УИТБИ, ЙОРКШИРСКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ 1 страница

Глава 3

1 августа 1890.

 

Поезд, направляющийся в Йорк, отошел от платформы пасмурным летним утром, еще до рассвета. Пока состав катился по Лондону и окрестностям, я сидела на скамье тихо как мышь. Мне трудно было избавиться от ощущения, что какая-то неведомая сила помешает моему отъезду и вернет меня назад, на душные городские улицы. Когда поезд наконец вырвался из клубов дымного утреннего тумана, окутывавшего город, я вздохнула с облегчением. Словно откликаясь на мою радость, первые солнечные лучи пробились сквозь плотную завесу туч, и поля, тянувшиеся по обеим сторонам железной дороги, внезапно превратились в изумрудные россыпи. Золотистые кипы сена, скатанные в огромные катушки, казались завитками чудесных волос Рапунцель. Лошади и коровы, пасущиеся на бескрайних лугах, поднимали головы к солнцу, наслаждаясь его теплом. Мальчишки в высоких сапогах расчищали землю от камней, а старый фермер следовал за ними с плугом. Солнце играло в лужах, оставленных недавним дождем, живительные его лучи проникали сквозь окна вагона и касались моего лица.

Теплый воздух, который я с таким наслаждением вдыхала, был пропитан копотью, летевшей из паровозной трубы, но меня это ничуть не беспокоило. Все прочие дамы, находившиеся в вагоне, закрыли свои лица носовыми платками. Лишь я бесстрашно сидела у открытого окна, позволяя свежему ветерку ласкать мою кожу.

Через несколько часов поезд прибыл в Йорк, где я пересела в дилижанс, который, преодолев мили болотистых пустошей, должен был доставить меня в Уитби. По мере приближения к городу равнинный пейзаж уступил место холмам; дорога то поднималась на вершину одного из них, то спускалась вниз, и от этого утомительного аттракциона меня стало слегка подташнивать. Солнце, мой постоянный спутник на протяжении всего путешествия, неожиданно скрылось за тучами. Огромная стая белых птиц, только что безмятежно разгуливавших по полю, взмыла в воздух и улетела прочь, как видно, в поисках укрытия от той стихии, которой грозило свинцовое небо. В Мэлтоне дилижанс сделал остановку, чтобы забрать новых пассажиров. Часы на башне показывали двенадцать. Поверить в то, что сейчас всего лишь полдень, было невозможно, и я осведомилась у кучера, правильно ли идут часы.

— Эти старинные часы остановились в полночь много лет назад, — сообщил он, покачав головой. — И во всей Англии не нашлось мастера, способного их починить.

На станции я немного подкрепилась, выпив чашку чаю и съев сэндвич с яйцом, и вскоре снова сидела в дилижансе. Путь опять потянулся через заболоченные равнины. Небо все сильнее хмурилось, тучи становились все мрачнее. Хотя было всего четыре часа пополудни, казалось, уже наступили сумерки. Выглянув в запыленное оконце кареты, я увидела, что небо вдали остается безоблачно голубым, словно тучи преследовали именно нас. Мысль, бесспорно, была глупая, но стоило ей посетить меня, сердце мое неприятно сжалось. Внезапно я поняла, что недавнее прошлое, которое я тщетно пыталась забыть, не оставит меня в покое и настигнет даже во время каникул на морском берегу.

Пытаясь отогнать тревожные раздумья, я принялась разглядывать росший вдоль дороги вереск, радовавший глаз глубоким лиловым оттенком. Однако вереск почти отцвел; по всей видимости, совсем недавно равнина была покрыта сплошным лиловым покрывалом, а сейчас небольшие цветущие островки перемежались участками сухой травы. На обочине дороги я увидела большой каменный крест, увитый высохшим плющом — несомненно, напоминание о смерти, постигшей здесь неведомого путешественника. Женщина, сидевшая напротив, перекрестилась и взглянула на меня, как видно, ожидая, что я последую ее примеру. Но я лишь отвернулась к окошку и принялась разглядывать унылый однообразный пейзаж, тянувшийся до самого горизонта.

Надвигавшаяся гроза была вполне обычным явлением для английского лета, но я никак не могла избавиться от зловещего предчувствия. Мне казалось, что-то — или, возможно, кто-то — преследует меня от самого Лондона, и избавиться от этого преследования я не смогу при всем желании. При виде моря я немного воспрянула духом, но, наблюдая за волнами, то набегавшими на берег, то отступавшими прочь, невольно содрогнулась: мне вдруг показалось, что волны хотят накрыть меня с головой и утащить в морскую пучину.

Так как в Уитби я прибыла вечером, матушка Люси наняла провожатого, который встретил меня на станции. Как видно, его снабдили подробным описанием моей наружности, так как он взял мой багаж, едва я вышла из дилижанса. Нервы мои были так расстроены, что я приняла его за грабителя и едва не разразилась оглушительным воплем. К счастью, в следующую секунду недоразумение разъяснилось; покраснев от смущения, я рассыпалась перед провожатым в извинениях, которые он принял с добродушным смехом.

Люси встретила меня в гостиной просторных апартаментов, которые они снимали в огромном отеле, расположенном на так называемом Восточном Утесе. Утес этот возвышался прямо над морем, из окон отеля открывался великолепный вид на красные городские крыши, гавань и два маяка, огни которых встречали входящие в бухту корабли.

Со дня нашей последней встречи дорогая моя подруга немного похудела, однако вид имела свежий и цветущий. Ее пышные золотистые волосы волнами рассыпались по плечам, шелковая розовая лента, которой Люси перехватила свои локоны, прекрасно соответствовала простому, но изящному платью. Кожа Люси, всегда бледная, немного загорела под лучами летнего солнца. Я даже заметила легкую россыпь веснушек у нее на носу и на щеках. За те тринадцать лет, что мы знакомы, я никогда не видела веснушек на ее лице.

— Представь себе, я научилась кататься на велосипеде! — воскликнула Люси, сразу заметив, что ее загар вызвал мое удивление. — Мама просто в ужасе. Говорит, я превратилась в кусок прокопченной ветчины. Но это такое удовольствие, от которого невозможно отказаться.

— Ты катаешься на велосипеде? — изумленно протянула я. — Словно девушка из простой семьи? Люси, я потрясена до глубины души.

На самом деле я ничуть не была удивлена. В школьные годы Люси, белокурая красотка с невинными голубыми глазами выглядела настоящим ангелочком; однако под ангельским обличьем скрывался бесенок, который таскал сладости из буфета мисс Хэдли и затевал самые отчаянные проказы, в которых никогда не был изобличен. Помню, как-то утром, когда мисс Хэдли повела нас на прогулку в парк, мы прошли мимо кондитерской лавки, в витрине которой были выставлены весьма соблазнительные лакомства. В парке Люси отвела меня и еще одну девочку в сторонку и открыла свой план, который состоял в том, что мы будем подходить к гуляющим и просить у них денег на содержание некоей слепой сироты. Все пожертвования добросердечных прохожих, естественно, должны были пойти на покупку шоколадных конфет.

План этот ошеломил меня своей смелостью, однако противоречить Люси я не решилась. Вместе с ней мы подходили к дамам в изысканных шляпках и к джентльменам с холеными усами. Люси рассказывала душещипательную историю о слепой сироте, а я ограничивалась тем, что горестно качала головой. Вскоре в нашем распоряжении оказалась целая пригоршня мелких монет; весьма довольные собой, мы присоединились к другим девочкам. Тут, на нашу беду, одна из пожилых леди, давших нам денег, решила подойти к мисс Хэдли и поздравить ее с тем, что она столь успешно развивает филантропические наклонности во вверенных ее попечениям юных душах. Мисс Хэдли внимательно выслушала восторженную даму и сердечно поблагодарила ее. Но, стоило леди отойти прочь, одна рука нашей воспитательницы вцепилась в ухо Люси, и другая схватила меня за косу; я уже готовилась к чистосердечному признанию, но моя подруга и тут сумела выйти сухой из воды.

Не сводя с мисс Хэдли ясных голубых глаз, она попросила прощения за самовольство и заверила, что деньги и в самом деле предназначались для слепых, которые вызывают у нее бесконечную жалость. По словам Люси, благотворительные дела, которыми занималась ее матушка, произвели на нее столь сильное впечатление, что она тоже решила по мере сил помочь несчастным.

Нежный голосок Люси звучал так убедительно, что гнев мисс Хэдли мгновенно улетучился. Она похвалила Люси за то, что та избрала столь достойный пример для подражания.

— Но поверь, дитя мое, сейчас тебе лучше помогать матушке, а от самостоятельных действий до поры до времени воздержаться, — изрекла она напоследок.

По настоянию мисс Хэдли мы отдали все деньги слепому нищему, собиравшему милостыню у входа в парк. На этом инцидент был исчерпан. Любая другая девочка вряд ли сумела бы избежать наказания, Люси, напротив, выросла в глазах воспитательницы, убедив ее в собственных выдающихся душевных качествах.

Повторяю, у нее был настоящий талант выходить сухой из воды. Благодаря этому таланту она неизменно делала все, что ей заблагорассудится.

— Мина, как это юное существо может быть таким старомодным! — расхохоталась Люси. — Я думала, сегодня только дамы преклонного возраста считают катание на велосипеде неподобающим занятием для истинных леди. Будь ты дочерью моей мамы, она была бы счастлива!

— Можешь сколько угодно потешаться над моей старомодностью, — заявила я. — Я знаю, что, взгромоздившись на эту штуковину, буду выглядеть настоящим чучелом. А уж о грации и говорить не приходится. К тому же у меня нет ни малейшего желания разбить себе нос или наставить синяков.

— Наверняка ты ни разу не видела современных велосипедов, — возразила Люси. — Можешь мне поверить, они очень удобны и абсолютно безопасны. В курортных городах велосипеды очень популярны. Внизу у них есть такая маленькая ступенька, благодаря которой ты можешь садиться на велосипед и слезать с него, не опасаясь зацепиться за колесо юбкой. В конце концов, мы, женщины, нуждаемся в свежем воздухе и движении точно так же, как и мужчины.

Огромные голубые глаза Люси возбужденно блестели, словно в воображении она уже мчалась на железном чуде современной техники.

— Это мистер Холмвуд привил тебе вкус к велосипедным прогулкам? — осведомилась я.

— Нет, нет, Артур не любитель подобных развлечений. На велосипеде меня научил кататься его друг, американец, с которым Артур вместе учился в Оксфорде. Зовут его Моррис Квинс. Когда Артур был в отъезде, его друг помогал мне скоротать время в разлуке.

Пресекая мои дальнейшие расспросы, Люси позвала горничную и приказала ей подать чаю и сэндвичей. Горничная, местная жительница по имени Хильда, сообщила, что миссис Вестенра уже легла, так как ее мучает жестокая головная боль.

— В последнее время мама постоянно хворает, — вздохнула Люси. — Она никогда не отличалась крепким здоровьем, а после смерти папы совсем сдала. Доктора полагают, морской воздух пойдет ей на пользу. Но боюсь, результат обманет наши ожидания.

На лицо Люси набежала печальная тень. Она была очень привязана к своему отцу, который умер около года назад.

— Не говори ерунды, — сказала я, погладив ее по руке. — Морской воздух никому повредить не может. Уверена, улучшения появятся в самом скором времени. Кстати, из твоего письма я поняла, что у тебя есть интересные новости, — сделала я попытку отвлечь подругу от тревожных мыслей.

Люси в ответ покачала головой.

— Нет, плутовка, давай-ка сначала выкладывай ты, что у тебя новенького. Я хочу знать все о твоем Джонатане.

Я достала из сумки альбом для рисования и открыла его на той странице, где изобразила себя в свадебном наряде.

— Как тебе этот фасон? — спросила я. — Я позаимствовала его в «Женском мире». Конечно, кое-что изменила, кое-что добавила. Думаю, заказать платье лучше в Экстере, это выйдет намного дешевле, чем шить его в Лондоне. Красивая фата, правда? Этот веночек из флердоранжа просто прелесть!

— Знаешь, Мина, по-моему, это вариация на тему твоих детских фантазий, — заметила Люси. — Когда тебе было лет тринадцать, ты обожала рисовать себя в свадебном платье. Делать это приходилось украдкой, по вечерам, перед тем как лечь спать. Помнишь, ты твердила, что будешь венчаться во всем белом, как королева?

Разумеется, я помнила свои детские рисунки, которые приходилось прятать под кровать, но фасоны платьев начисто стерлись из моей памяти.

— Это ведь самый что ни на есть последний фасон, — пожала я плечами. — Странно, что в детстве я изображала нечто подобное. Откуда мне было знать, что войдет в моду девять лет спустя?

— А может, ты провидица? — с улыбкой предположила Люси. — Не удивлюсь, если окажется, что ты обладаешь даром предвидения. Я всегда считала, что из нас троих ты самая умная. Только не говори об этом Кейт!

— Зачем я буду повторять всякие глупости, — усмехнулась я. — Кейт на деле доказала, что по части ума я не гожусь ей в подметки. Она пишет длинные содержательные статьи, которые читает весь Лондон. А я учу девочек прямо держать спину и грациозно разливать чай.

— Ладно, давай лучше поговорим о твоей свадьбе! — возбужденно блестя глазами, предложила Люси. — Насколько я понимаю, вы собираетесь устроить церемонию в Экстере.

— Да, — ответила я.

Возможность поговорить о грядущем судьбоносном событии с подругой, способной разделить мою радость, доставляла мне огромное удовольствие.

— Мистер Хавкинс и его сестра предложили устроить прием в их доме.

За несколько месяцев до этого я провела уик-энд в Экстере, в обществе Джонатана, его дядюшки и тетушки. Едва увидев величественный собор Святого Петра, я поняла, что хочу венчаться именно здесь. Грандиозные размеры этого собора, его устремленные ввысь стройные очертания, поблекшая от времени роспись фасада — все это привело меня в неизъяснимый восторг.

— А меня ты пригласишь? — с несвойственной ей застенчивостью осведомилась Люси.

— В первую очередь, моя дорогая подруга! — заверила я. — По обыкновению, в день свадьбы девушку окружают родные, но у меня нет другой семьи, кроме тебя, Кейт и мисс Хэдли, заменившей мне и мать, и отца. Думаю, ты будешь неотразима в серебристом платье. Такой оттенок очень подойдет к твоим голубым глазам. Кстати, не хочешь ли почитать весьма любопытную статью о свадьбах? — спросила я, вытаскивая из сумки несколько журнальных страниц.

Люси поспешно выхватила их из моих рук.

— Я вырвала из «Женского мира» эти страницы, прежде чем отдать журнал Кейт, и ничуть об этом не сожалею, — сообщила я. — Нашей дорогой феминистке вовсе ни к чему засорять мозги всякими буржуазными выкрутасами.

Последние слова я произнесла голосом Кейт, изобразив ее так похоже, что Люси прыснула со смеху.

— Что до меня, я полностью согласна со всем, что говорится в этой статье, — продолжала я. — После свадьбы жизнь женщины меняется целиком и полностью — у нее появляется новый дом, новое имя, новый круг обязанностей. Если мужчина берет женщину в жены, это означает, что он предпочитает ее всем прочим. Именно ее, эту женщину, он готов любить и оберегать всю жизнь. И женщина, на которой остановил свой выбор достойный мужчина, должна быть счастлива.

— Уверена, день свадьбы станет самым счастливым днем твоей жизни, — заявила Люси. — Иначе и быть не может, ведь ты выходишь замуж за человека, которого любишь. Ничто не омрачит твоей радости.

Она отвернулась, словно прислушиваясь к каким-то необычным звукам. Но из открытого окна долетал лишь шелест волн, разбивавшихся о прибрежные скалы. Мне уже доводилось слышать, что в Уитби вся жизнь проходит под шум прибоя, который слышен в любой точке города.

— А какими новостями порадуешь меня ты? — обратилась я к Люси. — Насколько я понимаю, на ближайшее время намечена не только моя свадьба?

— Мистер Холмвуд сделал мне предложение, и я ответила согласием, — бесстрастно сообщила Люси.

— Поздравляю, дорогая, поздравляю! — защебетала я, сжимая ее холодные руки и целуя ее горячие щеки. — Уверена, твой избранник будет замечательным мужем. А ты будешь самой красивой невестой, а потом — самой красивой хозяйкой самого красивого поместья.

Я уже знала, что Уиверли-Мэнор, семейное поместье мистера Холмвуда, расположенное в Сюррее, считается одной из самых живописных усадеб в южной Англии.

Улыбка, искривившая губы Люси, показалась мне ножевой раной, зияющей на ее хорошеньком личике.

— Да, размеры его земельных владений действительно впечатляют, — кивнула она. — К тому же Артур постоянно повторяет, что главная цель его жизни — сделать меня счастливой. Могу ли я желать большего?

Я вновь принялась заверять подругу в том, что лучшего выбора сделать невозможно, но Люси прервала поток моих излияний.

— Думаю, пора ложиться, — сказала она. — Мы с тобой будем спать в одной комнате. Здорово, правда? Последняя возможность поболтать друг с другом в постели, перед тем как мы станем почтенными замужними дамами.

Всякий раз, когда мне доводилось гостить в огромном доме Вестенра в Хэмпстеде, мне предоставляли отдельную комнату, где стояла невероятных размеров кровать с пуховой периной. Тем не менее почти каждую ночь Люси, украдкой выскользнув из собственной спальни, забиралась в мою постель, и мы болтали чуть ли не до рассвета. Я была немного разочарована тем, что первый наш вечер после долгой разлуки закончился так быстро, однако ничем не выразила своего разочарования. Мы с Люси направились в спальню, умылись и переоделись в ночные рубашки.

Из окон комнаты был виден церковный двор, где возвышались могильные памятники такой причудливой формы, словно то были не создания рук человеческих, а случайные нагромождения камней, возникшие под воздействием природных стихий. Вдалеке, на фоне ночного неба, темнели развалины аббатства Уитби. Прежде чем пробило десять, мы уже улеглись и погасили свет. Мерный шум моря, доносившийся из открытого окна, действовал убаюкивающе. До меня долетали голоса людей, идущих по Генриетта-стрит в сторону гавани. Как видно, за этот долгий день я устала куда сильнее, чем сознавала сама, потому что через несколько мгновений веки мои смежились и мною овладел крепкий сон без сновидений. Однако вскоре я проснулась, разбуженная каким-то шумом. Открыв глаза, я увидела, что Люси на цыпочках крадется к дверям.

— Люси? Что случилось? — спросила я.

— Ничего, дорогая, — покачала головой Люси. — Просто я хочу заглянуть к маме, проверить, приняла ли она предписанные доктором лекарства. Если мама захочет, я останусь с ней всю ночь. А ты спи.

Она послала мне воздушный поцелуй и выскользнула из комнаты. Сразу после этого я вновь погрузилась в сон.

На следующее утро, за завтраком, Люси получила записку от Морриса Квинса, американского друга Артура Холмвуда. В записке сообщалось, что Квинс намерен уехать на несколько дней. Миссис Вестенра во всеуслышание заявила, что не будет слишком расстроена, если мистер Квинс никогда больше не переступит порога ее гостиной.

— Семья Квинс пользуется чрезвычайно дурной репутацией, Мина, — изрекла она. — И этот их отпрыск доказывает, что подобная репутация заслуженна.

Люси в ответ лишь округлила глаза.

Мы знакомы с миссис Вестенра уже довольно длительное время, и я успела понять, что сплетни являются излюбленным занятием этой почтенной дамы. На этот раз она не изменила своему пристрастию и поведала мне множество шокирующих подробностей относительно печально знаменитого семейства Квинс.

— Спору нет, отец Морриса богат, — сообщила она, намазывая ломтик поджаренного хлеба сначала маслом, а потом черничным джемом. — Только всем известно, что свою карьеру он начинал в качестве циркового акробата. Когда в Америке разразилась гражданская война, он занялся контрабандой, а может быть, и шпионажем. По крайней мере, мне доводилось слышать, что он похищал военные планы обеих сторон и доставлял их противнику. Не знаю, так ли это, но одно несомненно — этот тип способен на любой бесчестный поступок. Поговаривают также, что он еврей. Думаю, это правда — иначе чем объяснить, что он так преуспел в банковском деле. Занявшись финансами, этот пройдоха, моя милая Мина, сумел нажить еще одно состояние.

В начале завтрака миссис Вестенра выглядела больной и бледной, но разговор о неблаговидном прошлом отца Морриса Квинса так взбодрил ее, что на щеках ее заиграл румянец. Люси, напротив, этот разговор явно тяготил. Я заметила, что вид у нее усталый, уголки глаз покраснели и под ними залегли легкие тени.

— То, что Квинс-старший содержит любовницу, какую-то танцовщицу из варьете, это общеизвестный факт, — продолжала свои обличения миссис Вестенра. — Но его супруга не возражает против подобного положения вещей, потому что…

Тут миссис Вестенра осеклась и выразительно посмотрела на меня.

— Мина, дорогая, прости, если мои слова оскорбят твою скромность. Но я чувствую себя обязанной открыть тебе глаза на происхождение этого человека. Он может попытаться тебя очаровать, и, зная, из какой ужасной семьи он происходит, ты будешь вооружена против всех его ухищрений. Так вот, миссис Квинс мирится с неверностью супруга, потому что относится к числу последовательниц Сафо.

Произнеся последнюю фразу, миссис Вестенра скорбно поджала губы. Затем взяла еще один тост и принялась намазывать его маслом, полностью сосредоточившись на этом занятии.

— Простите, миссис Вестенра, но я не совсем поняла, — заметила я. — Насколько я помню, Сафо — это древнегреческая поэтесса. Миссис Квинс тоже пишет стихи?

— Милая, милая Мина, до чего ты наивна и неиспорченна. Однако тебе следует познакомиться с некоторыми современными понятиями. Доктор Сивард большой специалист по научной части и мог бы прочесть тебе настоящую лекцию. Ты ведь еще не знакома с доктором Сивардом, моя девочка? Он буквально с ума сходил по Люси, но у бедняжки не было ни малейшего шанса. Кто в здравом уме поменяет лорда Годалминга на какого-то доктора, который с трудом сводит концы с концами?

Люси никогда не упоминала об этом докторе, который, как выяснилось, входил в число ее отвергнутых поклонников. Я вопросительно посмотрела на нее, но она лишь равнодушно пожала плечами и налила себе еще чаю.

— Так вот, когда я передала эту историю доктору Сиварду, он сказал мне, что в современной психиатрии есть даже такой термин — «сафизм». Его применяют к женщинам, которые… как бы это выразиться деликатнее… В общем, они питают к другим женщинам чувства, которые нормальные женщины испытывают к мужчинам.

— Мама, сделай одолжение, прекрати пугать нас страшными сказками, — подала голос Люси. — Стоит ли повторять досужие сплетни? После всех твоих рассказов Мина, встретившись с мистером Квинсом, будет смотреть на него, как на чудовище!

— Ну, это вряд ли, — покачала головой миссис Вестенра. — Надо отдать ему должное, он очень хорош собой. Поэтому я и хотела предостеречь нашу дорогую Мину. Не удивлюсь, если этот красавчик попытается поймать ее в свои сети и отбить у мистера Харкера.

— Мама!

Люси в досаде бросила на тарелку тост, от которого ни разу не откусила.

— Мина помолвлена и любит своего жениха. Она не из тех, кого можно поймать в какие-то там сети. Думаю, ее чувства выдержат любое испытание.

— Мои милые девочки, вы обе слишком наивны, — со снисходительной улыбкой протянула миссис Вестенра. — И мой долг открыть вам глаза на бессовестные методы, при помощи которых некоторые молодые люди завоевывают доверчивых девиц. Иначе вы, не дай бог, станете жертвами ловких проходимцев. Признаю, мистер Квинс, подобно большинству американцев, не лишен обаяния. Но девушке, которая окажется во власти этого обаяния, придется горько об этом пожалеть. Кстати, его увлечение живописью тоже свидетельствует о порочных наклонностях! Не сомневаюсь, живописью мужчины занимаются исключительно для того, чтобы иметь повод глазеть на обнаженных натурщиц!

Миссис Вестенра так разгорячилась, что над верхней губой у нее выступили бисеринки пота. Она промокнула губы салфеткой, потом схватила веер и принялась яростно обмахиваться.

— Уверена, Мина отнюдь не считает мои предостережения излишними, — заявила она. — У нее нет матери, а значит, ей приходится полагаться на советы взрослых опытных женщин, которые находятся рядом. Верно, Мина?

Мне оставалось лишь кивнуть в знак согласия, тем более что подобную фразу я частенько слышала из уст директрисы. О том, что все предостережения миссис Вестенра разожгли во мне желание как можно скорее увидеть порочного и обольстительного американца, я сочла за благо умолчать.

— Вы хорошо спали этой ночью? — осведомилась я, надеясь переменить тему разговора.

— Увы, детка, про крепкий сон я давно забыла, — вздохнула миссис Вестенра. — Эту ночь, как и все предыдущие, я до рассвета ворочалась в постели.

— Очень вам сочувствую, — сказала я. — Теперь я понимаю, почему Люси сегодня такая бледная. Наверное, ты тоже провела ночь без сна? — повернулась я к Люси, лицо которой точно окаменело.

— В полночь я заглянула в твою спальню, мама, — произнесла она, коснувшись руки миссис Вестенра. — Ты дремала, хотя очень беспокойно. Я долго сидела у твоей постели, но, полагаю, ты этого не помнишь.

— О, дорогая, ты не должна лишать себя сна! — воскликнула миссис Вестенра. — Если я больна, это не повод для того, чтобы ты повредила собственному здоровью. Надо поговорить с доктором Сивардом, возможно, он пропишет тебе какие-нибудь снотворные средства.

— Я не буду их принимать, — не терпящим возражений тоном заявила Люси. — Кто-то должен бодрствовать на случай, если тебе вдруг понадобится помощь!

— Бодрствовать по ночам? Но для этого есть слуги! Девочка моя, ты меня огорчаешь! Если бы твой отец был жив, он подтвердил бы, что следить за своим здоровьем чрезвычайно важно!

Миссис Вестенра так сильно затрясла головой, что дряблая кожа у нее на подбородке отвисла еще сильнее.

— Господи Боже, надеюсь, что Мина не станет свидетельницей одного из моих ужасающих приступов. Они всегда начинаются так внезапно! На обычное учащенное сердцебиение это совершенно не похоже. Доктора говорят, у меня грудная жаба, это очень опасный недуг. Бывает, я чувствую себя более или менее сносно, и вдруг грудь пронзает острой болью.

Миссис Вестенра указала рукой на область сердца и принялась поглаживать это место, стараясь дышать как можно глубже и медленнее.

— Ужасно сознавать, что твое сердце вот-вот разорвется, Мина, — пожаловалась она. — Во время приступов меня охватывает невыразимый страх, кожа становится холодной, как лед, а кровь словно замирает в венах. Мое бедное сердце судорожно колотится, пытаясь привести кровь в движение, но все его усилия напрасны. В такие минуты я чувствую, смерть совсем близко. О, как это печально, оставить этот мир! Правда, за его пределами меня ждет встреча с моим бедным обожаемым супругом!

Воспоминание о покойном мистере Вестенра заставило ее разразиться слезами.

Все то время, пока ее мать описывала свою болезнь, Люси сидела с отсутствующим выражением и попивала чай. Позднее, когда мы с ней остались вдвоем, я заметила:

— Если бы ты, подобно мне, выросла без матери, возможно, ты больше бы ценила материнские заботы.

Она взглянула на меня так, словно слова мои показались ей предательскими.

— Я всего лишь хотела сказать, что сейчас, когда детство осталось позади и я вступаю во взрослый мир, я особенно жалею, что у меня нет матери, наставления которой удержали бы меня от промахов и неверных шагов, — пояснила я.

— Не думаю, что твоя участь достойна сожаления, — покачала головой Люси. — Отправляясь в плавание по морю жизни, ты вольна сама выбирать курс. Не многие девушки имеют подобную возможность.

 

После завтрака Люси захотела вздремнуть, предоставив меня самой себе. Я ничего не имела против. День обещал быть нежарким, лучи солнца, пробивавшиеся сквозь кружевную завесу облаков, приятно согревали, но не палили. Я решила осмотреть окрестности и отыскать укромное местечко, где я смогу без помех писать свой дневник.

Мне доводилось слышать, что самый эффектный вид в Уитби открывается со старого кладбища — и город, и море, и гавань видны там как на ладони. Преодолев сто девяносто девять ступеней — считать их заставило меня местное суеверие, согласно которому всякий, преодолевший ступеньки без счета, может накликать на себя беду, — я оказалась у церкви Святой Марии. Прежде чем войти в церковный двор, я остановилась, любуясь древним кельтским крестом, который возвышался над входом.

В маленькой церкви царил полумрак, который рассеивали лишь разноцветные солнечные лучи, проникавшие сквозь витражные окна над алтарем. Стоявшее перед алтарем распятие находилось в самом центре пересечения этих лучей, в ярком световом круге, со всех сторон окруженном сумраком. Несколько женщин в темной одежде жарко молились перед распятием. Я поставила свечу в знак поминовения умерших, опустила монету в кружку для пожертвований и вышла из церкви.

Все скамьи во дворе были заняты, однако я не собиралась уходить, так и не записав ни строчки в свой дневник. Внимание мое привлек некий пожилой господин, в одиночестве сидевший на скамье, расположенной довольно далеко от выступа, с которого открывался наиболее живописный вид. Возможно, некогда он отличался высоким ростом и крепким сложением, однако с годами усох, превратившись в подобие сморщенного стручка. Одежда, которая была ему впору лет двадцать назад, теперь мешком висела на костлявом теле. Кожа старика, коричневая и сморщенная, точно дубовая кора, была густо усеяна темными пятнами и родинками.

— Вы не будете возражать, если я присяду рядом? — спросила я, подойдя к его скамье.

Старик, как и следовало ожидать, пригласил меня сесть. Говорил он с сильным йоркширским акцентом, который, несомненно, привел бы в ужас мисс Хэдли, окажись она рядом.

— Я не потревожу вашего уединения, — заверила я, открывая дневник и снимая с пера колпачок.