I ПОСОХ ПУТНИКА. То, что будет сказано ниже — очень краткое наложение основ Учения Путников, которое по праву может считаться древнейшим на этой планете

То, что будет сказано ниже — очень краткое наложение основ Учения Путников, которое по праву может считаться древнейшим на этой планете, наиболее широко распространенным, и в то же время — наименее известным широкой публике. Сущность парадокса в том, что хотя в целости своей Учение во все времена оставалось скрытым для праздного любопытства, множество его проявлений всегда было налицо, и его влияние, без преувеличения, буквально пронизывает собой чуть ли не все значительные философские, религиозные и этические системы древнего и нового времени. “Имеющий уши да услышит”— тот, кого влекло к познанию Учения желание действительно приобщиться к сокровенной его мудрости, всегда находил и калитки и врата, ведущие внутрь его здания, и, во всяком случае, видел само это здание. Прочие же попросту ничего не замечали, проходя сквозь это здание, как сквозь пустоту. Дело в том, что по большинству внешних проявлений, исключая лишь очень немногие. Учение не выходит за рамки обыденного, привычного человеку окружения, как бы сливаясь с окружающим его фоном, оно всецело обращено к внутреннему миру человека, изменяет и формирует его духовную сущность, духовную позицию. Человек же заурядный привык судить по внешним признакам, мыслить внешними, вещественными категориями, тем, что можно “пощупать”, ухватить физически. В отношении к Учению это все равно, что попытаться схватить рукой воздух или поймать ладонью солнечный зайчик: и то и другое реально существует, обладает бытием, но — качественно иного порядка...

Можно сказать, что Учение просто, как сама природа. В принципе оно и есть естественный взгляд на мир, естественное видение всего в этом мире существующего и происходящего. Но именно поэтому оно и крайне сложно, ибо человек заурядный живет в искусственном, им самим сконструированном и раскрашенном мире, навязывая ему свои, им же придуманные или изобретенные законы и взаимосвязи. В результате он видит мир как бы сквозь замочную скважину сам того не осознавая, и этот “весь мир” он подчиняет законам “замочной скважины”, а затем в рамки этих законов пытается затолкать и то, что порой открывается ему при выходе за пределы привычного поля зрения. Но стихийное бедствие для муравья, глубоководной океанической рыбы или человека — вещи по своим масштабам несравнимые, между ними колоссальная качественная и количественная разница. Если, отталкиваясь от этого, попытаться образно охарактеризовать то, что дает своему адепту Учение, можно сказать, что посвящение в него, восприятие его мудрости позволяет муравью, например, увидеть мир глазами человека, более того, внутренне перевоплотиться в него. Но и только, внешне он останется муравьем. Таким образом, никакой материальной выгоды или пользы Учение ему не принесет. Кто стремится к достижениям подобного рода и возлагает надежды на Учение, лишь обманет себя, лучше ему не приближаться к этой мудрости и, оставаясь слепым, тешиться уютными, пестрыми, привычными иллюзиями, и не более. Учение несет прозрение, и кто уже прозрел, вновь слепым не станет, разве что выколет себе глаза. Могут возразить, что зрячим быть лучше, чем слепым, да, но в чем это “лучше”? И не получится ли что мир, который откроется прозревшему, окажется для него холодным, неуютным, жутким и пугающим, невообразимо чуждым в сравнении с мирком его иллюзий? Не выйдет ли, что он, познав законы этого гигантского мира, окажется слишком слаб, чтобы вынести их бремя и тем более, чтобы противиться им? Он будет попросту раздавлен...

Именно об этом, предостерегая, говорил Великий Неизвестный, который принес Учение на эту планету и стал первым учителем Путников: “Я учу вас ничему”. Именно эту опасность имели в виду два других, известных людям современности, Путника: царь Соломон (“Во многой мудрости много печали.”) и Иисус Христос (“Не мир я вам принес, но меч!”).

По этой причине приобщение кого-либо к Учению должно быть медленным и постепенным, чтобы ученик, открывая нечто новое для себя, был внутренне готов к этому открытию, чтобы оно не обернулось вредом для него. Тут как с тем, кто долго голодал: если давать ему пищу понемногу, он быстро восстановит силы, но дайте ему целый хлеб, самый пышный и самый питательный,— и он умрет, как от сильнейшего яда. Иное дело, что и насущную и духовную пищу каждый воспринимает неодинаково:

один ел с утра и до ночи сыт, другой через час уже голоден, и что одному здоровье, другому смерть. Поэтому Учение, и тем более тончайшие детали его, передавались и передаются, как правило, только от наставника к ученику и в устной традиции. В разные времена и по разным причинам обычай избегать записи Учение приобретал то характер предпочтительности, то прямого запрета. Сейчас мне позволено в общих чертах, с освещением некоторых деталей, дать этот очерк основ Учения. Должен сразу же предупредить читателя: сообщенные тут сведения могут резко расходиться с воззрениями нынешней науки и каждый волен по своему усмотрению верить или не верить им. Моя роль — роль информатора, который вправе сказать то и столько, что и сколько ему позволено. Из этих же соображений я храню молчание о некоторых источниках приводимых тут сведений.

II

Согласно традиции, земная родина Учения — большой, сравнимый с Гренландией, остров в Атлантике, позднее ушедший под воду. Одно из его имен, благодаря Платону, стало популярным. В сущности Атлантида — искажение “Алл-ллан”, что значит “древняя, старая земля”, или “Авал-ллан”— “яблочная, яблоневая земля”. Сходная форма “Аттар-а-ллан”— “земля отцов, предков”. Все это, однако, лишь эпитеты. Исконным названием страны было “Эмаин”, “Эмайн-Маха”— “Эмайн великая”. Слово это происходит от древнего корня “мн”— “человек” и дать его точный перевод трудно. По смыслу ближе всего здесь “человеческая, принадлежащая людям”, “земля людей”. Для нас важно другое имя этой страны — “Маг-Мэлд” или “Маки-Мэлт”, полностью “Магг-Тее-Танн-Мэлд”, буквально: “Место, обиталище сынов богини, праматери Танн”. “Магг” означает “сыны”, множественное число от “маг”—“сын”. (Более позднее кельтское “мак”—“сын”.) Так звалось одно из обитавших здесь двух больших племен “Туатх-Тее-Таннан”—“Племя богини Танн”, точнее—“Род праматери Танн”. После Исхода и расселения этого племени по планете, Танн в разных местах и в разное время была известна как Дани, Дамм, Танит, Танйс, А-Таэнэ (Атэнэ, Афина), Нэйт и др. Сыновей ее звали иногда “маги” или “те-танны”, “ти-танны”, “теу-танны”, “даны”, “дануны”, “дананы” (греч. “данайос”, “данайцы”). Они носили множество имен, часть которых бытует и доныне.

После Исхода, незадолго до гибели Эмайн, сыны Танн, Великой Матери, либо дали начало многим древним и нынешним народам, либо стали вождями, жрецами, учителями разных племен иного корня. Уже по происхождению каждый из них был жрецом Учения и хранителем его, был “Путником”. Кем бы он ни был, он в первую очередь был “маг-о-Тее-Танн”— “сын богини Танн”. Так в глазах иных народов любой жрец Учения стал “магом” и само Учение получило название “магии”. Позже смысл этого слова был извращен. Поэтому следует различать “магию”, как ходячее название любого рода колдовства, чародейства и т. п. и “магию”, как синоним Учения, понятие, относящееся к схожей, но гораздо более возвышенной практике, к совокупности определенных идей и действий, стройному комплексу, который лег в основу ведущих религиозно-философских систем древнего и современного Востока, древних Европы и Азии, стал их скрытым стержнем, их сущностью. Иногда он выявлял себя в чистом виде, иногда те или иные принципы и положения его разрабатывались, углублялись и систематизировались мыслителями различных высококультурных народов. Таким образом возникали разные течения и ветви Учения, которые поверхностному наблюдателю, ищущему различия, а не сходство, покажутся не имеющими друг с другом ничего общего. Так, в Индии одновременно существуют наиболее близкая к собственному Учению (и в некоторых аспектах тождественная с ним) мага-философия, которую считают родоначальницей других школ, йога, ставшая в последнее время модной на Западе и представленная целым рядом систем, и т а н т р а. При множестве детальных различий они родственны между собой. В свою очередь, от раджа-йоги позднее отделилась одна из ее ступеней — д х ь я н а, которая при активном участии буддистского фермента (также производного от Учения) была в Китае (“чань”), и особенно в Японии (“дзен”) очищена от многих наслоений и реставрирована почти до полного совпадения с отдельными частями Учения.

Маги Халдеи, Вавилона, Ирана, эламские, финикийские, египетские жрецы, как и многие иные, часто были братьями и по крови, ибо хотя не всякий жрец был магом, любой маг был жрецом. Это стало своеобразной монополией сынов Танн — поставка жрецов многим, разным внешне, но единым по сути своей религиям дальних и близких народов. Лишь в некоторых изолятах потомки Танн сохранились, как живущие по своим обычаям самостоятельные группы и племена (напр. маги Иранских гор, жители Магадхи в Индии и др.).Остальные растворились среди иных народов, приняли их имя, язык и обычаи, оставаясь, тем не менее, собой. Уже ко времени Исхода народ этот, в основном, перешагнул ту стадию развития, на которой национальная или племенная принадлежность определяется лишь единым местом обитания, языком, одеждой и прочими внешними признаками.

“Живи где хочешь, с кем хочешь, но помни кто ты и будь собой”— эту заповедь оставил нам Великий Неизвестный. У нас нет своего языка, ибо все языки наши, нет иной родины, кроме Эмайн, и нет земли, кроме земли под ногами, а потому наша — вся Земля.

Сила, связующая магов воедино,— Учение. Разумно, пожалуй, будет назвать его, как принято у Путников — йук, что означает “ярмо”, "связка". Второе из этих значений важно в том смысле, о котором говорилось выше: Учение — крепчайшая связь между посвященными в него, связь неразрывная, обязательная и во всем. “Ярмо” же указывает на то, что всякий принимающий Учение впрягается в его колесницу и везет ее всю жизнь, как вол, напрягая силы и не останавливаясь, порой изнемогая в этом жестоком, но благородном ярме. "Иук" символизирует труд, который добровольно и сознательно принимает на себя посвященный. Тот, кто решается на это, становится для нас “га-йуа”—“брат по ярму, сояремник”. Посвященного зовут и “двиджия”, “двиджива”—“дважды живущий”, "дважды рожденный". Это следует понимать как в переносном смысле (т. е. обретший второе, духовное рождение), так и в прямом. Но это — тема, которой мы пока касаться не будем.

Кстати, “йук” в том же значении это и есть “йога”, о которой мы уже говорили. Мы еще не раз будем здесь обращаться к различным ветвям Учения при рассмотрении тех аспектов его, которые этими ответвлениями или школами наиболее основательно систематизированы. К этому нас принуждает письменная форма передачи Учения — ему самому не присущая.

Перед тем, как перейти к дальнейшему изложению, сделаем предупреждение: важны суть, а не буква Учения, его дух,а не детали и декорации. При письменной передаче неких знаний у воспринимающего возникает иллюзия тождества прочтения с приобретением, познанием. Иначе, если он прочел (заучил, запомнил) что-то, он считает, что знает, обладает этим. Но, например, я выучил наизусть стихи на незнакомом мне языке, обладаю ли я ими? Обладает ли попугай, которого научили кричать: “Е=мс2!”,— этой формулой, ее смыслом? А ведь бывает, что написанное на понятном нам языке и заученное нами без проникновения в суть оказывается на поверку так же чуждо нам, как формула попугаю. Что касается Учения, то здесь эта иллюзия наиболее губительна, ибо суть его заключена не в словах (да она и не может быть выражена словами), но стоит за ними. Ее нельзя зазубрить, заучить, ее надо ощутить, ухватить, понять. Собственно саму позицию Учения можно определить как активный антидогмагизм,оно гибко, текуче и могущественно, как вода, и в этой его способности вбирать в себя все и постепенно очищаться, оставаясь собой,— залог его живучести, жизненности и вечной победы над любым противодействием. Невозможно быть Путником, не будучи диалектиком, и нельзя стать диалектиком, лишь приняв утверждение, что все течет и все изменяется, надо самому стать этим движением, стать этой текучей водой.

III

Этот аспект Учения, как правило, оказывается наиболее сложным для разъяснения, и, в принципе, понимание его необходимо лишь тем, кто твердо решил достигнуть высших ступеней посвящения и почувствовал в себе внутреннюю готовность к их восприятию. Излагая космогонические представления Учения, наставники обычно используют сложные символы и образы, ибо и материал тут огромен, и передать его надо в движении, в развитии. При этом выявляются все господствующие в Универсуме законы, взаимосвязи и взаимозависимости. Это — высшая математика Учения, которая для начинающих в конечном итоге может стать “китайской грамотой”, понять которую можно либо при долгой подготовке традиционным, т. е. устным и индивидуальным методом, либо при естественной предрасположенности к высшей степени абстрактному мышлению. Поэтому в целях облегчения восприятия мы не будем здесь вдаваться в детали. Ограничимся лишь изложением некоторых общих выводов и положений.

Некая всеобщая первооснова и первопричина может быть представлена как беспредельная, безличная и бесформенная субстанция. Мы воспринимаем ее (и это имеет обоснования и традиции) как НИЧТО. В процессе эволюции НИЧТО порождает вещественность и через различные уровни ее организации всевозможные формы и взаимосвязи между ними, т. е. ВСЕ. Таким образом, НИЧТО есть ВСЕ, и ВСЕ есть НИЧТО.

Способ бытия НИЧТО есть движение. Причина его — наличие в едином НИЧТО качественной тройственности: М+,М~,М*. (Пусть НИЧТО—“материя”, тогда М+—положительно-активная модификация. М-— отрицательно-активная модификация, М*— инертная, нейтральная модификация.) Все эти модификации отличаются лишь наличием того или иного энергетического потенциала, или отсутствием его. Мы опускаем здесь принятую в Учении схему Универсума. Скажем лишь, что при столкновении двух потоков-полей М+с двумя потоками-полями М~ получается в результате: М+М*+М~М* +Э, где Э — энергия. Иначе говоря, нейтральная модификация М*, образуясь при отдаче энергии, прекращает аннигиляцию, порождая в то же время из поля вещество и антивещество (в разных зонах, т. е. мирах).

Опустим описание эволюции мира от Мирового Яйца (или Первичного Сгустка) через неживое к живому, с возникновением времени и пространства и перейдем непосредственно к законам, которые открывает нам космогония Учения.

Первый из них: “ Данное состояние '.* Я” в данном, “здесь — сейчас” непрерывно, вечно и неизменно. Но. поскольку данное состояние “Я” принадлежит только данному • здесь—сейчас”, оно мгновенно”.

“Я” тождественно только “Я”. Но “Я”—здесь—сейчас, как форма, существует только и единственно “здесь — сейчас”. В то же время “Я” осознает себя “Я” всегда, в любом “здесь — сейчас”.

Любое “Я” мгновенно и в то же самое время любое “Я” непрерывно и длительно. Можно сказать, что мое “Я”— бесконечная и неуничтожимая материя, которая, непрерывно деформируясь, сменяет множество различных форм состояний, мгновенно протекающих одна в другую. Некая “конечность” (т. е. иллюзорно-статичная форма, как мое тело, камень, планеты и т. п.) — есть просто более или менее сложный комплекс сменных состояний, форм “здесь—сейчас”, выдержанных без резких изменений и различий. Затем “Я” переходит в иную конечность.

Но поскольку “будущее”, “прошлое”, “настоящее” неуничтожимы и всегда налицо, то и весь становящийся континуум в то же время есть завершенный, свершившийся. Любой элемент его закономерен, необходим и принципиально поддается расчету. Следовательно, случайности, как объективного явления, не существует. Есть лишь случайность субъективная: событие воспринимается как случайное из-за незнания породившей его причины.

После этого, крайне беглого введения в основы космогонии Учения, перейдем к следствиям из диктуемых ею законов. Хочу лишь подчеркнуть, что если мы не выводили их здесь последовательно, это отнюдь не означает, что от этого они стали менее действенны или более спорны. Теорема Пифагора остается верной независимо от того, доказал ли ее учитель ученику или просто дал готовую формулу и научил ею пользоваться. В данном случае мы движемся вторым путем. Поэтому для читателя важнее не столько пытаться из беглого эскиза космогонии сделать далеко идущие выводы, сколько понять положении, приведенные ниже и усвоить их наиболее верно.

IV

Цель эволюции мира форм, частью которого мы являемся,— возвращение в безформие, в НИЧТО, достигаемое постепенным "утончением" форм, взаимодействующих согласно жесткой и максимально экономичной схеме. Бесчисленно пройденный цикл повторяется со скупостью и сухостью химической реакции.

Из этого следует, что любая форма существует лишь постольку, поскольку она необходима эволюции. Она не может ни выбыть из мира форм до завершения своей задачи (точнее — сверхзадачи), ни остаться в нем после ее выполнения. Она не может быть иной, чем есть, и действовать иначе, чем действует. Она точечно специализирована, незаменима и единственна.

Каждый из нас, как форма, полностью подлежит этому закону, и может быть воображен, как некий биоробот, жестко запрограммированный на совершение определенного комплекса действий, включенный в назначенный момент прошлого и выключаемый в столь же четко определенный момент будущего.

Этот комплекс строго детерминированных актов и есть то, что мы называем ПУТЬ, пройдя который, человек исчерпывает себя, как форма, и завершает свое бытие в этом воплощении.

Зная или не зная о ПУТИ, сознавая это или нет, мы всегда следуем ему и не можем от него уклониться: совершением пути оправдано наше существование в мире форм. Знание о том, какое ' дело главнейшее в нашей программе и каковы действительные плоды его, нам не дано, как не можем мы и объективно оценить любое из заданных нам “дел”. Подобным, главным делом, например, может стать и бездействие (“минус-действие”) в определенный миг и в определенной ситуации.

ПУТИ всех и каждого из нас (любой формы вообще) поэтому равно необходимы для эволюции мира. Мы все равны в своих путях. Великий ученый и жалкий идиот, государственный муж и пьяница, спящий в луже, и кто угодно другой — все равны и необходимо должны существовать и быть в данный момент тем, чем они являются в данный момент. ПУТЬ пьяницы и идиота не менее важен для эволюции, чем чей-либо другой. Отсюда:

все ПУТИ равноуважаемы.

Никто — хочет он или не хочет — не свободен поступать иначе, чем поступает. Мы не можем поступать лучше или хуже, сделать больше или меньше чем должны. Акт предшествует оценке, анализу или реализации. Может казаться, что это не так. Но дело в том, что акт следует считать уже начавшимся, как только возникла необходимость в нем, возникла его причина. А этот момент чаще всего не ухватывается нашим сознанием, и наше “намерение”— лишь попытка угадать, какое именно действие мы совершим. Иногда мы угадываем это, иногда — нет, но действуем всегда.

Понуждение любой формы к действию осуществляется через создание вокруг нее определенного узла обстоятельств, в силу которых она вынуждена поступать так, а не иначе. Несвободная форма, таким образом, движима обстоятельствами, импульсами. •Это качество формы, как таковой. Человек, однако, не есть лишь форма. Каждый из нас может быть изображен как некое триединство.

“Я”— физическое — собственно форма, тело со всем, что принадлежит ему непосредственно;

*Я” — личность — сознание, мышление, хронологическая память, знания и идеи, приобретенные в жизненном опыте. Это “Я” занимает руководящее положение относительно первого, и для него характерны большая изменчивость, оперативная подвижность, т. е. большая степень свободы;

“Я”— ничто — или просто НИЧТО; действующая в нас и через нас первопричина, т. е. то, что вызвало нас к жизни, как форму, заставляет нас жить и действовать, как ток проводит в движение робота. Это — сама жизнь в нас.

Первый и второй элементы триединства — модификации НЕЧТО, одна из которых придает нам форму, другая — окраску, индивидуальность. НЕЧТО и есть НИЧТО в приложении к миру форм. Это наша сущность, наше истинное “Я”, поскольку остальные зависимы от него. Термин “НЕЧТО”, таким образом, использован лишь для обозначения НИЧТО в данном, относящемся к “Я” его проявлении. Обретая форму, мы как бы выкристаллизовываемся из НИЧТО, тем не менее оставаясь им. Так пар, сконденсированный в бутылке, становится водой и затем замерзает, принимая форму бутылки, но всегда остается водой. Мы возникли из пара и обратимся в пар, и были ли мы льдом, жидкостью, паром — мы всегда вода, всегда одно и то же. Как форма — мы смертны, конечны, как сущность — мы бессмертны и не ограничены ни пространством, ни временем, мы свободны.

Свобода эта не тождественна произволу. Она есть осознание своего ПУТИ, как неизбежности и необходимости, совпадения с ним, принятие на себя ответственности за него. Наш ПУТЬ есть наше дело, призвание, в конечном счете — мы сами, наша программа. Наши же действия — внешняя, доступная восприятию других ее реализация. Отсюда: свобода есть осознанная необходимость, конкретное отражение которой для каждого есть его “НЕЧТО”, его истинное “Я”.

Как НИЧТО я абсолютно свободен и абсолютно ответственней перед собой (не только за себя, но и за всех, за все, что происходит в мире — ибо я и есть ВСЕ!). Осознание себя НИЧЕМ равно осознанию себя ВСЕМ и требует выхода за пределы личности, отказа от нее. Иными словами, я обретаю свободу, осознавая весь мир собой и принимая на себя ответственность за его ПУТЬ. Однако я не могу при этом отказаться от своего личного ПУТИ, выйти за его колею. Если человеку несведущему такое кажется возможным, то обретение свободы исключает всяческое “если бы”, и невозможность иных наших действий становится очевидной. Речь идет о своего рода внутренней переориентировке, об ином подходе к миру и к себе.

Это переход степенью выше — от осознания себя ограниченной, временной, порабощенной необходимостью формой к самоотождествлению с этой необходимостью, с беспредельным и всесильным НИЧТО.

Именно это подразумевает “йук” в смысле “ярмо”: все мы, так или иначе, влечем на себе это ярмо, ярмо ПУТИ. Можно дергаться и рваться в нем, упрямиться и пятиться, раздирая в кровь шею и получая удары кнута, но можно и принять его как свое дело, добровольно и радостно. Тогда нам станет ясна целенаправленность и полезность нашей задачи, и мы увидим, как можно выполнить ее лучше и совершеннее. Труд наш от этого не станет легче, но он будет осмысленным, творческим. Рабский труд из-под палки превратится в творчество свободного духа, творчество художника, стремящегося наиболее совершенно реализовать свое видение, свой идеал.

Когда мы, совпадая с судьбой, освобождаемся от ее насилия, исчезает противоречие между нашими иллюзиями и реальностью, исчезают сами иллюзии. Это противоречие и есть причина наших страданий и несчастий. Из-за него мы не хотим того, что имеем и хотим того, чего иметь не можем, но добиваемся, терпя поражение за поражением. Избавляясь от этого противоречия, мы обретаем счастье — состояние полного отсутствия страданий, ясное и мудрое внутреннее спокойствие, уверенность в себе, своей правоте, своем могуществе. Таким образом, счастье есть свобода.

Такой фатализм (не покорность судьбе, а совпадение с ней) отнюдь не ведет к пассивности. Наоборот, действие является реализацией не только личного, но и всех связанных с ним ПУТЕЙ, а через них и общего ПУТИ МИРА ФОРМ, эволюции его в НИЧТО.

Тут, пожалуй, будет уместен такой примитивный, исключительно ради наглядности, пример. Вообразим гигантский бильярдный стол, на котором находится, положим, миллиард шаров. Мы ударяем по первому и импульс удара, пройдя замысловатым путем по всем шарам, сталкивает последний в лузу. Падение его с момента нашего удара стало необходимостью, судьбой. Нашему миру такой удар был задан изначально, и траектория каждого из “шаров”, от начала движения и до конца есть ПУТЬ. Он не может быть иным и не может не состояться. ПУТИ всех будущих, еще не возникших с нашей точки зрения форм, существуют одновременно с нами, так же реально, как наши ПУТИ. Однако, чтобы ПУТЬ свершился, шар должен перейти из пассивного состояния в активное, должен двигаться, действовать. Допустим теперь, что некий шар способен чувствовать и оценивать свое положение. И, если он осужден катиться прямо, а ему “хочется” вправо или влево и он думает, что он способен выбирать и планировать,— он будет чувствовать себя несчастным. Но стоит ему понять, что побудило его двигаться и почему его траектория такова, понять конечную цель такого своего движения, он обретает смысл своего бытия в движении, своего ПУТИ, и, лишенный иллюзий, станет счастливым в том смысле, как это понимают Путники.

V

Теперь мне хотелось бы сделать несколько дополнений, чтобы пояснить некоторые существенные моменты Учения. И здесь, как кажется, нам придется заставить свое воображение действовать особенно интенсивно.

Прежде всего о том, на чем основана большая часть так называемых “магических” актов. Как может легко понять тот, кто верно воспринял сущность господствующих в Универсуме закономерностей, в истинном, т. е. реальном, не измышленном нами мире, не существует ничего, стоящего в “стороне”, “само по себе”, все в нем взаимосвязано, все зависит от всего. Каждый из нас, каждая форма, какой бы и где бы она ни была, является как бы узелком единой гигантской паутины, к которому сходится множество различнейших нитей. Некоторые из них обнаружить легко, иные с трудом, третьи для человека заурядного вообще скрыты, недоступны восприятию его уровня. Это отнюдь не значит, что таких связей нет. Собака видит мир черно-белым, но это не доказательство того, что в нем отсутствует цвет. Дельфин слышит ультразвуки, недоступные нам, а змея видит лишь движущиеся объекты, и замершая перед ней лягушка как бы попадает для нее в другое измерение. Далее, подобно тому, как я в любой момент нахожусь В некоем взаимоотношении с окружающими меня в этой комнате предметами, я взаимосвязан и со всеми формами, находящимися в любой точке этого города, планеты, космоса. Универсума. Былинка, растущая на экваторе где-то в Африке, так же зависит от меня, как и я от нее. Если взаимоотношения между нами меняются (я приближаюсь к ней, или удаляюсь от нее, ее съедает какое-либо животное и т. п.) меняются и какие-то иные взаимосвязи в этой густой паутине. Такое изменение, в свою очередь, вызывает и другие изменения, пока где-то, как следствие их, не возникнет некая причина, порождающая определенный акт, с изначальным толчком внешне не связанный, но вызванный им закономерно. Прекрасно иллюстрирует такую цепочку взаимосвязей английский народный стишок: “Не было гвоздя — подкова пропала, не было подковы — лошадь захромала, лошадь захромала — командир убит, конница разбита — армия бежит. Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого что в кузнице не было гвоздя!”

Однако, поскольку существует закономерность в причинах я следствиях, то, по-видимому, можно каким-то образом определив ее, воздействовать на предметы или вещи, доступные нам “здесь”, чтобы вызвать некий желаемый результат “там”. Нужно только знать эту скрытую цепь взаимосвязей и знать, на какое ее звено и как нужно воздействовать. Для человека несведущего это может показаться нелепым: какая связь, например, между приложением руки ко лбу и нормализацией работы печени или костного мозга берцовых костей; или между пассами над фотографией и здоровьем изображенного на ней человека? Но с тем же успехом можно спросить, какая связь между таблетками, которые мы глотаем, и головной болью, которая после этого проходит? Попросту и тут и там мы воздействуем чем-то на что-то, но в последнем случае такое воздействие привычней, и мы, как правило, даже не задумываемся над ним.

Выражение “человек несведущий”, часто здесь используемое, означает только человека, незнакомого с Учением или его ответвлениями, а не, как может показаться, некоего “невежду”, “серого”, “необразованного”. На самом деле против вышеприведенного тезиса выступают чаще всего как раз люди весьма образованные, с учеными титулами, нередко считающие себя. специалистами в области физики, философии, психологии и т. д. За примерами ходить недалеко. И что самое забавное, люди эти, полагающие себя современными учеными, не замечают, что в данном случае категорически отвергают теорию относительности, не говоря уже о том, что они вступают в противоречие с диалектикой, хотя сами себя считают диалектиками.

Из сказанного можно вывести следующее: все, что мы видим вокруг, весь мир форм, есть лишь внешнее проявление реального, т. е. взятого целиком, мира. Мы наблюдаем как бы лицевую сторону огромного, в прихотливых узорах ковра, изнанка которого от нас скрыта. Мы можем изучить эти узоры, вычислить их элементы, рассчитать цветовую гамму, даже предугадать появление тех или иных элементов узора, но внутренние взаимосвязи между ними для нашего интеллекта так и останутся недоступными, мы можем лишь строить предположения на их счет. Это не значит, что они непознаваемы, вернее сказать, что наш интеллект, являющийся инструментом “Я — личности”, по природе своей и, в силу поставленных перед ним задач, обращенный вовне, т. е., имеющий возможность видеть лишь лицевую сторону ковра, не способен познать их. Тут дело обстоит так же, как если бы мы с помощью колоссального телескопа пытались исследовать микромир, или с помощью мощного микроскопа звездные миры. И тот и другой — оптические приборы, и там и тут — многократное увеличение, казалось бы, их можно использовать сходным образом, и, вероятно, какой-нибудь гениальный изобретатель сумел бы решить такую задачу... Но зачем? Ведь у нас есть возможность познать изнанку “ковра”, познать форму и явления этого мира изнутри, хотя и пользуемся мы ею крайне редко. Я говорю об интуиции. Именно она и есть инструмент, помогающий нам выявить скрытую цепь взаимосвязей, о которой я говорил. Впрочем, скорее это не инструмент, а свойство, способность, качество, хотя это и не совсем точно. Думаю, стоит здесь сделать несколько замечаний об интуиции.

Во-первых, это не разум, но нечто качественно иное. Разум, как правило, личен, интуиция безлична. Нельзя говорить о моей, вашей, их интуиции, как нельзя говорить о моем или вашем инстинкте. Она не принадлежит никому и принадлежит всем и всему одновременно. Иными словами, она всеобща, всеохватна. Интеллект может быть выше или ниже. Интуицией мы все в равной мере наделены изначально. Разумеется, я имею в виду потенциальную сторону. Разница в том, что интеллект потенциально высокий, но слаборазвитый, может быть с помощью образования поднят до наивысшей своей черты, высшего предела, но перешагнуть его не сможет. Говорить о “развитии” интуиции было нелепо. Мы в состоянии лишь развивать и усиливать свою способность пользоваться ею. И вот эту-то способность мы можем развивать практически беспредельно, причем уровень образования и уровень интеллекта решающей роли тут не играют.

Далее, интуиция внесловесна, она адресуется к нашим чувствам, ощущениям, воображению. Образно говоря, решая некоторую задачу, интеллект пропускает ее “дано” через аппарат мышления, программируя его на “требуется доказать”, и получает после ряда логико-математических, поддающихся вычленению операций, соответствующий вывод. Интуиция дает нам сам ответ, в готовом виде. Причем ответ этот будет абсолютно верен, однако, обоснование его: “я чувствую, что это так”, “я знаю, что это так”, “я верю в это”,— для многих звучит вопиюще неубедительно. Но дело в том, что такой, интуитивно полученный ответ в подавляющем большинстве случаев логически недоказуем, для этого нет достаточных данных. Интеллект в своей деятельности движется последовательно, как пешеход, который, чтобы попасть с одной вершины на другую, должен сперва спуститься извилистой тропою в долину, перейти по мосту реку и затем начать восхождение, пока не доберется до цели. Интуиция движется здесь птичьим путем, по прямой.

“Но что же такое она сама?”— спросят меня. Пожалуй, точнее всего будет охарактеризовать ее как обращение вовнутрь, к своей сущности, к НИЧТО. Это НИЧТО есть ВСЕ и, следовательно, в нем содержатся все знания Универсума. Оно просто знает, не нуждаясь в доказательствах. Но все мы по сути своей НИЧТО и, таким образом, все эти знания заключены в каждом из нас, интуиция же лишь запрос, направленный в это хранилище знаний. И, развивая в себе способность к интуитивному познанию, мы фактически учимся посылать подобные запросы. Либо мы это не умеем — и не получим никакого ответа, либо умеем — и получаем, как было сказано, абсолютно верный и точный ответ. Но вот беда: его нужно облечь в словесные одежды, сделать передаваемым. И, пропущенный через аппарат мышления, как сквозь мясорубку, ответ этот становится искаженным, неверным, в лучшем случае частично правильным: ошибочна интерпретация, но в ошибке винят интуицию. Ясное дело, вопрос этот куда более сложен, чем сказано в этом кратком наброске, но подробный разбор его не входит в нашу задачу.

VI

Как уже было сказано, счастье есть свобода, т. е. примирение человека со своим действительным бытием, постижение своей сущности и смысла своего ПУТИ. Эта сущность и есть то, что мы называем ИСТИНОЙ. Передать ее словами письменно или устно невозможно. Поэтому никто не может научить тебя ИСТИНЕ, сообщить ее тебе. Все выраженное словами скользит по поверхности вещей, отражает лишь внешнюю сторону их и потому ложно. ИСТИНУ можно постичь, ухватить, прочувствовать только через самого себя, никак иначе. Самый мудрый учитель, гуру, самая глубокая книга могут дать лишь метод, ключ к ИСТИНЕ, указать тропку к ней, но идти по ней ты должен сам. И неизвестно, твоя ли это тропа, и сумеешь ли ты воспользоваться именно этим ключом. Потому ко всем наставлениям можно, но не обязательно прислушиваться, ловя в них то, что созвучно тебе. Изучать и зубрить эти наставления, забивать себе ими голову не следует ни в коем случав. Надо мыслить и учиться мыслить самостоятельно, свободно и естественно. И, в первую очередь, не надо бояться этого. Не надо бояться вообще ничего.

Глупо и смешно ограничивать себя во всем, обкрадывать себя, приносить что-то в жертву ради надежд (= иллюзий) на счастье в будущем. Надо жить настоящим, принимая от жизни все, что она может дать и дает ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС. ИСТИНА и счастье — вокруг, всегда и во всем. Нужно искать их и найти самому, ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС, во всем, что тебя окружает, и в первую очередь в самом себе. Кто ве видит ИСТИНЫ в себе, в окружающих людях, вещах, явлениях, не найдет ее нигде. Кто не стремится ощутить ИСТИНУ сегодня, не найдет ее и в будущем, сколько бы наук он ни одолел. Нужно уметь и учиться жить: познавать жизнь, понимать и принимать ее во всем ее многообразии, богатстве, красоте.

Великий Неизвестный произнес фразу, которая стала своеобразным девизом Путников: “Человек человеку—радость!” Несведущие могут понять ее так, что человек должен делать другим только радость, должен делать добро... Получится церковно-христианская (фарисейская) проповедь: Люби ближнего, как самого себя”. Принципиально в этих словах заключен один смысл, толкованием же извращен дух, а не буква Учения. Что человек делает, не зависит от его хотений и стремлений, и любое его действие одновременно есть добро и зло. Афоризм не предписывает поступать каким-то образом, он утверждает факт, который наличествует, он учит видеть эту радость в любом контакте человека с человеком, какого бы рода ни был этот контакт: дружба, любовь, случайная встреча, бесе