Двое в лодке

 

Клод прослышал, что клев у нерки в самом разгаре, и спустился вниз по реке до самой бухты Пердидо. Возвращаясь ближе к вечеру домой, он услышал крики:

– Помогите! Кто-нибудь!

Посреди реки покачивалась новенькая, сверкающая сине-белая двадцатидвухфутовая лодка, а в ней подпрыгивали и размахивали руками двое мужчин.

Клод подплыл вплотную и заглушил мотор.

– Эй, ребята, что стряслось?

– Слава богу, живая душа! – простонал один из мужчин. – Мы тут уже целый день болтаемся.

– Наверное, ударились обо что-то мотором, – подхватил другой. – Он возьми да и заглохни. И не заводится. Пару часов уже так плывем. Миль пять, пожалуй, проплыли.

– А что же вы веслами не воспользовались? – спросил Клод.

– Весел нам не выдали, – сокрушенно произнес терпящий бедствие.

Клод без лишних слов показал на правый борт лодки:

– А если заглянуть в этот ящик? Что это там такое лежит?

Тот из мужчин, что покрупнее, приподнял длинную крышку. Под ней оказалась пара весел.

– Ой-е-е-й…

– Вы, ребята, откуда будете?

– Отплыли от «Гранд-отеля» в Пойнт-Клире. А где мы сейчас?

– Течением вас вынесло к Затерянному Ручью. Это милях в пятнадцати к югу.

– И как мы теперь вернемся назад?

– Сейчас посмотрим. – Клод сделал круг и подплыл со стороны кормы. – У вас весь мотор илом перемазан.

– А наладить его нельзя?

– Почему нельзя? Можно. Только из воды придется вытащить.

Клод кинул им конец и отбуксировал к своему причалу.

– Солнце уже садится, – сказал он, швартуясь. – На лодке до гостиницы впотьмах не доплыть. Ничего, попрошу Батча, он вас отвезет на машине, а гостиница завтра пришлет кого-нибудь забрать лодку.

Бедолаги перенесли на берег снаряжение. Увидев дорогущие рыболовные снасти, великолепные спиннинги и мощные катушки, Клод хихикнул:

– Ребята, вы на кого выбирались сегодня?

Смущенные тем, что кому-то пришлось их взять на буксир, горе-рыболовы тем не менее ответили тоном знатоков:

– На форель, на нерку. Говорят, самый сезон.

– Угу, – согласился Клод. – Только с таким набором впору на акулу ходить. Или на кита.

Он открыл ящик и вытащил целую связку – окуней, нерки и форели. Крупнее рыбы недотепам видеть не доводилось.

– Идемте в дом, я позвоню Батчу.

– Благодарим. Очень любезно с вашей стороны.

– Кстати, – сказал массивный, – меня зовут Том, а это Ричард.

– А я – Клод Андервуд. Рад познакомиться.

Уже во дворе Клод спросил:

– Вы здесь в отпуске?

– Нет, – ответил Том, – мы участники съезда медиков, который проходит в «Гранд-отеле». Дай, думаем, порыбачим в свободный часок, коли уж мы здесь.

Дома Сибил угостила их кофе, а там и жизнерадостно насвистывающий Батч возник на пороге. Ему нередко доводилось развозить по домам рыболовов-любителей, и он рад был позубоскалить на их счет.

– Привет, мужики. Слышал, вы заблудились. Тут у нас в Затерянном Ручье заплутать легко, сама речка забыла, куда плывет.

И он, по обыкновению, громко расхохотался собственной шутке, будто выдал невесть какую остроту.

Когда все уже собрались уезжать, Клод спросил:

– Вы здесь надолго?

– Еще три дня, – ответил Том. – К сожалению, сегодняшний день можно на говно списать… Ой, мэм, прошу прощения.

Сибил только рассмеялась:

– Ничего страшного. Я как-никак замужем за рыбаком, всякого наслушалась.

Клоду сделалось их жалко.

– Если желаете порыбачить, загляните завтра. Я вам покажу хорошие места.

В машине Батч сказал:

– Вы, наверное, не в курсе, как вам повезло. Сегодня вы повстречали лучшего рыбака всего штата. Если он сам предложил вам показать рыбные места, ловите момент.

– Спасибо. Обязательно воспользуемся, – хором откликнулись недотепы.

 

На следующий день Батч приехал за ними и отвез на условленное место ниже по течению.

Клод уже был наготове.

– Привет, ребята. Залезайте.

Троица погрузилась на старую зеленую четырнадцатифутовую плоскодонку Клода с пятисильным мотором и отплыла.

Клод вручил гостям по самому обычному спиннингу с ничем не примечательными катушками и объяснил свой способ.

– Пользуюсь только вот этой малышкой, – Клод показал красно-белую блесну, – с небольшой доработкой. Убираю у рыбки верхнюю губу с крючком, блесна глубже погрузится. Или можно свинцовый грузик навесить. Больше ничего не надо.

День еще не кончился, а Том и Ричард уже пришли в неописуемый восторг. Сегодня они поймали больше рыбы, чем за всю свою прежнюю жизнь. И про рыбалку узнали больше. Они совершенно уверились, что Клоду ведомы сокровенные тайны форели, лосося, окуня и их собратьев.

Клод высказался философски, в своей манере:

– Да нет тут никакой тайны. Либо клюет, либо нет. Вот и все.

 

В следующие два дня последовало продолжение. Они забрасывали свои спиннинги выше по течению, ниже по течению, тут и там, – рыбных мест, известных Клоду, на реке оказалось с избытком. Клода умиляло, в какой восторг приводила городских каждая поклевка, какое ликование сопровождало каждую пойманную рыбу. В последний день они попытались ему заплатить, но Клод категорически отказался.

– Но вы же потратили на нас время, – настаивал Том. – И труд.

– Спасибо, не надо. Какой там труд. Рыбалка мне только в радость.

– Это точно?

– Абсолютно. Вы не должны мне ни гроша. Но можете оказать мне услугу…

– Какую? Все, что в наших силах.

– Вы ведь, ребята, доктора. Осмотрите одну девочку и скажите свое мнение. Вот и вся услуга.

 

На съезд медиков, как выяснил Клод, съехались специалисты по хирургии локтевого и плечевого суставов со всего юго-востока. Конечно, неизвестно, помогут ли Том и Ричард Пэтси, но попытка не пытка. Клод наказал Френсис, чтобы девочка никуда в этот день из дома не отлучалась. Вдруг врачи согласятся.

Френсис, принаряженная Пэтси, Сибил и Батч сидели в гостиной и ждали гостей. И дождались. Клод представил врачей сначала Френсис, а затем Пэтси. Том, наклонившись, пожал ей руку:

– Привет, Пэтси, как поживаешь? – И немного погодя: – Милая, сделай одолжение, пройдись по комнате.

Девочка вопросительно посмотрела на Френсис. Та улыбнулась и кивнула.

Пэтси пересекла гостиную и остановилась. Том шепнул что-то коллеге на ухо.

– А теперь обратно.

Малышка послушалась.

– Отлично. Большое спасибо.

Доктора обменялись несколькими словами, попрощались и направились к двери.

Клод и Батч вышли за ними во двор.

Том сказал:

– Мистер Андервуд, к сожалению, такого типа родовые травмы не наша специальность. Мы занимаемся в основном спортивными повреждениями. Хотелось бы вам помочь, но надо показать девочку специалисту.

– Какому специалисту?

– Детскому хирургу-ортопеду, – пояснил Ричард. – Детские кости – штука непростая. Вам нужен одаренный хирург с большим опытом в этой области.

Том посмотрел на приятеля и вымолвил:

– Сэм Гликман.

– Ну да, – согласился Ричард.

 

Тем же вечером зазвонил телефон.

– Мистер Андервуд, это Том. Вот что. Сэм говорит, если вы завтра привезете девочку к нам в гостиницу до восьми утра, он успеет ее посмотреть. Потом он улетает в Атланту.

Клод позвонил Френсис и передал, чтобы Пэтси завтра встала пораньше – в шесть тридцать Батч заберет их и отвезет в «Гранд-отель».

– А мистер Кэмпбелл с нами поедет? – спросила Пэтси у Френсис.

– Ну если ты так хочешь, я его спрошу.

И, не мешкая, позвонила.

– Раз Пэтси просит, буду обязательно, – ответил Освальд.

Пэтси хотела, чтобы он был рядом, и душа у Освальда ликовала. Поедет ли он с ними? Да ради Пэтси он готов на Луну смотать и обратно!

 

На следующее утро Батч отвез Пэтси, Френсис и Освальда в Пойнт-Клир, где на берегу бухты Мобил стоял «Гранд-отель». В семь тридцать в одном белье и шапочке «Доктор Пеппер» Пэтси лежала на столе в банкетном зале – ее осматривал сам доктор Гликман. Френсис и Освальд невольно ежились, когда хирург-ортопед сначала сгибал-разгибал ей ногу, а потом перевернул на живот и занялся спиной. Делая свое дело, врач все время разговаривал с девочкой.

– Так вот, Пэтси, у меня есть внучка твоих лет, зовут Колби. И знаешь, что она тут мне сказала? Так не больно?

По лицу Пэтси было видно, что больно, но она ответила: «Нет».

– Она сказала: «Дедушка, у меня уже есть два поклонника». Нет, ты представляешь?

Доктор велел Пэтси встать и выгнуться изо всех сил, сначала влево, потом вправо.

– А у тебя есть поклонник?

– Нет, сэр.

– Да как же нет? – вмешалась Френсис. – А Джек? Ты сама мне сказала, что он твой поклонник. Расскажи доктору про Джека, золотце.

 

Закончив осмотр, врач поглядел на часы, взял свой чемоданчик и обратился к Френсис:

– Проводите меня до машины, миссис Клевердон.

Потом повернулся и с улыбкой помахал Пэтси:

– До свидания, дитя мое.

Они шли через холл, и доктор говорил:

– Миссис Клевердон, конечно, надо сделать рентген, но я и без него вижу, что таз и бедро были сломаны в четырех, если не в пяти местах, а тот, кто это сделал, не позаботился, чтобы кости правильно срослись. Она очень жалуется на боли?

Френсис, едва поспевая за ним, проговорила:

– Нет, доктор. Она ни разу словечком не обмолвилась насчет боли.

– Интересно, почему? Я-то знаю, что ей больно. Кости давят на нервные окончания в бедре и позвоночнике. По мере того как ребенок растет, боли будут только усиливаться.

Они подошли к машине, и Френсис выдавила из себя тот единственный вопрос, ответ на который они все хотели бы знать:

– Что-то можно сделать?

Доктор Гликман внимательно посмотрел на нее.

– Миссис Клевердон, вы неверно формулируете. Что-то надо делать. – Он вручил ей визитку и сел в такси. – Позвоните ко мне в кабинет и запишитесь на прием.

Остальные ждали Френсис в вестибюле.

– Он хочет осмотреть Пэтси у себя, – сказала она.

 

Через две недели поток машин нес их пикап по улицам Атланты. Френсис и Освальд носами уткнулись в карту. В конце концов им удалось найти медицинский центр и при этом не опоздать.

– Для меня загадка, как в этом городе люди ориентируются, – ворчала Френсис.

После того как рентген и прочие необходимые исследования были сделаны, доктор Гликман пригласил Френсис и Освальда в кабинет, а медсестра увела Пэтси в кафе – что-нибудь перекусить.

– Если немедленно не вмешаться, – сказал ортопед, – и оставить все как есть, то при такой патологии она очень скоро начнет терять подвижность и в итоге совсем не сможет ходить.

Френсис схватила Освальда за руку – так ей показалось легче.

– О боже!

– А когда она еще вырастет, болезнь затронет центральную нервную систему. Чем быстрее мы сложим заново неправильно сросшиеся кости и избавим скелет и мышечную систему от лишних нагрузок и деформаций, тем лучше. Но для этого потребуются две, если не три операции. Для молодого неокрепшего организма это очень серьезное испытание. Понадобится вся ее воля к жизни, все силы.

– То есть вы хотите сказать, она может умереть? – встревожилась Френсис.

– Любая серьезная операция несет в себе такой риск, но, насколько я могу судить, нашей малышке есть ради чего жить. Позвольте внести ясность. Ей будет необходима эмоциональная поддержка со стороны всех нас, причем на длительный срок. И даже когда реабилитация закончится, нет никакой гарантии, что Пэтси полностью излечится.

– О боже, – повторила Френсис.

– И все-таки мое мнение такое: надо идти на радикальные меры. Но вы теперь знаете: независимо от результатов процесс будет долгий и трудный.

– Лечение дорого стоит? – спросил Освальд.

– Хотелось бы ответить «нет», мистер Кэмпбелл, но увы. Да, дорого.

Доктор Гликман поглядел на фотографию внучки, перелистнул календарь и поверх очков пробежал глазами по датам.

– Я вот что сделаю – буду оперировать бесплатно. Это лишь малая часть расходов. И все-таки кое-что. Если вы обещаете, что она будет хорошо питаться и к концу июля прибавит парочку фунтов, назначаю операцию на утро второго августа.

Френсис заверила, что уж по части хорошего питания она сделает все и больше, даже если придется пичкать малышку едой по двадцать раз на дню, и они будут готовы к операции в срок. Другой вопрос, откуда они возьмут такую прорву денег, – но Френсис не стала об этом говорить при докторе.

 

Весь следующий месяц каждый встречный-поперечный считал свои долгом сунуть Пэтси конфетку, или булочку, или угостить мороженым. Все знали, что к концу июля девочке надо обязательно набрать вес. Но главная сложность заключалась в деньгах. Долгое пребывание в больнице, многомесячная терапия – даже без вознаграждения доктору получалось больше ста тысяч долларов. У Френсис и Милдред было кое-что отложено – но куда их сбережениям до такой суммы! Жители Затерянного Ручья развернули целую кампанию по сбору средств и поставили в продовольственной лавке рядом с кассой контейнер с надписью: «Фонд Пэтси». Очень скоро весть разошлась по округе и подключились другие организации. В Лиллиане, соседнем городке, Элизабет, глава родственного эзотерического ордена «Рисунок в Мелкий Горошек», организовала распродажу выпечки и невостребованных вещей. В зале приемов Затерянного Ручья каждую субботу устраивали рыбные трапезы – спасибо Клоду Андервуду, – и на благотворительные посиделки стекался народ со всего округа. Друзья Батча из «Лосиного клуба» в Альберте организовали барбекю – явился весь Затерянный Ручей и сотни людей из других мест. К удивлению Освальда, члены Ассоциации Аккордеонистов тоже решили внести свою лепту и дали в парке бесплатный концерт. На сцену они вышли в коротких кожаных штанах. Исполняя «Польку пивной бочки», мистер Краузе приметил в толпе Освальда и помахал ему. Френсис, Милдред и Пэтси тоже пришли, сели рядом с Освальдом и стали слушать музыку, как и вся прочая публика. Пэтси как раз принялась за вторую порцию сахарной ваты… и у Освальда душа ушла в пятки. В первом ряду, наискосок от них, сидел Брент Бун, заезжий гость, должностное лицо, и не сводил с девочки глаз.

Уши у Освальда налились краской. Через несколько минут Бун поднялся, подошел к пивной бочке, на которой было начертано: «Фонд Пэтси», бросил десять долларов и направился прямиком к нему.

Освальд перестал дышать.

Покачав головой, Бун смерил его взглядом, промычал сквозь зубы: «Мексика, мать твою» – и скрылся в толпе.

 

Август неумолимо приближался, а Освальд словно оставался в стороне. Денег-то у него, ясное дело, не водилось. И в один прекрасный день он решился.

Батч отвез его в Пойнт-Клир. Когда Освальд в последний раз был с Пэтси в «Гранд-отеле», то приметил в вестибюле небольшую художественную галерею. Туда-то он и направился со своими акварелями.

Красивая дама внимательно изучила рисунки – один за другим, – но свое мнение высказывать не спешила. Спросила только:

– Сколько вы хотите за ваши работы, мистер Кэмпбелл?

Как ни удивительно, вопрос застал Освальда врасплох. Он в жизни ничего не продавал. И уж тем более собственные труды.

– Почему бы вам не назвать свою цену? – выдавил он наконец.

Она еще раз проглядела рисунки. Пересчитала.

– Всего восемнадцать, так?

– Да.

– Могу вам предложить двести пятьдесят долларов.

– Вы шутите.

Освальд не верил своим ушам. Куча денег!

– Рада бы заплатить больше – акварели просто замечательные – но галерея у нас маленькая.

– Да нет, все отлично. Согласен.

Вручая ему чек, галерейщица сказала:

– Интересно было бы посмотреть, что у вас есть еще.

Выходя, Освальд глянул на чек и чуть не лишился чувств. Двести пятьдесят долларов стоил каждый рисунок!

К концу июля почти вся сумма была собрана – и не за горами были новые поступления. Рой и Освальд планировали устроить Пэтси в лавке торжественное прощание утром перед отъездом. В шесть сорок пять Рой открыл замок и свистнул Джеку.

– Эй, парнище, где ты? Твоя дама сердца на подходе!

Никакого ответа.

– В чем ты сегодня увяз, безобразник? Хоть бы не в мармеладе опять, времени нет тебя купать.

Рой еще посвистел, поискал птицу глазами, прошелся по магазину, подошел к входу для покупателей. И увидел Джека на полу в углу рядом с овощными полками – любимым местом для проказ.

– Ты зачем туда забрался? Снова за помидоры принялся? Вот уж Милдред до тебя доберется!

Пичуга неподвижно лежала на боку.

– Да что с тобой такое, дурашка? – Рой взял любимца в руку.

Застывшее тельце, тусклые глаза, устремленный в никуда взгляд… На Роя будто целая груда кирпичей обрушилась. Джек был мертв.

Потрясенный до глубины души Рой замер на месте, не силах поверить, что застывший комочек у него в руке и есть Джек. Тишина окутала все вокруг, слышны были только удары сердца. Рой не шевелился, пока не появился Освальд и не постучал по витрине. Увидев за стеклом знакомую фигуру, Рой сделал шаг, потом другой, потом третий… Когда он открыл дверь, Освальду бросилось в глаза, что его друг бледен как полотно.

Что-то стряслось.

– Давай в кабинет, – чужим голосом произнес Рой.

Освальд последовал за ним.

– В чем дело, Рой?

Рой прикрыл дверь и положил Освальду руку на плечо.

– Джек умер.

– О господи! – выговорил Освальд. – Что произошло?

Рой сел к столу и потряс головой.

– Не знаю. Я его обнаружил минуту назад.

Он схватился за телефон и набрал номер приятеля-ветеринара.

– Посмотри, нет ли у него на теле повреждений, – велел приятель.

Рой осмотрел трупик.

– Крови нет. Все как обычно.

– Не знаю, что тебе и сказать. Он мог съесть что-то или подцепить какую-то заразу. Словом, сто причин. А у птиц все скоротечно. Сегодня птаха бодра и весела, а завтра ее уже нет. Соболезную.

Рой повесил трубку и поглядел на Освальда:

– Он не знает.

Они замолчали, ведь сказать было нечего, и просидели так некоторое время.

Внезапно Освальд хлопнул себя по лбу:

– Послушай, Рой, а как же Пэтси? Что мы ей скажем?

Рой поднял глаза.

– Срочно звони Френсис – пусть не пускает Пэтси сюда, пока мы что-нибудь не придумаем. Я повешу на дверь табличку «Закрыто».

Пока Рой опускал жалюзи и гасил свет, Освальд набрал номер Френсис.

– Алло?

– Френсис, это Освальд. Я сейчас в лавке. Где Пэтси?

– Она здесь, мистер Кэмпбелл, завтрак заканчивает. А что?

– Слава богу, она еще дома. Ни под каким видом не пускайте ее в лавку сегодня.

– Вот как? – Френсис показалось, она ослышалась. – Это будет нелегко.

– Знаю. Вы уж постарайтесь. Потом все объясню. Только не выпускайте ее из дома.

По тону мистера Кэмпбелла Френсис заключила, что причина, наверное, очень серьезная. Пэтси уже поднималась из-за стола, и Френсис выпалила:

– Золотце, сегодня тебе в лавку нельзя.

Девочка округлила глаза:

– Почему?

– Произошло ужасное событие!

– Какое?

Френсис самую малость помедлила.

– У бедняги Роя корь!

Даже не пришлось голову ломать. Само выскочило. В последнюю секунду.

Пэтси вдруг перепугалась:

– А как же Джек? Он теперь тоже заболеет корью?

– Нет, милая, птицы корью не болеют, только люди.

Френсис терялась в догадках, что могло стрястись. Ведь Освальд прекрасно знал, что завтра Пэтси кладут в больницу и для нее очень важно попрощаться с Джеком. Наверное, Джулиан Лапонд совсем выжил из ума, переправился через реку и пристрелил-таки Роя – другого разумного объяснения происходящему Френсис не находила.

Через несколько минут на заднем дворе появился Освальд, увидел в кухонном окне Френсис и махнул в сторону дома Китченов.

Френсис вытерла руки.

– Золотце, мне надо сбегать к Бетти, но я скоро вернусь. Обещай мне: из дома ни ногой.

Она протянула Пэтси книжку-раскраску и поспешно выскочила за дверь.

В гостиной у Китченов Бетти и Освальд переговаривались вполголоса.

– Что стряслось? – нетерпеливо спросила Френсис.

– Ты лучше сядь, – велела Бетти. – Дурные вести.

Френсис прижала руку ко рту.

– Что-то с Роем, да? Его застрелили? Он мертв, ведь так?

– Не Рой, а Джек, – уточнила Бетти. – Рой пришел утром в лавку и обнаружил его.

– Господи, Джек! Что случилось?

– Неизвестно. Но Пэтси не стоит заходить в лавку, – сказал Освальд.

Френсис опустилась на стул.

– Ради всего святого, что мы ей скажем? Она же просто обожает птичку.

– Знаем, – кивнул Освальд. – Как вам удалось удержать ее дома?

– Сказала, что у Роя корь. Первое, что пришло в голову. У меня все мысли перепутались. Еще я обещала, что она попрощается с Джеком завтра утром. Откуда же мне было знать, что птичка мертва.

В комнату вплыла Милдред.

– Что такое творится? Выбралась в лавку, а она закрыта.

Бетти закрыла за ней дверь.

– Джек умер.

У Милдред перехватило дыхание.

– Это так, – подтвердила Френсис. – Рой нашел его утром на полу лавки.

Разрыдавшись, Милдред рухнула на диван.

– Нет, нет, нет, – причитала она между всхлипами. – Как же так можно? Бедненький Джек, несчастная птичка. Ах, какой ужас! Ах, бедняжка!

Френсис глядела на нее как на полоумную.

– Милдред, да что это с тобой? С чего это ты вдруг в таком горе? Когда он был жив, ты только и делала, что жаловалась на него!

– Ну да, – прорыдала Милдред. – Только я всегда его любила. Мне и в голову не приходило, что он умрет. Бедняжка Джек.

Она сорвала со спинки дивана кружевную салфетку и высморкалась в нее. У Бетти это восторга не вызвало.

– Милдред, – сказала Френсис, – ну до чего же ты странная. Прямо жуть берет. Ты же его хотела в пироге запечь.

– Хо-те-ла, – выдавила Милдред сквозь слезы и затряслась в бурных рыданиях.

– Ну хватит, успокойся. Возьми себя в руки.

Френсис повернулась к Бетти и Освальду:

– И вот так всегда. У нее вечно все невпопад. Когда она мне позарез нужна, непременно расклеится.

 

В тот же день, когда у Пэтси наступил тихий час, Батч, Бетти, Дотти, Френсис и Освальд собрались у Роя на совет. Френсис объяснила суть проблемы.

– Доктор сказал, операции будут сложные и опасные. И тут следует принять во внимание, что Джек единственный на всем белом свете, в ком она души не чает. Он ее лучший друг. Как сказать девочке, которой столько предстоит пережить, что ее лучший друг умер?

Освальд согласился с Френсис:

– Неужели у нас хватит духа? Нам надо решить, что сейчас важнее – сказать правду или не расстраивать ребенка перед операцией.

– Как же мы можем ей лгать? – возразила Дотти. – Это недопустимо. Нельзя обманывать ребенка.

– Почему это? – вскинулась Бетти. – А как же Рождество? Разве ты не обманываешь доверчивых детей каждый год? Никакой разницы! Как бывшая медсестра, прошедшая психологическую подготовку, настоятельно советую: спокойно поезжайте в Атланту, как будто ничего не произошло. Сделаете операции, пройдете курс лечения, она поправится, все опасности останутся позади – тогда можно будет сказать.

– Правда, Френсис, – поддержал Батч. – Не говори ей сейчас ничего.

Френсис покачала головой:

– Не так это просто. Хотя я согласна с вами. Но ведь она завтра утром никуда не поедет, не попрощавшись с Джеком. Хорошо еще, хоть сегодня я ее дома удержала.

Дотти задумалась.

– А если где-нибудь раздобыть к утру еще одного красного кардинала? Они ведь так похожи. По мне, так никакой разницы нет.

– Где это ты его раздобудешь? – удивилась Бетти. – В лесу поймаешь? Да и заметно будет, что птица другая. Она ведь не сядет ей на палец, да и прочим штучкам не обучена.

– Тогда что ты предлагаешь? – спросила Дотти.

 

После того как все разошлись. Рой сел к столу, держа Джека на раскрытой ладони. Он прекрасно понимал: им может помочь один-единственный человек на всем белом свете. И этого человека он всей душой ненавидел, даже клятву дал, что никогда его не простит. Однако другого выхода не было. Ничего лучше придумать они так и не смогли. Храбрец Батч предложил свою кандидатуру в качестве переговорщика, Бетти Китчен – свою, но, поскольку тот берег был им мало знаком, решили, что пойдет Рой. В одиночку. Ничего труднее не выпадало на его долю: поступиться своей гордостью, растоптать ее. Но Рой принял решение, осталось его выполнить. Сейчас следовало забыть о прошлом. Ради Пэтси.

Он завернул Джека в носовой платок и уложил в карман пиджака. Солнце клонилось к закату, когда он пересек на веслах реку и причалил к месту, где в играх с креольскими детьми прошла большая часть его детства, где их матери приглашали его домой и угощали гумбо^[30] и джамбалайей.^[31] Это место, некогда залитое светом и радостью, теперь представлялось ему унылым топким болотом, обиталищем воспоминаний, несущих только боль.

В спускающихся сумерках он привязал лодку к причалу, поднялся к некрашеному деревянному креольскому дому, где жил Джулиан Лапонд, и постучал в дверь.

Никто не ответил.

Рой подождал немного и громко произнес:

– Джулиан, это Рой. Мне надо с тобой поговорить.

Через несколько секунд в темном нутре дома щелкнул винтовочный затвор, и он понял: Джулиан притаился за дверью-сеткой.

Ненависть и унижение стиснули Рою горло. Этот человек покалечил ему жизнь – а он вместо того, чтобы кинуться на него, выволочь во двор и задушить, молит об одолжении.

Рой еще постучал – и вдруг разрыдался. Унижение достигло крайней степени, никак не удавалось взять себя в руки, пришлось говорить и глотать слезы, они так и текли по щекам.

– Джулиан, ты мне лютый враг, а я тебе… но ты только посмотри на девочку. – Он вынул фото Пэтси с Джеком и поднес к двери-сетке. – Она инвалид, Джулиан, завтра ей должны сделать сложную операцию, а сегодня померла птаха, в которой она души не чает. Если девочка узнает, это будет такое горе. У нее просто руки опустятся. Прошу, помоги. – Тут Рой совсем расклеился и заплакал в голос.

Винтовка Джулиана была нацелена прямо в грудь Рою – вот-вот выстрелит. Но палец на спусковом крючке не шевелился. Наверное, в Рое креолу привиделся мальчишка, которого он некогда так хорошо знал. В следующую секунду Джулиан отставил ружье в сторону, подошел к порогу, взглянул на снимок и произнес с сильным креольским акцентом:

– Я тебе сказал, убью, когда приходить будешь.

– Знаю, – всхлипнул Рой. – Убей меня потом, мне все равно жизнь не мила. Но сперва помоги. Заплачу, сколько скажешь.

Джулиан стоял неподвижно, не отрывая от Роя глаз. Давешний мальчишка предстал перед ним зрелым мужчиной. Минуло столько лет. Рой различил в сумраке, что черные курчавые волосы Джулиана сделались совсем серебряные.

Тут из глубины дома послышался женский голос:

– Впусти его.

Джулиан пошевелился.

– Ладно… ради девочки, не ради тебя, понял?

Рой кивнул.

– Входи, – резко велел креол.

Щурясь от света, Рой вошел в комнату.

– Здравствуй, – сказала женщина, такая же красивая, как и много лет тому назад.

Это была Мари.

Время ничего не смогло поделать с его любовью к ней. Да и с ее чувствами тоже – достаточно было посмотреть ей в глаза.

 

На рассвете Джулиан вошел в кухню и передал тело Джека обратно Рою. Он трудился всю ночь и сделал свою работу мастерски. Каждое перышко было почищено и приглажено, глаза ярко блестели. Джек получился ну совсем как живой, даже голову чуть склонил набок с ироническим выражением.

Рой стиснул Джулиану руку.

– Отличная работа. Даже лучше, чем я думал. Не знаю, что тебе и сказать. Спасибо.

Он встал и потянулся к заднему карману брюк за бумажником:

– Сколько я тебе должен?

Джулиан яростно сверкнул глазами.

– Я тебе сказал, ради девочки, не ради тебя. А теперь убирайся.

Рой поклонился на прощанье Мари, сел в лодку и переплыл к своему берегу.

Он и понятия не имел, что креолы знали про девочку-инвалида и красную птичку с вражеского берега. Их приходский священник присутствовал на представлении, которое Джек и Пэтси давали в Лиллиане для католической церкви. Когда священник упомянул о них в своей воскресной проповеди, креольские дети, которым было строго-настрого запрещено переправляться через реку, загорелись желанием посмотреть на девочку и птичку. Немного погодя кюре прослышал про «Фонд Пэтси», организовал в церкви сбор средств и отправил по назначению в виде анонимного пожертвования. Джулиан, душа которого с годами еще больше очерствела и жила одной ненавистью, не дал ни гроша и обозлился на тех, кто дал.

– Какое нам до них дело? – повторял он. – Пальцем ради них не пошевелю.

Но улыбка Пэтси на мелькнувшей в потемках фотографии обезоружила старика. И теперь он был готов ради девочки расшибиться в лепешку.