Познание как способ бытия человека и его виды. Социокультурная природа познания.

Познание — категория, описывающая процесс получения любых знаний путем повторения идеальных планов деятельности и общения, создания знаково-символических систем, опосредующих взаимодействие человека с миром и др. людьми.

Человечество всегда стремилось к приобретению новых знаний. Овладение тайнами бытия есть выражение высших устремлений творческой активности разума, составляющего гордость человечества. За тысячелетия своего развития оно прошло длительный и тернистый путь познания от примитивного и ограниченного ко все более глубокому и всестороннему проникновению в сущность окружающего мира. На этом пути было открыто неисчислимое множество фактов, свойств и законов природы, общественной жизни и самого человека, одна другую сменяли научные картины мира. Развитие научного знания происходило одновременно с развитием производства, с расцветом искусств, художественного творчества. Знание образует сложнейшую систему, которая выступает в виде социальной памяти, богатства ее передаются от поколения к поколению, от народа к народу с помощью механизма социальной наследственности, культуры.

Виды познания

В наше время нетрудно впасть в ошибку, отождествляя познание вообще с познанием только научным (или даже с тем, что принято считать научным) и отбрасывая все остальные виды знания или рассматривая их лишь в той мере, в которой они могут быть уподоблены научному знанию. Это объясняется современной своеобразной «сциентистской» общественной атмосферой, культом науки или, вернее, наукообразия, присущим современному обществу и существующим невзирая на возрастающую критику издержек научно-технического прогресса и даже параллельно с ней. Развитие наук не просто открыло множество фактов, свойств, законов, установило множество истин — выработался специфический тип мышления. Но смешивать знание вообще с его научной формой — глубокое заблуждение. В повседневной жизни не все проблемы, встающие перед человеком и обществом, требуют непременного обращения к науке: книга жизни открыта не только глазам ученого, она открыта всем, кто способен воспринимать вещи, чувствовать и думать.

Если исходить из того, что основой всякого знания является опыт в самом широком смысле слова, то виды человеческого знания различают в первую очередь по тому, на опыте какого характера они основаны.

Имеет смысл разграничить «пассивное» знание читателя художественного произведения или студента, записывающего лекцию, от знания авторского, знания творца — будь то ученый, художник или религиозный подвижник. (Хотя и в первом случае не исключен элемент творчества; говорят, что гениальному писателю нужен и гениальный читатель.) «Авторское» знание наиболее ярко различается по типу, прежде всего по характеру личной склонности. Человек, писал И.В. Гете, «рожденный и развившийся для так называемых точных наук, с высоты своего рассудка-разума нелегко поймет, что может существовать также точная чувственная фантазия, без которой собственно немыслимо никакое искусство. Вокруг того же пункта ведут спор следователи религии чувства и религии разума; если вторые не хотят признать, что религия начинается с чувства, то первые не допускают, что она должна развиться до разумности»[8]. Впрочем, для выдающихся творческих личностей характерна и гармония познавательных способностей.

 

Житейское познание и знание основывается прежде всего на наблюдении и смекалке, оно носит эмпирический характер и лучше согласовывается с общепризнанным жизненным опытом, чем с абстрактными научными построениями.

Значимость житейского знания в качестве предшественника иных форм знания не следует преуменьшать: здравый смысл оказывается нередко тоньше и проницательнее, чем ум иного ученого. В известном рассказе о Фалесе, попавшем в колодец, отвлеченный философ, не умеющий смотреть себе под ноги, насмешливо умаляется именно перед лицом такого житейского, обыденного знания. В обыденной жизни «мы размышляем без особенной рефлексии, без особенной заботы о том, чтобы получилась истина... мы размышляем в твердой уверенности, что мысль согласуется с предметом, не отдавая себе в этом отчета, и эта уверенность имеет величайшее значение». Базирующееся на здравом смысле и обыденном сознании, такое знание является важной ориентировочной основой повседневного поведения людей, их взаимоотношений между собой и с природой. Здесь его общая точка с наукой. Эта форма знания развивается и обогащается по мере прогресса научного и художественного познания; она тесно связана с «языком» человеческой культуры в целом, которая складывается на основе серьезной теоретической работы в процессе всемирно-исторического человеческого развития. Как правило, житейские знания сводятся к констатации фактов и их описанию.

Научные знания предполагают и объяснение фактов, осмысление их во всей системе понятий данной науки. Житейское познание констатирует, да и то весьма поверхностно, как протекает то или иное событие. Научное познание отвечает на вопрос не только как, но и почему оно протекает именно таким образом. (Во всяком случае, ответ на подобный вопрос является идеалом научного знания.) Научное знание не терпит бездоказательности: то или иное утверждение становится научным лишь тогда, когда оно обосновано. Научное — это прежде всего объяснительное знание. Сущность научного знания заключается в понимании действительности в ее прошлом, настоящем и будущем, в достоверном обобщении фактов, в том, что за случайным оно находит необходимое, закономерное, за единичным - общее, и на этой основе осуществляет предвидение различных явлений. Предсказательная сила — один из главных критериев для оценки научной теории. Процесс научного познания носит по самой своей сущности творческий характер. Законы, управляющие процессами природы, общества и человеческого бытия, не просто вписаны в наши непосредственные впечатления, они составляют бесконечно разнообразный мир, подлежащий исследованию, открытию и осмыслению. Этот познавательный процесс включает в себя и интуицию, и догадку, и вымысел, и здравый смысл.

Научное знание охватывает в принципе что-то все ясе относительно простое, что можно более или менее строго обобщить, убедительно доказать, ввести в рамки законов, причинного объяснения, словом, то, что укладывается в принятые в научном сообществе парадигмы. В научном знании реальность облекается в форму отвлеченных понятий и категорий, общих принципов и законов, которые зачастую превращаются в крайне абстрактные формулы математики и вообще в различного рода формализующие знаки, например химические, в диаграммы, схемы, кривые, графики и т.п. Но жизнь, особенно человеческие судьбы, на много порядков сложнее всех наших научных представлений, где все «разложено по полочкам», поэтому у человека извечна и неистребима потребность выхода за пределы строго доказательного знания и погружения в царство таинственного, чувствуемого интуитивно, схватываемого не в строго и гладко «обтесанных» научных понятиях, а в каких-то «размытых», но очень важных символических образах, тончайших ассоциациях, предчувствиях и т.п.

 

При всем различии житейской смекалки «профанов» и абстрактных конструкций «высокой» науки у них есть глубоко общее — идея ориентировки в мире.

Ключом и в житейском, и в научном познании является узнавание, т.е. узнавание уже известного. Это глубокое замечание С.Л. Франка объясняет принципиальную недостаточность научного познания и в то же время открывает нетривиальный путь «в глубь» самой теории знания.

К научному познанию также тесно примыкает практическое знание. Различие между ними состоит в основном в целевой установке. Если главной фигурой научного познания является ученый, член академического сообщества, то для практического познания — инженер или промышленный управляющий. Цель ученого — открытие закономерности, общего принципа, «узнавание» новой идеи. Цель инженера — создание новой вещи (прибора, устройства, компьютерной программы, промышленной технологии и т.д.) на основе уже полностью известных, зафиксированных принципов.

Художественное познание обладает определенной спецификой, суть которой — в целостном, а не расчлененном отображении мира и особенно человека в мире. Художественное произведение строится на образе, а не на понятии: здесь мысль облекается в «живые лица» и воспринимается в виде зримых событий.

Искусству дано ухватить и выразить такие явления, которые невозможно выразить и понять никакими другими способами. Поэтому чем лучше, совершеннее художественное произведение, тем более невозможным становится его рациональный пересказ. Рациональное переложение картины, стихотворения, книги есть лишь некая проекция или срез этих вещей. Если этой проекцией содержание художественного произведения исчерпывается полностью, то можно утверждать, что оно не отвечает своему назначению. Неуспешна книга, которая пишется с целью «воплотить» те или иные предвзятые авторские концепции или мнения; ее судьба — остаться более или менее искусной иллюстрацией этих мнений

В науке главное — устранить все единичное, индивидуальное, неповторимое и удержать общее в форме понятий. Наука и искусство лежат в разных плоскостях. Эти виды познания мира черпают свой метод в природе своего специфического содержания. Научное знание держится на общем, на анализе, сличении и сопоставлении. Оно «работает» с множественными, серийными объектами и не знает, как подойти к объекту подлинно уникальному. В этом слабость научного подхода. Поэтому при всех успехах научного знания в открывающихся в нем глубинах никогда не может быть снят вопрос о его конечной адекватности той единственной Вселенной, которая вечно пребывает перед нами. Образно говоря, никакая самая лучшая астрономия никогда не снимет великой тайны «звездного неба над нами», по крылатому выражению Канта.

 

Социокультурная природа познания

Общество выступает одновременно и субъектом, и объектом познания. Таким образом, социальное познание выступает как самопознание.

Процесс социального познания, как и познание вообще, осуществляется на двух уровнях- обыденно-практическом и научно-теоретическом. Конечно, глубина проникновения в сущность явлений, нахождение причинно-следственных связей, по- нимание сущности наблюдаемых явлений на них разные. Обыденное сознание в большинстве случаев руководствуется "житейской мудростью", не проникая в сущность явления и довольствуясь внешними проявлениями, как бы скользя по поверхности. Иное дело научное познание. Оно проходит два этапа - эмпирический и теоретический.

Преодоление узкопсихологистского, индивидуалистического толкования человеческой деятельности позволило преодолеть традиции, так называемой, «гносеологической робинзонады», утвердить принцип детерминированности человеческого познания, его социальной сущности. Однако, научный статус данного принципа требует дальнейшей детализации и уточнения.

Можно нередко отметить факты, когда исследователь соответствующей проблемы фиксирует её в качестве проблемы «философско-социологической», без каких-либо последующих оговорок. Это относится к таким феноменам как «человек», «личность», «сознание, «общество», «деятельность», «практика», «труд» и т.д. Большинство профессионально работающих авторов со всей определённостью исходят из того, что, например, «философия», «естествознание или «политэкономия» суть вещи разные. Но в гораздо меньшей степени учитывается (а, порой, и вовсе не учитывается!) то, что философия и социология – это тоже далеко не одно и то же.

В самом деле, категориальный аппарат, точнее, номенклатура категорий, у философии и социологии весьма сходны. И та и другая познаёт человека. Обе они интересуются человеком как существом социальным. Каждая из них анализирует человеческое мышление в качестве специализированной деятельности мысли – в виде науки.

Всё дело, однако, в том, что для первой, т.е. для философии, человек есть вещь «бесконечная», существо «универсальное», в то время как для второй, т.е. для социологии, он – вещь «конечная», частичная. С позиций науки социологии, социальность человека выступает в виде «конечной совокупности» социальных качеств-способностей, а именно: функций и ролей а наличной социальной системе. Эти роли-способности надо просто усвоить, ибо они уже «есть» в наличии как некое множество «социальных вещей».

Так, почти вся литература по социально-биологической проблеме обсуждает именно то, в какой мере живое человеческое тело в состоянии быть носителем, «субстратом» общественно значимой (т.е. регламентированной коллективом) функции врача, мыслителя, политика, проповедника и т.д.

В итоге, эмпирически достоверную ситуацию, согласно которой, во-первых, не каждый человек выполняет именно эту функцию, а во-вторых, не все общественные роли выполняет именно этот человек, нередко выдаётся за, якобы, философски обоснованный «вывод» о социально-биологической «природе» человека. Между тем, констатация факта, выдаваемая за его объяснение, есть неверное объяснение! И его методологическая несостоятельность состоит именно в смешении философского понимания «социального» с его социологическим.

Социология познания, как разновидность социологии вообще, способна зафиксировать только «факторы» социальности в познавательном процессе: язык, традиции, школы, парадигмы, коммуникации и т. п. Этот угол зрения на познание обычно дополняется, так называемым, «системным подходом», полностью остающимся в границах «факторного анализа» и который нельзя путать с «целостным подходом», как философским принципом.

 

С позиций социологии само познание и институциализированная форма, организация познавательного процесса, «управляющая» работой индивидуальной головы, являются с и н о н и м а м и. Проще говоря, индивидуум здесь выступает лишь «агентом» познающей мысли, («ослом» Александра Македонского…)