Глава 6. А может быть, просто переживала, что мать Дженнсен ушла в дом

Дождь усилился. Он рваным занавесом свесился со скалы над входом в пещеру. Дженнсен почесала Бетти за ухом, пытаясь утихомирить её. Но коза не переставала блеять. Она и всегда-то была неспокойной. А сейчас и вовсе пребывала в смятении. Видимо, чувствовала, что предстоит поход.

А может быть, просто переживала, что мать Дженнсен ушла в дом. Бетти любила её и, бывало, бегала за нею повсюду, как собачонка. Бетти была бы безмерно счастлива, кабы ей позволили спать в доме.

Себастьян, насытившись, завернулся в плащ. Веки гостя уже слипались, хотя он старался не спать и следил за тем, как Дженнсен делала валик вокруг костра. Он поднял голову и нахмурился, глядя на топчущуюся рядом козу.

— Бетти угомонится, как только я уйду в дом, — сказала Дженнсен.

Уже в полусне Себастьян что-то ей ответил, но из-за дождя Дженнсен не расслышала. Однако, решила, что это не столь важно и переспрашивать не стала.

Страннику необходимо выспаться. Она зевнула. Несмотря на все тревоги этого дня и беспокойство по поводу дня завтрашнего, монотонный шум дождя усыплял и её.

Ей не терпелось расспросить гостя о том, что находится за пределами Д'Хары, но она пожелала ему спокойной ночи, хотя и сомневалась, что он услышал её.

У неё ещё будет достаточно времени на расспросы. Мать, наверное, уже ждёт её, чтобы вместе разобраться с вещами. Вещей у них было немного, но что-то всё равно придётся оставить.

Слава богу, этот неуклюжий д'харианский солдат обеспечил их деньгами как раз в тот момент, когда они в них нуждаются. Денег хватит на покупку лошадей и запасов и это поможет им выбраться из Д'Хары.

Незаконнорождённый сын другого незаконнорождённого сына в непрерывной цепи бастардов, сам того не желая, помог им в тот самый момент, когда собирался схватить их.

Жизнь — ценный дар. И Дженнсен просто хотела, чтобы они с матерью жили. Где-то за далёким темнеющим горизонтом их ждала новая жизнь.

Девушка накинула плащ на плечи. Натянула капюшон, но, похоже, дождь был настолько силён, что она промокнет прежде, чем добежит до дома.

Вот бы на рассвете, в честь начала путешествия, небо прояснилось! Тогда они смогут увеличить дистанцию между собой и преследователями.

Дженнсен убедилась, что Себастьян спит непробудным сном и порадовалась за него. Ему надо хорошенько выспаться. Она испытывала благодарность к жизни за то, что среди мучений и несправедливости он, хотя бы, появился здесь.

Она подняла миску с оставшейся рыбой, прикрыла её полой плаща и, набравшись духу, нырнула в шумные потоки дождя. У неё тут же перехватило дыхание от обрушившегося холода и она, шлёпая по лужам, помчалась к дому.

Она бежала целую вечность. Сквозь мокрые ресницы тусклый свет от лампы и очага, видный из окна, казался одним сливающимся пятном. Не глядя перед собой, Дженнсен настежь распахнула дверь и вбежала внутрь дома.

— Холодно, как в сердце у Владетеля! — крикнула она матери.

И, наткнувшись на какую-то плотную стену, которой здесь никогда не было, задохнулась.

Через миг, придя в себя, она подняла глаза и увидела, как поворачивается чья-то широкая спина, как тянется к ней, Дженнсен, огромная ручища. Ручища сумела ухватить её за плащ. Но тяжёлый шерстяной плащ тут же слетел с её плеч, а выскользнувшая из него Дженнсен стала падать навзничь.

Миска с грохотом стукнулась об пол, завертелась, словно взбесившийся волчок. Дверь с шумом захлопнулась за секунду до того, как девушка спиной врезалась в неё. Переведя дыхание, Дженнсен попыталась понять, что происходит.

«Дженнсен».

Ужас!..

«Сдавайся».

Безумие!..

Квадратное лицо мужчины было чётко высвечено пламенем очага. Мужчина рванулся в её сторону. Монстр с мокрыми волосами, свисающими, как плети... Натянутые сухожилия и напряжённые от ярости мускулы...

Нож, зажатый в кулаке Дженнсен, взметнулся как хлыст, отчаянный ужас придал ей решимости.

Она закричала от неимоверного усилия и панического страха. Нож вонзился мужчине в голову, сбоку. Наткнувшись на скулу, лезвие с треском сломалось посередине. Голова мужчины от удара дёрнулась. Хлынувшая кровь мгновенно залила его физиономию.

И он тут же с размаха обрушил свою мясистую руку на лицо Дженнсен. Та отлетела и ударилась о стену. Руку пронзила боль. Но девушка вскочила и обо что-то споткнулась. Снова упала. И обнаружила рядом с собой другого огромного человека, очень похожего на мёртвого солдата, похороненного сегодня.

Сознание Дженнсен выхватывало обрывки увиденного, она по-прежнему пыталась разобраться, что происходит. Откуда явились эти люди? Как оказались в доме?

Девушка с усилием поднялась. Огромный человек, за ногу которого она запнулась, лежал неподвижно, привалившись к стене. Его мёртвые глаза смотрели прямо на Дженнсен.

Рукоять с буквой «Р» торчала из-под его уха искрясь, отражала пламя очага. Острие ножа вышло с другой стороны бычьей шеи. На убитом была мокрая красная рубаха.

«Сдавайся».

Похолодев от ужаса, она увидела ещё одного мужчину. Тот явно направлялся к ней.

Сжимая сломанный нож, Дженнсен с трудом поднялась на ноги, повернулась в сторону новой угрозы. Чуть в стороне она увидела мать. Какой-то человек держал ее за волосы. Повсюду была кровь.

Казалось, происходящее — сон. И в этом кошмарном сне она увидела на полу отрубленную руку матери — раскрытая ладонь, обмякшие пальцы, алые колотые раны...

«Дженнсен».

Всё её существо охватила паника. Она слышала собственные пронзительные крики. Разбрызганная по полу кровь блестела в пламени очага.

Какое-то вращательное движение поблизости отвлекло Дженнсен от крови, но было уже поздно. Один из мужчин набросился на неё, отшвырнул к стене. Она не могла вздохнуть от боли, пронзившей грудь.

«Сдавайся».

— Нет!!! — Её голос ей самой показался нереальным.

Она ударила наотмашь сломанным ножом, распоров нападающему руку. Тот взвыл диким голосом, разразился грязными проклятьями.

Человек, державший мать, оттолкнул её и устремился к дочери. Дженнсен с бешенством размахивала ножом, направляя колющие удары в сторону окружавших её людей.

Со всех сторон к ней тянулись руки, делали стремительные выпады. Огромная лапища ухватила её руку с ножом, но Дженнсен не выпустила оружия.

«Сдавайся».

Дженнсен, задыхаясь, всхлипнула. Она продолжала сражаться с дикой яростью. Она пинала врагов ногами и кусалась. Нападавшие проклинали её. Наконец один из них сдавил стальными пальцами её горло.

Дыхания не стало... Не стало дыхания...

Дженнсен изо всех сил пыталась — и не могла вздохнуть. Боль пронзила её виски.

Человек презрительно улыбался, по-прежнему сжимая девичье горло. Его щека, располосованная её ножом, зияла открытой раной ото рта до уха из неё струилась кровь. Сквозь зияющую рану были видны блестящие, залитые красным зубы.

Дженнсен по-прежнему не могла сделать ни вдоха, ни выдоха.

Другой противник с размаху ударил её в живот. Дженнсен лягнула его ногой. Он схватил её за щиколотку прежде, чем она успела нанести ещё один удар.

Перед глазами начало крутиться, но она ещё различала происходящее. Один человек мёртв... Двое держат её... Мама лежит на полу...

Потом поле обзора сузилось до размеров черного тоннеля. В груди пекло огнём. Было так больно. Так больно... Все звуки вдруг стали приглушёнными...

Но она услышала глухой удар и треск ломающихся костей. Человек, душивший её, пошатнулся, его голова резко дёрнулась.

Дженнсен не могла понять, что происходит. Сжимающая её горло рука обмякла и Дженнсен смогла судорожно вздохнуть. Голова душителя свесилась вперёд. Из шеи его торчал топор с лезвием в форме полумесяца, разворотившим позвоночник.

Душитель падал ничком и ручка топора раскачивалась из стороны в сторону. А на месте душителя стоял теперь Себастьян — седоволосое воплощение ярости.

Последний противник выпустил руку девушки и выхватил измазанный в крови меч. Себастьян опередил его.

А Дженнсен опередила Себастьяна.

«Сдавайся».

Она закричала. Это был звериный, дикий, несдерживаемый крик ужаса и ярости. Искореженным ножом, который по-прежнему оставался в её руке, Дженнсен рубанула шею мужчины.

Поломанное лезвие вспороло шею противника до кости, прорвало артерию, перерезало мышцы. Мужчина дико закричал, рванулся назад и стал падать спиной на дальнюю стену.

Казалось, поток хлынувшей из шеи крови приостановился, на миг зависнув в воздухе. Замах Дженнсен был так силён, что она едва не упала следом за противником. Но раскинула руки, удержалась.

Короткий меч Себастьяна, мелькнул, словно молния и с сокрушительной силой вонзился в бочкообразную грудь противника, довершая дело.

Через мгновение Дженнсен, оскальзываясь на крови, карабкалась по телам убитых врагов. Перед собой она видела только мать, полусидящую на полу, прислонившись к дальней стенке. Мать смотрела на дочь, а та заходилась в крике и не могла остановиться.

Окровавленная мать прикрыла веки; словно собралась заснуть. Потом глаза её снова открылись, в них вспыхнула радость. На её лице, на щеках и шее виднелись запёкшиеся кровавые полосы. Но она улыбалась своей прекрасной улыбкой, глядя на приближающуюся Дженнсен.

— Дитя моё... — прошептала она.

Дженнсен не могла заставить себя замолкнуть и перестать дрожать. Она не смотрела на жуткие кровавые раны. Она видела только материнское лицо.

— Мама... Мама... Мама...

Левой рукой мать обняла дочь. Правой руки — не было. Именно в ней она держала нож в начале схватки.

Рука, обнимавшая Дженнсен, была, как всегда, любовью, спокойствием, укрытием...

Мать слабо улыбнулась:

— Дитя моё... ты всё сделала правильно. Теперь, послушай меня...

Себастьян старался обмотать жгутом то, что осталось от правой руки матери, пытаясь приостановить хлещущую кровь. Мать видела только Дженнсен.

— Я здесь, мама. Всё будет хорошо. Я здесь. Мама, не умирай! Не умирай! Держись, мама! Держись!!!

— Слушай... — голос был тих, как дыхание.

— Я слушаю, мама, — сказала Дженнсен плача. — Я слушаю.

— Я ухожу... Я пересекаю завесу... и ухожу к милостивым духам.

— Нет, мама, не надо! Ну, пожалуйста, не надо!!!

— Ничего не поделаешь, дитя моё... Всё хорошо... Милостивые духи позаботятся обо мне.

Дженнсен обеими руками обхватила лицо матери, пытаясь разглядеть её сквозь льющиеся от бессилия слёзы и захлебнулась рыданиями:

— Мама... не оставляй меня одну... Не оставляй меня... Пожалуйста... пожалуйста, не надо... О, мама, я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя дитя... — Голос матери чуть окреп. — Больше всего. Я научила тебя всему, что умела. Слушай.

Дженнсен кивнула, боясь пропустить хоть одно драгоценное слово.

— Милостивые духи забирают меня. Ты должна это понять. Когда я уйду, это тело больше не будет мною. Мне оно больше не понадобится. Это совсем не больно. Совсем. Разве это не чудо? Я — с милостивыми духами. Ты должна сейчас быть сильной и оставить то, что больше не будет мною.

— Мама... — Дженнсен могла только рыдать от муки да держать в руках лицо, которое любила больше, чем саму жизнь.

— Он придёт за тобой, Джен. Беги. Не оставайся с этим телом, которое уже не будет мною, когда я уйду с милостивыми духами. Поняла?

— Нет, мама. Я не могу оставить тебя. Я не могу.

— Ты должна. Не рискуй своей жизнью для того, чтобы похоронить это бесполезное тело. Это будет глупо. Тело — не я. Я — в твоём сердце и с милостивыми духами. Это тело — не я. Поняла, дитя моё?

— Да, мама. Не ты. Ты будешь с милостивыми духами. Не здесь.

Мать кивнула головой, которую Дженнсен держала в руках.

— Умница... Возьми тот нож. Я отправила им одного в другой мир. Это стоящее оружие.

— Мама, я люблю тебя... — Дженнсен и хотела бы найти другие слова, но их не было. — Я люблю тебя.

— И я люблю тебя... Вот почему ты должна бежать, дитя моё. Я не хочу, чтобы ты бесполезно потратила жизнь на то, что больше не я. Твоя жизнь слишком ценна. Беги, Джен. Или он настигнет тебя. Беги... — Её глаза устремились в сторону Себастьяна. — Ты поможешь ей?

Себастьян, стоявший рядом, кивнул:

— Клянусь, помогу.

Мать снова перевела взгляд на Дженнсен и улыбнулась:

— Я всегда буду в твоём сердце, дитя... Всегда... Я буду любить тебя... Всегда...

— О мама, ты знаешь, я тоже буду любить тебя. Всегда!

Мать улыбалась, глядя на свою дочь. Дженнсен пальцами ласкала прекрасное лицо. Пролетел всего один миг и минула целая вечность, пока мать смотрела на дочь. Пока дочь не осознала, что мать уже ничего не видит в этом мире.

Захлёбываясь в рыданиях, обуреваемая ужасом, Дженнсен упала на тело матери. Всё кончилось. Сумасшедший бесчувственный мир перестал для неё существовать.

Дочь протягивала руки к матери, а её тянули назад.

— Дженнсен! — говорили ей прямо в ухо. — Мы должны сделать то, что она хотела.

— Нет! — простонала она. — Пожалуйста, нет...

Её нежно тянули назад.

— Дженнсен, делайте, как она просила. Мы должны.

Дженнсен кулаками замолотила по залитому кровью полу:

— Нет!

Мир кончился.

— Нет. Пожалуйста, нет. Этого не может быть.

— Джен, мы обязаны уйти.

— Вы уходите, — рыдала Дженнсен. — А мне всё равно. Я сдаюсь.

— Нет, Джен, вы не сдадитесь. Вы не можете сдаться.

Себастьян обхватил её и поднял, поставил на подкашивающиеся ноги. Полубесчувственная Дженнсен не могла даже пошевелиться. Всё вокруг было нереальным. Всё было, как сон. Мир рассыпался в прах.

Поддерживая под руки, Себастьян встряхнул её:

— Дженнсен, мы обязаны уйти отсюда.

Она повернула голову и посмотрела на мать:

— Мы что-то должны сделать... Пожалуйста... Что-то надо сделать...

— Да, мы должны. Мы должны уйти прежде, чем здесь появятся остальные...

Его лицо было мокрым. Она подумала, что дождь не перестал. Как будто наблюдала за собой с огромного расстояния и все её мысли казались бредовыми.

— Дженнсен, послушайте меня...

— Мать недавно говорила... Это было так важно...

— Слушайте меня. Мы должны отсюда выбраться. Ваша мать была права. Мы должны идти.

Себастьян подошёл к заплечному мешку, стоявшему на столе в другом конце комнаты. Дженнсен осела. Её колени глухо ударились об пол. В сердце была пустота, только тлели уголья страшной муки, от которой она не могла избавиться. Почему всё должно быть так несправедливо?

Она поползла в сторону спящей матери. Мама не могла умереть. Она не могла! Дженнсен слишком любила её, чтобы она посмела умереть.

— Дженнсен! Горевать будем позже! Мы обязаны отсюда убраться!

За открытой дверью хлестал дождь.

— Я её не оставлю!

— Она принесла себя в жертву ради вас. Не делайте так, чтобы её героический поступок пропал зря. — Себастьян заталкивал в мешок всё, что попадало под руку. — Вы должны сделать, как она сказала. Она любит вас и хочет, чтобы вы жили. Она велела вам бежать. А я поклялся помочь. Мы должны уйти прежде, чем нас схватят.

Дженнсен уставилась на дверь. Раньше она была закрыта. Дженнсен помнила, как ворвалась в дом и захлопнула ее. А теперь дверь распахнута. Может быть, щеколда сломалась?..

Огромная тень выступила из дождя, двинулась к двери и ввалилась в дом. Могучий человек смотрел прямо на Дженнсен.

Смертельный ужас сковал всё её тело. Человек двинулся в её сторону. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Дженнсен увидела нож с буквой «Р», торчащий из шеи мертвого солдата. Нож, который мать велела забрать с собой. Нож был близко. Мать потеряла руку — и свою жизнь, — чтобы убить врага...

Мужчина, похоже, не заметивший Себастьяна, бросился на Дженнсен. А она рванулась за ножом. Липкие от крови пальцы охватили рукоять. Обработанный металл было удобно удерживать в руке. В нем было искусство и функциональность полезной вещи. Смертоносное искусство...

Скрежеща зубами, Дженнсен вырвала лезвие из мёртвой плоти и перекатилась по полу.

Прежде, чем новый враг настиг её, Себастьян с рыком вонзил ему в затылок топор. Солдат рухнул на пол рядом с Дженнсен, мускулистая рука навалилась на её тело.

Дженнсен закричала и извиваясь, выползла из-под руки, а тёмная лужа крови уже разливалась под головой убитого. Себастьян потянул девушку за руки, поднял.

— Соберите всё, что хотите взять с собой, — приказал он.

Дженнсен двинулась через комнату, медленно, словно во сне. Мир сошёл с ума. Возможно и она, наконец, сошла с ума.

Голос в её мозгу зашептал на странном языке. Она заметила, что прислушивается к нему, даже почувствовала успокоение от его слов.

«Tu vash misht. Tu vash misht. Grushdeva du kalt misht».

— Мы должны идти, — сказал Себастьян. — Соберите то, что желаете взять с собой.

Дженнсен не могла думать. И не знала, что делать. Она заблокировала голосу доступ в свои мысли и приказала себе делать то, что велела мать.

Она подошла к комоду и начала собирать вещи, которые они всегда брали в походы. Сложила их в заплечный мешок, побросала сверху травы, пряности и сушёную еду. Положила щётку для волос и маленькое зеркальце.

Потом начала собирать одежду матери. Тут рука ее застыла, пальцы задрожали. В голове по-прежнему царила пустота и Дженнсен двигалась, как выдрессированное животное, делая то, чему её когда-то научили.

Она быстро оглядела комнату и мысли её проснулись.

Итак, здесь четыре мёртвых д'харианца. Плюс ещё один — утром. То есть, всего пять. Это квод плюс один. Где же трое остальных? В темноте снаружи дома? На деревьях? Поджидают в тёмном лесу? Ждут, чтобы привести её к лорду Ралу, который пытками доведёт её до смерти?

Себастьян обеими руками взял её за запястье:

— Дженнсен, что вы делаете?

Она поняла, что втыкает нож в воздух перед собой.

Она равнодушно пронаблюдала, как Себастьян вынимает нож из её кулака и вкладывает в ножны, как вешает ножны на её пояс. Потом он подхватил плащ, который сорвал с неё громадный д'харианский солдат, когда она провалилась в этот кошмар.

— Поторопитесь, Дженнсен! Быстро берите всё, что хотите.

Себастьян обшарил мёртвых, вынимая деньги и засовывая в свои карманы. Потом отстегнул все четыре ножа. Ни один из них не был так хорош, как тот, что висел теперь на поясе Дженнсен, тот, с причудливой буквой «Р» на рукояти, тот, которым воспользовалась мать.

Тем не менее, Себастьян запихал все четыре ножа в боковой кармашек заплечника и опять попросил Дженнсен поторопиться. Пока он отстегивал понравившийся ему меч у одного из солдат, Дженнсен подошла к столу. Набрала пригоршню свечей, затолкала их в свой мешок.

Себастьян повесил меч на пояс, в компанию к остальному своему оружию. Дженнсен собрала посуду для готовки пищи и пару мисок, засунула всё в заплечник. Она не вполне сознавала, что именно берёт с собой — подбирала то, что попадалось на глаза.

Себастьян поднял мешок Дженнсен, продел её правую руку в лямку, как будто перед ним была тряпочная кукла. Затем просунул левую руку в другую лямку и накинул Дженнсен на плечи плащ.

Надвинул ей на голову капюшон и подоткнул под него выбившиеся рыжие волосы. Затем взял в руку заплечный мешок матери и, резко дернув, высвободил из черепа солдата свой топор. Прикрепив ручку топора к поясу, он подтолкнул Дженнсен к двери.

— Хотите взять что-нибудь ещё из дома, пока мы не ушли?

Дженнсен оглядывалась через плечо, назад, на мать, лежащую на полу.

— Она ушла, Дженнсен. Милостивые духи сейчас заботятся о ней. Теперь она смотрит сверху на вас и улыбается.

Дженнсен подняла на него глаза:

— Правда? Вы думаете — это так?

— Да. Она сейчас в лучшем из миров. Она велела нам уходить отсюда. Нам надо делать так, как она велела.

В лучшем из миров... Дженнсен ухватилась за эту мысль. Её мир держался только на страданиях.

Она двинулась в сторону двери, следом за Себастьяном, переступая через окровавленные тела, через раскинутые руки и ноги. Она была слишком напугана, чтобы обращать внимание на что-либо, сердце её слишком болело, чтобы полниться какими-нибудь чувствами.

Казалось, в голове у неё всё перемешалось. Она всегда гордилась тем, что отличается способностью чётко мыслить. Куда же девалось её здравомыслие?

Уже под дождём Себастьян потянул ее за руку к спускающейся вниз тропинке.

— Бетти, — сказала она, упираясь. — Мы должны взять Бетти.

Себастьян напряжённо посмотрел на тропу, затем на пещеру.

— Не думаю, что нам стоит сейчас заботиться о козе. Но вот, свои вещи мне взять надо.

Дженнсен увидела, что он стоит под проливным дождем без плаща, уже промокнув до костей. Ей пришло в голову, что не одна она потеряла способность трезво мыслить.

Себастьян настолько настроился на спасение бегством, что едва не забыл собственные вещи. Это означало бы для него смерть. А она не может позволить ему умереть!..

И Дженнсен кинулась назад, в дом, не откликаясь на отчаянные призывы Себастьяна. Оказавшись внутри, она подбежала к деревянному ящику возле двери, в котором хранились две накидки из овечьей шкуры, свёрнутые и связанные, приготовленные на случай, если им с матерью придётся спешно бежать.

Себастьян, стоя в дверном проёме, смотрел на неё с нетерпением, но не сказал ни слова, когда увидел, что она делает. Потом они ринулись к пещере.

Огонь всё ещё потрескивал. Бетти ходила по хлеву и дрожала, но не блеяла — как будто знала, что произошло ужасное.

— Обсушитесь немного, — сказала Дженнсен.

— У нас нет времени! Мы должны уходить. Остальные могут явиться в любой момент.

— Вы замёрзнете и умрёте, если не обсушитесь. И в побеге не будет смысла. Мёртвый — он везде мёртвый.

Проявленная способность здраво рассуждать удивила её саму. Дженнсен положила на солому свёрнутые в рулон накидки из овечьей шкуры и занялась развязыванием узлов.

— Это нас убережёт от дождя, но сначала надо обсохнуть иначе вы не сможете согреться.

Себастьян кивал, соглашаясь, дрожал не переставая и потирал руки над костром. Разумность слов Дженнсен, наконец, дошла до его сознания. А та удивлялась, как ему удалось сделать то, что он сделал, при таком приступе лихорадки и принятых снотворных травах.

Страх всему причиной, догадалась она. Страх, доводящий до исступления... Это было ей понятно.

У неё болело всё тело. Было много ушибов, да ещё кровоточило плечо. Рана не была опасной, но неприятно пульсировала. Состояние ужаса, в котором находилась Дженнсен во время схватки, утомило и опустошило её. Хотелось просто лечь и заплакать, но ведь мать велела уходить отсюда.

Сейчас только слова, сказанные матерью, подвигали Дженнсен на какие-то действия. Без этих команд она бы просто не смогла двигаться. И теперь просто делала то, что велела мать.

Бетти продолжала тревожиться. Чтобы быть поближе к Дженнсен, коза пыталась перебраться через загородку. Пока Себастьян склонился у костра, Дженнсен пыталась завязать верёвку вокруг шеи Бетти.

Они дадут возможность Бетти отблагодарить их. Ведь костёр в такую сырую погоду вряд ли разожжёшь. А с козой они могут приютиться в любой сухой яме, под уступом скалы или под упавшими деревьями. Бетти даст им обоим тепло и они не погибнут от холода.

Бетти то и дело посматривала в сторону дома. Уши козы стояли торчком — она внимательно прислушивалась. Дженнсен понимала причину такого поведения: Бетти беспокоилась о женщине, которой почему-то не было с ними. Дженнсен собрала с полки всю морковь и жёлуди, распихав их в карманы и заплечные мешки.

Когда Себастьян обсох, они надели свои шерстяные плащи. А сверху добавили накидки из овечьей шкуры. Дженнсен взяла в руку верёвку, которую привязала к Бетти и они начали своё путешествие. Себастьян направился к тропе, по которой пришел сюда.

Дженнсен схватила его за руку:

— Они могут поджидать нас внизу.

— Но нам ведь надо выбраться отсюда...

— У меня есть путь получше.

Некоторое время он внимательно смотрел на неё через разделявшую их пелену ледяного дождя, а затем безо всяких возражений последовал за нею в неведомое.