Глава 54. Мой восемнадцатый день рождения должен был стать одним из самых счастливых дней в моей жизни, но оказался самым ужасным из них

 

— Джесс, задуй свечи.

Мой восемнадцатый день рождения должен был стать одним из самых счастливых дней в моей жизни, но оказался самым ужасным из них, самым печальным. Ко мне никто не пришел, и вечеринка не состоялась. Единственным гостем стал дядя Дорин, о котором нам с Люциусом пришлось рассказать родителям.

Дорин с довольным видом сидел за столом.

— Как мило! Высший класс.

— Воск капает, — заметила мама, подтолкнув меня.

Она приготовила вегетарианский торт из яблочного пюре, рисового сиропа и соевого молока. Настоящий деликатес. Чтобы порадовать маму, свечи я задула, но желание загадывать не стала.

— Ура! — воскликнула мама, пытаясь оживить обстановку, и разрезала псевдоторт.

Люциус смотрел на меня с другой стороны стола.

Вампир с непроницаемым выражением лица и пустым взглядом гораздо хуже сердитого вампира. Интересно, о чем он думает? Если бы он только поговорил со мной... Ему, наверное, очень одиноко. В школе его обходили стороной, перешептывались, распускали всевозможные слухи, пересказывали доклад Фрэнка. Поведение Люциуса на уроке литературы ситуацию не улучшило, и в стенах школы имени Вудро Вильсона нередко раздавалось слово «вампир», произнесенное шепотом.

— Очень вкусно, — сказал отец, пробуя торт.

— У нас для тебя подарок! — Мама протянула мне коробку, обернутую помятой розово-желтой бумагой: эту обертку каждый год использовали для подарков — с тех пор, как мне исполнилось десять.

Дорин захлопал в ладоши:

— Обожаю подарки!

Я осторожно развернула бумагу. В коробке оказались навороченный калькулятор и подписка на журнал для любителей математики. Я озадаченно посмотрела на родителей. Они ведь знали, что я ушла из математической сборной.

— Мы уверены, что любовь к математике к тебе вернется, — сказала мама.

Мои бедные родители надеялись, что я снова стану сама собой, забуду Люциуса и жизнь пойдет своим чередом.

— Спасибо, отличный подарок!

Дорин подтолкнул Люциуса локтем:

— Эй, а ты что подаришь Антаназии?

Люциус очнулся от тайных раздумий:

— Ах да! Сейчас...

Подарок? Мне? В последнее время Люциус настолько отстранился от меня, что никаких подарков я от него не ожидала.

Люциус вытащил из кармана коробочку, обитую красным бархатом. В таких коробочках обычно дарят... обручальные кольца.

У родителей перехватило дыхание. У папы изо рта вывалился кусок ужасного торта. Мое сердце восторженно забилось.

Люциус положил коробочку на стол:

— Вот. С днем рождения. Желаю всего наилучшего.

— Ох, может, не... — воскликнула мама.

Дрожащими пальцами я взяла коробочку и открыла крышку. Неужели Люциус передумал и мы выполним договор?

На маленьком квадратике белоснежного бархата лежало ожерелье с подвеской из темно-красного, почти черного, камня.

Оно было прекрасно.

Мне хотелось завыть от отчаяния.

Разочарование сковало грудь, стало трудно дышать. При виде коробочки я решила, что Люциус передумал. Перед глазами промелькнуло наше будущее: я, Люциус, мир среди вампиров. Если мы вместе, нам не страшны угрозы Старейших. На миг я поверила, что коробочка мне все это подарит. К сожалению, мои надежды оказались смехотворны. Люциус совсем не походил на мужчину, готового сделать предложение. Погруженный в глубокую задумчивость, он напоминал не жениха, а скорее вампира, ждущего неминуемой гибели.

Словно капризному ребенку, получившему не ту игрушку, мне хотелось завизжать и отшвырнуть ожерелье. Увы, следовало вести себя с достоинством, которого я не ощущала.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила я, захлопнула коробочку и отставила ее в сторону. — Чудесный подарок. Знаете, я очень устала. Надеюсь, вы не будете возражать, если я поднимусь к себе.

Мне стало жаль родителей: они волновались и переживали из-за моих страдании, беспокоились о Люциусе и выглядели совершенно изможденными.

Отодвинув стул, я подошла к маме и крепко ее обняла:

— Спасибо за чудесный день рождения. Ты самая лучшая мама. — Я подошла к отцу: — А ты самый лучший папа. Самый лучший на свете.

— Ты чудесная молодая женщина, Джессика, — прерывающимся голосом сказал отец. — Мы тобой гордимся.

Высвободившись из папиных объятий, я кивнула Дорину и Люциусу.

— Спокойной ночи и спасибо вам.

— Спокойной ночи, Антаназия, — весело ответил Дорин. — С днем рождения.

Люциус молча смотрел на отвергнутый подарок.

По дороге в спальню я сохраняла присутствие духа и изо всех сил сдерживала слезы, не желая, чтобы родители беспокоились обо мне еще больше. Наконец я забралась в постель, зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания, и дала волю слезам.

— Джессика!

Я подскочила.

В дверях стоял Люциус.

Я украдкой вытерла глаза.

Люциус тихо притворил за собой дверь, подошел ко мне и сел на кровать.

— Не плачь, пожалуйста, — попросил он. — Не надо плакать. Сегодня твой день рождения.

— Все не так.

— Нет, Джессика. — Люциус утер слезы с моих глаз. — Все будет хорошо. Это счастливый день. Восемнадцатый день рождения — важный этап в жизни. Пожалуйста, не плачь. Не могу видеть твои слезы.

— Счастливый день? — Я не верила своим ушам.

— Ты надеялась на другой подарок, — произнес Люциус. — Я заметил твое разочарование. Ты думала, что я изменил решение?

— Да, — призналась я сквозь всхлипы.

Он покачал головой:

— Нет, Джессика. Забудь об этом.

— Не могу!

Я потянулась к нему, но Люциус быстро встал, словно боялся моего прикосновения. Несмотря на показное равнодушие, он все еще питал ко мне чувства, как и я к нему.

— Ты не дала мне возможности объяснить... — Он вытащил проклятую коробочку из кармана. — Это лучше, чем кольцо. Лучше, чем обещание... Что я могу тебе обещать? Вечность с обреченным вампиром?

— Я буду счастлива, только если ты согласишься соблюсти договор, — сказала я, отталкивая подарок.

— Джессика, забудь об этом. Лучше подумай о том, что я тебе предлагаю. — Он протянул мне коробочку. — Узнаёшь ожерелье?

Я смущенно потянулась к подарку Люциуса:

— Откуда оно?

— Вспомни фотографию. Джессика, я знал, что рано или поздно ты на нее посмотришь.

Фотография моей родной мамы... Мамино ожерелье!

— Где ты его взял?

— Оно хранилось в Румынии. Я должен был передать его тебе в твой день рождения. Это любимое украшение твоей матери, и для меня большая честь доставить его тебе. Надеюсь, оно много лет будет радовать тебя и приносить удачу.

Я взяла со стола фотографию в серебряной рамке: подвеска с кроваво-красным камнем украшала шею матери. Я держала в руках ожерелье, наглядное свидетельство того, что Микаэла Драгомир существовала. Украшение связывало нас. На бархатной подушечке лежал камень глубокого красного цвета, похожий на сердце — сердце, которое пересадили мне из груди мамы.

Люциус подошел ко мне и положил руки на плечи:

— Разве она не прекрасна, разве она не властна... совсем как ты?

— Ты в это веришь?

— Да, — ответил Люциус. — Ты и сама наконец-то поверила.

— Но…

— Нет. — Он не дал мне возможности упомянуть пакт.

Я отставила фотографию, повернулась к зеркалу и, вынув ожерелье из коробочки, поднесла к шее.

Люциус не отрывал глаз от моего отражения:

— Позволь мне. Пожалуйста.

Он взял ожерелье и надел его на меня.

Камень холодил шею. Глядя в зеркало, я вновь почувствовала, как внутри собирается энергия власти. Связь, которую я ощущала с Микаэлой Драгомир, стала явной, едва я коснулась тонкой цепочки. Я слышала шепот матери: «Не отказывайся от него, Антаназия. Мы так не поступаем. Твоя воля не слабее, чем его, а его любовь не слабее твоей».

Я повернулась к Люциусу и, не давая ему отшатнуться, прижалась к его груди, потом обвила руки вокруг шеи.

— Антаназия, нельзя... — Люциус схватил меня за запястья сильными руками, словно хотел оттолкнуть.

— Можно, — сказала я и зарылась пальцами в его чёрные волосы.

— Ну почему я не могу поступить так, как должно? — простонал он, отвечая на мои объятия. — Мне давно следовало уехать. Я попусту трачу время, и, боюсь, только ради того, чтобы находиться рядом с тобой. Зачем? Меня не спасут эти краткие мгновения, я превращусь в одно из твоих воспоминаний, стану трагической записью в девичьем дневнике...

— Нет, ты остался ради меня, — ответила я.

Стена холодной отстраненности между нами исчезла. Я хотела, чтобы Люциус сам меня поцеловал, укусил, сделал то, чего мы давно жаждали — с тех самых пор, как он наклонился надо мной на кухне в день нашего знакомства и его рука задела мою щеку. С тех самых пор, когда он посмотрел мне в глаза и спросил: «Антаназия, неужели быть рядом со мной так ужасно?»

С тех самых пор я догадывалась, что это будет не ужасно. И не «мило». Это будет блаженство.

Люциус помедлил, глядя мне в глаза.

— Антаназия, я для тебя опасен, — прошептал он. — Что бы между нами ни произошло... это только сегодня. Это ничего не изменит. Я уеду навстречу своей судьбе, ты встретишь свою судьбу здесь.

— Не думай об этом! — взмолилась я. Я не верила, что наш поцелуй ничего не изменит. Я верила, что он изменит все. — Забудь будущее ради настоящего.

— Как пожелаешь, моя принцесса, — сказал Люциус, закрыв глаза и покорившись своему желанию. Он наклонился и коснулся прохладными жесткими губами моего рта — сначала нежно, потом требовательно.

Я зарылась пальцами в его волосы и притянула его к себе. Люциус застонал, уткнулся в копну моих темных кудрей, и мы стали целоваться так, будто изголодались друг по другу. Так, будто нас мучила жажда.

Когда мы поцеловались по-настоящему, внутри меня словно разорвался атом, породив ядерный взрыв, и в то же время возникла странная умиротворенность. Я нашла свое место среди хаоса, и мы с Люциусом могли существовать вечно, иррационально, в бесконечности, словно число «пи»...

Губы Люциуса скользнули к моему горлу, и от прикосновения клыков мои резцы заныли. Он провел зубами вниз, туда, где в ложбинке возле груди висел кровавый рубин.

— Люциус... — простонала я, подставляя ему горло. — Не останавливайся...

Если он меня укусит, то будет моим. Навеки.

— Нет, Антаназия. — Он отстранился, но я снова прижала его к себе, чувствуя, как клыки щекочут мою шею, почти пронзая кожу. Мои клыки впились в десны, готовые вырваться на свободу.

— Да, Люциус — Я уже чувствую свои клыки...

— Нет! — Люциус взял себя в руки, однако снова не выдержал и, обхватив мое лицо, посмотрел мне в глаза. — Мы зашли слишком далеко, Антаназия... Этот поцелуй — все, что между нами будет. Я не стану тем, кто навлечет проклятие на твою душу, не позволю тебе разделить мою участь.

— Не понимаю...

Мы были так близки...

— Прошу тебя, Антаназия, никогда не жалей об этом! — В его глазах бушевала страсть, исчезли равнодушие и отчужденность. Внезапно Люциуса охватило лихорадочное отчаяние. — Пожалуйста, не сердись, если я исчезну или изменюсь. Просто помни этот момент — самое дорогое, что у меня есть. Сейчас для меня это самое главное.

— Ты не изменишься, Люциус! — Я порывисто схватила его за руки. То, что между нами произошло... вместе мы подпишем любые пакты, остановим войны, встретим тяжелейшие испытания. Мы — вампиры королевской крови. Мы вместе. — Ты никуда не уедешь, — уверила я. — Теперь все хорошо. Все будет хорошо.

— Нет, Антаназия. Все просто ужасно, и ничего не изменится.

В окно спальни ворвался алый свет, по стенам заиграли кровавые блики.

— Люциус, что происходит?

Он не ответил, сжимая меня в объятиях.

В комнату ворвался отец:

— Приехала полиция! Какая-то девушка заявила, что ее укусил вампир. Люциус.

— Люциус?! — Я вопросительно взглянула на него.

Он поцеловал меня и повернулся к отцу.

— Не волнуйтесь, мистер Пэквуд, я все улажу, — произнес Люциус и вышел.

Я хотела броситься за ним... Меня удержал отец.