Глава 19. Самцы крыс неряшливы, драчливы и злопамятны.

Самцы крыс неряшливы, драчливы и злопамятны.

Там же

Разбудил их собачий лай.

Две крупные брыластые дворняги, различающиеся только формой пятен на грязно-белой шкуре, суетились у торчащего из земли меча, то упоенно копая песок, то свирепо тявкая в немелкую уже яму.

При виде поднявшегося Жара собаки развернулись и зарычали.

– А ну кыш отсюда! – Парень выдернул из лежака ветку, грозно ею свистнул. Псы поджали хвосты и попятились, но щериться не перестали.

Тут как раз и их хозяева подоспели.

Сегодня мужички были трезвы и сосредоточенны, каждый нес по пустому мешку и короткой, обожженной на концах рогатине – удобно песок ворошить. Валяющуюся на краю поляны торбу они увидели раньше, чем ее хозяев, и с радостными возгласами бросились к ней.

– Эй, куда?! – возмущенно заорал Жар, хватая арбалет. Тетиву он взвел еще с ночи, и пролежавшее так оружие наверняка здорово подпортилось, но выглядело устрашающе. Рыска тоже вскочила на ноги.

Бабкин сын, успевший первым запустить руку в торбу, выронил подвенечное платье. Мужики уставились на друзей, словно на Сашия с Хольгой, облюбовавших эту полянку для любовных утех. Даже собаки, видя такое дело, примолкли.

– Что, голубчики, за вещами? – иронично осведомился Альк. Когда он успел залезть ей за пазуху, девушка не заметила, обнаружила только сейчас.

Весчане вздрогнули, заозирались, один повертел пальцем в ухе.

– За вещами, говорю? – повторил Жар, а Рыска поспешно пожелала, чтобы едкие крысиные речи до шошинцев больше не доходили.

Мужики чуток расслабились, но изумление с помятых рож так и не сошло.

– А вы тута… чего? – наконец откашлялся бабкин сын.

– А вы? – Впрочем, с Альковой подачи Жар уже догадался, зачем местные пожаловали: золото интересует только людей, шош отрыгнул бы его вместе с одеждой и костями.

– А мы… это… За маслятами! – Мужик махнул мешком в доказательство. Остальные согласно забурчали, затрясли бородами.

– Не рановато ли? – усомнился вор.

– Так мы покуда так, разведать. – Весчанин обвел взглядом перекопанную полянку, словно надеясь обнаружить на ней неурочный грибок, и снова застыл орясиной. С места, где он стоял, был хорошо виден кусок сизой шерсти на дне вырытой собаками ямы.

Жар подошел поближе, тоже глянул и поежился. Меч пробил шошу глаз, из раны выступила темная свернувшаяся кровь и что-то белое, студенистое. Это надо ж было так попасть! Полпальца в сторону, и клинок, скорей всего, соскользнул бы по кости, порвав только шкуру.

– Что ж вы нас о таких вот грибах не предупредили? – Парень укоризненно ткнул пальцем в яму.

– А мы думали, вы знаете, – принялся неловко оправдываться мужик. – Если б сказали, что шошей боитесь, так мы б, конечно, вам местечко выделили – не в избе, так под стеной. Холм-то каменный, зверю туда хода нет…

– Врут.

– Врете, – машинально повторила Рыска. Зря она это, весчанин тут же оскорбленно вскинулся:

– Мы люди честные, грехов не творим! А вот вы что за птицы, еще неизвестно. Не охотники они, вишь… а шоша прямо сквозь землю утюкали. Может, из той шайки, что тсецы по весне разогнали? Или шпиёнии саврянские?

Мужик неожиданно умолк, уставился на что-то мимо правого Рыскиного уха, и девушка, повернув голову, обнаружила, что Альк сидит у нее на плече.

– Чего вы с этими трупоедами треплетесь? Или убивайте, или гоните к Сашию.

Но весчане и сами быстренько подстроились под изменившийся ветер.

– Ловко вы его, гада подземного, госпожа путница, – залебезил мужик, пятясь. Дружки отступали вместе с ним, по-жабьи растянув губы в неискренних улыбках. – Здоровьечка вам и счастливо оставаться!

– Опять ты из меня пугало сделал! – шепотом напустилась Рыска на Алька.

– Я? Ты давно в ручей смотрелась, «шпиёния»? Тебя уже на огороде вкапывать пора, в этих дырявых обносках.

– А из-за кого они дырявые?!

Девушка подняла подвенечное платье и горестно вздохнула. Посредине красовался след босой ноги с растопыренными, чудно пропечатавшимися пальцами.

– Добереглась, – безжалостно подковырнул Альк.

– Ничего, я его постираю! – Рыска упрямо скатала платье в валик и запихнула обратно в торбу.

– В придорожной канаве?

– Нет, дома! В кадушке со щелоком! А в канаву ты, саврянин, отправишься! – Девушка решительно оторвала Алька от плеча и бросила на песчаную кучу. Осторожно, правда, и с небольшой высоты, дав благополучно приземлиться на все лапы.

– Надо же, вспомнила! – притворно сокрушился крыс, встряхиваясь. – Я-то надеялся – к утру эта дурь из тебя выветрится.

– Еще чего! Жар, а ты что скажешь? Везти нам его дальше или здесь бросим?

Друг тоже не любил саврян, но был куда практичнее: золото оставалось золотом, чей бы профиль ни украшал монету. Воровать у саврян, конечно, приятнее, зато по их указке – выгоднее (чужакам приходилось надбавлять, дабы «понравиться» местному ловкачу). Однажды Жару даже довелось работать в паре с желтоглазым, а потом пить с ним за успех, причем после пятой кружки «Ночной ветер» и «Криточча по крайкен» прекрасно пелись дуэтом на один мотив. В общем, гады они, савряне, и морды у них противные, но дело с ними иметь можно.

Однако тут парень решил поддержать подругу.

– И правда, что это за котенок в пирожке? – сурово вопросил он. – Сто двадцать!

– А во сколько ты оцениваешь свою шкуру?! Десять, пятнадцать?

– Ха! В тридцать, не меньше! – задрал нос вор.

– Ну так вычти их и успокойся, – издевательски посоветовал Альк.

– Я и вычел! Из полутораста.

– Да я вовсе не это имела в виду! – возмутилась Рыска. – Нельзя же требовать с него золото из-за того, что он саврянин!

– Почему? – удивился вор.

– Потому что дело не в деньгах! Либо мы ему помогаем, либо нет, а за двадцать златов чистой совести не купить!

Альк с Жаром озадаченно переглянулись. Оба они знали уйму случаев, когда этот товар обходился много дешевле.

– Хорошо, и чего же ты тогда хочешь? – саркастически поинтересовался крыс.

– Да, – почесал в затылке вор, – я тоже как-то запутался.

– Пусть извинится! – выпалила девушка.

– За цвет волос?! – Альк возмутился больше, чем когда с него требовали денег. – Да ты, девка, совсем очумела! Может, еще за отсутствие сисек у тебя прощения просить? Или за наличие…

– Эгей! А наши-то мужички недалеко отбежали, – спохватился Жар. – Гляди, подсматривают за нами издали. Шушукаются.

– Шмальни в них стрелой, – раздраженно посоветовал крыс. – Хотя… Знаешь, зови-ка их назад!

– Зачем?!

– Пусть принесут лопаты и выкопают тушу.

– Ага, разбежались они нам копать. – Жар всмотрелся в кусты и презрительно сморкнулся. Весчане поспешили получше прикрыться ветками.

– Пообещай за труды шкуру. Тогда они никому о нас не расскажут – мол, сами собрались и упокоили зверюгу, храбрецы-удальцы. А иначе раззвонят на всю округу.

Парень скривился – ему совсем не хотелось иметь дело с этими подлецами, да еще одаривать их. Но уж больно завистливые и досадливые у них рожи, такие вмиг заложат.

– Эй, ребята! – с отвращением окликнул вор. – Подзаработать не хотите?

Весчане вернулись быстрее, чем если бы за ними гнался шош. Из промыслов у них в Шошенке только мародерство и было.

Выслушав дело, мужики радостно закивали. Один побежал в веску за лопатами, а двое сразу принялись за работу, пока рогатинами и руками. Собаки увивались рядом, помогая лапами; иногда увлекались, начинали теребить шоша за шкуру, но мигом огребали пинка и сочной ругани. Свое ж уже, жалко!

Друзья тем временем собрали разбросанное добро и навьючили на корову.

– Везучая ты скотина! – Жар подвесил печальной Милке торбу с зерном. Останки его коровы продолжали торчать из земли, как невиданное дерево с пегим бочкообразным стволом и пятью ветками.

– Поди хоть говядины из нее нарежь.

– На кой? По такой жаре далеко не увезем… если она уже не завонялась.

– Подкопти над костром. Нам все равно ждать, пока мужики шоша не обдерут.

– Зачем?

– А безоары?

– Да ну их, пусть тоже забирают, – отмахнулась Рыска, которой не терпелось отсюда убраться.

– Жирно им будет!

По мнению Жара, хуже упущенной выгоды была только выгода, ушедшая к врагу. Вор, не трогая поясного кинжала, вытащил откуда-то «пырку», короткий широкий нож с обоюдоострым лезвием, и неуверенно подступил к туше. Разделывать коров парню давненько не приходилось, но где находится самое сочное мясо, он помнил.

Ночь выдалась прохладной, и стухнуть корова не успела. Цвету, правда, все равно была неаппетитного, темно-багрового с толстыми жилами. Парень выискал в сосняке одинокий ореховый куст, обстругал пяток веток попрямее и, длинными полосами нанизав на них мясо, подвесил над разведенным Рыской костром.

Мужики, сглатывая слюни, вдвое азартнее налегли на принесенные лопаты. Небось и корову до последней жилочки оприходуют, как только опасные гости уберутся восвояси.

Наконец тушу, обвязанную веревкой, выволокли из ямы. Шош оказался величиной с медведя, разве что тело подлинней, а лапы покороче. И когтищи такие же, черно-желтые, с Рыскину ладонь. А уж зу-у-убы!

– Вырви себе на память.

– Не-е, – поежилась девушка. Эдакую гадость с собой таскать!

Зверя ободрали быстро, чулком, только с головой возникла заминка – там шкура приросла крепко, каждым волокном. Но мужики, не растерявшись, перерубили шею лопатой и торжественно поволокли «добычу» в веску.

Мясо хищника выглядело еще противнее старой говядины, почти черное.

– Давай, потроши, – невозмутимо поторопил Альк.

– Как хоть эти безоары выглядят? – Жар снова вытащил «пырку» и, подпиливая, вспорол шошу брюхо от паха до грудины. В разрез выпятился какой-то орган, раздутый и синюшный. Вор недоверчиво ткнул в него кончиком ножа, и желудок в тот же миг лопнул, обдав друзей брызгами и жутким зловонием. Содержимое кашей вытекло наружу и расползлось по земле, оставив посередке островок из полупереваренной человеческой кисти.

– Чтоб тебя! – Жар выронил нож и шарахнулся, Рыска поспешно закрылась рукавом.

– Вот почему он так вяло нападал. На полный-то живот.

– Вяло?! – Вор подобрал ветвистый сук и спихнул страшную находку в яму, с глаз долой.

– Мне говорили, что обычно жертва даже не успевает вскрикнуть. Шош хватает ее за голову, мгновенно прокусывая череп.

– Если б там голова лежала, я б, наверное, точно в обморок хлопнулась, – пробормотала девушка, продолжая завороженно таращиться на тушу.

– Целую голову шошу не проглотить, – заверил Альк. – От силы – кусок черепа с глазом. Или челюсть. Поковыряйся-ка там хорошенько…

Подсомлевшее тело глухо ударилось задом о землю.

– Я, пожалуй, посижу немножко, – еле выговорил вор. Запах жарящейся говядины теперь вызывал прямо противоположные чувства.

Ковыряться пришлось Рыске (впрочем, ей это было намного привычнее – на хуторе постоянно приходилось то птицу потрошить, то свиные и говяжьи кишки для колбас перемывать). Костей, к счастью, больше не попалось – видно, шош заглотил кисть первым куском, с голодухи. Безоары же оказались плоскими ноздреватыми камушками, будто слепленными из зеленого песка. Два размером со сливу и один поменьше.

– И что с ними теперь делать? – Девушка с отвращением поглядела на окровавленную (и добро б только окровавленную!) по локоть руку.

– Вымыть и продать в первой же лекарской лавке.

Рыска сунулась к торбе с баклагой – и застонала, вспомнив, что из-за привередливой крысы воды там осталось на донышке. Пришлось кое-как обтереть руку об траву, а последние капли извести на безоары. Приглядней они не стали, на засохшие какашки похожи.

– Сколько еще до нее, той лавки? – вздохнул Жар, наконец собравшись с силами и поднявшись.

– Лучин семь-восемь. Если опять какую-нибудь глупость не спорете.

– А до ручья? – жалобно спросила Рыска.

– В веске и помоешься.

– Ты что! – испугалась девушка. – Как я на люди-то в таком виде покажусь?

– Не переживай, людям будет очень приятно на тебя смотреть. «Какое счастье, что я и то выгляжу лучше этой мурзатой бродяжки»! – подумает самый распоследний бедняк и будет счастлив до вечера.

Но Рыска всполошилась еще больше.

– Нет уж, пусть несчастным ходит! И вообще, мы с тобой еще не договорили насчет…

– Ладно, будет тебе ручей по дороге, – нехотя согласился Альк. – Только начни ее наконец!

* * *

С одной коровой дело двигалось куда медленнее и муторнее.

Раньше друзья то подъезжали, то спешивались, а теперь кому-то все равно приходилось идти. Под двумя всадниками Милка быстро выдыхалась, высовывала язык и начинала укоризненно бурчать брюхом, как будто сейчас возьмет да лопнет. За три лучины едва прошли пять вешек.

Альк, больше не доверяя благоразумию спутников, пристально следил за дорогой.

– Ненавижу весчан, – неожиданно сказал он. – Тупое, жадное, трусливое быдло. Самим убивать – нет, что ты, грех! Хольга на макушку плюнет! А в лес с шошами вытолкать – пусть там подыхают – запросто. Корову из-за них потеряли. Ненавижу.

– А что мы с Жаром весчане – тебя не смущает? – обиженно спросила Рыска.

Альку полагалось бы ответить что-нибудь вроде «так вы же совсем другие!», но он промолчал. То ли не привык извиняться, то ли не желал врать.

– Мне, значит, к саврянским мужчинам плохо относиться нельзя, а тебе к ринтарским весчанам – можно? – настаивала девушка.

– Саврянские – такие же недоумки. И я никого не прошу меня любить. Можешь ненавидеть, на здоровье. Только в Мирины Шахты отвези, и я тоже сдержу свое обещание.

– Тогда вылезай у меня из-за пазухи! – Рыска быстро, размашисто шагала по дороге рядом с коровой, но крысу тряска ничуть не мешала: он продолжал невозмутимо сновать под платьем, ловко цепляясь коготками за ткань.

– С какой стати?

– А на кой мне там ненавистная крыса?

– Так, по крайней мере, ты меня не видишь. И я тебя тоже.

– Ты царапаешься!

– Что, уже и лапы размять нельзя?

– А по травке, по кочечкам поскакать не хочешь? – вкрадчиво предложила девушка, уже отбившая все пятки. На дне торбы лежали лапти, но Рыска берегла их для города – по камням ходить еще больнее.

– Спасибо, у меня и тут кочечки есть.

– Ай! – взвизгнула Рыска, хватаясь за левую грудь.

– Что? – перепугался Жар, роняя поводья.

– Он меня лижет!

– Где?

– Там!!!

Парень соскочил с коровы и, пылая праведным гневом, без раздумий запустил руку в Рыскин ворот, но тут же с воплем ее выдернул:

– Он меня укусил!

– Лапы прочь от девичьей чести, хам!

– Рыска, честное слово, я… – опомнился Жар, пряча окровавленную руку за спину.

– Сейчас я эту честь! – Девушка попыталась изловить Алька сама, но тут же заверещала еще громче: крыс, немилосердно щекочась, протиснулся под пояс и вывалился из-под подола. Невозмутимо встряхнулся, в несколько скачков нагнал корову, взбежал по ее ноге и затесался меж поклажи. Чтобы его достать, пришлось бы полностью развьючить Милку. Наверное, Жара бы это не остановило – уж больно палец болел, – но тут впереди показался простенький мостик из пяти уложенных рядком бревен. От раскатывания в стороны их удерживали четыре вбитых в землю кола – два на том берегу, два на этом.

Отложив расправу, друзья спустились по довольно-таки крутому бережку, густо заросшему ветляником. Судя по тинному запаху, внизу текла скорее речка, чем ручеек, хотя с разбега ее запросто можно было перепрыгнуть. Но Рыска обрадовалась и такой воде. Нащипав длинных узких листьев, девушка долго, остервенело оттирала ими перепачканную шошем руку.

– Теперь она у тебя зеленоватая, – ехидно заметил Альк, наблюдая за ней с седла.

– А ты не хочешь искупаться? – Рыска умыла лицо, а руки отряхнула на крыса. Тот брезгливо сжался за вьюком.

– В этой канаве?

– Можно подумать, тебе всегда подогретую воду с мылом подавали!

– Представь себе. А иногда даже с цветочными лепестками.

– Хочешь, клевера в речку накидаю? – съехидничала девушка.

– Дура, – неожиданно обозлился Альк. – Если сама родом из свинарника, то хоть не хрюкай на лебедей, не позорься.

– Ну, раз ты у нас лебедь, – Жар вернулся к корове за баклажкой, но в последний миг отдернул от нее руку и подло сцапал крыса за спину, – то иди-ка, голубчик, поплавай!

Альк камнем бултыхнулся в воду. Испугаться за него Рыска не успела – крыс почти сразу вынырнул и, чихая, поплыл поперек течения. Забавно так: столбиком в воде стоит, перебирая только задними лапами и руля хвостом.

– Вы!..!.. и…!

– Что? Спинку потереть? – глумливо крикнул парень с мостика. – Или кипяточку подлить?

По шею измазавшись в прибрежной тине, «лебедь» выкарабкался на сушу. Злобно глянул на ухохатывающихся людей, откашлянул еще одно ругательство и, напоминая шустрого болотного ежика с колючками слипшейся шерсти, побежал обратно к корове.

Жар, закатав штанины, зашел на середину потока, где вода почище, и наполнил баклажку. Рыска оторвала от уже пощипанного платка еще один лоскут и перевязала ему укушенный палец. Теперь друзья напоминали членов тайного общества с условными знаками: крыс умудрился тяпнуть их в одно и то же место.

Остатком тряпки девушка хотела вытереть Алька, но тот сердито увернулся.

– Ты первый начал, – беззлобно упрекнула Рыска. Мокрая крыса выглядела и воняла еще хуже сухой. – Дай хоть ранки промокну, щиплет же, наверное!

– Где ты их видишь? – Тон у Алька был сварливый, но выяснять отношения он не стал.

– Уже зажили? – Девушка подпихнула крыса ладонью, заставляя повернуться и показать другой бок. – Ой, как будто вообще исчезли!

– Когда обратно превратился, – нехотя сознался Альк. Рыска все-таки накрыла его платком, немножко потерла, прежде чем крыс снова выкрутился. – И с человеком то же самое было. Мы стали такими же, как в момент обряда. Даже приноравливаться к изменившемуся телу не пришлось…

– Мы?

– Я и крыса.

– А я думала, тебя в нее превратили, – удивилась девушка.

– Нет. Объединили. – Альк перепрыгнул ей на плечо, целясь в ворот, но Рыска успела стянуть его руками.

– Нет уж, сюда ты больше не ходок! Тем более мокрый!

– Как скажешь, – смиренно согласился крыс, сполз пониже и шмыгнул в дырку на животе.