Ход и результаты

 

В литературе встречаются разные версии начала сражения. По А.Л. Бертье-Делагарду, турецкий флот, приближаясь к Карахарману, «вероятно, шел очень медленно, к тому же растянул­ся и расстроился... так что из 43 галер... только 21 оказалась в решительную минуту под руками». Казаки, скрывавшиеся в плав­нях, «все это видели», «не стерпели и неожиданно ударили на турок». Впрочем, автор далее утверждает, что казаки «по своему обыкновению подошли как можно ближе, чтобы, не будучи при­меченными, начать бой неожиданно; но это не совсем удалось, и флот встретил их в готовности. Козаки, пользуясь совершен­ной тишиной моря, бросились на рассыпанные галеры...»

«Всеобщая история о мореходстве» подает дело так, что капудан-паша искал казаков и наконец «нашел морских разбой­ников и вступил с ними в сражение». Один из авторов уверяет, что османский флот даже «настиг» казаков, возвращавшихся от Константинополя. Согласно И.В. Цинкайзену, капудан-паша «встретился... с пиратским флотом» и «ни на миг не поколебал­ся» принять в открытом море предложенный бой с мощным не­приятелем. М.А. Алекберли, наоборот, утверждает, что казачий флот, «не колеблясь, принял бой, навязанный ему сильным не­приятелем в открытом море».

По большинству источников, события развивались совсем не так. В известиях посольства Т. Роу от 30 июля рассказано, что капудан-паша отправился с флотом в сторону Босфора «и на следующее утро, на рассвете и в густом тумане, столкнулся с флотом казаков... и так смешался с ними, что не мог ни вос­пользоваться своим строем из-за опасности для своих собствен­ных галер, ни уклониться от них (казаков. — В.К.) без боя. Та­ким образом вовлеченные в бой, казаки неистово начали ата­ку...» В письме Ф. де Сези от 5 октября (25 сентября) также говорится, что казаки «храбро атаковали» турецкий флот.

Мустафа Найма сообщает, что когда флот Реджеб-паши на­ходился у Карахармана, «показались казацкие чайки; сделано затем приготовление к бою», но с капудан-пашой была только часть флота. «Пользуясь этими обстоятельствами, проклятые смело ударили на галеры...» Сражение началось «с самого утра». И. фон Хаммер, основываясь на османских же источниках, пишет, что галеры турок шли в семи-восьми милях от Карахар­мана, «когда раздался крик с мачты: "Козлиные бороды" (так называли они казаков)¹⁹. Все было приготовлено для их встре­чи... Казаки, увидев рассеянный флот и штиль, стремительно погребли в атаку...»

Как видим, источники недвусмысленно говорят о том, что казачья флотилия не находилась в засаде и что турки ее не на­шли и не догоняли — они просто столкнулись с нею. В этих условиях «великий адмирал», конечно, не мог ни навязать бой, ни уклониться от него: пришлось вступить в сражение, так как не оставалось ничего другого. У Реджеб-паши не было времени «все приготовить для встречи», в первую очередь — собрать га­леры; можно было только сделать поспешные и самые элемен­тарные приготовления перед тем, как казаки начнут жестокий абордажный бой²⁰.

Для последних встреча также явилась неожиданной, но, луч­ше организованные и управляемые, более стремительные, ре­шительные и смелые, а может быть, и шедшие более компактно, казаки первыми кинулись в атаку.

Резко противоречат изложенным известиям замечание Эвлии Челеби, что Реджеб-паша атаковал 300 казачьих судов на Черном море, и утверждение М. Бодье, что капудан-паша «несколько дней спустя (после того как вышел из Босфора в Черное море. — В.К.)... встретил казаков, окружил их своими многочисленными галерами, и поскольку у него было превосходство в судах, людях, пушках, он напал на них». Однако Эвлия говорит кратко и в общем плане обо всем сражении, а М. Бодье, который ошибается с «несколькими днями», вряд ли имел более точную информацию, чем посол его страны в Стамбуле.

Теперь рассмотрим изложение начального периода сражения в «прояхьяевских» источниках. «Капитан» Иван говорит только, что казаки, «направляясь на осаду Константинополя, встретились с турецкими галерами и сходу сразились», и это не противоречит известиям английского и французского посольств и турецким сообщениям. Но Р. Левакович и за ним В. Катуальди рисуют другую картину.

Первый пишет, что 6 августа «ветер стал более свежим и появилась зыбь, очень неблагоприятная» для Яхьи и казачьей фло­тилии, а «вместе с зыбью и ветром, который становился все силь­нее и был встречным для казаков», появились и галеры, «кото­рые с попутным ветром и надутыми парусами пришли захватить 130 лодок» Яхьи. При этом адмиральская галера пошла прямо на судно, в котором находился претендент. По В. Катуальди, галеры «пошли под полными парусами прямо на ладьи» каза­ков, причем адмиральский корабль направился на ладью Яхьи. Далее мы увидим, что ветер сыграл решающую роль не в на­чале сражения, а уже по его ходу, и что не галера капудан-паши атаковала лодку Яхьи, а наоборот, казаки атаковали эту галеру. Возникающая «зеркальность отражения» заставляет полагать, что Р. Левакович имел в своем распоряжении известие о дей­ствительном ходе сражения, но намеренно исказил первоначаль­ный источник, приспосабливая его показания «под Яхью» и выпячивая самозванца на первый план.

По сведениям английского посольства, казаки бросились на абордаж, «имея по 3—4 лодки на каждую галеру». Мустафа Най­ма же во много раз увеличивает это соотношение и заявляет, что каждая галера «имела против себя... почти по двадцать чаек». Сообщение Наймы принимают на веру П.А. Кулиш, М.С. Гру­шевский и Ю.П. Тушин.

Впрочем, И. фон Хаммеру и И.В. Цинкайзену и этого числа показалось мало. «От двадцати до тридцати судов, каждое с пятьюдесятью казаками, — пишет первый ученый, — погребло против каждой галеры...» «Как фурии, — читаем у второго, — ринулись их малые лодки по 20—30 сразу на каждую из тяжелых галер...» С этими цифрами согласны Н.И. Костомаров («двад­цать и даже тридцать чаек возились около одной галеры»), Н.А. Смирнов и М.А. Алекберли. Только А.Л. Бертье-Делагард несколько уменьшает цифры, полагая, что на галеру «пришлось по десяти и даже по двадцати и более челнов».

На наш взгляд, все эти большие соотношения не заслужива­ют никакого доверия. Затем мы увидим, что, по турецкому ис­точнику, на главную адмиральскую галеру ворвалось 200 каза­ков. Мы уже упоминали свидетельство Г. де Боплана об обыч­ном участии в абордаже половины экипажа чайки. Если предположить, что в данном сражении в абордаже участвовало даже две трети экипажа каждого казачьего судна (приблизительно 33 человека из 50), то для образования упомянутого десанта в 200 человек потребовалось бы не более 6 чаек. И наоборот, 200 участников десанта с 10—20 чаек составляли бы только от двух пятых до одной пятой их экипажей, что кажется нереаль­ным хотя бы из-за ожесточенности боя. Кроме того, 20—30 ка­зачьим судам было бы очень непросто пришвартоваться к одной галере.

Наконец, если мы принимаем общий состав флотилии в 130 судов, то на каждую из 21—22 галер должно было прихо­диться примерно по шесть чаек. Это немало: Мустафа Найма подчеркивал, что при благоприятном ветре «двадцати (чаек. — В. К.) мало против галеры», тогда как во время совершенного штиля, который как раз и был в начале сражения, с ней может успешно бороться и одна чайка. Так что, полагаем, гораздо бли­же к истине сведения посольства Т. Роу, а отнюдь не сообщение Наймы.

Последний источник замечает, что «ужасный штиль... не допуская подать взаимную помощь, каждую галеру оставлял собственной участи» и что только на девяти галерах находи­лись янычары²². По мнению Наймы, соотношение числа галер и чаек, янычар и казаков было опасным для османской эскад­ры. Но в целом, учитывая разные классы сражавшихся судов и галерную артиллерию, превосходство сил находилось на сто­роне турок. «Что казакам недоставало из других средств борь­бы, — впрочем, замечает, касаясь этого сражения, И.В. Цин-кайзен, — то возмещали они отвагой атаки и преимуществом личной храбрости»²³.

Описывая ту же битву, Мустафа Найма дал казакам и их военно-морской деятельности самую высокую оценку: «Смело можно сказать, что более дерзкого народа, чем казаки, менее аботящегося о жизни, менее питающего страх к смерти, найти на земле невозможно. По свидетельству лиц, понимающих толк в морском деле, сволочь эта ловкостью и мужеством в подобных на воде сражениях более страшна, чем другой какой-либо народ...» Это эмоциональное признание весьма знаменательно для официального хрониста Османской империи, особенно если учесть, что тогдашними главными врагами Турции на море, кроме казачества, были Венеция с ее великолепным, «эталонным» флотом и великая Испания — владычица Атлантики и Америки, обладавшая громадными океанскими военно-морскими си­лами.

Отвагу казаков при Карахармане А.Л. Бертье-Делагард оп­ределяет как «отчаянное мужество» («лезли на абордаж с отча­янным мужеством»), подумаем, что здесь подобрано не слиш­ком удачное выражение. Казаки, вовсе не считая свое положе­ние безнадежным, первыми атаковали и надеялись победить, а отчаянно сопротивлялись оборонявшиеся турки. Точнее выра­жается П.А. Кулиш: «Мусульмане бились отчаянно, казаки бе­шено». Собственно, об этом прямо говорит Найма: «Началась ужасная битва, в которой мусульмане сражались с несказанным мужеством и крайним отчаянием...»

Сильнейшей атаке подверглась капудана — флагманский корабль главнокомандующего флотом, великолепно украшен­ная галера, несшая на грот-мачте особый красный флаге изоб­ражением серебряного меча и арабесок и на корме три роскош­ных фонаря и имевшая больше обычного матросов, солдат, греб­цов (7 рядов) и пушек²⁴.

По словам Мустафы Наймы, «корабль капудан-паши ока­зался в страшнейшей опасности и едва не стал добычей разъя­ренной сволочи, ибо проклятые, узнав его по трем фонарям, украшающим корму, бросились на него с яростью с боков и спе­реди, потому что сзади [он] был обсажен орудиями и многочис­ленным ручным оружием²⁵. Несмотря на густо падающие тру­пы, двести негодяев взобрались на корабль²⁶, ожесточеннейший бой начался на палубе, и от носа корабля до мачты все простран­ство так было завалено телами неверных, что пробраться уже было невозможно».

Незавидное положение флагманской галеры заметно усугу­билось тем, что, согласно последнему источнику, ее гребцы, «все собранные из казацких пленников²⁷, перестали работать весла­ми и, наверное, ударили бы с неприятелем на мусульман, если бы им прежде не заковали ноги в железо».

Д.И. Эварницкий замечает, что атаковавшим казакам «по­могали гребцы-невольники тем, что, бросив весла, перестали управлять галерами». Это, конечно, сказано неточно, потому что гребцы и до того не управляли кораблями. А.Л. Бертье-Делагард отмечает «для ясности дела, что мужество Козаков и не­чаянность их нападения (в морских боях. — В.К.) имели огром­ное значение, но не меньшее имело также и то обстоятельство, что невольники, большею частью те же козаки, как только начинался абордаж галеры, бросали весла, переставали грести и тем лишали галеры возможности управляться и двигаться; так и было на капитане, да, вероятно, и на других (галерах. — В.К.)». С ав­тором в целом можно согласиться, добавив только, что источ­ники не подтверждают обычное большинство пленных казаков среди рабов-галерников и что Найма прямо не говорит об отка­зе работать веслами на прочих кораблях эскадры, однако пред­полагать это можно по замечанию об отсутствии при штиле вза­имопомощи между галерами, т.е. об их обездвижении.

Известия английского посольства от 30 июля и письмо фран­цузского посла от 5 октября (25 сентября) сообщают о бое на капудане короче, но в том же смысле и с дополнительными под­робностями. «Дважды они (казаки. — В.К.), — говорится в изве­стиях, — подступали к грот-матче адмирала турок, убив 3 (лю­дей. — В.К.) у штурвала и разбив руль, который опять был при­креплен 4 христианскими невольниками...» Казаки, читаем в письме, «были уже на реале, обрубая снасти²⁸ и снимая румпель, поставив пашу моря в бедственное положение».

Наконец, Э. Дортелли, ссылаясь на очевидцев сражения, сообщает, что казаки «уже было завладели рулем реалы»²⁹. Прав­да, под воздействием А.Л. Бертье-Делагарда, понимавшего эту фразу как фигуральное выражение, переводчик Н.Н. Пименов в полной русской публикации Э. Дортелли «руль реалы» заменил «кормовой частью адмиральской галеры». Сам же А.Л. Бертье-Делагард замечает, что в публикации дан хотя и не дословный, но зато-де более точный перевод. На этом примере видна необ­ходимость, по крайней мере во многих случаях, дословного, а не художественного перевода источников: из сравнения текстов Э. Дортелли, английских известий и Ф. де Сези ясно видно, что итальянец писал о конкретном руле галеры, а не о фигуральной корме³⁰.

Вместе с тем вся палуба капуданы стала ареной ожесточен­ий схватки. Казаки действительно были уже на корме и почти овладели ею, поскольку для турок речь шла о потере руля. В этом отношении неточен И. фон Хаммер, который, также прибегая к фигуральному обороту, говорит, что 200 казаков («пара сотен») взяли свои души, как сабли, в зубы и ринулись сломя голову на судно; они пошли на абордаж и прорвались до средней мачты»³¹. А.Л. Бертье-Делагард замечает, что эта фраза тюрколога «в военно-морском смысле... ничего не поясняет, а добраться до большой мачты не особенно много значит». Другое дело — овладеть кормой.

«На галерах, — пишет историк, — рули делались весьма простого устройства: большего размера, конечно, но по существу такие же точно, как на современных морских шлюпках; таким образом, самый руль, дерево, наложенное на его вершину, которым руль вращают (румпель), и рулевые... находились на корме. Частью поэтому, а частью и по многим иным, еще более важным причинам на корме же, великолепно убранной резьбой, роскошными тентами, коврами и флагами, помещался на троне (буквально) сам капитан, окруженный своими главнейшими подначальными благородными и свободными рыцарями и лучшими воинами, которые составляли главную оборону галеры; тут же на корме был склад провизии, стояли крупнейшие орудия для боя и мелкие для удержания в повиновении прикован­ных к галерным скамьям невольников или наемников, и тут же, наконец, поднимался флаг (знамя) галеры».

«Таким образом, — заключает А.Л. Бертье-Делагард, — на корме сосредоточивалось, оттуда исходило все управление и вся защита галеры... Из сказанного можно видеть, что корма галеры по своему значению была отчасти тем же, что капитанские мос­тик и рубка на теперешних кораблях, но еще важнее и суще­ственнее для жизни и действия галеры, — это была ее голова и сердце, ее святое место. Теперь будет понятно... выражение д'Асколи: овладели рулем, — что значит, в сущности, овладели жиз­ненным узлом галеры, ее кормою, без чего нельзя овладеть ру­лем»³².

Повторим, что, по Э. Дортелли, казаки «было завладели ру­лем». Последующая роковая роль кормовых орудий показывает, что полностью завладеть кормой не удалось.

Согласно хронике Мустафы Наймы, «когда другие корабли полагали, что адмиральский уже тонет, опустошенный казака­ми, почти сверхчеловеческое мужество доблестной его команды одержало тогда превосходнейшую победу, ибо как только освободили палубу от приступа проклятых, выстрел, данный с одно­го и с другого борта, отправил множество чаек в морскую пучину». Иными словами, янычарам и морякам капуданы крайним напряжением сил все-таки удалось отбить абордаж, а вслед за тем турецкие пушкари произвели по удачному выстрелу из бор­товых орудий.

И. фон Хаммер, ссылаясь на разные источники и ничего не говоря одействии упомянутых орудий, утверждает, что это «пуш­ки кормы потопили подступавшие с обоих бортов суда»³³. Так или иначе, корабельные орудия помешали продолжению абор­дажа, который мог возобновиться с новой силой. И.В. Цинкайзен полагает, что адмиральский корабль, «вероятно, был бы по­терян, если бы не был спасен применением своей тяжелой ар­тиллерии».

Р. Левакович и на его основе В. Катуальди рисуют эти дра­матические события иначе. «Турецкая реала, — уверяет фран­цисканец, — шла прямо, чтобы захватить лодку, в которой на­ходился султан (Яхья. — В.К.), и до того потопила две казачьи лодки, и, проходя над второй, повредила свой руль таким обра­зом, что ею нельзя было управлять и преследовать султана. Ког­да казаки увидели это, они напали на нее, и если бы не подоспел ей на помощь отряд галер, то ей бы пришлось плохо, поскольку казаки уже начали взбираться на нее. Началась рукопашная и продолжалась несколько часов; султан находился все время впе­реди, чтобы могли его видеть...»

В. Катуальди пишет, что неизвестно, почему адмиральское судно направилось на лодку Яхьи: «потому ли, что узнало в ней ту, которая вела отряд, или случайно», — и продолжает: «Еше немного и оно было бы захвачено казаками, которые, узнав его по трем фонарям, окружили со всех сторон и полезли на него с саблями и дубинами. Они уже были на палубе у средней мач­ты, и гребцы... побросали уже весла, как выстрелами из кормо­вых орудий были потоплены ладьи, находившиеся с одной сто­роны судна, с другой — к нему подошли на помощь другие две галеры, открывшие по ладьям сильный артиллерийский огонь. Казаки, однако, были отброшены лишь после больших уси­лий...»

Как видим, у Р. Леваковичатакже были сведения о повреж дении руля капуданы, но причина поломки приведена другая. Освещение же событий в целом повернуто «с прицелом» на Яхью. Кстати сказать, претендент во время схватки едва ли мог находиться впереди с той целью, чтобы его могли видеть: у него не было казачьего опыта абордажного боя, а сам этот бой существенно отличался от битвы в поле с полководцем впереди войска.

В. Катуальди заметил некоторую конкретную нелепость, относящуюся к «поворачиванию» событий в сторону Яхьи, и попытался исправить положение объяснением курса капуданы. Почти вся остальная информация итальянского автора основана на труде И. фон Хаммера. Похоже, и две галеры, подошедшие на выручку к капудане, появились потому, что тюрколог при описании сражения кроме капуданы упоминает еще две галеры, говоря, однако, об их помощи флагману. Казаки яростно атаковали и патрону — корабль второго адмирала турецкого флота³⁴, несший на грот-мачте флаг с изображением серебряных пушек и, как и капудана, вооруженный сильнее рядовой галеры³⁵. Должность терсане кетхудасы тогда занимал Мемибег. «Галера кетхуды адмиралтейства, — сообщает Мустафа Найма, — находилась в неменьшей опасности и с рав­ным же мужеством одолела своих налетчиков».

Й. фон Хаммер тоже говорит, что галера Мемибега «была близка к взятию», и, кроме того, добавляет, что «и галера Пияле выдержала очень жаркий бой». Тюрколог не указывает долж­ность Пияле, а А.Л. Бертье-Делагард по упоминанию в сраже­нии реалы полагает, что он был третьим адмиралом османского флота, т.е. терсане агасы. Не можем в точности сказать, так ли это, учитывая, что обычно терсане агасы оставался «наместни­ком» капудан-паши во время его отсутствия в Стамбуле. Турец­кая риала, галера третьего адмирала, несла на грот-мачте флаг с изображением трех серебряных пушек в красном поле³⁶.

Казаки абордировали и прочие суда эскадры, и Найма отме­чает, что «много других кораблей уже становилось добычей раз­горяченного иноверства».

Турецкую эскадру, находившуюся на краю гибели, спасло резкое изменение погоды. Согласно депешам английского по­сла от 30 июля, 11—12 августа и 24 сентября, в ходе сражения, проходившего сначала в тумане, «появилось солнце, так что га­леры могли применить свои большие ядра, и поднялся ветер», который был сильным. В письме Ф. де Сези от 5 октября (25 сен­тября) также говорилось, что когда казаки «были уже на реале», поднялся «в высшей степени свежий северный ветер». Собствен­но говоря, начинался шторм, и Э. Дортелли прямо указывал на «поднявшуюся сильную бурю»³⁷.

По Т. Роу и Ф. де Сези, ветер оказался «слишком сильным для фрегатов» казаков: «дурная погода затопляла их лодки»³⁸; турецкие же галеры, как сообщает Э. Дортелли, напротив, «мог­ли двинуться против неприятеля на всех парусах». У Мустафы Наймы читаем, что «уже мусульмане, видя неминуемую гибель, падали налицо, прося о помощи Бога, когда ужасная тишина... с приближением сильного ветра счастливо развеялась. Напол­няются паруса, жизнь и надежда возвращаются в сердца отчаявшихся воинов...»³⁹

Сильный ветер и начавшееся волнение, с одной стороны, не только чрезвычайно затруднили действия казаков, но и стали угрожать серьезной опасностью их судам, а с другой — оказал и огромную помощь галерам, которые теперь могли свободно дви гаться и маневрировать. Произошел решительный перелом н ходе сражения.

Источники единодушны в оценке той роли, которую сыгра­ла перемена погоды. Участник сражения Иван говорил, что «если бы не судьба и море не разбросало бы казачьи лодки, то туркам бы не уйти». Э. Дортелли, имевший информацию от противо положной стороны, замечал: «По словам всех очевидцев, если бы вдень битвы была тихая погода, то ни одна галера не вернулась бы обратно...»

В «известии» от 11 августа, приложенном к письму Т. Роу Э. Конвею от 12 августа, говорилось, что «если бы не поднялся ветер, то под угрозой оказался бы весь его (капудан-паши. — В.К.) флот». Английский посол повторил и даже усилил свое замечание в письме Э. Конвею от 24 сентября: «...несомненно, что если бы не поднялся ветер... то весь флот оказался бы в опас­ности быть отбуксированным к северу». Аналогичного мнения придерживался и Ф. де Сези, в письме которого на имя де ла Вий-о-Клера от 5 октября (25 сентября) читаем, что «если бы не поднялся к счастью для паши... ветер, то казаки разбили бы наголову его армию (имеется в виду флот. — В.К.)». Наконец, и письме Л. Фаброни 1646 г. сказано, что «из-за бури, плохой по годы» казачьи суда «были рассеяны и не смогда завершить сра­жение».

Также считают и тюркологи И. фон Хаммер и И.В. Цинкайзен, работавшие с османскими источниками. У первого нахо дим предположение, что «победа, вероятно, осталась бы за ка заками, если бы не помощь ветра, который поднялся во время сражения, надул паруса галер, и последние отбили абордаж» Второй пишет о сильном турецком отпоре: казаки, ворвавшиеся на корабль капудан-паши, «сражались там как львы, человек против человека, часто до последнего из них находили смерть или из-за перевеса сил врага отбрасывались в лодки», — однако полагает, что «судьбу дня к счастью османов решили» успешное применение ими тяжелой артиллерии и «противный ветер, который чрезвычайно затруднил казакам бой».

Что ветер был именно противным для казачьих судов⁴⁰, И.В. Цинкайзен, видимо, выводит из указания Ф. де Сези о направлении ветра с севера: турецкая эскадра шла на юг, а казачья флотилия — на север. Но поскольку, по Т. Роу, галеры при встрече с противником сильно смешались с его судами, а погода изменилась в разгар сражения, вряд ли направление ветра сыграло какую-то особую роль.

Мнение Д. И. Эварницкого о решающем значении «противного ветра, под конец подувшего в глаза козакам», подверг критике А.Л. Бертье-Делагард, который заметил, что «дело совсем не в том, откуда подул ветер, да и козачьи глаза отвыкли бояться чего-либо, не то что ветра». Историк связывает «пояснение всех, что не поднимись свежий ветер, победа досталась бы козакам», с отказом рабов-гребцов выполнять свою работу: «На веслах гал­еры двигаться не могли, а ветер давал им возможность поставить паруса (силами матросов, а не рабов. — В. К.), от чего у них получалась такая скорость хода, при которой они не только могли уходить от Козаков, но и топить их челны просто своим ходом». Критика в основном справедлива, за исключением, может быть, последнего замечания: потопить чайку «тараном» для галеры было не так просто.

По английским известиям от 30 июля, из-за ветра «казаки были вынуждены прекратить сражение и вернуться к своим вес­лам». Французский посол также говорит, что дурная погода «заставила (казаков. — В.К.) удалиться» с палуб галер. Вероятно, прав В.М. Пудавов, считающий, что казаки «поспешили прекратить битву, удалиться от турок и спасать себя от бури». Отход с галер и возвращение на свои суда в условиях шторма и при сильном артиллерийском огне турок, согласно цитированным известиям, сопровождались «беспорядком». «Наступившие с этого момента замешательство и суета, — считает В. Катуальди, —продолжались несколько часов».

Итальянский автор приписывает Яхье доблестное поведе­ние при отступлении (как Р. Левакович при абордаже): «Яхья отважно пробивался сквозь толпу, становясь впереди своих и одушевляя их возгласами и примером, в расчете, что быстрота и сила ударов умалят значение помехи, причиняемой ветром и морем. С своей стороны, турки отчаянно бомбардировали не приятельские суда... Яхия ждал с минуты на минуту прибытия главного отряда; но последний, встретив противный ветер и не погоду, был рассеян по морю».

Согласно Мустафе Найме, сражение продолжалось «с самого утра почти до четвертого часа». По И. фон Хаммеру, битва длилась «весь день напролет», по И.В. Цинкайзену — «с ранне» го утра до позднего вечера». Р. Левакович сообщает, что одна рукопашная схватка на галерах заняла несколько часов. На ос­новании этих указаний полагаем ошибочным утверждение французской истории морского флота и Ю.П. Тушина, что бой про­должался шесть часов.

Закончился он, как говорят турецкие источники, полным поражением казаков. Если верить Эвлии Челеби, то Реджеб-паша «опрокинул кресты» флагов всех 300 казачьих судов и захватил буквально все чайки. Сведения Мустафы Наймы, несколько ме­нее фантастические, тоже весьма впечатляюще рисуют сокру­шительное поражение казачьей флотилии.

С прекращением штиля и появлением сильного ветра, рас­сказывает хроника Наймы, «в несколько минут множество оп­рокинутых и разбитых лодок покрывает море тысячами неприя тельских трупов, а из трехсот пятидесяти чаек едва лишь трид­цать достигают берега, где горстка проклятых спасается бегством». В ходе сражения (как сказано, почти до четвертого часа), по Найме, турки смогли потопить «только» 70 судов и «не иначе, как собрав все силы (43 галеры? — В. К.)⁴¹, сумели унич­тожить их остаток. По достижении такой прекрасной победы ночь проведена (эскадрой. — В.К.) в техже водах; наследующий же день, кроме ста семидесяти забранных чаек, насчитано семь сот восемьдесят живых неверных, взятых в плен»⁴².

Результат сражения преподносился в Турции в качестве невероятной и огромной победы султанского флота. М.С. Грушев­ский уверен, что начало такому освещению было положено реля -днями самого капудан-паши. В них, а затем и в известных осман -ских источниках Карахарманская битва изображается «как огромный триумф турецкого оружия над козачеством, тоже, дес­кать, показавшим чудеса отваги, но все-таки разбитым турками.

Мустафа Найма утверждает, что описанный им бой, по мне­нию разбирающихся в морском деле, «не может идти в сравне­ние ни с каким на свете». Хронисту вторят тюркологи. «Это была, — уверяет И. фон Хаммер, — самая блистательная победа, какую до сих пор одерживала над казаками османская морская мощь». И.В. Цинкайзен пишет, что «эта морская победа, одно из немногих светлых пятен в те мрачные времена, чествована как одно из самых ярких военных дел. Не усомнились даже бесцеремонно поставить это сражение с пиратами в один ряд с битвой при Лепанто».

Как известно, более чем за полвека до Карахармана, в 1571 г., близ Лепанто, у побережья Греции, встретились османский флот, насчитывавший до 230 галер и 66 галиотов под командованием Мудэзин-заде Али-паши, и флот «Священной лиги» (Испания, Венеция, Генуя и Ватикан), состоявший из более чем 200 галер под начальством принца Хуана Австрийского. Великое сражение закончилось разгромом турок, потерявших свыше 200 кораблей, в том числе 117 захваченных неприятелем, при потере союзниками только 15 галер. Следствием поражения для Тур­ции явилась утрата гегемонии на Средиземном море.

Казалось бы, османы не должны были сравнивать поражение при Лепанто с победой при Карахармане, но именно о та­ком сравнении сообщал 24 сентября Т. Роу, известие которого И.В. Цинкайзен использовал как источник: «Этот морской бой ставят в один ряд с Лепанто и даже как еще более благоприятный по своему исходу...» И далее посол, поясняя причину более благоприятного результата, писал об опасности, в которой на­ходился турецкий флот, и спасшем его ветре. Кажется, в Стам­буле сравнивали скорее не результаты двух сражений, а их вели­чину и размах⁴³, что, разумеется, было бы лестно для казаков, если бы не утверждения об их разгроме.

Реджеб-паше была приготовлена торжественная встреча в столице империи. «Галеры, — писал 24 сентября Т. Роу, — вер­нулись с Черного моря... Капитан-паша с триумфом доставил 270 несчастных казаков...»⁴⁴ Куда подевались более 500 других пленников, неизвестно. В Золотой Рог триумфально привели и захваченные казачьи суда. Правда, их было не 300, как уверяет Эвлия Челеби, и даже не 170, а значительно меньше. Капудан-паша, по сообщению М. Бодье, «чтобы еще больше отметить в Константинополе свою победу... велел отбуксировать до самого порта семнадцать... небольших лодок». Главнокомандующий, согласно Т. Роу, «был принят так, как если бы Помпей снова закончил войну с пиратами, которые почти истощили Рим»⁴⁵. Если Реджеб-пашу сравнивали с Гнеем Помпеем Великим, то это сравнение было неправомерным, хотя и показывало силу и значение казачества. В 67 г. до н.э. Помпеи усилиями римского военно-морского флота (13 эскадр и собственного подвиж­ного отряда, состоявшего из 60 кораблей) и сухопутных сил раз­громил пиратов Киликии, которые многие годы терроризиро­вали Восточное Средиземноморье. При этом было убито 10 тыс. пиратов, примерно 20 тыс. пленено, в руки римлян попали 120 пиратских крепостей и баз, 98 кораблей и сотни небольших судов. Разумеется, Карахарманское сражение и близко не имело таких последствий, которые можно было бы сравнить с послед­ствиями победы Помпея. Но на Реджеб-пашу посыпались на­грады падишаха, и одной из них, как говорит М. Бодье, стало «повышение морского паши в должность каймакама».

Характеристика казачьих потерь, которую дает Мустафа Найма, содержит внутренние противоречия. Первое из них за­ключается в том, что хронист сообщает о множестве потопленных судов и при этом сам же подчеркивает присущее им море­ходное качество — значительную непотопляемость: «Чайки их (казаков. — В.К.), искусно оплетенные камышом⁴⁶ и прутьями, при сильном волнении не тонут, но почти заполняются водой, в которой погруженные по шею⁴⁷ негодяи бьются до упаду».

В. Катуальди, обращая внимание на другое свойство казачь­их судов — маневренность, именно в связи с Карахарманским сражением утверждает, что «турки отчаянно бомбардировали неприятельские суда, но вреда им не наносили; построенные легко и снабженные двумя рулями, один на носу, другой на кор­ме, казацкие ладьи ускользали от выстрелов и, наоборот, быст­ро подступали как раз в то время, как прекращалась стрельба из орудий». Впрочем, контекст сообщения Наймы таков, что если бы не известные особенности чаек, то их при Карахармане по­топили бы гораздо больше, хотя и 70 реально потопленных су­дов были бы огромным числом для казачьего флота⁴⁸.

Второе противоречие возникает собственно из цифр, при­водимых Наимой. Если было потоплено 70 судов и захвачено 170, а всего, значит, потеряно казаками 240 судов, то, спраши­вается, куда подевались еще 110 судов из названного хронистом общего их числа 350? До берега, говорит он, добрались 30 судов, и если турки эти брошенные суда захватили, то они должны быть в числе 170. Если допустить, что турки 30 судов не нашли, то тогда их следует прибавить к казачьим потерям, которые бу­дут исчисляться уже в 270 чаек, но при этом целыми все-таки остаются 80 судов. Найма же рисует полный, абсолютный разгром казачьей флотилии и не ведет речь ни о каких 80 непотоп­ленных и невзятых судах⁴⁹.

Невзирая на это противоречие и имея под рукой гораздо вньшие цифры казачьих потерь, приводимые Т. Роу (о них скаж­ем ниже), И. фон Хаммер принимает сторону Наймы, повторяет его «разгромные» сведения и даже увеличивает число захваченных судов со 170 до 172 ⁵⁰. Н.И. Костомаров также повторяет цифры Наймы и вслед за И. фон Хаммером пишет о самой блистательной победе, «какую когда-либо одерживали мусульмане над своими непримиримыми врагами козаками». В общем верит Найме и Д.И. Эварницкий, который говорит о 780 пленниках, но неизвестно как определяет, что в сражении «было разбито» будто бы 270 чаек. Французская история мор­ского флота в соответствии со сведениями Наймы указывает, что турки захватили половину казачьей флотилии. Во французской же «Всеобщей истории о мореходстве», сообщающей о «великом числе» потопленных судов, вместе с тем встречаем иронический отзыв о триумфе «великого адмирала»: «Паша привел в Константинополь 17 барок и 300 пленных с та­кою пышностию, как будто одержал одну из самых знаменитейших побед. Впрочем, сие торжество служило больше постыдным титлом слабодушия турков, нежели признаком их могущества». И.В. Цинкайзен полагает, что «османские источники у Хаммера», «естественно, скорее несколько преувеличивают потери казаков», но приводит тс же цифры И. фон Хаммера, разве что уменьшая число пленных с 780 до «около 700». Однако далее ученый говорит о значительной потере в людях и у турок, о просьбе капудан-паши к Стамбулу прислать помощь и отправке ее, о чем расскажем в дальнейшем.

У П.А. Кулиша воспроизведены цифры Наймы со следую­щим мнением историка: «В самом ли деле так много погибло казаков... или число захваченных в плен и уничтоженных чаек турецкими вестниками преувеличено, — во всяком случае каза­ки понесли здесь тяжкие утраты...»

Наиболее противоречив в оценке результатов сражения, пожалуй, А.Л. Бертье-Делагард. С одной стороны, он уверен, что «список козачьих потерь — одно из самых сомнительных мест в... реляции, написанной турками, у которых обычны са­мые нелепые преувеличения, как только дело доходит до рус­ских проклятников». Мы уже отмечали, что историк не верит, что смогли уцелеть лишь 30 чаек. Кроме того, он полагает, что 786 пленных — «это далеко меньше, чем можно было бы ожи­дать по счету взятых челнов — 172», и что 786 могли снять толь­ко с 30 судов⁵¹, а это «дает возможность думать, что остальные спаслись». У Э. Дортелли, продолжает А.Л. Бертье-Делагард, потеря казачьих судов показана минимальной (и об этих сведе­ниях см. ниже), и «едва ли он мог не знать, если бы погибли все или почти все».

С другой стороны, историк заявляет о «вероятной гибели большей части участников боя — Козаков»; они «отчаянно сра­жались целый день и, почти вырвав победу у турок, погибли от стихийной силы». Далее читаем у этого противоречивого авто­ра: «Сколько бы ни ушло челнов из-под выстрелов, но вполне возможно, что и на оставшихся немногие добрались до берега; да и те легко могли погибнуть в дунайских плавнях или еще более в степях Буджака и Дикого Поля, когда тщились сухим путем пробраться в Сечь. Не невозможно, однако, что спаслось немалой, выждав несколько, на уцелевших челнах пробралось домой. Как бы то ни было, потери были громадны, и, может, именно потому и не находим сведений об этом деле в южнорусских источниках»..

«Уцелевший клочок козачьей думы: " По синему морю хвиля грае, / Козацькі корабличек разбивав... / Сорок тысяч війска витопляе, / Гей, сорок тысяч війска ще й чотире", — предпола­гает А.Л. Бертье-Делагард, —быть может, след этого страшного, беспримерного боя».

Полагаем, что цитированная дума с ее поэтически преуве­личенными потерями не имеет прямого отношения к Карахар-манскому сражению. С А.Л. Бертье-Делагардомже произошел казус: выразив недоверие турецким источникам, он в конце кон­цов полностью поверил в трактуемый ими сокрушительный раз­гром казаков⁵².

Из историков новейшего времени М.А. Алекберли вслед за И. В. Цинкайзено.м указывает на преувеличение казачьих по­терь османскими источниками и И. фон Хаммером, но вслед за Наимой говорит об уничтожении 70 и захвате 170 чаек, а также, по И.В. Цинкайзену, о пленении около 700 казаков. Ю.П. Ту­шин, упоминая 172 захваченных судна, 786 пленных и 100 по­топленных чаек (к 70 потопленным присоединил 30 добравших­ся до берега?), пише