Студопедия — После Карахармана
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

После Карахармана






 

Р. Левакович утверждает, что после сражения Яхья повернул к устью Днепра, «чтобы соединиться с оставшимся (казачьим. — В.К.) флотом, [который] исчез из-за плохой погоды, и с намере­нием потом пристать в другом месте, чтобы отправиться на оса­ду Константинополя». Яснее о том же сказано у В. Катуальди: «Яхия в виду непогоды не мог и не хотел преследовать турецкого отряда и повернул с оставшимися казаками к устью Днепра, спе­ша соединиться с главным отрядом, который, сначала разбро­санный, кончил все-таки тем, что собрался и направился к ус­тью той же реки».

Согласно Р. Леваковичу, решение о возвращении в Сечь было принято только после соединения авангарда с основной флоти­лией. Причины решения объясняются так: «Когда весь флот объединился, казаки захотели вернуться на Запорожье, чтобы отдохнуть и взять новые боезапасы с намерением вернуться, снаб­женные как должно, на осаду Константинополя...». О возвра­щении в Сечь «за военными запасами» говорит и «капитан» Иван.

Приведенные утверждения вызывают большие сомнения. Почему надо было соединяться непременно около днепровс­кого устья, так далеко от Босфора, а не в каком-то более близком к нему месте? Подобное могло произойти, если бы казачье командование не договорилось заранее о возможном пункте встречи на случай разделения флотилии. Однако соединение разбросанных штормом отрядов в ходе других экспедиций свидетельствует о том, что такая возможность обычно предусматривалась. Поскольку флотилия, на которой находился Яхья, давно прошла Босфор (что игнорирует Р. Левакович), полагаем, что и решение возвращаться домой казаки приняли еще до сражения. После Карахармана же они просто продолжили свой путь.

Иван рассказывал, что «в устье Борисфена» им удалось взять и сжечь якобы 300 турецких лодок. У Р. Леваковича находим подробное описание этого дела, произошедшего 23 (13) августа, через 17 дней после Карахармана. «Войдя за два часа до рассвета в устье Борисфена, (претендент. — В.К.) нашел там 300 турецких лодок, и, обнаружив их, [казаки] напали на них внезапно и убили всех подошедших турок». По мнению францисканца, Яхья, произведя немедленное нападение, проявил предусмотрительность, «поскольку, как он сказал, под покровом ночи турки могли бы убежать и оставить лодки, а если бы это было днем, то ему бы пришлось либо убежать, либо сражаться с риском, так как число Яурок было значительно больше, и у них были [пушки]».

Среди прочих, продолжает Р. Левакович, в своей палатке был убит и темишварский паша, спавший в рубашке и не успев­ший даже одеться. Он «привел силой 3 тысячи христиан этого пашалыка и разных краев Болгарии, которые, приблизившись к казачьему войску, кричали громким голосом, что они все хрис­тиане и хотят служить султану» (Яхье)61. По освобождении «им дали оружие и распределили по флоту». Эти христиане и плен­ные османы показали, что «при захвате лодок погибло около 7 тысяч турок». По Р. Леваковичу, казаки «захватили большую добычу, нашли много съестного и боевых запасов» и 300 пушек, «которые были специально изготовлены в Константинополе, чтобы использовать их против казаков». Последние погрузили орудия на чайки, а взятые лодки сожгли.

Видимо, в основе приведенного повествования лежало ре­альное событие, но указанные цифры слишком велики: и 300 за­хваченных лодок, и 300 пушек, и 3 тыс. освобожденных христи­ан, не говоря уже о 7 тыс. убитых турок, — после этого числа В. Катуальди поставил знак вопроса.

Затем, согласно Р. Леваковичу, казаки «отошли на 3 мили от форта Очакова, чтобы подождать отряд своего флота... На тре-тий день (т.е. 26 (16) августа. — В.К.) прибыл весь флот, сильно потрепанный морем, и проявил большую печаль оттого, что не пришлось участвовать в вышеуказанном сражении. Султан (Яхья. — В.К.), утешив свой флот, приказал распределить добы­чу с вышеупомянутых лодок поровну между теми, кто присут­ствовал, и теми, кто отсутствовал». Разместив по судам 300 ору­дий, казаки «стреляли в воздух в знак радости»62.

По словам самого Яхьи, запорожцы, ходившие, как мы пола­гаем, в рассматриваемый поход, «пришли с моря в Успеньев день», т.е. 15 августа. Эта дата вполне соотносится со временем разгрома турецких лодок, который Р. Левакович относит к 13 августа, и на один день отстает от гипотетического воссоединения отрядов флотилии. Поход, таким образом, продолжался 3,5 месяца.

П.А. Кулиш думает, что запорожцы вернулись в Сечь «в жал­ком виде», так как «в этом году казакам не "пофортунило", как в прошлом63... Казацкие tirones (ученики ратного дела. — В.К.) вернулись... на Запорожье, растеряв по Черному морю свои соб­ственные и взятые на прокат... чайки... погубив множество от­важного народа, издержавшись попусту на "добычную дорогу" и очутясь в неоплатных долгах у армян и жидов». Этой трагичес­кой картине можно не верить, зная, что на самом деле потери казаков не были столь ужасными, что в поход ходили не одни несмышленые «ученики» и что безысходные долги автор, соб­ственно, додумал от себя61.

Но все же, как справедливо говорит С. Рудницкий, экспеди -ция в целом оказалась «неудачей казаков, хотя и не великой». Дело заключалось в несоответствии размеров экспедиции и ее результатов. Тот же автор замечает, что и раньше случались не­удачные меньшие набеги, «но это было первый раз, когда поход, снаряженный в таких размерах, окончился неудачею». Подоб­ного же мнения придерживается и М.С. Грушевский. Добавим, что безрезультатной оказалась и вся затея с претендентом на царьградский престол.

Итальянский документ XVII в. утверждает, что поскольку поляки, запуганные угрозой Турции начать войну, послали свои войска на Днепр, казаки, находившиеся с Яхьей, «были вынуж­дены вернуться и защищать свои дома и семьи». Так же излага­ют события Л. Фаброни и Д. Дзаббарелла, а «капитан» Иван даже говорит, что когда запорожцы вернулись домой за военны­ми запасами, то «нашли поляков, которые напали на казаков». Этого не могло быть, так как вторжение польской армии про­изошло уже после возвращения казаков с моря.

В. Катуальди поправляет приведенные сведения: «Получив после сражения в устье Днепра. — В.К.) известие, что поляки, побуждаемые и угрожаемые турками, готовились к походу против казаков, люди Яхии спросили у него позволения отправить­ся домой, клятвенно обещая как можно скорее вернуться к затеянному делу». Разумеется, в действительности не могло быть и речи о такой просьбе со стороны запорожцев, никак не зависев­ших от «царевича», который, напротив, весьма зависел от них. Упомянутый итальянский документ рассказывает, что сече­вики будто бы приглашали Яхью возглавить их в войне с поляка­ми и обещали, справившись с ними, вновь последовать за пре­тендентом на Стамбул. Яхья же не внял мольбам казаков и отвечал, что «он не хочет поднимать оружие против христианских государей». В письме Д. Дзаббареллы, более того, сказано, что запорожцы якобы «хотели сделать его (Яхью. — В.К.) королем России, если он согласится повести их на поляков, но он поло­жил свою саблю на землю и сказал, что он христианин и пред­почитает скорее лишиться жизни, чем воевать с христианами». Эти известия нельзя расценить иначе, как явную и доволь­но нелепую выдумку, призванную возвысить самозванца. Она выглядит несуразно в отношении запорожских «лыцарей», пред­водители которых на порядок превосходили Яхью и по боевому опыту, и по авторитету среди сечевиков и украинского населе­ния.

Военные действия с поляками закончились подписанием осенью того же года Куруковского соглашения. Одним из его условий являлся полный запрет совершать морские походы про­тив Турции, для чего запорожцы должны были сжечь свои суда. Вскоре же выяснилось, что выполнять это обязательство в пол­ном объеме Сечь не намеревалась.

Московское правительство не имело возможности равным образом наказать Войско Донское, но обрушило гнев на при­бывшую в Москву донскую станицу. За казачьи набеги на Крым и Турцию, в том числе взятие Трабзона в рассматриваемом по­ходе, и совместные боевые действия с запорожцами атаман А. Ста­рой и несколько членов его станицы 21 октября были сосланы на Белоозеро, где находились два года.

В грамоте царя Михаила Федоровича, обращенной к дон­ским казакам, выражалось острое недовольство действиями Вой­ска: «А преже того писано к вам во многих наших грамотах... чтоб вы под турского (султана. — В.К.) городы не ходили и на море судов и катарг не громили... и вы то наше царское повеле-нье поставили ни во что... и нам то в великие подивленье, что вы так делаете... и тем меж нас и турского салтана и крымского царя делаете ссору и нелюбье...» Напомнив о репрессиях в отноше­нии казаков при прежних государях и в последнее время при Борисе Годунове, царь требовал объяснений и угрожал блока­дой Дона.

«Чем отозвались на сие казаки и какое действие имела гра­мота, — замечает В.Д. Сухорукое, — мы не знаем, известно толь­ко, что они и в следующем 1626 году ходили на море...» Из цар­ской грамоты на Дон от 27 сентября 1627 г., однако, видно, что донцы обещали на море не ходить и «судов... и турского салтана городов и мест» не воевать. Обещание давалось в «дипломати­ческих целях» и, конечно, не было сдержано.

1 сентября 1625 г. Яхья покинул Сечь. По словам «капита­на» Ивана, «царевич Александр хотел от них (запорожцев. — В.К.) уйти, и... они ему дали бумагу и клятву, что каждый раз, как он вернется или же пошлет кого-нибудь из своих слуг с вы­шеупомянутой бумагой и определенным знаком, они пойдут со всеми силами куда он прикажет, чтобы служить его делу». Р. Левакович рассказывает, что он в Пьемонте спросил у Яхьи об этой бумаге, и тогда претендент достал ее из шкатулки и дал в руки автору; документ был написан «на рутенском языке». Об обязательстве запорожцев перед Яхьей сообщают также Л. Фаб-рони и Д. Дзаббарелла.

Иван уверял, что «царевич», «чтобы избежать гнева поля­ков, поехал на Танаис ко всеобщему большому неудовольствию (запорожцев. — В.К.) и... с Танаиса... поехал в порт Св. Нико­лая» (Архангельск). Согласно Р. Леваковичу, претендент при расставании говорил сечевикам: «... если вы меня любите, то прошу вас проводить меня... к вашим союзникам, а моим друзь­ям — казакам Танаиса... Там я подожду, пока вы не придете к соглашению (с королем. — В. К.), и тогда мы начнем наш поход (на Стамбул. — В.К.)».

Видя, что Яхью не отговорить, запорожцы «дали ему 120 ко­ней, с которыми он через степи направился клевому берегу Днеп­ра и несколько дней спустя прибыл к донским казакам, которые его приняли очень хорошо». О том, что «царевич» «удалился с другими казаками на Танаис», пишет и Л. Фаброни.

В действительности же Яхья из Сечи направился на Украи­ну и 17 сентября прибыл в Киев к митрополиту Иову, а оттуда по совету владыки и в сопровождении его представителя попа Филиппа поехал в Россию в надежде перетянуть на свою сторону Москву. 2 декабря самозванец прибыл в Путивль и вскоре затем был перемещен в Мценск. Согласно Л. Фаброни, царь принял гостя «с великими почестями» и сделал ему богатые по­дарки. Это, безусловно, большое преувеличение, но приняли Яхью вежливо.

В январе 1626 г. он обратился к Михаилу Федоровичу и его отцу, патриарху Московскому и всея Руси Филарету, с просьбой, «чтоб они... велели ему итти через свое государьство на Дон и казаком, которые тут на Дону, позволили б с ним итти; и он бы прошол с ними рекою Доном да Чорным морем в реку Дунай и Дунаем-рекою в Болгарскую землю, а болгары -- ево государьства люди и учнут збиратца тотчас. А будет государь того не по­жалует, донским казаком итти с ним не поволит, и государи б пожаловали ево, велели дати мушкетов, сколько они, государи, пожалуют, и пропустить ево Доном же рекою, чтоб ему проехать Черным морем в Болгары».

«А будет казаком помочи учинить и мушкетов дать не ве­лят, — заключал Яхья, — и они б, государи, пожаловали ево, велели пропустить через свои государьства на Великий Новго­род или на Архангельской город, чтоб ему проехать к шюрину своему, ко князю Флоренскому (Флорентийскому. — В.К.)...» В том же месяце Яхья повторил свою просьбу, добавив, что если царь повелит донцам идти с ним через Черное море, то и «каза­ки запорожские с ним пойдут же».

Царское правительство, придя к официальному выводу, что претендент на царьградский престол является самозванцем, и не желая вступать в открытое столкновение с Турцией, поколе­бавшись, отказало Яхье в поддержке.

Ему было объявлено следующее царское решение: «И тово учинить, что ево на Дон отпустить, немочно, потому что на Дону живут казаки, вольные люди, и государева повеленья мало слу­шают, и воровство от них чинитца многое, и зато на них бывает его государьской гнев, а люди они немногие, большие войны им турскому (султану. — В.К.) учинити нельзе; а с турскими пре­жними салтаны было у великого государя [друже]ство и любовь, и ссылка, а с крымским царем потому ж ссылка и любовь, а не­дружбы меж царьского величества и турсково салтана по ся мес­то не бывало и с крымским царем нелюбья нет...»

Яхье также было сказано, что он не может вернуться в Польшу и Литву или выехать за границу через Новгород и что, «кроме Архангельского города, в немецкие государьства проехать ему некуды».

Не дослушав толком от царских следователей это решение, Яхья, по их словам, «стал ужасен и учал плакать», и успокоился только после четких разъяснений, что его выпустят за рубеж через Архангельск. В 1627 г. претендент отбыл оттуда в Гам­бург65.

Из Западной Европы, как указывал Р. Левакович, Яхья по­слал болгарских «капитанов» с письмами к Иову и казакам, что­бы уведомить их о своем благополучном путешествии, а также направил М. Пилато к господарю Валахии и Молдавии Радулу. Оказалось, что последний умер, а из Киева посланцы вернулись с очень любезным ответом митрополита и запорожцев.

Согласно В.В. Макушеву и П.А. Кулишу, похождения Яхьи в Западной Европе продолжались до 1635 г., после которого про­падает всякий след самозванца. Это не так, и последние извест­ные его контакты с казаками относятся к 1637 г. Русский пред­ставитель Степан Чириков, приехавший в Азов 24 июня указан­ного года, сообщал оттуда в Москву, что в Войске Донском получен лист от Яхьи с предложением собираться в Чернигов, что донцы в поддержке претенденту отказали, но что после того у запорожцев, которые находились во взятом казаками Азове, был свой круг, где читали тоже письмо, и сечевики стали соби­раться в дорогу66. Донские казаки в то время занимались Азовом, и им было не до поддержки притязаний «царевича Алек­сандра».

Теперь посмотрим, отразилась ли карахарманская неудача на босфорских действиях казаков в ближайшие за ней годы.

8 марта (26 февраля) 1626 г.Ф.деСезидоносилЛюдовикуХШ, что султан хотел бы весной идти на персов, но муфтий и везиры предостерегают его от этого шага: падишах не может покинуть Стамбул, чтобы «не оставить важнейшую часть своей империи во власти короля Татарии (хана. — В.К.}, который объединен с казаками» и может попытаться, придя по суше или через Чер­ное море, взять столицу. Разумеется, морским путем к Стамбулу могли подойти только казаки.

Той же весной английский посол отправил из османской столицы целую серию депеш, рассказывавших о слухах относи­тельно нового прихода казаков, начинавшейся панике на Бос­форе и в Стамбуле и турецких приготовлениях. «Казаки подго­товили лодки, чтобы заполонить море», — писал Т. Роу своему коллеге в Гааге Д. Карлтону 25 марта, добавляя, что англичане в Стамбуле желают казакам «небольшой удачи, если они придут сюда». «Армада, — сообщал посол, — приготовлена для охраны Босфора...» О том же Т. Роу докладывал 8 апреля герцогу Джорджу Вильерсу Бэкингему: «Казаки приготовились заполонить море, а армада здесь — охранять побережье и канал».

Однако подробнее всего обстановка тех месяцев охаракте­ризована в депеше посла Э. Конвею от 6 мая67. Т. Роу передавал..слухи о том, что казаки «готовы с 700 фрегатами68 напасть на какое-нибудь место возле этого города69; снаряжение предоставлено им от короля (Польши. — В.К.) и польский капитан на каждую лодку. Они угрожают сражаться с армадой великого синъора70 и поклялись окружить и взять приступом адмиральскую галеру. Все селения на Босфоре до ворот Константинополя дрожат, и город не без страха, ослабевши некими предсказаниями и астрологами, которые предрекают великое несчастье от север­ного народа»71.

«Двадцать галер, — сообщал посол, — охраняют устье кана­ла; капитан-паша еще примерно с 40 галерами выйдет в течение десяти дней, почти уже побежденный своим собственным и все­общим страхом».

Через день, 8 мая, Т. Роу еще раз писал Д. Бэкингему, что слухи о казаках наполнили турок «суеверным страхом» и заодно новыми подозрениями в отношении самого дипломата.

Депеши посла хорошо передают нервозную атмосферу в пра­вящих кругах и среди населения османской столицы, хотя и с некоторыми неточными представлениями о казачьих реалиях. Ни о каких польских капитанах на запорожских чайках не могло идти и речи даже при гипотетическом желании Речи Посполитой непосредственно руководить казачьими действиями на море. У поляков просто не было людей, способных командовать чай­ками, да и казаки никогда бы не допустили к командованию своими судами посторонних и совершенно неопытных лиц. Впрочем, и в XIX в. это не понял И.В. Цинкайзен, который при пересказе депеши Т. Роу упоминал даже «искусных» польских капитанов. Но еще удивительнее читать утверждение современ­ного историка о том, что король Сигизмунд «снабдил казаков значительным запасом боевых припасов, а их суда... вооруже­нием и искусными водителями».

Донесения английского и французского послов подтверж­даются голландским сообщением 1626 г. Известный купец И. Мас­са прислал из Голландии царю Михаилу Федоровичу вестовой печатный лист, где излагался слух из Стамбула, что янычары и сипахи «волнуют и не хотят против персидцкого (шаха. — В.К.) итти, покаместа им денег не дадут, а для того, что казаки на Черном море турскому (султану. — В.К.) великую шкоду учини­ли, и турскои посылает на тех казаков пятдесят караблей». Со­став флота по этому сообщению точно совпадал с общим чис­лом галер, названным Т. Роу.

О панике в Стамбуле сообщал также С. Конецлольский в письме киевскому воеводе Т. Замойскому от 25 (15) июля. Со­гласно этому известию, она была вызвана слухами о выходе в Черное море уже 1 тыс. чаек.

Паническим слухам о громадном числе казачьих судов по­верили не только тогдашние жители Босфора, но и некоторые позднейшие историки. М.А. Алекберли полагает, что запорож­цы в самом деле «собрали значительную силу, около 700 чаек», но «ограничились действиями в районе Очакова и Босфора, по­теряв при этом 25 чаек». Автор, не поясняя, что это за «ограни­чение», при котором действия происходят в самом центре Ос­манской империи, рядом с ее столицей, приводит и другие све­дения: в экспедиции участвовали не 700, а только 400 чаек, и из них было потоплено до 20.

Ю.П. Тушин называет утверждения М.А. Алекберли о 400— 700 судах предположением и выражает сомнение в том, что «пос­ле тяжелых потерь во время морского похода 1625 г. и жестокой борьбы с поляками... запорожские казаки смогли выставить та­кое число чаек, которого они не собирали даже в наиболее бла­гоприятные для себя годы»72. Историк предлагает свой вариант: в 1626 г. 70 запорожских судов предприняли поход к Босфору, закончившийся неудачей, — было потеряно 25 чаек71.

Нам трудно поверить обоим авторам, некритически исполь­зующим предшествующую литературу и неточно ее понимаю­щим. Так, И.Х. фон Энгель, на сведениях которого основывает­ся М.А. Алекберли, вовсе не говорит, что поход был на Босфор. Согласно немецкому автору, ссылающемуся в свою очередь на Ф. де ла Круа, в 1626 г. казаков на Черном море преследовало несчастье: турецкий адмирал пустил ко дну от 15 до 20 чаек. У И.В. Цинкайзена, ссылку на которого также дает М.А. Алек­берли, мы не нашли сведений о босфорском походе 1626 г.74

М.С. Грушевский пишет о некоторых действиях запорож­цев на море в 1626 г., но считает, что тревога турок, связанная с ожиданием мощного набега, «на этот раз была напрасна» и что против такого набега были верхи казачества, заключившие со­глашение с польскими властями75.

Вместе с тем в этом году казачьи суда, видимо, все же побы­вали поблизости от Босфора. В голландском сообщении от мая 1626 г. сказано, что казаки грабили до стамбульского пригорода Фанара. Т. Роу о таком дальнем заходе в пролив молчит, и поэтому возникает вопрос, не путает ли источник пригород столи­цы с босфорским маяком. Для нашей темы еще интересно, что, согласно голландским же сообщениям от 29 июля и 12 августа, казаки взяли и разгромили Карахарман. В связи с неудачей в Карахарманском сражении это действие выглядит вполне оп­равданным в психологическом отношении.

1627 г. на Босфоре также прошел относительно спокойно76, хотя снова поднималась волна страха, связанная со слухами о подготовке казаков к очередному набегу. Е. Збараский в письме от 13 (3) июня указанного года сообщал Сигизмунду III извес­тие, полученное из Стамбула: «... пришла из Очакова в Порту весть, что шестьсот челнов казаков вышло на Черное море, отче­го тревога была великая и задержались с посылкой галер на Чер­ное море для строительства... замка под нами (в устье Днеп­ра. - В. К.)» 77.

Некоторый сбой Босфорской войны и известное ослабле­ние казачьих ударов по черноморскому побережью можно было бы объяснить последствиями Карахарманского сражения. С. Руд­ницкий как раз замечает, что тогдашняя неудача «должна была повлиять пагубно на отвагу и уверенность» казаков. Но, как мы видели, в это не верили сами турки, и скорее всего в первую очередь сказалось давление запорожско-польского соглашения и московской опалы, наложенной на Дон, и, можетбыть, усиле­ние оборонительных мер со стороны Турции.

Не исключено, что это подметил шляхетский писатель Ш. Старовольский. В 1628 г. он опубликовал свою книгу «Ры­царь польский», в последней главе которой «О запорожских ка­заках», упомянув предыдущие казачьи «набеги в Азию вплоть до Трапезунта» на захваченных турецких галерах, утверждал: «Но так обычно случалось прежде; теперь же турок, поставив все свои корабли на охрану моря, значительно затруднил предприятия тех, кто взял за обычай жечь или грабить поместья даже в самой близости от Константинополя. И они не могут поживиться ина­че, как применив какую-либо уловку или военную хитрость».

Однако именно в 1628 г. пауза закончилась, и казаки снова появились на Босфоре. Сведения о новом нападении приводит грамота московского царя на Дон, которую публикаторы «Дон­ских дел» датируют 2 сентября 1627 г. Эту хронологическую ошибку, повторенную затем Н.А. Смирновым и М.Н. Тихоми­ровым, заметил В.П. Загоровский. Можно добавить, что грамо-ту и соответственно набег ошибочно датируют 1627 г. также А.А. Новосельский, Б.В.Лунин, Ю.П.Тушин, Н.А. Мининков и другие историки.

В.П. Загоровский обратил внимание на то, что упоминае­мое в грамоте посольство Семена Яковлева отправилось из Мос­квы в Турцию весной 1628 г. и что отсюда и документ следует датировать 2 сентября 1628 г. Собственно говоря, ошибка вид­на из логики самого текста грамоты. Здесь сообщается, что ту­рецкий посол Ф. Кантакузин в «нынешнем» 136 г. приезжал в Москву и был отпущен из нее на родину, но 7136 г. начался лишь днем раньше, 1 сентября, и, следовательно, надо было ска­зать: в прошлом 136 г. Ф. Кантакузин же прибыл в Москву 11 де­кабря 1627 г. и на обратном пути вместе с С. Яковлевым был передан из Войска Донского в Азов около 13 июля 1628 г.

О набеге к Стамбулу грамота говорит следующее: «И ныне нам... учинилося ведомо, что вы, атаманы и казаки, сложась с запорожскими черкасы, на море ходили и городы турского (сул­тана. — В. К.) воевали, и приходили близко самого Царьгорода, и многие городы взяли, и села и деревни пожгли, алюдей поби­ли, и с Азовом воевались по то время, как пришли на Дон послы наши и турской посол, и то все турской посол и капычеи (капуджи — дворцовые привратники. — В.К.), и турчаня, которые с ними, видели, как вы с моря пришли и полон с собою привезли; и за тем послом нашим и турскому послу на Дону было долгое мешканье».

Причина последнего, несомненно, заключалась в том, что казаки, как и в других случаях, не передавали послов в Азов, пока не вернулась с моря действовавшая там флотилия78. По-видимому, это произошло незадолго до 13 июля. Поход, судя по документу, был вполне успешным.

Далее в грамоте прописывался выговор Войску Донскому и одновременно содержалось «прощение», сопровождавшееся, впрочем, очередными угрозами. «А вы, атаманы и казаки, — го­ворилось в послании, — нашего царского указу и повеленья не слушаете и наше государског жалованье ставите ни во что, дела­ете так, забыв свои головы; меж нас, великих государей, ссору делаете, сложились з запорожскими черкасы, а сами ведаете, что запорожские черкасы служат польскому королю, а польской король нам неприятель и всякое зло на наше государство умыш­ляет, и хочет того, чтоб нас со всеми государи ссорить...»

После риторического вопроса, не думают ли казаки, что ве­ликий государь не может с ними «управитца», следовало утверждение, что если бы «не заступленье и милость» к ним патриар­ха Филарета, то он, царь, учинил бы «указ». Однако по совету патриарха же, продолжала грамота, «положили есмя то на милость, наказанья вам ныне учинить не велели, ожидая от вас в ваших винах исправленья». Если же походы на море продолжатся, то «мы вперед терпеть не учнем, и милости нашей к вам вперед не будет: велим за то ваше непослушанье казнити смертью. И вы б, атаманы и казаки, такова дурна вперед отстали... искали б естя к себе нашие милости, а не опалы».

Ю.П. Тушин почему-то рассматривает изложенную ин­формацию о походе как «сообщение турецкого посла в Моск­ве», хотя, как мы видели, казаки вернулись с моря, когда Ф. Кан­такузин уже находился на пути домой. Скорее всего, о походе сообщил с Дона в Москву С. Яковлев. Османскому же послу было особенно оскорбительно ожидать и наблюдать возвра­щение донской флотилии из-под своей столицы. Неприят­ность усугублялась тем, что он привозил в Москву предложе­ние о турецко-русском союзе против Польши с соответствую­щими взаимными обязательствами удерживать от набегов татар и казаков, а московское посольство везло послание Мураду IV, в котором царь заверял падишаха, что донцы на море не ходят, с турками «ничем не зацепляются» и впредь не бу­дут, и просил султана, чтобы «в том... верил слову... государскому».

Турецкие источники подтверждают, что в 1628 г. донцы дей­ствительно совершили массированное нападение на Босфор. «Опустошительный набег на стамбульские окрестности 150-ти шаек (чаек. — В. К.) донских казаков, когда они между прочим разграбили местечко Новую деревню, — пишет тюрколог В.Д. Смирнов, —...упоминается всеми современными истори­ками (автор ссылается на «Фезлеке» Кятиба Челеби, хронику Мустафы Наймы и «Ревзетуль-эбрар». — В.К.) под 14 шевваля 1037 (1628) года». 14 шаввала, по нашему пересчету, соответствует 8 июня79. Мы видим, что Еникёй снова, как и в 1624 г., стал объек­том атаки и разгрома. Можно предположить, что были также атакованы какие-то пункты севернее Еникёя — Сарыер, Бююк-дере, Тарабья или Бейкоз. Состав флотилии, совершавшей этот набег, явно преувеличен османскими современниками80.

Казачьи нападения 1610—1620-х гг. показали, что замки Румелихисары и Анадолухисары оказались не в состоянии при­крыть имперскую столицу, не говоря уже о том, что они не игра­ли никакой роли в обороне северной части Босфора. Стала оче-видной необходимость предпринять какие-то кардинальные меры, способные предотвратить появление казаков в проливе и их угрозу Стамбулу. По мнению правящих кругов и командова­ния вооруженных сил Турции, лучше всего было возвести новые сильные крепости на Босфоре, но гораздо севернее прежних, при самом входе в пролив из Черного моря.

Мощным толчком к принятию такого решения послужил сокрушительный набег казаков 9 июля 1624 г., о чем свидетель­ствуют современники. Приближенный Мурада IV Кучибей, го­воря о побудительном мотиве сооружения новых фортов на Бос­форе, имеет в виду разгром 1624 г.«После того как в год вступле­ния на престол султана Мурада IV81 днепровские казаки... совершили нападение, — читаем у Эвлии Челеби, — в ответ на это вышеназванный султан приказал воздвигнуть у входа в Бос­фор крепость Кавак, а напротив нее — крепость Юрус»82. «Вслед­ствие этого (разгрома босфорских селений 1624 г. — В. К.), — говорится в греческой записи на рукописи афонского монасты­ря, — построили две новых башни... одну на европейском бере­гу, другую на азиатском».

Согласно Эвлии, конкретное решение о строительстве кре­постей было принято на совещании у султана, обсуждавшем гра­бежи и сожжение Тарабьи и Еникёя, а также Бююкдере и Сарыера. Мурад IV обменивался мнениями со своими везирами и по совету Реджеб-паши и Кузу Али-аги приказал соорудитьдва силь­ных замка на обеих сторонах пролива, чтобы закрыть вход каза­кам из Черного моря. Кучибей говорит, что форты «понадоби­лось построить в проливе» для «отражения... разбоев и зло­действ» казаков и «для защиты стамбульской стороны» (в другом варианте сочинения того же автора: «для защиты стамбульских окрестностей»).

Цель строительства прекрасно понимали и европейские со­временники. В итальянском источнике фигурирует задача удер­жания казаков перед Босфором, а Ж. Шарден писал, что крепо­сти возводились, «чтобы преградить вход в пролив казакам, мос­ковитам и полякам, приходившим прежде на своих судах и совершавшим набеги в виду самого Константинополя»83.

В начале Босфора, в местности, которая при византийцах называлась Гиерон, на мысу с одноименным названием, когда-то84 уже существовали два замка. Древнейшим из них являлся располагавшийся на азиатском берегу пролива, севернее по­зднейшего Анадолукавагы, и именовавшийся Гиероном, или Генуэзским замком, а при турках — Юрусом. В свое время это был замок-храм халкедонцев, а под конец византийской эпо­хи — замок генуэзцев, которые собирали там пошлину. Он был захвачен Баезидом I при движении на Балканы и переходе Босфора и затем большей частью сохранен. В XV в., при Мехмеде II, в замке стоял турецкий гарнизон, которого в [XVII в. уже не было, но местные жители, как уже говорилось, при появлении казачьей опасности зажигали на замке огни.

Эвлии Челеби Юрус представился в виде старого потемнев­шего замка прямоугольной формы, располагавшегося на вер­шине высокой горы, имевшего в окружности 200 шагов и со всех сторон окруженного каштановым лесом. Эта вершина, по по­зднейшим исчислениям, имела 120 м высоты85.

На европейском берегу Босфора, рядом с местом, где впос­ледствии соорудили турецкую крепость, находился замок-храм византийцев, называвшийся Леоматон (Бестелесный)86. Впос­ледствии его также именовали Генуэзским замком, хотя генуэз­цам он не принадлежал.

Замок был завоеван Мехмедом II весной 1452 г. и в отличие от азиатского не пощажен. И. фон Хаммер считает, что, воз­можно, оттуда султан брал камень для сооружения Румелихисары; оставшийся камень уже в XVII в. послужил для строитель­ства Румеликавагы, а прочее было разрушено временем87.

История сооружения двух новых османских замков у входа в Босфор не изучена (по крайней мере, в известной нам литерату­ре), и в этой истории много неясностей.

И. фон Хаммер, ссылаясь на итальянский источник, заме­чает, что в 1626 г. было «завершено укрепление замка, располо­женного в устье Черного моря для удержания казаков перед Бос­фором выше Бююкдере»88. Согласно Эвлии Челеби, обе крепос­ти — Румеликавагы и Анадолукавагы — были окончены за год. В сочинении современника строительства Р. Леваковича сказа­но, что в 1625 г. султан «построил кое-какие деревянные укреп­ления у входа во Фракийский Босфор», затем, что в том же году турки «у входа в Босфор... построили две новые крепости, как было указано выше, задерживая много судов и лодок, чтобы они помешали пройти (в пролив. — В. К.) казачьему флоту».

У В. Катуальди, базирующегося на указанном сочинении, находим упоминания о том, что в 1625 г. вход в Босфор был укреплен несколькими деревянными фортами, что в том же году были сооружены две новые крепости в проливе и что тогда же под впечатлением Карахарманского сражения османское пра­вительство распорядилось срочно завершить строительство кре-пости у входа в Босфор: «Несомненно то, что страх турок был очень велик, если их правительство немедленно приказало окон­чить работы по сооружению крепости близ входа в Босфор в Буюкдере».

М. Бодье, имея в виду 1625 г., говорит, что капудан-паша перед выходом в море с 43 галерами против казаков «бросил якорь на Босфоре, и, чтобы воины, бывшие с ним, не были бес­полезными, он использовал их для возведения форта в канале, чтобы остановить казаков без другой защиты; построив его, он снабдил его людьми, пушками и всем, что было необходимо для обороны...»

Создается впечатление, что деревянные укрепления возво­дились временно, пока сооружались каменные замки. Где рас­полагались деревянные форты, в самом ли деле близ Бююкдере или, может быть, на месте будущих Румеликавагы и Анадолука-вагы (и тогда Бююкдере упоминалось в качестве ориентира по­тому, что было более значительным поселением, чем Сарыер, выше которого строились каменные замки), сказать затрудня­емся. По всей видимости, сооружение и доделка двух новых кре­постей продолжались не один год. В литературе встречается ут­верждение, что они построены в 1628 г.89. Ж. Шарден же в 1672 г. утверждал, что замки «возведены только 40 лет тому назад», т.е. около 1632 г.

Новые крепости размещались при устье пролива — по выражению русского пленника XVII в., в «дверях Черного моря под­ле воды», а по словам Е. Украинцева, «въехав в гирло версты с 2 или 3... у самой воды»90, — одна против другой, и так близко, что «люди, говоря громким голосом, слышали друг друга на обе­их сторонах пролива». Эвлия Челеби определял это расстояние в полмили; последующие определения дали 395 саженей, или 843 м, т.е. на 15 м меньше расстояния между Румелихисары и Анадолухисары.

В описании, составленном русским пленником, сказано, что новые замки, которые он называл малыми городками, «крепос­тью... тверды, а пушак в них великих и малых зело многа». В со­чинении иеромонахов Макария и Селиверста, побывавших на Босфоре в 1704 г., новые и старые замки пролива, сделанные «для ради сторохи, чтоб с Черного моря до Царягорода никто не прошел без ведома», характеризовались как «четыре города му­рованные», в которых «гармат (орудий. — В. К.) велми много сто­ят, а все по-над водою поприправлено». Через несколько лет И. Лукьянов также напишет, что в новых босфорских крепостях «пушек зело много», а сами «городки для воинского опасу сде­ланы зело крепко». Е. Украинцев, проходя мимо замков, «го­родков небольших», в которых «живут янычаре», отметил: «И видно, что стоят у воды под теми городками пушек неболь­ших по 10 и больше...»

Европейский замок, известный как Румеликавагы (Руме-ликавак), в переводе «Румелийский тополь», Эвлия Челеби называет Богазхисаром («Крепостью пролива») и Каваком". П.А. Толстой в описании Османской империи дал замку стран­ное на первый взгляд наименование Исарчикин Дирумелия. Комментируя это название и не поняв, о чем идет речь, М.Р. Ару-нова и С.Ф. Орешкова высказали предположение, что посол имел в виду, «возможно, крепость Румелифенери на Босфоре либо крепость Юрус, о которой пишет Эвлия Челеби», хотя Юрус размещался не на румелийской, а на анатолийской стороне про­лива. П.А. Сырку указывает, что в XVII в. Румеликавагы называ­ли еще «Второй греческой крепостью» (Isar Eschi Rumeli)92, и, по всей вероятности, у П.А. Толстого мы видим именно это, но искаженное название93.

Замок располагался на вершине прибрежных скал Караташа и, согласно Эвлии, имел прямоугольную форму, окружность в 1 тыс. шагов, железные ворота, выходившие в сторону кыблы (на юг), арсенал, два зернохранилища и мечеть. Гарнизон состоял из 300 воинов во главе с диздаром, который вместе с бостанджи­баши осуществлял исполнительную власть. Уже отмечалось, чтр бостанджибаши возглавлял охрану султанских дворцов и садов, и его вла







Дата добавления: 2015-10-01; просмотров: 412. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Вычисление основной дактилоскопической формулы Вычислением основной дактоформулы обычно занимается следователь. Для этого все десять пальцев разбиваются на пять пар...

Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Патристика и схоластика как этап в средневековой философии Основной задачей теологии является толкование Священного писания, доказательство существования Бога и формулировка догматов Церкви...

Основные симптомы при заболеваниях органов кровообращения При болезнях органов кровообращения больные могут предъявлять различные жалобы: боли в области сердца и за грудиной, одышка, сердцебиение, перебои в сердце, удушье, отеки, цианоз головная боль, увеличение печени, слабость...

Вопрос 1. Коллективные средства защиты: вентиляция, освещение, защита от шума и вибрации Коллективные средства защиты: вентиляция, освещение, защита от шума и вибрации К коллективным средствам защиты относятся: вентиляция, отопление, освещение, защита от шума и вибрации...

Типовые примеры и методы их решения. Пример 2.5.1. На вклад начисляются сложные проценты: а) ежегодно; б) ежеквартально; в) ежемесячно Пример 2.5.1. На вклад начисляются сложные проценты: а) ежегодно; б) ежеквартально; в) ежемесячно. Какова должна быть годовая номинальная процентная ставка...

Выработка навыка зеркального письма (динамический стереотип) Цель работы: Проследить особенности образования любого навыка (динамического стереотипа) на примере выработки навыка зеркального письма...

Словарная работа в детском саду Словарная работа в детском саду — это планомерное расширение активного словаря детей за счет незнакомых или трудных слов, которое идет одновременно с ознакомлением с окружающей действительностью, воспитанием правильного отношения к окружающему...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.015 сек.) русская версия | украинская версия