свыше моих сил: я уткнулась лицом в колени сестре и снова заплакала. О, как бы я хотела, чтобы она тоже склонила ко мне на колени свою голову!

- Послушай, Майя! - сказала Психея внезапно. - Не расстраивай меня, ведь уменя завтра свадьба!

У нее еще хватало духу говорить о том, о чем у меня не хватало духу даже слушать!

- Оруаль, - сказала Психея, пытаясь меня утешить, - в наших жилах течеткровь богов, и мы не посрамим ее. Когда я была маленькая, именно ты учила меняникогда не плакать.

- Мне сдается, что ты совсем ничего не боишься! - воскликнула я, но эти словапротив моей воли прозвучали так, словно я в чем-то упрекнула сестру, и мне самойстало тут же стыдно.

- Нет, одной вещи я очень боюсь, - ответила Психея. - Иногда меня посещает сомнение, и тогда словно холодная тень наползает на мою душу. Допустим - только допустим, - что нет никакого бога Горы и даже никакого Черного Чудища. Тогда тот, кого привязали к Древу, просто умирает медленной смертью от голода и жажды, зноя и пыли, обглоданный хищными тварями и растерзанный клювами воронов…И от этой мысли - ах, Майя, Майя!..

Психея разрыдалась и снова стала для меня ребенком, и я принялась утешать ее и плакать вместе с ней.

Мне стыдно даже писать об этом, но я все же признаюсь: в тот миг я испытала что-то вроде удовольствия - ведь именно для того, чтобы утешить сестру, я и пришла в темницу.

Но Психея очнулась куда быстрее, чем я. Она снова подняла голову, приняла царственный вид и сказала:

- Но я в это не верю. Жрец приходил ко мне. Прежде я его совсем не знала. Онсовсем не таков, каким его считает Лис. Знаешь, сестра, чем дальше, тем больше ясомневаюсь в том, что Лису ведомо все на свете. Да, ему известно многое. Без него вмоей голове царила бы такая же мгла, как в этой темнице. И все же… Я не нахожунужных слов, чтобы объяснить тебе… Он говорит, что весь мир - это один городНо на чем стоит этот город? Конечно, на земле. А что лежит за городской стеной?Откуда привозят еду для жителей города, откуда городу грозят беды и опасности?Все растет и гниет, крепнет и чахнет, набухает влагой - это ничуть не похоже на городэто похоже (хотя и сама не знаю чем) на Дом…

- … на Дом Унгит! - закончила я за нее. - Все кругом провоняло этой Унгит. За что мы восхваляем богов? Нам не за что быть благодарными им, ибо они Хотят разлучить нас. Я не вынесу этого! Нет ничего злее постигшей нас судьбы! О, как неправ Лис, как он не прав! Он ничего не знает о том, какова Унгит! Он видит во всемкругом только хорошее, старый глупец! Он считает, что богов или не существует вовсе, или они существуют и добры по своей природе. По доброте своей он и не догадывается, что боги существуют на самом деле и что они творят такие злодеяния, которые не снились и последнему мерзавцу!

- А может быть, - сказала Психея, - злодеяния эти творят вовсе не боги. Илибоги творят их с неведомыми нам намерениями. Что ты скажешь, если я вдруг действительно стану невестой Бога?

Эти слова разозлили меня. Даже странно - я могла положить свою жизнь за сестру (клянусь, что не лгу), я знала, что завтра она умрет, но при всем том я злилась на нее. Она говорила так спокойно, обдумывая каждое слово, словно вела философскую беседу с Лисом в тени старой груши и впереди у нее была целая вечность. В мою душу закралось подозрение, что разлука со мной нисколько не печалит Психею.

- Ах, сестра, - сорвалась я на крик. - О чем ты говоришь - эти трусы попросту собрались убить тебя! Тебя, которой они поклонялись, тебя, которая не моглапричинить зла даже уродливым жабам! И теперь они хотят скормить тебя Чудищу!..

Вы скажете, что Психея просто не хотела думать о худшем и решила поверить в туманные намеки Жреца на свадьбу с богом Седой горы. И в этом случае, раз уж я пришла утешать ее, было бы разумнее укреплять в ней эту веру, а не пытаться развеять ее. Вы скажете так и будете правы. Сколько раз я упрекала себя за свое поведение в ту ночь! Но сделанного не воротишь: я не смогла совладать с собой. Может быть, мною руководила гордость того же рода, что помогала Психее спокойно смотреть в лицо смерти, - гордость, учившая нас трезвости взгляда, готовности встретиться с худшим, - более того, настоятельная потребность все время ожидать худшего.

- Я тебя понимаю, - тихо сказала Психея. - Ты думаешь, что Чудище пожирает жертву. Я и сама так думаю. Меня ожидает смерть. Я ведь не настолько ребенок, чтобы не понимать этого. Если я не умру, как я смогу искупить грехи Глома? Икак можно прийти к богу, если не через смерть? И все-таки я верю в странные словасвященных преданий. Возможно, что для бога пожрать и взять в жены - одно и тоже. Есть вещи, которых мы не понимаем, вещи, о которых не знают ни Лис, ни Жрец.

На это мне нечего было возразить, и я прикусила язык. Непозволительная дерзость готова была сорваться с моих губ.

"Неужто ты думаешь, - хотелось сказать мне, - что похоть Чудища не так отвратительна, как его прожорливость? Неужто ты сможешь отдаться червю, гигантскому гаду, ползучей тени?"

- А что до смерти, - продолжила Психея, - так посмотри на Бардию (как ялюблю этого человека!): он встречается с ней шесть раз на дню и только знай себепосвистывает. Немногому мы научились у Лиса, если по-прежнему страшимся смерти! Знаешь, сестра, он как-то обмолвился, что, кроме тех философов, учению которых он следует, в Греции есть и другие, и они утверждают, что смерть открывает двери из узкой темной комнаты - мира, в котором мы живем, - в другой мир, настоящий, светлый, солнечный. И еще они говорят, что там мы встретим…

- Бессердечная! - зарыдала я. - Ты хочешь оставить меня здесь одну, и тебеменя совсем не жалко! Скажи, Психея, да любишь ли ты меня?

- Тебя? Да я никого и не любила никогда, кроме тебя, Майя, да дедушки Лиса!- Не знаю почему, но в тот миг даже имя Лиса неприятно задело мой слух. - Нопослушай, сестра, наша разлука не будет долгой. Вскоре ты отправишься вслед замной. Сегодня ночью я поняла, что любая жизнь так коротка. Да и что хорошего вдолгой жизни? Рано или поздно меня выдали бы замуж за какого-нибудь царя - такого же, как и наш отец. Разве есть особая разница между таким замужеством исмертью? Мне пришлось бы покинуть наш дом, расстаться с тобой и Лисом, статьженщиной, рожать детей - разве все это не другие имена для смерти? Честное слово,Оруаль, мне кажется, что мне выпала лучшая участь!

- Лучшая участь?

- Конечно! Что ждало меня в этой жизни? Стоит ли весь наш мир с его дворцами и царями (такими же, как наш отец) того, чтобы так печалиться о нем? Лучшеевремя нашей жизни уже миновало. Сейчас, Оруаль, я скажу тебе то, чего никому (дажетебе) не говорила прежде.

Я знала, что и у любящих сердец бывают друг от друга тайны, но той ночью эти слова Психеи прозвучали для меня как удар ножом в спину.

- И что же ты хочешь мне сказать? - спросила я, стараясь глядеть вниз, на переплетенные пальцы наших рук.

- Знаешь, - сказала Психея, - с тех пор как я помню себя, меня всегда маниламысль о смерти.

- Ах, Психея, - вскричала я. - Тебе было плохо со мной!

- Да нет же, - перебила меня она. - Ты не понимаешь. Я искала в смерти неутешения. Напротив, именно когда я была счастлива, мне особенно хотелось умереть.Такое часто случалось со мной, когда мы гуляли втроем по далеким холмам, где такмного воздуха и солнечного света и откуда уже не виден ни Глом, ни царский дворец.Ты помнишь, как мы смотрели вместе на далекую вершину Седой горы, любуяськрасками заката и наслаждаясь ароматом цветов? Так было там красиво, и именнопоэтому мне хотелось умереть.

Возможно, в мире есть места и покрасивее, но это значит только то, что, окажись я там, я бы еще больше хотела умереть. Словно голос какой-то зовет меня и говорит: "Приди, Психея!" Но до сих пор я не знала, чей это голос и куда он зовет меня. И от этого мне было горестно. Так, наверное, чувствует себя перелетная птица, запертая в клетке, когда все ее подруги уже улетели в жаркие страны.

Психея поцеловала мои руки, выпустила их из своих и поднялась. От отца она унаследовала привычку ходить взад и вперед по комнате, рассуждая вслух. И тут я поняла (как мне было больно, когда это случилось!), что Психея уже не принадлежит мне и что завтрашняя казнь только довершит то, что началось уже давно. Она была рядом со мной, но это только казалось - на самом деле она была где-то далеко. Я до сих пор не могу понять, с какого дня я начала терять ее.

Эту книгу я пишу для того, чтобы обвинить богов, но с моей стороны будет только справедливо, если при этом я не буду замалчивать и собственных прегрешений. Знайте: слушая Психею, я чувствовала, как во мне, несмотря на всю мою любовь к сестре, нарастает раздражение. Я прекрасно понимала, что с такими мыслями Психее будет легче встретить смерть, но именно эта легкость и раздражала меня. Мне казалось, что между нами стал кто-то третий. Если это грех, то боги покарали меня за него.

- Оруаль, - сказала Психея, и глаза ее при этом сияли. - Я ухожу на Седуюгору. Как долго мы смотрели на нее, даже не мечтая взойти на ее вершину! Помнишьвсе наши разговоры о чертогах из золота и янтаря под самыми небесами, которыепостроит для меня величайший из царей? Если бы тебе только удалось поверить в это,сестра! Послушай, ты не должна позволить горю ослепить тебя и ожесточить твоесердце…

- Ожесточить мое сердце?

- Да, твое сердце. Не ко мне, конечно. Послушай, разве так ужасно то, что произойдет? Боги требуют человеческой крови. Не любой крови - тогда они были быбессмысленно жестоки, - а именно того, кто и так был с детства готов отдать ее богам. С тех пор как ты носила меня на руках, Майя, самым горячим моим желаниембыло попасть на Седую гору, узнать, откуда исходит эта неземная красота…

- Так вот что всегда было твоей мечтой! Бессердечная, я ошиблась, сказав, что у тебя железное сердце: оно из холодного камня… - И я принялась рыдать, но Психея даже не услышала этого.

- …именно там моя родина и там я хотела бы родиться вновь. Неужели ты думаешь, что меня влекло туда случайно? Нет, меня влекло домой. Попрощайся со мнойи пожелай мне счастья. Всю жизнь бог Горы звал меня к себе, и вот - я иду к моемувозлюбленному. Теперь ты понимаешь?

- Я понимаю только то, что ты никогда не любила меня, - воскликнула я. -Иди к своим богам, ты такая же жестокая, как они!

- Ах, Майя! - сказала Психея, и слезы снова заблестели в ее глазах. - Майяведь я…

Но Бардия уже постучал в дверь. Мы так и не успели найти лучших слов, так не успели высказать все, что было у нас на сердце. А Бардия стучал все настойчивее настойчивее. Я поклялась на его мече, и клятва эта сама была острой, как меч.

Мы обнялись в последний раз. Счастливы те, в чьей жизни не было подобных объятий. А те, кто с ними знаком, - смогут ли они дочитать до конца мою повесть