Двадцать шесть. Возможно, у судьбы скверное чувство юмора, но в итоге я оказалась в той самой камере, где раньше сидел Дмитрий.

 

Возможно, у судьбы скверное чувство юмора, но в итоге я оказалась в той самой камере, где раньше сидел Дмитрий.

После предъявления мне обвинения я спокойно пошла со стражами. Фактически я была в шоке – услышанное казалось слишком невероятным. Меньше всего я думала о том, что обвиняют меня, не чувствовала по этому поводу ни гнева, ни возмущения, поскольку все затмевал сам факт смерти Татьяны.

И она не просто мертва. Убита.

Убита?

Как такое могло произойти? Как такое могло произойти здесь? Королевский двор – одно из самых безопасных мест в мире, и в особенности для монаршей особы. Ее охранял тот самый отряд, который накинулся на нас с Дмитрием. Ни один стригой не мог добраться до нее на территории дворцовой усадьбы, а я была уверена, что Татьяна ее не покидала. С учетом постоянной внешней угрозы убийство во внутреннем кругу дампиров и мороев было делом почти неслыханным. Конечно, иногда такое случалось, конфликты неизбежны в любом сообществе, но, за редчайшими исключениями, дальше жарких споров в Совете дело не заходило. Вот почему Виктору вынесли такой суровый приговор – ужаснее его преступлений никто и вообразить не мог.

До сегодняшнего дня.

«Переварив» кажущуюся немыслимой идею того, что Татьяна мертва, я обрела способность задать себе более насущный вопрос: почему я? Почему обвиняют именно меня? Я, конечно, не юрист, но уверена – ни один суд не обвинит меня всерьез только потому, что я обозвала ее ханжой и сукой.

Я пыталась расспросить охранников у камеры, но они молчали, сохраняя каменное выражение лица. В конце концов, охрипнув от крика, я повалилась на койку и проникла в сознание Лиссы, рассчитывая получить больше информации.

Лисса и сама прикладывала отчаянные усилия, пытаясь выяснить все, что можно. Вместе с Кристианом она находилась в охваченном суматохой вестибюле одного из административных зданий. Повсюду сновали дампиры и морой; одни в ужасе от крушения самих государственных основ, другие – рассчитывая половить рыбку в мутной воде. Лисса и Кристиан стояли в самом центре этого водоворота.

Хотя формально Лисса уже была взрослой, на деле кто‑нибудь из старших при дворе всегда опекал ее – обычно Присцилла Вода, а время от времени сама Татьяна. По объективным причинам ни та ни другая больше не могли заботиться о юной принцессе Драгомир. Многие королевские морои с уважением относились к Лиссе, это правда, но к кому обратиться теперь, она не знала.

Чувствуя, что она волнуется, Кристиан сжал ей руку.

– Тетя Таша наверняка в курсе того, что происходит, – сказал он. – Рано или поздно она появится. И не допустит, чтобы с Розой что‑нибудь случилось.

Лисса чувствовала в его словах оттенок неуверенности, но не стала обсуждать это. Таша, может, и захочет, чтобы со мной ничего не случилось, но она ведь не всемогуща.

– Лисса!

Голос Адриана заставил обоих резко обернуться. Он только что вошел вместе с матерью и выглядел так, будто прибыл сюда прямиком из моей спальни, – во вчерашней одежде, со взлохмаченными волосами. Его помятый вид еще более подчеркивал элегантность и собранность Даниэллы – живого воплощения деловой леди, тем не менее не утратившей женственности.

Наконец‑то появились люди, которые, возможно, что‑то знают!

– Слава богу! – воскликнула Лисса, бросаясь к ним. – Никто не объясняет нам, что произошло… только и известно, что королева мертва, а Роза под арестом. – Она устремила на Даниэллу умоляющий взгляд. – Ведь это какое‑то недоразумение.

Та похлопала девушку по плечу, пытаясь успокоить – насколько это было реально в нынешних обстоятельствах.

– Боюсь, что нет. Татьяну убили сегодня ночью, и Роза – главный подозреваемый.

– Но она никогда не сделала бы этого! – воскликнула Лисса.

– То, что она раскричалась на Совете, еще не доказывает, что она убийца, – добавил Кристиан. Мы с ним рассуждали одинаково; это почти пугало. – Равно как и ее появление на «Вахте смерти».

– Ты прав, всего этого недостаточно для предъявления обвинения, но и не говорит в ее пользу, согласись. По‑видимому, имеется другое доказательство ее вины.

– Интересно, какое? – спросила Лисса.

– Не знаю, – извиняющимся тоном ответила Даниэлла. – Расследование еще не закончено. Предстоит слушание, где представят это доказательство, а Розе зададут вопросы относительно ее местопребывания, возможных мотивов… ну, всякого такого. – Она окинула взглядом мечущихся вокруг людей. – Если, конечно, до этого вообще дойдет. Такого не случалось… на протяжении веков. Вся власть до избрания нового монарха принадлежит Совету. Однако повсюду царит хаос, люди напуганы, и я не удивлюсь, если Совет объявит военное положение.

Кристиан с надеждой посмотрел на Лиссу.

– Ты видела Розу вчера вечером? Она была с тобой?

– Нет. – Лисса нахмурилась. – По‑моему, она была в своей комнате. В последний раз я видела ее позавчера днем.

– Жаль. – Даниэллу это сообщение не обрадовало. – Если она была одна, у нее нет алиби.

– Она была не одна.

Все трое обратили взгляды на Адриана. Это были его первые слова после того, как он окликнул Лиссу. До сих пор она почти не замечала его, не давая и мне возможности в него вглядеться, лишь отметила нехарактерный для него неопрятный вид. Выражение тревоги и огорчения делали его старше, чем на самом деле. Исследуя его ауру, она обнаружила обычное для пользователя духа золотое сияние, но и в нем, и в других цветах темнели вкрапления тьмы. И еще аура мерцала, что свидетельствовало о нестабильности. Все случившееся обрушилось на него слишком неожиданно, но, уверена, при первой же возможности он прибегнет к таким средствам восстановить душевное равновесие, как сигареты и спиртное. Обычно он так и поступал.

– Что ты сказал? – резко спросила Даниэлла.

– Она была не одна. Я всю ночь провел с ней.

Лисса и Кристиан изо всех сил старались сохранить нейтральное выражение лица, однако Даниэлла явно была в шоке – естественная реакция матери на прямое упоминание о сексуальной жизни ее отпрыска.

– Ох, не начинай! – сказал Адриан, тоже заметив, как изменилось ее лицо. – Твои моральные устои, твои взгляды… в данный момент все это не имеет никакого значения. – Он кивнул в сторону охваченных паникой людей, громко вопящих, что Виктор Дашков наверняка прячется где‑то поблизости и намерен убить их всех. – Я был с Розой. Это доказывает, что она никого не убивала. С твоим материнским беспокойством насчет моей личной жизни разберемся позже.

– Меня вовсе не это беспокоит! – Тем не менее Даниэлла почти утратила самообладание. – Если у них есть твердое доказательство ее вины, ты окажешься замешан во всем этом! Ты тоже можешь попасть под подозрение.

– Татьяна была моей тетей! – воскликнул Адриан. – Зачем, ради всего святого, нам с Розой убивать ее?

– Потому что королева не одобряла ваших отношений. А Роза не одобряла поддержанного королевой постановления о снижении возрастного ценза стражей, – сказал Кристиан. Лисса сердито посмотрела на него. – Что? Я просто формулирую то, что любому в голову придет. И мы все слышали – люди выдумывают такое, что даже для Розы все‑таки чересчур.

Веские доводы, ничего не скажешь.

– Когда? – Даниэлла схватила Адриана за рукав. – Когда ты был с Розой? Когда пришел к ней?

– Не знаю… Не помню…

– Адриан! – Она сильнее вцепилась в него. – Будь же наконец серьезен! Если дальше так пойдет, то это для тебя жизненно важно. Если ты пришел к ней после того, как Татьяну убили, тогда ты тут точно ни при чем. Если же ты был с ней до этого…

– Тогда у нее есть алиби, – прервал он мать. – И проблема закрыта.

– Надеюсь, это так, – пробормотала Даниэлла. На молодежь она больше не смотрела. Колесики лихорадочно крутились в ее голове – она старалась придумать, как защитить сына. То, что произошло со мной, она воспринимала как несчастный случай; предметом ее первостепенной тревоги, естественно, был Адриан.

– Нужно срочно найти тебе адвоката, – наконец решила она. – Я поговорю с Дамоном еще до слушания. И Руфус тоже должен быть в курсе. Проклятье! – По‑видимому, леди Ивашкова ругалась нечасто, поскольку Адриан вскинул брови. – Мы непременно должны выяснить, когда точно ты пришел туда.

Весь вид Адриана по‑прежнему выражал тоску; казалось, он рухнет под ударами судьбы, если в ближайшее время не подкрепит свои силы никотином или алкоголем. Это было невыносимо – видеть его в таком состоянии и к тому же знать, что я всему причиной. Он далеко не слабый человек, но некоторые черты собственной натуры, отягощенной влиянием стихии духа, мешают ему справляться с такими ситуациями. И все же, несмотря на беспокойство, он сумел вспомнить кое‑что, способное помочь его обезумевшей от волнения матери.

– Когда я входил в здание, в вестибюле кто‑то был… швейцар, скорее всего. Консьержа, правда, на месте не оказалось.

– Вот оно! – Даниэлла просияла. – То, что нужно. Дамон выяснит, в какое точно время ты пришел туда, и все подозрения с тебя будут сняты.

– И таким образом он сможет защитить меня, если дело обернется плохо?

– Конечно.

– А что насчет Розы?

– Что насчет нее?

Адриан по‑прежнему выглядел так, словно вот‑вот рассыплется на части, но в его зеленых глазах появилось серьезное, сосредоточенное выражение.

– Если выяснится, что тетю Татьяну убили до того, как я пришел туда, и Розу одну бросят на растерзание волкам, будет Дамон защищать ее?

– Ох, ну дорогой… – промямлила его мать. – Дамон вообще‑то такими делами не занимается…

– Займется, если ты попросишь его об этом, – безжалостно заявил Адриан.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – устало ответила она. – Говорят, есть серьезное доказательство против нее. Если наша семья выкажет сочувствие убийце…

– Она не убийца! Ты ведь встречалась с Розой, она нравится тебе. Можешь ты, глядя мне в глаза, сказать: «Пусть выкручивается как сумеет с той тухлой защитой, которую ей предоставят»? Можешь?

Даниэлла побледнела и, клянусь, буквально съежилась. Не думаю, что она привыкла выслушивать такие отповеди от своего беспечного сына. И хотя его слова звучали разумно и здраво, в голосе и позе сквозило такое безумное отчаяние, что это пугало. Не знаю, чем оно было вызвано – воздействием стихии духа или его собственными чувствами.

– Я… Я поговорю с Дамоном, – сказала наконец Даниэлла, нервно сглотнув.

– Спасибо. – Адриан шумно выдохнул и как будто слегка успокоился.

После этого его мать растворилась в толпе, оставив сына с Лиссой и Кристианом. Они были почти так же поражены, как Даниэлла.

– Дамон Тарус? – спросила Лисса.

Адриан кивнул.

– Кто это? – поинтересовался Кристиан.

– Кузен мамы. Наш семейный адвокат. Тот еще жук. Неприятный тип, но, правда, может вытащить кого угодно из чего угодно.

– Неплохо, – заметил Кристиан. – Но сумеет ли он что‑то противопоставить этому так называемому убедительному доказательству?

– Не знаю. Правда не знаю. – Адриан рассеянно сунул руку в карман, где обычно держал сигареты, но их там не оказалось. Он вздохнул. – Я не знаю, что это за доказательство, и даже не знаю, как умерла Татьяна. Слышал лишь, что сегодня утром ее обнаружили мертвой.

Лисса и Кристиан нахмурились, но моя подруга первой решилась взять на себя роль вестника беды.

– Кол, – сказала она. – Ее нашли в постели с серебряным колом в сердце.

Адриан промолчал, даже лицо его не дрогнуло. Лиссе пришло в голову, что за разговорами о невиновности, доказательстве и адвокатах все как‑то упускали из вида тот факт, что Адриан приходился Татьяне внучатым племянником. Он не одобрял некоторых ее решений, часто отпускал шуточки у нее за спиной, тем не менее она была членом его семьи, он знал ее всю жизнь. Ее смерть должна была огорчить его сильнее, чем всех прочих. Даже я испытывала противоречивые чувства: ненавидела королеву за то, как она поступила со мной, но никогда не желала ей гибели. Все‑таки иногда она разговаривала со мной… по‑человечески. Не всегда же это было притворством – на обеде у Ивашковых, например, она вела себя искренне. И казалась усталой, задумчивой и больше всего озабоченной тем, чтобы обеспечить подданным мир и безопасность.

Полная сочувствия и печали, Лисса провожала взглядом уходящего Адриана, когда Кристиан мягко прикоснулся к ее плечу.

– Пошли. Мы узнали, что требовалось, и просто путаемся здесь под ногами.

Лисса позволила ему вывести себя из здания; ее переполняло чувство беспомощности. Заходящее оранжевое солнце окрашивало в теплый золотистый цвет каждый лист, каждое дерево. В воздухе висел шум голосов, испуганные люди торопились сообщить друг другу новости. Некоторые были уже в трауре, с залитыми слезами лицами. Интересно, насколько они искренни? Даже в разгар трагедии королевские морой не забывают о своем стремлении к власти.

И каждый раз, услышав мое имя, Лисса все больше наливалась гневом. В этом чувстве всегда мало хорошего, но этот гнев был особенно опасен: он напоминал мне черный дым, клубящийся в ее душе и способный довести до взрыва. В этом сказывалось дурное влияние стихии духа.

– Просто поверить не могу! – воскликнула Лисса. При этих словах Кристиан поспешно увел ее туда, где никто не мог их слышать, но она даже не заметила. – Как можно думать такое о Розе? Это подстроено, не иначе.

– Знаю, знаю. – Он тоже умел распознавать опасные признаки влияния стихии и пытался ее успокоить. Дойдя до маленького, заросшего травой участка в тени большого орехового дерева, они уселись на землю. – Мы знаем, что она этого не делала. И докажем это. Нельзя наказать человека за то, чего он не совершал.

– Ты не знаешь их, – проворчала Лисса. – Если с ней захотят расправиться, они пойдут на все.

Почти безотчетно я перетянула на себя немного тьмы, надеясь, что ей станет легче. К несчастью, сама я от этого разозлилась еще больше.

Кристиан засмеялся.

– Ты забываешь – я вырос среди них и ходил в школу с их детьми. Но впадать в панику рано, пока мы не выясним больше, договорились?

Сейчас Лисса чувствовала себя лучше и слабо улыбнулась Кристиану.

– Не помню, чтобы ты прежде был таким благоразумным.

– Это потому, что все по‑разному понимают слово «благоразумный». Боюсь, что ранее ты не всегда меня правильно понимала, вот и все.

Лисса рассмеялась.

– Думаю, тебя часто неправильно понимают.

Их взгляды встретились; его улыбка стала теплее и мягче.

– Надеюсь, это не будет неправильно понято, иначе я рискую схлопотать пощечину.

С этими словами он наклонился и запечатлел на ее губах поцелуй. Без малейших колебаний Лисса ответила ему, полностью отдавшись сладостному порыву. К несчастью, я воспринимала все ее эмоции. Когда они оторвались друг от друга, сердце Лиссы гулко колотилось, щеки пылали.

– И какое же определение ты этому дашь? – спросила она, все еще чувствуя прикосновение его губ.

– Это означает «прости меня».

Она отвернулась, нервно вырывая пучки травы. Потом вздохнула и подняла на него взгляд.

– Кристиан… у тебя было что‑то с Джил? Или с Мией?

– Что? – Он удивленно посмотрел на нее. – Как ты могла такое подумать?

– Ты проводил с ними много времени.

– На свете есть лишь одна девушка, которая мне нужна. – Прикованный к Лиссе взгляд кристально‑голубых глаз не оставлял сомнений в том, кого он имеет в виду. – Ни о какой близости с другой не может быть И речи. Несмотря ни на что, даже на историю с Эйвери…

– Кристиан, я очень сожалею об этом…

– Ты не должна…

– Нет, я сожалею…

– Проклятье, ты дашь мне догово…

– Нет, – подтвердила Лисса, наклонилась и сама поцеловала его.

Все ее тело запылало: и для нее Кристиан был единственным на свете желанным мужчиной.

Ну, по‑видимому, Таша была права: только я могла снова свести их вместе. Но неужели ради этого мне непременно надо было угодить под арест!

Я выскользнула из головы Лиссы – чтобы оставить их наедине и избавить себя от зрелища того, как они милуются. В данный момент для меня они не могли ничего сделать, пусть порадуются своему воссоединению. Им оставалось только ждать, пока появится новая информация, а их способ ждать все же гораздо менее вреден для здоровья, чем тот, который наверняка выбрал Адриан.

Я лежала на койке и глядела в потолок. Повсюду вокруг – лишь металл и серые стены; это буквально сводило с ума. Ни телевизора, ни хоть какой‑нибудь книжки, чтобы отвлечься. Прямо как зверь в клетке. Камера, казалось, становилась все меньше и меньше. Оставалось лишь прокручивать

в сознании то, что выяснилось благодаря Лиссе, и анализировать каждое слово. Конечно, вопросов возникало множество, но мысленно я все время возвращалась к разбирательству, о котором говорила Даниэлла. Что это вообще такое? Когда оно состоится?

Ответ на последний вопрос я получила спустя несколько часов.

К этому времени я впала в состояние, близкое к оцепенению, и не сразу осознала, что у входа в камеру стоит Майкл. Вскочила с койки и увидела, что он отпирает дверь. В душе вспыхнула надежда.

– Что случилось? – воскликнула я. – Меня отпускают?

– Увы. – Он надел на меня наручники. Я не сопротивлялась. – Мне поручено доставить тебя на разбирательство дела.

В коридоре было полно стражей – точь‑в‑точь как недавно, когда эту камеру занимал Дмитрий. Мы с Майклом шли рядом и, слава тебе господи, всю дорогу разговаривали; он не вышагивал с каменным лицом, храня это их жуткое молчание, что, по‑видимому, было обычным способом обращения с заключенными.

– Что такое «разбирательство»? Суд?

– Нет‑нет, суд так быстро не происходит. Будут решать, передавать ли твое дело в суд.

– Не понимаю, к чему еще и это. По мне, пустая трата времени, – заметила я.

После камеры было необыкновенно приятно вдыхать свежий, влажный воздух.

– Будет потрачено впустую гораздо больше времени, если ты предстанешь перед судом, а там выяснится, что дела как такового нет. Сейчас будут представлены имеющиеся доказательства, и судья – ну или кто‑то, выступающий в роли судьи, – решит, есть ли основания передавать твое дело в суд. Это как бы предварительное разбирательство, а выносит окончательный вердикт и назначает наказание суд.

– Почему так долго пришлось ждать этого их разбирательства? Я целый день проторчала в камере!

Он засмеялся, но отнюдь не весело.

– Это еще быстро, Роза. Очень быстро. Иные ждут дни или даже недели, и все это время подозреваемый находится за решеткой.

– В таком случае почему они так торопятся?

– Не знаю. Уже почти лет сто не убивали ни одного монарха. Люди в панике, и Совет хочет как можно скорее восстановить порядок. У них уже есть грандиозные планы относительно похорон королевы – это будет настоящий спектакль, направленный на то, чтобы отвлечь внимание общественности. Это разбирательство – тоже попытка восстановить порядок.

– Что? Каким это образом?

– Чем скорее убийцу найдут и осудят, тем скорее к обществу вернется ощущение безопасности. Они так уверены в твоей виновности, что торопятся провернуть все это как можно быстрее. Они хотят, чтобы ты оказалась виновна. Считают, что если похоронят ее, уже зная убийцу, то люди смогут спать спокойно, пока они выбирают нового монарха.

– Но я не…

Я оборвала себя. Какой смысл отрицать?

Впереди уже вырисовывалось здание суда. Когда я была здесь в связи с процессом по делу Виктора, оно казалось отталкивающим и даже угрожающим, но причиной тому была боязнь воспоминаний, которые Виктор пробуждал во мне. Сейчас… сейчас на кону стояло мое будущее. И даже более того. Моройский мир наблюдает, ждет и надеется, что я – убийца, от которого безопаснее избавиться раз и навсегда.

– Как думаешь, – нервничая, спросила я Майкла, – мое дело передадут в суд?

Он не отвечал. Один из стражей распахнул перед нами дверь.

– Майкл! Неужели меня действительно будут судить за убийство? – настойчиво повторила я.

– Да, – сочувственно ответил он. – Я практически уверен в этом.