МИНИСТЕРСТВО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ.

Вопросы и задания:

1.Р’ чем заключается, СЃ точки зрения Р?. Валлерстайна, парадокс понятия культуры?

2.Почему вопрос о культуре связан с вопросом о социальной и политической борьбе?

3.Что такое национальная культура? Как исторически она формируется?

4.Каковы формы «культурного» сопротивления?

&ВВВВВВ Само понятие «культуры» ставит нас перед грандиозным парадоксом. РЎ РѕРґРЅРѕР№ стороны, культура РїРѕ определению есть нечто партикуляристское. Культура — это система ценностей или практических форм поведения, присущих некоей части, меньшей, чем целое. Это верно, используется ли термин «культура» РІ антропологическом смысле, имея РІ РІРёРґСѓ ценности или практические формы поведения РѕРґРЅРѕР№ РіСЂСѓРїРїС‹, противопоставленной любой РёРЅРѕР№ РЅР° том же СѓСЂРѕРІРЅРµ РґРёСЃРєСѓСЂСЃР° (французская культура против итальянской, пролетарская против буржуазной, христианская против мусульманской Рё С‚.Рґ.)...

Но, с другой стороны, не может существовать обоснования культурных ценностей и/или практических форм поведения иного, чем некие подразумеваемые универсальные или универсалистские критерии. Ценности хороши не потому, что их придерживается моя группа; практические формы поведения хороши не потому, что их использует моя группа. Доказывать обратное было бы безнадежным солипсизмом и толкало бы нас либо к совершенно парализующему культурному релятивизму (поскольку аргументы подходили бы в равной мере к ценностям и/или практическим формам поведения любой иной группы), либо к абсолютно убийственной ксенофобии (поскольку ценности и/или практические формы поведения любой иной группы не могли бы считаться хорошими, а значит, и терпимыми).

<...> Основная причина моего изначального скептицизма относительно понятия всемирной культуры происходит из ощущения, что определение культуры — вопрос обозначения политических в основе своей границ, пределов угнетения и пределов защиты от угнетения.

<...> Позвольте мне начать обсуждение примером из X века. В те времена в Западной Европе происходило изменение в производственных отношениях, которое историки называют incastellamento (от итальянского слова castello — замок). Оно заключалось в строительстве замка могущественным лицом, которое стремилось использовать этот замок как базу, чтобы силой принудить окружающее крестьянское население — как свободных держателей, так и арендаторов — к юридическому и экономическому подчинению сеньору замка. Эти сеньоры успешно утверждали свое право господствовать, принуждать и расправляться по отношению к этим крестьянам. Что интересно с точки зрения нашего обсуждения — как часть этого процесса социального преобразования изменилась и терминология.

Похоже, что к XI в. те права, которые сеньоры в основном узурпировали силой в X в., стали официально обозначаться терминами «обычаи» и «предания». Таким образом, мы видим, по крайней мере в этом случае, что слово «обычай», базовый термин культурного дискурса, использовался, чтобы описать то, что, как мы знаем, было совсем недавно узурпированной властью. По сути дела, название этой практики «обычаем» было способом ее легитимации, то есть снижения уровня насилия, требуемого в каждый данный момент для ее поддержания. Называя нечто «обычаем», старались преобразовать это явление в «право». Попытка, очевидно, более или менее удалась.

<...> В современных государствах существуют официальные языки, системы образования с определенным набором изучаемых предметов, армии, где предписывается определенное поведение, законы о въезде и выезде, законодательство о структуре семьи и о собственности (включая вопросы наследования) и т.д. В каждой из этих сфер должны приниматься определенные решения, и легко понять, почему государства, как правило, должны предпочитать единообразные решения, если они политически возможны. Помимо сфер, где вообще нельзя обойтись без принятия решений, есть области, где государство теоретически может оставаться нейтральным, но на практике так же наталкивается на необходимость принимать политические решения. С тех пор как государство стало основным механизмом распределения общественного дохода, государствам приходится предлагать финансовую поддержку науке и искусству во всем многообразии их форм. А поскольку располагаемый объем денег по определению ограничен, государство должно делать выбор как в науке, так и в искусстве. Ясно, что в любом государстве, после того как такие решения принимаются в течение 100 лет, будет существовать «национальная» культура, даже если ее не было в начале процесса. Особое прошлое, наследие приобретает институционализированный характер.

<...> Что касается возможностей национального развития в рамках капиталистической мироэкономики, просто невозможно, чтобы оно реализовалось для всех государств. Процесс накопления капитала требует существования иерархической системы; в которой прибавочная стоимость распределена неравномерно как в пространстве, так и между классами. Более того, развитие капиталистического производства в историческом времени фактически вело к постоянно возрастающей социально-экономической поляризации населения мира (а на самом деле даже ее требовало). Это дополнялось демографической поляризацией. Таким образом, верно, что, с одной стороны, так называемое национальное развитие в определенной мере всегда возможно, но оно является циклическим процессом в системе. Не менее верно и то, что, поскольку неравное распределение преимуществ как исторически, так и теоретически, постоянно, всякое «развитие» в одной части мироэкономики на самом деле имеет своей оборотной стороной «упадок» или «регресс», либо «слаборазвитость» какого-то другого. Это было не менее справедливо для 1893 г., чем для 1993 г.; более того, про 1593 г, можно сказать то же самое. Таким образом, я не говорю, что страна X не может «развиваться» (сегодня, вчера или завтра). Я утверждаю лишь, что в рамках существующей системы не существует пути, двигаясь по которому могли бы одновременно развиваться все (или хотя бы многие) с граны.

Отсюда не следует, что какие-либо страны не могут вводить новые формы механизированного производства или развивать информационные технологии, или строить высотные здания, или создавать какие-то другие внешние символы модернизации. Вообще-то это могут все. Но это не обязательно означает что страна или, по крайней мере, большинство ее населения будут жить лучше. Состояние страны или населения может фактически ухудшиться, несмотря на видимое «развитие». Вот почему мы говорим теперь об «устойчивом развитии», подразумевая нечто реальное и прочное, а не статистический мираж. Без сомнения, именно в этой связи мы говорим о культуре. Она предполагает, что не всякое «развитие» благо, а только то, которое как-то поддерживает, возможно, даже насильственно возобновляет определенные местные культурные ценности, которые мы считаем позитивными и чье сохранение является большим плюсом не только для местного населения, но и для мира в целом.

<...> РќРѕ РЅРµ имеет смысла сегодня, или даже для периода так называемой писаной истории, воспринимать нас как живущих РІ культурно однородных группах. Каждый РёРЅРґРёРІРёРґ — место встречи большого числа культурных особенностей. Если представить себе серию РіСЂСѓРїРї, состоящих РёР· всех личностей, РіРґРµ каждая РёР· РіСЂСѓРїРї была Р±С‹ носителем РѕРґРЅРѕР№ РёР· культурных особенностей, находимых РІ отдельном РёРЅРґРёРІРёРґРµ, РІСЃРµ РіСЂСѓРїРїС‹ отличались Р±С‹ РґСЂСѓРі РѕС‚ РґСЂСѓРіР° РїРѕ составу, хотя, несомненно, были Р±С‹ Рё существенные пересечения. Это, РїРѕРјРёРјРѕ прочего, означает, что каждый РёРЅРґРёРІРёРґ РІ сущности является уникальным сочетанием культурных характеристик. Р?спользуя сравнение СЃ живописью, итоговый культурный пейзаж — очень тонкая смесь большого количества цветов, даже если РјС‹ ограничиваемся рассмотрением относительно небольшой общности (небольшой РІ пространственном или географическом отношении).

<...> Культура всегда была оружием власть имущих. Р?менно это СЏ старался проиллюстрировать очень короткой отсылкой РЅР° пример средневековой Европы. РќРѕ культура всегда была обоюдоострым оружием. Если власть имущие РјРѕРіСѓС‚ оправдывать экспроприации, делая РёС… результатом «обычая», то Рё слабые РјРѕРіСѓС‚ апеллировать Рє законности тех же самых «обычаев», чтобы сопротивляться новым Рё отличным РѕС‚ уже произведенных экспроприациям. Несомненно, это неравная битва, РЅРѕ РІРѕРІСЃРµ РЅРµ безрезультатная.

Что особенно потрясает в политической истории современной ми-росистемы по мере ее исторического развития, так это все более частое и все более эффективное использование угнетенными элементов того, что в общем виде можно назвать культурным сопротивлением.

<...> Культурное сопротивление — часть, и при том неотъемлемая часть, политического сопротивления. Если мы сознательно принимаем (или восстанавливаем) определенные культурные ценности, которыми пренебрегали или в которых сомневались, делая это, чтобы протестовать против навязывания культурных ценностей сильными тем, кто слабее, то мы уверены, что мы усиливаем слабых в их политической борьбе в рамках данного государства и в рамках миросистемы в целом.

<...> Конечно же, можно попытаться проложить РёРЅРѕР№ РєСѓСЂСЃ. Можно двигаться РІ направлении Рє анархии или либертарианизму как стратегии. Можно доказывать, что единственным СЃРїРѕСЃРѕР±РѕРј культурного сопротивления, единственным СЃРїРѕСЃРѕР±РѕРј культурного утверждения, обладающим какой-то ценностью, являются действия РІ качестве franc-tireur (фр. вольный стрелок) противостояния РёРЅРґРёРІРёРґР° массе (всем массам, любой массе). Р? это, разумеется, было испытано, Рё РЅРµ раз — Р±СѓРґСЊ то РІ форме так называемого искусства ради искусства, или РІ форме СѓС…РѕРґР° РІ жизнь маленьких общин, или РІ форме нигилизма, или РІ форме шизофрении. РњС‹ РЅРµ должны упускать РёР· РІРёРґСѓ эти различные формы сопротивления.

<...> Эти способы в свою очередь сталкиваются с трудностями. Поскольку индивидуалистические способы требуют меньшей социальной организации, носители культурной власти могут (и действительно так поступают) относиться к ним либо с пренебрежением, как к чему-то не заслуживающему внимания, либо суровым подавлением, на которое трудно ответить именно из-за отсутствия социальной организации.

Я скептически отношусь к возможности, что мы сможем отыскать наш путь, взыскуя очищенной всемирной культуры. Но я столь же скептически отношусь к попыткам увидеть в приверженности национальной, или этнической, или любой иной партикуляристской культуре нечто большее, чем костыль. Костыли — вовсе не глупость. Они часто нужны нам, чтобы восстановить нашу целостность, но костыли — по определению переходный и преходящий феномен.

<...> При таком взгляде на лучшее будущее я могу предвидеть, что на самом деле там будет место, причем постоянно, для культурного сопротивления. Способ борьбы против ухода от свободы и равенства будет состоять в создании и воссоздании партикуляристских культурных общностей — в искусствах, науках, образе жизни. Они часто будут провозглашаться старыми. Они будут социальными (не индивидуальными) партикуляризмами, имеющими целью (прокламируемой или нет) восстановление универсальной реальности свободы и равенства.

Валлерстайн Р?. Анализ мировых систем Рё ситуация РІ современном РјРёСЂРµ. РЎРџР±., 2001. РЎ. 131-133, 135-137, 139, 141-145, 148-149, 214-215.

 

МИНИСТЕРСТВО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ