КОМИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Я не буду здесь подробно разбирать поэтику «Утиной охоты». Скажу лишь о некоторых ее признаках, которые направляли определение ее жанра, а следовательно, и жанра спектакля.

Жанр всех остальных своих пьес Вампилов определяет сам — комедии, трагическое представление, драма. И лишь жанр «Утиной охоты» скрыт под глухим и неопределенным подзаголовком — «пьеса».

Театр не может не определить для себя жанра. Это всегда грозит аморфностью будущего спектакля. Даже если на афишу вынесено авторское нейтральное «пьеса», внутреннее рабочее определение жанра все равно должно существовать.

Что же спрятано Вампиловым за словом «пьеса»?

Когда пытаешься понять, как же она построена по художественному счету, сталкиваешься с тем, что вся она как бы «вывертная», если позволено будет так сказать. Действительно, какую бы мы ни взяли ситуацию в ней, она состоит из несоответствия ее исходного содержания и вытекающего из нее следствия. Грустное, а то и трагическое исходное событие или обстоятельство оборачивается фарсовым разрешением. Или наоборот — комедийная, а то и фарсовая ситуация разрешается глубоко драматическим исходом.

Возьмем несколько примеров.

Исходная ситуация: живому человеку в наказание за его паршивую проделку друзья в шутку присылают могильный венок. Значит, шутка, розыгрыш. Смешно? Да. Даже при условии, что и несколько жутковато. Что же началось? Комедия? Нет. Эта шутка толкает героя к крайне печальным раздумьям, доводящим его до попытки самоубийства.

Все вывернуто шиворот-навыворот.

Изолгавшийся герой для доказательства своей правоты пытается разыграть с женой в лицах сцену их первой близости. Смешно? Да. А что выходит? Горькое осознание душевного кризиса и очевидности нравственного крушения.

Самое искреннее и отчаянное место пьесы — герой до донышка открывается уходящей от него жене и в своей любви, и в своей 140 духовной беде. Драма? Да. Может быть, и трагедия. Но все происходит через запертую дверь, и за ней уже не жена, а другая женщина. Смешно? В контексте происходящего — не очень. Но ситуация опять-таки вывернута в свою фарсовую противоположность, а возникающее сочувствие к герою беспощадно дискредитируется.

Герой доходит до самоубийства как единственно возможного искупления своих грехов. Трагедия? Да. Уж по субъективному счету во всяком случае. И мы снова готовы ему сочувствовать. Ан нет! Ситуация вывернута и приведена к беспощадному апофеозу — герой отказывается от смертельной развязки и предпочитает жить законченным мерзавцем.

Это лишь некоторые примеры. Практически вся пьеса состоит из таких драматургических ходов-оборотней.

Что же это — сатира? Нет. Сатира подразумевает осмеяние избранной черты характера или явления, средство ее воздействия — гипербола и цель — не исследование со всеми «за и против», а изобличение и бичевание зла.

Между тем Вампилов берет явления и характеры в их противоречивой многогранности, многоликости. Нет, это не сатира. Это тонкое письмо по всем законам реалистической психологической драмы. Кроме того, еще в начале разговора об «Утиной охоте» я отметил, что она вызывает не только гнев, ненависть, но и глубокую боль. И теперь уже ясно, что эту боль порождает именно диалектичность вампиловского анализа.

Напомню еще, что при разборе пьесы я неоднократно отмечал, хотя и не исчерпав всех примеров, что тонкий реализм доводится Вампиловым до художественных символов и эти символы всегда носят печать высокой поэтичности.

Нет, «Утиная охота» не сатира. По глубине и опасности исследуемого явления и по боли, которую это исследование вызывает, я назвал бы ее трагедией. Если бы она не сбивалась на фарсовые разрешения трагического. По обилию чисто комедийных ситуаций и по авторской тенденции ставить героя в нелепое и смешное положение я назвал бы ее комедией. Если бы смешное не вызывало каждый раз печали и совсем не смешных раздумий.

«Утиная охота» — тонкий сплав этих прямо противоположных жанров. Поэтому я и определяю этот художественный сплав как комическую трагедию.

Почему же не употребить более обычное определение — трагикомедия? Слово «трагикомедия» уже самой слитностью в нем понятий-антагонистов как бы уравнивает права этих двух противоположных начал. В определении же «комическая трагедия» сущностным словом является «трагедия», «комическая» же занимает подчиненное место характеризующего эпитета. Таким мне хотелось сделать спектакль — глубоко трагичным по существу, безжалостно жестоким, но порой обманчиво смешным. И такое внутреннее, рабочее определение жанра дало мне, режиссеру, и артистам право пользоваться арсеналом средств сразу двух жанров: трагедии — с силой ее страстей, с проникновением в глубину человеческой души, и комедии — с ее легкостью, насмешливостью и сценической грациозностью.

А важно мне это потому, что в реальной жизни мы зачастую, во всяком случае когда это не задевает нас лично, смотрим со снисходительным юморком и даже сочувствием на чужую безнравственность, определяя ее словечками вроде «ходок», «ловкач», «пройда», «трепач» и т. п., в которых более зависти и одобрения, чем безжалостного и непримиримого осуждения. И в спектакле «Утиная охота» мне очень дорого, что его начало и первые сцены зрители воспринимают весело, забавляясь проделками «ходока» и «трепача» Зилова, еще не раскусив опасности, которая в них таится. И то, что с каждой сценой смех и веселость в зрительном зале убывают и зритель уже не «попадается» на забавность, даже фарсовость ситуаций, представляется мне наиболее важным смысловым завоеванием спектакля.

141 Здесь хочется сказать несколько добрых слов о моих соратниках в этой трудной и увлекательной работе: интересно задумавшем внешний образ спектакля художнике Э. Гейдебрехте, композиторе М. Лившице, написавшем отличную музыку, и, конечно, о коллективе исполнителей.

Сыграть Зилова во всей сумме противоречий этого характера, о которых говорилось выше, трудно, очень трудно, Л. Темкин с этой задачей справился, с моей точки зрения, отлично. Работа была взаимной радостью: как бы я ни «грузил штангу» все новыми и новыми задачами, внутренними ходами и приспособлениями, Л. Темкин «выжимал» ее и говорил: «Грузи! Выдюжу!» И выдюжил. Роль была сыграна с редкой прозрачностью, то есть понятностью внутреннего мира образа. Естественно, что этому способствовал и весь актерский ансамбль — очень интересный официант Дима — А. Свекло, тонко и трогательно сыгранная Галина — Н. Жмеренецкая, колоритные супруги Саяпины — Ю. Капустин и Н. Балаева, характеры-антиподы Вера и Ирина — А. Скрипко и Г. Буянова, очень достоверный и узнаваемый Кузаков — А. Креженчуков.

И как ни трудна была эта работа, всем нам, ее создателям, она подарила счастливые минуты творчества и радости общения с миром прекрасного художника Александра Вампилова.