ЛИХО ОДНОГЛАЗОЕ

Внимание!

Пропал человек!

Бурнашов Артем Сергеевич, 32 года

Поздним вечером 24.12 уехал с ул. Объединения с ребенком в больницу на Вертковскую, 3 по скорой. Ребенка госпитализировали. Артем отдал ему свой телефон для связи и поехал домой. Дальнейшей точной информации о его местонахождении нет.

Приметы: волосы русые, глаза серые.

Особые приметы: на правой ноге, на голени татуировка в виде акулы. На правом предплечье татуировка в виде двух масок – веселая и грустная. На левом предплечье –корабль.

При себе имел сумку синего цвета с документами: паспорт, свидетельство о рождении ребенка и полис ОМС на ребенка.

Был одет: куртка темно-синяя, синяя спортивная кофта, темно-синие теплые спортивного вида брюки, черные ботинки.

Всех, кто может сообщить какую-либо информацию о местонахождении Артема, просим позвонить по телефонам: 8-923-124-25-40, 8-923-227-16-82 (родные) или (383) 272-12-57 – полиция.

ЛИХО ОДНОГЛАЗОЕ

 

Еще при царе это было. Возвращался Казак Тишка со службы домой. Все ближе и ближе родимая сторонушка. Ширится радость в груди у Казака, наполняется сердце. Конь боевой легко несет. Едет Казак, думу думает, что ждет его дома дорогая матушка и невестушка его Лизанька. Ждут не дождутся. Тому уж три года минуло, как Казака дома не было. Завздыхал Тишка. Вот и станица завиднелась. Приосанился Казак, песню заиграл, думает: ««Мои-то давно прослышали, что я возвращаюсь, с хлебом-солью встретят. Букетами коня украсят. Закатим пир на всю округу»». Подъехал Тишка к станице - никто его не привечает. Дома покосились, не белены. Скотина ревмя ревет, не поена, не кормлена. Поля не вспаханы, на засеяны. Плач над куренями стелется, ругань по переулкам гуляет, «««Ошеломил народ»», - удивился Тишка. Никто его не признает, никто с ним не здоровается. Казаки друг дружке в глаза не глядят, а смотрят - так зло. Бабы причитают: ««Ох-х, лихо нам, лихо!»» Послушаешь их, так и свет не мил. Детишки в игры не играют, горькие слезы льют.

 

«««Что-то тут не так»», - смекает Тишка.

Подъехал он к своему куреню. На приступках мать сидит, слезами обливается. В голос кричит, тоскует по единственному сыночку, Тише ненаглядному.

- А вот и я, - говорит Тишка, - живой и невредимый!

Мать плакать перестала, посмотрела на сына и не признала.

- Не сын ты мне вовсе, - говорит, - лежат косточки мово сына на чужедальней стороне. - И опять слезами залилась пуще прежнего.

Как ни бился Тишка - не признает его родимая матушка дорогого сына. И все тут.

Расстроился Тишка. ««Пойду», - думает, - «к Лизаньке наведаюсь, к суженой своей»».

А у Лизаньки та же картина.

- Иди, - говорит, - отсель, знать тебя не знаю и знать не хочу. А Тишку твоего ненавижу всей душой, потому как знаю, с кем на службе прохлаждался. Вот и сгиб ни за грош. А я его так любила...

- Да вот я, живой, здоровый, - говорит Тишка.

- Иди, Казачок, отсель подобру, а то неровен час до беды-то.

Лизанька девушка была крупная, в поле за троих Казаков управлялась. Тишка опасливо посмотрел на нее. ««А ведь правда, долго ли до беды»...» - И подался к калитке. А Лизанька ему вслед:

- Наплевать мне на твоего Тишку и растереть. Я за Ваську Косого замуж собралася. - И в рев: - Ох, лихо мне, лихо!

Тишка ей из-за плетня:

- Тоже мне Казака нашла! Тьфу, срамота!

А у самого душа заныла. «««И что ж такое делается на белом свете? Ну погоди, бабья порода! Я тебя плеточкой, ишо мозги прочищу»».

Идет Тишка улицей. Смотрит: лужа большая, в луже старуха сидит, на один глаз кривая. Горбатая. Лохмотья к худому телу прилипли, в чем только душа держится. Рядом с ней мешок плавает. ««Что-то тут не так», - смекает Тишка, - «надо ухо востро держать»». Завидела его старуха, запричитала:

- Помоги, касатик, помоги, Тиша дорогой. Шла-шла да упала, а встать не могу и никому до меня нет дела.

Обрадовался Казак, что хоть один человек его в станице признал. Забыл про то, что сторожко обещался себя держать. Зашел в лужу, подхватил старуху на руки, а та кричит:

- Мешок, мешок не забудь!

Прихватил Тишка мешок, и будто радостью его обдало. И такая радость, что хоть в луже в пляс пускайся. ««Что такое», - думает Тишка, - «не пойму, что со мной творится»». - И говорит старухе:

- Чтой-то я тебя, бабуся, здеся раньше не видывал.

И хочет ее на землю, где посуше, поставить. А та не дается - прилипла, не отлепишь.

- А-а-а! - кричит. - Казачок! Давненько я тебя здесь поджидаю. Сколько денечков прошло, со счета сбилась. - И на шею ему - раз!

- Вот лихо-то, - прошептал Тишка и вздохнул.

- Ага, оно самое и есть. Говорили мне люди, что хитрей тебя Казака во всей округе не найдешь, только я похитрей тебя оказалась.

- Выходит, так, - отвечает Тишка со вздохом. - Это ты народ взбулгачила?

- Я, - отвечает Лихо, - кому ж еще. Вон полон мешок радости набрала. Твоей только не хватает.

- Ох и молодец, - нахваливает ее Тишка, а сам думает, как быть, что делать. - Как же ты, - говорит, - в такой маленький мешок так много радости набрала?

- Это я, - говорит Лихо, - вашу радость уминаю.

- Нехорошо, - говорит Тишка, - по человеческой радости топтаться.

- Ничего, - отвечает Лихо, - зато мне от этого веселей становится.

Так они друг с дружкой переговариваются. А Тишка тем временем от станицы далече ушел. Думает: ««Счас до яра дойду и вниз головой брошусь. Сам погибну, так и Лиху распроклятому конец придет»».

Только он это подумал, как Лихо ему говорит:

- Хватит, Казачок, меня на своем горбу таскать, пора о деле подумать.

Остановился Тишка. Слезла с него Лихо и предупреждает:

- Не вздумай от меня бежать и в мыслях не держи, а то хуже будет. ««Куда ж хуже-то»»», - думает Тишка и говорит:

- Ну что ты, я теперь твой слуга на вечные времена.

- Известное дело, - соглашается Лихо. - Пока у тебя всю радость не заберу, не отстану.

- Да бери, - говорит Тишка. - Что ее у меня, мало, что ли? Бери, и дело с концом.

- А зачем мне ее брать? Сам отдашь.

- Это как?

- А вот так. Сейчас, дай дух перевести. Села рядышком, да как закричит, да как запричитает во весь голос.

- Так мне тебя жалко, Казачок, спасу нет. У Тишки от удивленья глаза на лоб полезли.

- Если жалко, отпусти на все четыре стороны. Зачем сердце рвешь?

- Вот поговорим о жизни нашей и отпущу, не резон мне тебя держать.

- Про жизнь так про жизнь.

- Смотрю я на тебя, Казачок, голова твоя поседела, тело твое изранетое. Воевал, себя не жалел. А много ль от царя-батюшки наград получил?

- Да ничего, - говорит Тишка, - не получил. Так не за царя кровинушку свою по капле отдавал, а за Родину свою, за землю, на которой живу.

- И то так, - отвечает Лихо. Видит, здесь Казака не проймешь, с другого бока подступает. Голос еще жалчей сделала:

- Был бедняк, бедняком и остался. Дома коровешку оставлял, и та без тебя сдохла.

- Ничего, - говорит Тишка, - были б руки-ноги целы - не пропадем.

А Лихо свою линию гнет, не успокаивается:

- Суженая твоя к другому подалась.

- Твоя правда, - сказал Тишка. И завздыхал, закручинился, да так, что свет не мил показался.

Лихо довольная. Руки потирает. Довела-таки Казака. Смотрит Тишка, а мешок-то с радостью вроде как поболее прежнего стал. Смекает, в чем дело. «Ну ничего, старая, я еще над тобой позабавлюсь». И залился слезами, уже понарошку. А Лихо развеселилась. В пляс пошла. Откуда прыть взялась.

- Говори, - кричит, - говори, на душе легче будет.

- Ох, - говорит Тишка, - уморила ты меня. Не житье мне на белом свете. Пойду руки на себя наложу. Просьба у меня напоследки жизни. Дай передохнуть.

А Лихо довольная такая. Что ж, мол, передохни. А потом еще погорюешь.

- Сильная ты, Лихо, никогда бы не подумал. Ловко умеешь человеческую радость собирать.

Лихо в ответ: ««Я», - говорит, - «такая. К человеку подход имею. Так человека разжалоблю, так его растревожу. Всю радость до капельки отдаст, а без радости и совесть легко потерять. Водички попрошу напиться. Кто ж не даст. Глядишь, разговор завязался. Как живешь, спрашиваю. Хорошо, говорит, живу. Кто ж тебе сразу скажет, что плохо живет? Ничем, спрашиваю, не обижен в этой жизни? Кто же, говорит, не обижен». И начинает... А я подначиваю. И пошло-поехало. Человек в слезы. А у меня мешок наготове».

- Ох, и хитра ты, Лихо, где мне тебя перехитрить. Давай, - говорит, - в прятки поиграем. Я страсть до чего любил в детстве в прятки играть. Никто сыскать меня не мог.

- Ну что ж, - говорит Лихо, - давай поиграем, только от меня прятаться - безполезное дело. Я тебя везде сыщу.

И стали они в прятки играть. Тишка в копешку с сеном залез. Лихо нашла.

На дерево взобрался. За ветвями укрылся. И там нашла.

- И правда, - говорит Тишка, - безполезное дело от тебя прятаться. Ну-ка теперь ты попробуй схоронись.

Повернуться не успел, глядь, нет Лиха. Куда подевалась, может, не было ее вовсе. В страшном сне привиделась. Тишка туда, Тишка сюда. Глядь, мешок с человеческой радостью лежит на месте. ««Не сон, знать, мне привиделся», - думает, - «и не умом я тронулся». Мешок бы развязать, да и дело с концом». Потом думает: ««Негоже так, надо сначала с Лихом разделаться»».

Стал Тишка приглядываться да присматриваться. Видит: на дереве сучок выбит, маленькое такое дуплишко образовалось. А из дуплишка носик остренький торчит, грязью перепачканный. ««Э-э-э», - думает Казак, - «смекай, Тишка, не просчитайся. Как же это она туда забралась?»» И говорит:

- Выходи, Лихо, покажись, не могу тебя сыскать. Где мне с тобой тягаться.

А Лихо тут как тут, до чегошеньки довольная, от казачьей похвалы голова кругом пошла. Тишка виду не кажет. Удивляется:

- Где ж ты так схоронилась?

- А туточки, рядышком была. Ты мимо меня сто разов прошел... В дупле я была, вот где!

- В такое маленькое дуплишко забралась, ай да Лихо, ай да молодец.

- Это что, - говорит Лихо, - я вот в такую щелочку пролезу, клубочком свернусь, никто меня не приметит.

- Это что, - говорит Тишка, - это еще не удивление, а вот в кисет сможешь забраться? Смотри, какой маленький! - И сам кисет вытащил, развязал. - Нет, - говорит, - в кисет не сможешь. - И вздохнул. - В ноздрях у тебя еще не кругло.

- Это у меня не кругло? - расходилась Лихо, - Да я в один момент... Хоп! - и готово.

Казак кисет чуть не выронил, до того он тяжелый стал. Быстренько завязал его тройным узлом.

- Понюхай, - говорит, - Лихо, табаку.

И рукавом пот со лба смахнул. Умаялся. Большое дело сделал. А Лихо из кисета кричит:

- Залезла, Казачок, а ты не верил. Тишку смех разбирает.

- Молодец, - говорит, - ты, Лихо, твоя взяла! Только из кисета тебе теперь ходу нет.

Запричитала Лихо, стала просить Казака, чтобы выпустил он ее. Потом грозить начала.

- Нет, - говорит Тишка, - ты меня этим не проймешь. Кисет жалко, Лизин подарок. Ну так ничего, в дело пошел.

Подкинул Тишка кисел на ладони. Тяжеленький. И запустил его подальше в репьи да калюку. Развязал он мешок с человеческой радостью... В станице кочеты запели. Все разом, в один голос. На душе радостно. Слов нет. Кто-то песню заиграл. Веселую. ««Никак, моя Лизанька старается», - подумал Тишка, - «эх, пора и мне домой возвращаться»». Не успел он шага шагнуть, а народ ему навстречу валом валит. Тишу-дорогушу встречать-привечать. Впереди мать идет. Чуть поодаль Лизанька. Плачут. Уже от радости. ««Дождались мы тебя, Тишу-Казака. Без тебя пропадай наши головушки»». Тишка усы подкрутил, подбоченился, то-то, мол. И пошел навстречу. Но на этом дело не кончилось.

Ехал барин по дороге. В карете дорогой. Весь в золоте убратый. Смотрит: впереди по дороге что-то катится. Кучеру в бок толк - мол, придержи коней. Из кареты вылез, не поленился. Видит: кисет на дороге лежит. Схватил его. Тяжелый. Золото, думает. Пока развязал, ногти холеные пообломал. Выскочила из кисета Лихо. И уселась барину на шею. И ласково так говорит:

- Вот спасибо, друг ты мой милый, выручил! Теперь в услужении у меня будешь, пока я твое добро до нитки не спущу.

И кучеру рукой махнула, мол, поехали.

Поехали так поехали. А нашей сказке тут остановка.