Глава 57. Брат Нарев остановился за плечом Ричарда

Брат Нарев остановился за плечом Ричарда. Пришедшая с визитом тень. Он часто сновал в окрестностях, желая удостовериться, что скульптурные работы продвигаются, как сказано. Но впервые этот великий человек остановился посмотреть за работой Ричарда.

— Я тебя знаю? — Голос звучал, как царапанье по камню.

Ричард опустил руку с молоточком и посмотрел на жреца.

Он стер грязный пот со лба тыльной стороной левой руки, в которой держал резец.

— Да, брат Нарев. Одно время я поставлял металл. В тот день, когда я имел честь повстречаться с вами, я как раз доставил кузнецу партию железа.

Брат Нарев подозрительно нахмурился. Ричард же хранил на лице спокойно-невинное выражение.

— Работяга, ставший скульптором?

— У меня есть возможности, которые я с радостью использую во благо другим. Я благодарен Ордену за то, что ом предоставил мне возможность заслужить награду в мире ином, внося мой посильный вклад в дело Ордена.

— С радостью.

Нил, тень тени, вышел вперёд.

— Тебе нравится ваять, верно?

— Да, брат Нил.

Ричард радовался, что Кэлен жива. А об остальном он вообще не думал. Он пленник и будет делать всё, что потребуется, чтобы сохранить Кэлен жизнь. Вот и всё. Что было, то прошло.

Брат Нил высокомерно рассмеялся над покорностью Ричарда. Нил часто приходил проповедовать скульпторам, так что, Ричард уже неплохо знал, что он собой представляет.

Скульптурные работы, этот идеологический фасад, который дворец намеревался демонстрировать народу, были жизненно важны для Братства Ордена. И Ричард был частым объектом нападок Нила.

Нил, волшебник, а не колдун, как Нарев, казалось, вечно испытывал необходимость всяческим образом демонстрировать своё моральное превосходство перед Ричардом.

Ричард не предоставлял ему ни малейшей возможности за что-либо уцепиться, но Нил настойчиво продолжал искать, к чему бы придраться.

Брат Нарев верил своим собственным словам с мрачной убеждённостью: человек — существо низменное и, только жертвуя собой ради других, может надеяться обрести спасение в мире ином. Он нёс свою веру безо всякого удовольствия, выполняя суровый долг.

Нил же, наоборот, просто кипел энтузиазмом. Он верил в провозглашаемые Орденом доктрины с наглой, ничем не прикрытой гордыней, блаженно уверенный в том, что мир нуждается в управлении железной рукой, которое могут обеспечить только посвящённые интеллектуалы вроде него — с полным почтением к брату Нареву, конечно.

Ричард уже был сыт по горло изречениями Нила, с полной убеждённостью провозглашавшего, что если ему придётся приказать вырезать язык миллиону невинных, то это лучше, чем позволить одному человеку изрекать святотатство против само собой разумеющихся праведных путей Ордена.

Брат Нил, розовощекий молодой человек — без сомнения, обманчиво юный, учитывая слова Никки, что он когда-то жил во Дворце Пророков, — часто сопровождал брата Нарева, купаясь в одобрении своего учителя. Нил был главным заместителем Нарева.

Может, физиономия у него и свежая, а вот его идеи — нет. Тирания — изобретение древнее, даже если Нил и обманывал сам себя, считая её блестящей новой идеей по спасению человечества, принесённой миру им со товарищи.

Эти идеи были его пассией, с которой он носился со слепой страстью настойчивого любовника, истина, открытая с похотью любовника.

Ничто так не выводило его из себя, как даже слабый намёк на несогласие или контраргумент, не важно, насколько обоснованный.

Одержимый страстью, Нил просто жаждал изничтожить любое несогласие, удавить любую оппозицию, уничтожить любое количество тех, кто не пожелал склониться перед пьедесталом, на котором стояли его безупречные благородные идеалы.

Ни нищета, ни провалы, ни огромное количество смертей, ни плач, ни стоны не могли поколебать его ярого убеждения, что путь Ордена — единственный верный путь человечества.

Другие послушники, тоже, как и Нил, носившие коричневые балахоны с капюшонами, являли собой потрясающую коллекцию индивидуумов. Среди них были и жестокие, и напыщенные идеалисты, и алчные до умопомрачения, мерзкие, спесивые, застенчивые.

Но больше всего было опасно заблуждающихся. И все они разделяли скрытую, злобную и глубокую ненависть к человечеству, что проявлялось в убеждении, что всё приятное людям есть зло, следовательно, лишь самопожертвование есть добро.

Все, за исключением Нила, были слепыми последователями брата Нарева и находились полностью под его влиянием. Они верили, что в брате Нареве больше от Создателя, чем от человека. Они ловили каждое его слово, считая их вдохновением свыше.

Ричард нисколько не сомневался, что, скажи Нарев им, что они должны покончить с собой ради их дела, они шеи себе свернут, с такой скоростью помчатся на поиски ближайшего ножа.

Нил был единственный, кто верил в божественность своих собственных слов, а не только слов брата Нарева. У каждого вождя должен быть преемник. Ричард был уверен, что Нил уже решил, кто лучше всего подходит на роль следующей инкарнации Ордена.

— Интересный выбор слов. С радостью.

Брат Нарев указал узловатым пальцем на согбённые, деформированные и испуганные фигуры, над которыми работал Ричард.

— Вот это наполняет тебя... радостью?

Ричард указал на Свет, который он изобразил падающим на ничтожных людишек.

— Вот, что наполняет меня радостью, брат Нарев. Иметь возможность изобразить людей, согнувшихся перед совершенством Света Создателя. Меня наполняет радостью возможность показать всем низменность человека, потому, что таким образом все поймут, что их долг перед Орденом превыше всего.

Брат Нарев подозрительно хмыкнул. При свете солнца его глаза утопали ещё больше, а морщины у рта казались ещё глубже. В устремлённом на Ричарда взгляде смешались недоверие и ненависть с изрядной долей опаски.

Только опасение отличало этот взгляд от того, каким он обычно взирал на окружающих. Ричард смотрел на него пустыми глазами. Наконец Нарев дёрнул ртом, как бы отметая возникшие у него мысли.

— Я одобряю... Забыл, как тебя... Впрочем, имена не важны. Люди не важны. Каждый человек в отдельности — всего лишь, незначительная спица в огромном колесе человечества. Имеет значение только, как вращается всё колесо, а не отдельная спица.

— Ричард Сайфер.

Одна бровь с пучками черных и белых волос поднялась вверх.

— Да... Ричард Сайфер. Что ж, я одобряю твою работу, Ричард Сайфер. Похоже, ты понимаешь лучше других, как следует изображать человека.

Ричард поклонился.

— Это не я, а сам Создатель направляет мою руку, чтобы помочь Ордену показать людям истинный путь.

Подозрительный взгляд вернулся, но выражение лица Ричарда вынудило брата Нарева, в конечном итоге, поверить его словам. Брат Нарев, заложив руки за спину, поплыл дальше по другим делам.

Нил, как цепляющийся за материнскую юбку ребёнок, заторопился следом, чтобы держаться поближе к балахону брата Нарева. Напоследок он бросил через плечо испепеляющий взгляд. Ричард подумал, что Нил вот-вот покажет ему язык.

Насколько Ричарду удалось подсчитать, облаченных в коричневые балахоны послушников было около пятидесяти. Он видел их достаточно часто, чтобы разобраться, что они собой представляют.

Виктор как-то упомянул, что на одной из плавилен по той заготовке, что он сделал, отлили из чистого золота примерно такое же количество отливок для заклинания. Виктор считал их лишь украшениями.

Ричард видел, как несколько этих золотых отливок устанавливали на верху огромных резных каменных пилонов, расположенных вокруг Убежища. Пилоны из полированного мрамора были сделаны и расположены так, чтобы выглядеть обыкновенными украшениями. Ричард подозревал, что они — нечто, куда большее.

Ричард снова принялся ваять тощую неподвижную конечность. Что ж, по крайней мере его собственные конечности снова шевелятся. На это потребовалось время, но он всё же выздоровел. Впрочем, нынешняя работа казалась не меньшей пыткой.

Каждый день приходили люди посмотреть на уже установленные скульптуры. Некоторые опускались на булыжные дорожки перед статуями и молились до тех пор, пока колени не начинали кровоточить.

Некоторые подкладывали под колени тряпки. Но большинство просто стояли, с обречённым видом взирая на изображённую в камне человеческую сущность.

По лицам некоторых зрителей Ричард видел, что они пришли сюда в слабой, неопределённой надежде, отчаянно желая получить ответ на вопрос, который не могли сформулировать.

Пустота в их глазах, когда они уходили, просто разрывала сердце. Это были люди, из которых высосали жизнь, в точности, как из тех, кто истекал кровью в казематах Ордена.

Некоторые их этих людей подходили, чтобы посмотреть, как работают скульпторы. За те два месяца, что Ричард работал скульптором в Убежище, с каждым днём вокруг него собиралось все больше зрителей. Иногда они плакали, глядя на то, что выходит из-под резца Ричарда.

За два месяца работы скульптором в Убежище Ричард постепенно начал понимать нюансы работы по камню. То, что он ваял, не вдохновляло, но сам процесс помогал ему справиться с работой. Ричард наслаждался техническими аспектами работы сталью по камню.

Как бы он ни ненавидел те изделия, что ему приходилось ваять, он постепенно полюбил работать с камнем. Мрамор под руками казался почти живым. Он частенько делал мелкие детали с любовью — грациозно поднятый палец, понимающий глаз, грудь, в которой бьётся сердце разума.

Закончив такую красоту, он потом деформировал её в угоду Ордену. И именно это, как правило, и вызывало у зрителей слёзы.

Ричард изобретал всевозможные измученные, согбённые, униженные фигуры, склонившиеся под гнётом вины и стыда.

Если это способ сохранить жизнь Кэлен, значит, он заставит всех, кто увидит эти фигуры, рыдать навзрыд. В некотором смысле, они плакали вместо него, страдали от этих статуй вместо него и это зрелище уничтожало их вместо него.

При таком раскладе Ричард был в состоянии выдержать эту пытку.

Когда день подходил к концу и тени стали очень длинными, скульпторы, собираясь по домам, начали складывать инструменты в простые деревянные ящики. Все они вернутся сюда на рассвете.

Главный строитель передавал им заказы, где указывалось, куда поставят статуи и какого размера. Послушники брата Нарева сообщали подробности сцен, которые должны были быть воплощены в камне.

Ричард ваял скульптуру для главного входа в Убежище. Вокруг неё пойдут мраморные ступени, ведущие к огромной Круглой площади. Расположенные полукружием огромные мраморные колонны окружали дальнюю часть площади. Ричард ваял статуи, которые должны были водрузить на эти самые колонны.

Вход задумывался таким образом, чтобы задавать тон всему дворцу.

Брат Нил сообщил Ричарду, что брат Нарев видит в центре площади огромную статую и это должно быть произведение, которое будет поражать воображение зрителей, внушая им колоссальное чувство собственной вины и стыда за низменную натуру человека.

Эта статуя жутью своей будет призывом к бескорыстному самопожертвованию и должна быть изваяна в виде солнечных часов, изображающих людей, устрашенных Светом их Создателя.

Нил описывал этот кошмар с таким восторгом, что Ричарда замутило, когда он мысленно представил себе всё Сооружение.

Ричард покинул стройку одним из последних. И, как часто делал, поднялся вверх по холму вдоль серпантина, к мастерским. Виктор находился в кузнице, гася на ночь угли. Наступила осень, жара спала, и кузница перестала быть такой душегубкой, как в разгар лета.

Зима так далеко на юге Древнего мира никогда не бывает суровой, но зимой кузница — отличное место, где можно спрятаться от холода, когда придут холодные дождливые дни.

— Ричард! Рад тебя видеть! — Кузнец знал, почему Ричард пришел сюда. — Иди в заднюю комнату. Может, я присоединюсь к тебе, когда закончу тут.

— Валяй, — улыбнулся другу Ричард.

Ричард открыл двойную дверь, туда, где стоял мраморный монолит, ловя последние лучи заходящего солнца. Он часто приходил полюбоваться камнем. Иногда после целого дня, проведенного за ваянием уродства, он приходил сюда и представлял себе скрытую в этом куске мрамора красоту. Ему это было необходимо и иногда казалось, что только это и позволяет ему ещё держаться.

Пальцы Ричарда, испачканные мраморной пылью, коснулись белого каватурского мрамора. Он немного отличался от того камня, с которым он работал на стройке.

Теперь он был уже достаточно опытен, чтобы чувствовать едва заметное различие. Камень Виктора был твёрже и менее зернист. С ним легче работать.

Камень под пальцами Ричарда был прохладный, как лунный свет и такой же невинный.

Когда он поднял взгляд, то увидел стоящего рядом лукаво улыбающегося Виктора, наблюдающего за ним.

— После изготовления всех этих уродств, должно быть, приятно увидеть красоту моей статуи?

Ричард в ответ рассмеялся. Виктор прошествовал по комнате, махнув рукой.

— Пошли, посиди со мной, поешь лярда. В закатном свете они сидели на пороге и поглощали кусочки сытного деликатеса, наслаждаясь прохладным ветерком с холмов.

— Знаешь, тебе не надо приходить сюда, чтобы полюбоваться моей прекрасной статуей, — заметил Виктор. — У тебя есть красивая жена.

Ричард промолчал.

— Не припоминаю, чтобы ты хоть раз упоминал о ней. Я и знать ничего не знал, пока она в тот день не заявилась сюда. Почему-то я всегда думал, что у тебя хорошая женщина...

Виктор нахмурился, глядя на Убежище внизу.

— Почему ты никогда не говорил о ней?

Ричард пожал плечами.

— Надеюсь, ты не сочтёшь меня несносным, но просто она не соответствует моему представлению о том, какой должна быть твоя жена.

— Я не считаю тебя несносным, Виктор. Каждый имеет право думать, что хочет.

— Не против, если я спрошу тебя о ней?

— Виктор, я устал, — вздохнул Ричард. — Я не хотел бы говорить о жене. К тому же и говорить-то не о чём. Она моя жена. Что есть, то есть.

Хмыкнув, Виктор сунул в рот большой кусок лука. Проглотив, он взмахнул оставшейся половиной луковицы.

— Нехорошо, когда мужчине приходится весь день ваять это уродство и затем быть вынужденным идти домой к... Да что я несу! Что это на меня нашло? Прости, Ричард! Никки красивая женщина.

— Да, наверное.

— И она заботится о тебе.

Ричард снова промолчал.

— Мы с Ицхаком пытались выкупить тебя за твое золото. Но этого оказалось мало. Тот тип оказался спесивым чинушей. Никки знала, как нужно с ним обращаться. Она своими словами повернула ключ твоей камеры. Если бы не Никки, тебя бы похоронили в небе.

— Значит, она сказала им, что я умею ваять... чтобы спасти мне жизнь.

— Верно. Это она добыла тебе работу скульптора.

Виктор немного подождал, но когда ответа не последовало, разочарований вздохнул.

— Как тебе резцы, что я прислал?

— Отличные. Хорошо работают. Впрочем, мне бы пригодился резец потоньше.

Виктор протянул Ричарду очередной кусочек лярда.

— Будет.

— Что там со сталью?

— Не волнуйся! — Отмахнулся луковицей кузнец. Ицхак неплохо справляется вместо тебя. Не так хорошо, как ты, но в общем и целом порядок. Он привозит мне всё, что нужно. Всем он нравится и все счастливы, что он решил восполнить пробел.

Орден так жаждет побыстрей закончить сооружение, что закрывает глаза на его активность. Фаваль-углежог спрашивал о тебе. Ему Ицхак нравится, но он скучает по тебе.

Ричард улыбнулся, вспоминая нервного углежога.

— Рад, что Ицхак покупает у него уголь. В Древнем мире было много хороших людей. Ричард всегда считал их врагами, а теперь вот с некоторыми подружился.

Такое с ним случалось часто и в точности таким же образом. В принципе, везде живут люди, как люди, стоит только познакомиться с ними поближе.

Тут были те, кто любит свободу, кто жаждет жить своей жизнью, кто стремится к чему-то, желает чего-то достичь и те, кто бездумно подчинился застойной идее всеобщего равенства, насаждаемой искусственной серой безликостью.

Те, кто хотел своими силами совершенствоваться и те, кто хотел, чтобы за них думали другие, и согласны были платить за это высшую цену.

Когда Ричард поднялся по ступенькам, его встретили сияющие улыбками Камиль и Набби.

— Мы с Набби сегодня занимались резьбой по дереву, Ричард. Пойдешь глянешь?

Улыбнувшись, Ричард обнял Камиля за плечи.

— Конечно! Пошли посмотрим, что вы сегодня сделали. Ричард пошёл с ними по чистому коридору на задний двор, где Камиль с Набби вырезали лица на старой коряге.

Изображения были ужасными.

— Что ж, Камиль, очень неплохо. Твоя тоже, Набби. Резные физиономии улыбались и одно это для Ричарда было бесценным. Несмотря на скверное исполнение, в них было куда больше жизни, чем в том, что делал Ричард изо дня в день.

— Правда, Ричард? — спросил Набби. — Ты думаешь, мы с Камилем сможем стать скульпторами?

— Когда-нибудь, возможно. Но вам нужно больше практики, вам ещё многому предстоит научиться. Но всем скульпторам приходится сперва учиться. Вот, гляньте-ка сюда, например. Что вы об этом думаете? Что тут неверно?

Камиль, скрестив руки, сосредоточенно нахмурился, глядя на вырезанное им лицо.

— Не знаю.

— Набби?

Набби застенчиво дёрнул плечами.

— Не похоже на настоящее лицо. Но не могу объяснить, почему.

— Посмотрите на моё лицо, на глаза. В чём разница?

— Ну, по-моему, у тебя другой разрез глаз, — ответил Камиль.

— И они ближе друг к другу — не так далеко к вискам, — добавил Набби.

— Очень хорошо! — Ричард взял немного земли с грядки с морковкой, затем вылепил из нее лицо. — Видите? Если расположить глаза ближе, как здесь, то становится больше похоже на настоящего человека.

Юноши закивали, изучая его творение.

— Понял, — сказал Камиль. — Я начну заново и сделаю лучше.

— Молодец! — хлопнул его по спине Ричард.

— Может, когда-нибудь мы тоже станем скульпторами, — произнёс Набби.

— Может быть, — только и сказал Ричард.

Никки поджидала его, поставив ужин на стол. Миска супа возле горящей лампы. Остальная часть комнаты тонула в вечерних сумерках. Никки сидела за столом.

— Как работалось сегодня? — поинтересовалась она, пока Ричард мыл руки.

Он сполоснул лицо мыльной водой, смывая мраморную пыль.

— Работа есть работа.

Никки потёрла пальцем ножку лампы.

— Ты способен её выдержать?

Ричард вытер руки.

— А у меня есть выбор? Я могу либо работать, либо положить всему этому конец. Разве это выбор? Или ты интересуешься, не созрел ли я уже для самоубийства?

Она подняла взгляд.

— Я вовсе, не это имею в виду.

Он швырнул полотенце рядом с тазом.

— К тому же, как я могу не быть благодарным за работу, которую для меня нашла ты?

Голубые глаза Никки снова уставились на крышку стола.

— Это тебе Виктор рассказал?

— Было нетрудно догадаться. Виктор сказал лишь, что ты красавица и что ты спасла мне жизнь.

— У меня не было выбора, Ричард. Они отпустили бы тебя только, если у тебя есть профессия. Мне пришлось им сказать.

Сильней, чем обычно, он ощутил суть танца, что она вела с ним. Она чувствовала себя в безопасности за выставленным щитом в виде «вынуждена была сказать». Но при этом имела возможность наблюдать за ним, проверить, как он отреагирует.

Тяжёлый труд от рассвета до заката, когда приходится передвигать каменные монолиты, безостановочно орудовать молотком, совершенно его измотал. У него руки гудели от работы. И при этом, приходится опять вести эту бесконечную битву с Никки. Усталость навалилась на него и он плюхнулся на свой матрас.

Усталость — непременная составляющая любой битвы. В точности так, как он чувствовал эту пляску жизни и смерти, когда орудовал своим мечом, ощущал он её и сейчас. Эта битва была не менее тяжёлой, чем все те, что Ричарду доводилось вести прежде. Никки противостоит свободе, противостоит жизни.

Это была пляска со смертью. Пляска со смертью — на самом деле определение самой жизни, поскольку все люди неизбежно умирают.

— Я хочу кое-что знать, Никки.

Она выжидающе посмотрела на него.

— Что именно?

— Можешь сказать, жива ли Кэлен?

— Конечно. Я все время чувствую связь с ней.

— Значит, она ещё жива?

Никки улыбнулась в свойственной ей успокаивающей. манере.

— Ричард, с Кэлен всё в порядке. Пусть эти мысли не гнетут тебя.

Ричард долго смотрел на неё. Наконец, он отвёл взгляд и улёгся на свои тюремные нары. И отвернулся от взгляда Никки, от пляски.

— Ричард... Я приготовила тебе суп. Иди поешь.

— Я не голоден. Ричард выкинул её из головы и попытался вспомнить зелёные глаза Кэлен, погружаясь в блаженное забытье.