Макс Далин Убить некроманта 17 страница. Кроме знаков защиты я нашёл в шатре чудесное Священное Писание, молитвенник чистого древнего письма с белыми рунами на переплёте и несколько разных амулетов —

Кроме знаков защиты я нашёл в шатре чудесное Священное Писание, молитвенник чистого древнего письма с белыми рунами на переплёте и несколько разных амулетов — против разных порождений Сумерек, но главным образом — против вампиров. Старец, похоже, терпеть неумерших не мог — вероятно, Сила вампиров каким-то образом его ослабляла. Клод причинил монаху серьёзное неудобство, когда в последний раз прикрыл меня, отдавая мне Силу во время поединка.

И он отомстил вампиру. Сучий потрох.

Важного гостя и союзника Роджера охраняли пятнадцать человек. Все эти бедолаги были совершенно не готовы к приятным ощущениям от ментального сражения двух ведьмаков — и погибли поголовно, в чём в конечном счёте Роджер был виноват больше меня и монаха, вместе взятых.

Тело старца оказалось с ног до головы обмотано шёлковыми ленточками с вытканными на них охранными знаками — куда там моему панцирю! А в руке у него мы нашли ту чудовищную штучку, которая едва не закончила наши земные пути, — золотой диск, гравированный Святым Словом и прожжённый насквозь каплей крови демона. Я едва заставил себя прикоснуться к этому. Даже думать не могу, откуда монахи раздобыли такую исключительную мерзость. Не стал бы использовать такое даже против заклятого врага — надо совсем себя не уважать, чтобы применить вот это и с лёгкой душой называть себя монахом, святым человеком и белым магом.

Святость, на мой взгляд, нечто совсем иное, чем отказ от любовных утех и соблюдение постов. Но у Святого Ордена на это имеется личная точка зрения. Отцы считают, что главное условие святости — втаптывание в грязь собственной природы. Ну, Бог им судья.

Метательный нож Питера вошёл монаху в лоб, как в тыкву — глубоко и мягко. Точно между бровей. И Питер его выдернул, обтёр и забрал с собой — он серьёзно относился к оружию, которому доверил жизнь. Прелесть был Питер, прелесть. Кого бы хватило на такое отчаянное дело… Да уж, только моего милого лиса, к личному списку злодеяний которого добавилось убийство святого человека.

Возможно, всем моим друзьям и возлюбленным гореть в аду, но я не променял бы вечные муки в их замечательной компании на рай в одиночестве. И по-прежнему плевать я хотел на предрассудки.

Поднять гвардейцев и лошадей было самым пустым делом. Заодно я поднял и солдат Роджера — сделать ему приятное при встрече. Потом мы залили тлеющий костёр и покинули место бойни. Старосте ближайшей деревни, куда мы добрались к утру, я приказал послать человека в монастырь, из которого притащился монах. Сообщить его братии, чтобы они забрали своего святого старца, если он им нужен. Впоследствии я передал настоятелю его амулеты, книги и защитные знаки — всё, кроме той поганой вещи, с помощью которой монах отразил мой удар. Эту дрянь я закопал. Очень глубоко, в очень тайном месте — надеюсь, её найдут не скоро, я хорошенько прикрыл её каббалой.

Уничтожить не посмел — не предвижу последствий. Но если бы мог — уничтожил бы. Нельзя иметь в мире абсолютное оружие. Если есть такая вещь, с помощью которой любой идиот может убить не глядя толпу народу, — найдётся несметное количество идиотов, можете мне поверить. Лучше пусть не будет искушения.

А мужики между тем смотрели на меня, как на пришельца с самого дна преисподней, а на Питера — как на демона-пажа. Из-за мёртвого монаха, я думаю. Убить некроманта — святое дело, но если он был адептом Святого Ордена — то его убийство страшный грех.

Да никто и не поверит, что монах может быть сродни некроманту…

 

Я думал, что Оскар будет ждать возможности перейти ко мне через зеркало, и искал достаточно большое зеркало — но мне не везло. В деревушках, принадлежащих Роджеру, бабы гляделись в бочки с водой, а в паре усадьб побогаче нашлись зеркальца размером с ладошку. Я думал, что беседу с Оскаром придётся отложить, огорчался и радовался одновременно: на моей душе лежал камень с острыми углами.

Но мой старый товарищ воспользовался тайными путями, известными только древним Князьям Сумерек, — ему очень нужна была эта беседа. Я просто открыл окно в комнатушке на постоялом дворе, где мы с Питером ночевали, — и он вышел из столба лунного света. Продолжалось полнолуние, и луна светила прямо в комнату — свет как дым клубился... Оскар, закутанный в тёмный плащ, выглядел таким угрюмым, что у меня сердце сжалось.

— Рад, что вы пришли, Князь, — говорю. — Приму любые упрёки, только сначала послушайте.

Промолчал мой сердечный друг, но посмотрел вопросительно. Я всё ему рассказал, как смог. Оскар дослушал до конца и горько усмехнулся.

— Мой драгоценный государь, — молвил с еле ощутимой насмешкой, — если бы один вампир, состарившийся в злодеяниях, хуже знал вас, он, безусловно, сказал бы, что дети Сумерек — лишь рабы некроманта, и не более. Смазка для клинка. Расходный материал в тех боевых действиях, которые некромант ведёт в мире людей… ведь тёмный государь, как я полагаю, намерен просить нового спутника, ибо вампиры нужны ему для осуществления его целей. А что может сделать бедный Князь? Только оплакать своего младшего и повиноваться.

Я готов был сквозь землю провалиться, но Оскар взглянул на меня с печальной улыбкой и качнул головой:

— Я же сказал — если бы не знал вас, мой добрейший государь. Вы невнимательно слушали. Дело в том, что я знаю вас хорошо, ваше прекрасное величество. Невозможно оберегать бойца на войне. Клод был в вашей свите не по моему приказу, а из любви к вам, тёмный государь. И ещё одно юное создание просто рвётся служить вам теперь, когда вы потеряли телохранителя, — и тоже из любви.

С этими словами он распахнул плащ и вынул из-под него комочек пушистого седого меха, из которого торчали просвечивающие розовые уши и тонкие косточки свёрнутых крыльев. Нетопырь расправился и взлетел, опустившись на пол уже в человеческом облике — в облике грустной Агнессы. Белые ленты — вампирский траурный знак — перевивали её прекрасные косы. Я чуть не расплакался снова.

— Что же до меня, — продолжал Оскар, — то в глубине души я даже рад, что маленький Клод погиб не напрасно. Я рад, что вижу вас живым, сумасшедший мальчик. Я скорблю, но я рад.

Я позволил ему поцеловать меня в шею — и в момент поцелуя, по потоку Силы, понял, что говорил он совершенно искренне. Агнесса опустилась на колени, чтобы поцеловать мне руку.

— Я тронут, — говорю. — Но…

— Понимаю, — ответила моя лунная дева. — Я, тёмный государь, принесла вам весточку от вашего сына. С ним остались два юных вампира, которые нравятся ему больше прочих, — Изабелла и Клеменция. Дитя научилось спать днём, как и неумершие, а ночь проводит в играх с существами из Сумерек. Вашему сыну нравятся Сумерки, государь, и в его сердце нет страха, обычного для смертных.

— Ещё бы, — говорю. Мне даже стало чуточку веселее. — А где Тодд живёт?

Агнесса нежно улыбнулась.

— Помните ли развалины замка в Ельнике, милях в десяти от столицы, государь? Никто из живых не забредает в эту глушь даже случайно, с тех пор как умер его последний хозяин, барон-чернокнижник — то есть уже лет пятьдесят. Мы взяли туда двух стражников — более по вашему приказу, чем по нужде: живые волки, сторожевая стая Оскара, охраняют эти места более надёжно…

— Э, — подал голос Питер, ужасно озабоченно, — дамочка, а потолок в этой развалюхе не обвалится?

Рассмешил нас всех.

— Ну что вы, Питер! — Агнесса даже носик спрятала в ладошки, чтобы не показать, как ехидно хихикает. — Там сейчас — лунный чертог. Князь вместе со всем кланом создавал это место.

— Молоком с кровью ребёнка кормите? — спрашиваю.

Агнесса вздохнула.

— Хорошо бы, — говорит, — если бы ваше дитя унаследовало Дар. Нет, государь. Просто — парным молоком. И оладьями. Молоко с кровью он пить не стал.

Теперь уже хихикнул Питер.

Я смотрел на вампиров, на Питера, который смеялся вместе с моей Сумеречной свитой, — и свежая рана в душе как будто затягивалась, подживала… Всё было почти так, как раньше… Только без Клода.

Удивляюсь себе, удивляюсь — но из всех пережитых мною потерь тяжелее всего было осознать, принять и осмыслить смерть вампира.

 

Я не знаю, где Оскар и Агнесса провели следующий день. Мы с Питером провели его в дороге. Проснулся мой бродяга в весёлом расположении духа — как обычно, — но день вышел куда мрачнее. Шуточки у Питера с языка не шли. Наверное, Клод не выходил из головы.

— Я, государь, ко всему привык, — говорил мой дружок с грустной улыбкой. — Я на семи сковородах жарен, чего только не видел — вы знаете. Столько ребят на глазах помирало — не сосчитаешь… Но то ж люди! Всякий раз думаешь — тут ничего сделать нельзя, сегодня, мол, ты, а завтра — я… Но он-то тыщу лет мог жить в своих Сумерках — страшно, как подумаешь…

Тоже не мог уместить в душе. Чудно всё-таки устроены люди, чудно.

— Интересно, — говорю, — Питер, если тебе кто-нибудь сказал бы год назад, что будешь когда-нибудь жалеть вампира, ты бы поверил?

Смеётся.

— Не знаю. Нет. Да, поверил бы. Чего только не бывает… А Клод точно что в ад угодил? Может, всё-таки нет? Жаль, за упокой души помолиться нельзя.

Питер, Питер…

B полдень мы проехали замок Роджера. Поздним вечером были рядом со Скальным Приютом — острые башни в красном закатном свете казались заточенными, как копья. Царапали небо, облака кровоточили.

Бред.

Любовное гнёздышко. Вот о чём я думал. Самый красивый замок из принадлежащих моему роду. И Роджер его, небось, уже присвоил. Я невольно представлял себе, как этот скот, устав от разврата, ходит по замку королевы, разглядывает портреты, щупает гобелены, вертит кубки в руках и прикидывает, сколько может стоить такой домик-пряник, — и Дар во мне разгорался закатным огнём. А когда я увидел рядом с королевскими штандартами над воротами штандарт Роджера — огонь потёк по моим жилам вместо крови. Моя шлюха даже не скрывает: у неё почётный гость. Верный рыцарь.

На стене горели огни — в замке ждали монаха. Не дождутся. Но я постараюсь их не разочаровывать.

Сегодня будет весёлая ночка.

Мы ждали Агнессу на поляне, заросшей кипреем. С этой поляны всё было славно видно: и поле, затянутое туманом, и скалы, и замок, и заря. Ждали недолго. Солнце едва успело уйти за горизонт — заря ещё догорала, когда полосы холодного тумана собрались в две высокие фигуры. В две!

С Агнессой пришёл Оскар. Я поразился.

— Князь, — говорю, — разве вы не отправились домой? Вы решили тут охотиться?

Оскар подошёл по колено в тумане. Питер присвистнул, когда его рассмотрел, — никакая чара, никакой лунный морок не украшали моего наставника в ту ночь. Даже мне стало слегка не по себе от его облика: мёртвая снежная маска, холодный огонь в надменных нечеловеческих очах, плащ как свёрнутые нетопырьи крылья — и туман тёк с него бледными струями. Оскар, похоже, хотел, чтобы смертные видели Господина Сумерек, Проводника умирающих таким, какой он есть, — а если мой сердечный друг вампир чего-то хотел, то ему это удавалось.

Агнесса выглядела за его плечом бледным призраком.

Оскар отвесил поклон, от которого мне стало чуть неловко. Я раньше не видел его таким, чудно показалось с непривычки. Но я подал ему руку для поцелуя — и меня чуть не захлестнул поток его Силы, совсем неожиданной на вкус. Я успокоился — Князь резвится. Князь хвастается могуществом. Князь собирается сводить счёты.

— Мой драгоценнейший государь, — сказал Оскар с неподходящей к облику весёлостью, — я никогда прежде не участвовал в военных действиях, что, как будто, не совсем прилично для дворянина. Я покорнейше прошу вас принять мою скромную помощь в вашей войне, ваше доблестнейшее величество, — ради памяти бедного неумершего юноши, который был вашим преданным слугой и солдатом.

— Конечно, — говорю. — Только скажите, как вы это себе представляете, Оскар. Я буду подстраиваться под вас, раз так вышло.

Оскар улыбнулся — клыки сверкнули сталью.

— Ваше чудесное величество, — говорит, — мой дорогой государь, я вас позабавлю сегодня. Покажу интересное представление — поверьте мне, восхитительнейший государь, ещё никто из людей такого не видел, — и добавил, подумав, — ваш слуга может присутствовать. Не так уж часто в мире подлунном встречаются друзья неумерших с горячей кровью. Полагаю, тот, кто видел Того Самого, не испугается детей Сумерек — тем более что они в родстве с его ушедшим товарищем.

Питер кивнул. Я видел, как у него расширились зрачки, как у ребёнка от страшной сказки, — он очарован жутью. Я положил ему руку на плечо и тоже кивнул Оскару — нечто вроде предложения начинать действовать.

Оскар откинул плащ, освобождая руку. Перстень на его указательном пальце вспыхнул тёмным рубиновым огнём, словно звезда Войны над горизонтом.

— Дети, — позвал он негромко. Я ощутил лицом ледяной ветер его дыхания. — Дети Сумерек, я хочу видеть перед собой всех, способных прийти сейчас же. Клан Луизы, клан Герберта, клан Кристофера, клан Мартина, клан Маргариты…

Несколько мгновений ничего не происходило, только внезапно похолодало. Питер вопросительно взглянул на меня — Агнесса хихикнула, — и тут мы услышали этот шелест. Шелест наполнил лес, наполнил небеса, туман взвихрился от множества крыльев. Картина вышла действительно удивительная — нетопыри, совы и вороны летели со всех сторон и кидались к ногам Оскара, оборачиваясь в полёте.

Я не мог представить себе, что Оскар — старший для стольких вампиров. Он никогда не распространялся о своём истинном месте в иерархии Сумерек — а теперь, глядя на мерцающие фигуры, преклонившие колена в тумане, я думал: уж не старейший ли он Князь во всём Междугорье.

У меня дух захватило от этой мысли.

А тем временем главы вампирских кланов, сущности, жутковато прекрасные, как порождения болезненного сна, подходили к Оскару, чтобы облобызать его руки, — и мой наставник принимал их со сдержанной ласковостью. На прибытие всех призванных ушло не меньше четверти часа — и когда шелест крыльев стих, их оказалось не меньше сотни. Бледное свечение их тел призрачно озарило поляну. Никогда раньше мне не приходилось видеть столько вампиров сразу. Я узнал только Эллиса — больше никто не представлялся мне, мои столичные знакомцы не явились. Вероятно, Оскар призвал только находящихся поблизости.

И невозможно было не заметить, что их очи, отчётливо мерцающие тёмным пурпуром, устремлены не только на Оскара, но и на меня. Сила неумерших инеем легла на траву, затянула небо облаками и сделала туман густым, как молоко, — а вампиры нежились в тумане, почти не касаясь ступнями травы. Опушка леса превратилась в бредовую грёзу. Августовская ночь пахнула ладаном и морозом — вкрадчивой смертью. Питер инстинктивно придвинулся ко мне, прижав к своему плечу мою руку.

Я обнял его, и он взглянул с благодарностью. Живому рядом с мёртвым холодно вне зависимости от отваги и самоотверженности — просто холодно и всё. Так мир устроен.

— Я вижу, все здесь, — молвил Оскар.

Несколько вампиров, самых, по-видимому, старших и имеющих собственных обращённых, расселись рядом с ним на поголубевшей от инея траве, касаясь своего Князя кончиками пальцев, перебирая ткань его плаща, обнимая его ноги, — и ледяной воздух дрожал от потока смешанной Силы. Остальные расположились поодаль — и Сила поднималась от их тел, как туман. Мой Дар согрел их Силу и перемешался с ней — я чувствовал себя, как человек, стоящий нагишом под тёплым ливнем. Это было восхитительно. Несмотря на давнюю привычку к Силе, мне хотелось кричать от счастья, как той ночью, когда я впервые увидел Оскара.

На некоторое время я забыл обо всех своих неприятностях и несчастьях.

— Я рад, — между тем продолжал Оскар. — Я позвал вас не для того, чтобы отдать приказ, дети. Я желаю сделать вам предложение, от которого любой из вас вправе отказаться.

Вампиры превратились в слух, а значит, в неподвижные изваяния, забывшие дышать, моргать и шевелиться. Оскар улыбнулся.

— Я знаю, — сказал он, — все мои младшие блюдут Сумеречный Кодекс. Верю, что вы — чистые души. И предлагаю вам его нарушить. Этот грех будет на моей душе — и я принимаю его ради дел живых.

Его слова выбили меня из полубездумного блаженства. У меня мороз пополз по коже.

— Сумерки кончаются с рассветом, — говорю. — Неужели вы делаете человеческую политику, Князь?

— Ради Междугорья, которое по-прежнему является нашей родиной, ради чести короны, ради моего друга-некроманта, — сказал Оскар, обводя своих младших взором. — Наш король — тёмный государь, признавший Дар. Разве этого мало? Разве дружбы некроманта детям Сумерек может быть мало?

Вампиры обернулись ко мне. Мне стало жарко от их Силы. Прошла минута гробовой тишины.

— Я с вами, мой Князь, и с тёмным государем, — нарушила молчание лунная дева, сидящая у ног Оскара, и он легко погладил её по голове. — Я с вами, мой клан с вами.

— Я с вами, Князь, и с тёмным государем, — почти тут же повторил тёмноволосый вампир и, приподняв полу плаща Оскара, коснулся её устами. — Я — ваша кровь и ваша Сила. Мой клан с вами.

Потом другие вампиры говорили примерно эти же фразы, а я наблюдал за этим ритуалом, который наверняка никогда прежде не происходил в присутствии живых, — смотрел, замирая от какого-то странного чувства, почти болезненного. Может — от восторга перед Оскаром: я видел, что его младшие пошли бы ради него на всё.

Я тогда ещё не осознал сути ритуала до конца. А суть была в том, что косвенно присягали и мне — и это было вправду беспрецедентно.

— Я благодарен вам за доверие, дети, — сказал Оскар, когда высказался последний вампир, имеющий в Сумерках право голоса. — Теперь послушайте. Я предлагаю вам охотиться в этом замке. — Он указал рукой. — Его название Скальный Приют. Вы возьмёте жизни, принадлежащие нам, жизни, принадлежащие Предопределённости, и жизни, которые могли бы продолжаться, — вне Кодекса. Возьмёте всю стражу, всех солдат, свиту герцога Роджера, мужчин из свиты королевы и тех, кто попытается схватиться за оружие. Если вам захочется взять ещё чью-нибудь жизнь — я дарю её вам. Запрещены только сам Роджер, королева и наследный принц. Надлежит оставить их в мире живых. Это важно. Если понадобится запереть их — сделайте это.

Вампиры обозначили поклоны, похожие на церемонные поклоны живых придворных, получивших приказ. Многие из них улыбались, а некоторые откровенно улыбались мне.

— Хорошо, — закончил Оскар. — После этого зажгите свечи, зажгите факелы и отоприте ворота. Идите и помните — я беру грех на свою душу.

Они взлетели почти одновременно. Ночь снова наполнил шелест их крыльев. Вампиры унесли холод с собой — снова запахло августом, и Питера перестало знобить. Он выпустил мою руку.

Оскар подошёл ко мне. Он изменился и теперь выглядел привычно — просто сердечный друг Оскар в целом облаке блонд и с безупречными локонами едва ли не по пояс. Я невольно улыбнулся.

— Те, кому удастся выжить в этом замке этой ночью, мой дорогой государь, — сказал Оскар, — никогда не забудут своих удивительных переживаний. Грядёт ночь смертного страха. Если вы позволите мне высказать своё мнение насчёт человеческих дел, то, по-моему, те, кто предал своего короля, честно это заслужили.

— А вы, — говорю, — жестокосердны, Оскар.

Он усмехнулся еле заметно.

— Что вы, мой драгоценный государь, я необыкновенно добр. Я всего лишь думаю о некромантах-предателях из Святого Ордена и о том, что на вашем престоле мог бы оказаться Роджер. И о том и о другом я, поверьте, думаю с ужасом.

 

Питер сходил за лошадьми и привёл в поводу наши чучела. Скелеты приехали следом.

Кадавры отвратительно выглядели после вампиров — этакая неуклюжая имитация жизни. Но так всегда бывает, ничего не поделаешь. Я только старался особенно не разглядывать своих гвардейцев, которые торчали в сёдлах окоченелыми трупами: издержки некромантии, что ещё скажешь. Мы собирались к замку.

Я думал, что Оскар полетит за лошадьми нетопырём или расстелится туманом, но, видимо, обычная чара унизила бы его княжеское достоинство, а может, он просто был в настроении показывать мне свои возможности. Он поднял себе коня.

Потрясающее зрелище.

Бледный свет ущербной луны, ленты тумана, ночной ветер — всё это смешалось в какую-то мерцающую тень, в облако зеленовато-серебряного сияния. А потом облако начало медленно спадать, принимать чёткие очертания и обретать призрачную Сумеречную плоть, превращаясь в белую или седую лошадь с горящими рысьими очами и клочьями тумана вместо гривы и хвоста.

Ну что скажешь. Я загляделся. Оглянулся на Питера, когда Оскар уже вскочил в седло.

Питер разговаривал с юным вампиром — хотя человеческое слово «разговаривал» не слишком точно описывает их поведение. Питер стоял, привалившись спиной к стволу сосны, опустив руки и выпустив поводья коня, застывшего рядом пыльным истуканом. Физиономия моего бродяги выражала то болезненное наслаждение, в какое всегда впадают живые под вампирской властью, — но глаза у него блестели, из чего я заключил, что мыслить он способен и транс не окончателен. Хорошо, подумал я. А то следовало бы выдрать вампира за уши.

А может, и так следует: не годится тискать слугу тёмного государя как потенциальную добычу — а вампир держал голову Питера в ладонях. Опасные, прах побери, игрушки!

Оскар усмехнулся. А я прислушался.

— …нравишься мне, — говорил вампир, и Сила исходила от него волнами. — Сегодня Князь позволил нам охотиться вне Кодекса — и у меня есть желание искупить будущий грех добрым делом. Твоя душа принадлежит Предопределённости, дружок. Тебе суждено покинуть сей мир в боли и муках — я могу тебе помочь…

— Отвали! — пробормотал Питер еле слышно, но вполне выразительно. И даже слегка дёрнулся, пытаясь освободиться.

— Дурачок, — мурлыкал вампир. — Я же даю тебе шанс уйти блаженно — это будет как сон после сплошной любви, давай, решайся…

— Да отвали, ты… — Питер чуть-чуть мотнул головой. — Без сопливых скользко…

Оскар откровенно рассмеялся. Ничего себе!

— Эй, дети Сумерек! — рявкаю. — Может, хватит уже забавляться моим слугой?! Ты, неумерший, отпусти его, быстро!

Вампир тут же отдёрнул руки. Питер, придя в себя почти в тот же миг, оттолкнул его в сторону и хмуро заявил Оскару:

— Господин Князь, скажите этому, чтоб не вязался ко мне! Ему сказали в замок лететь, а он тут застрял, спасатель, подумаешь… — и покосился на меня, узнать, на чьей я стороне. Я с удовольствием отметил, что он вовсе не испуган.

— Поехали, Питер, — говорю. Мне, прости Господи, тоже сделалось смешно. — Если ты уверен, что не хочешь блаженной смерти, конечно. Смотри, такой случай может больше и не представиться.

— Да ладно, государь, — говорит, садясь верхом. — Обойдусь как-нибудь так… А этот хлыщ — не Клод, и нечего цепляться. Помру когда помру, не его дело.

— Наверное, напрасно, — заметил Оскар.

— Не слушай их, Питер, — говорю. — Мы ещё живы.

Он радостно кивнул. И мы направились к замку во главе отряда мёртвой гвардии. Молодой вампир, перекинувшись совой, нас обогнал.

А факелы на стенах горели, и ворота были открыты настежь.

 

Забавно…

Та ночь начиналась так захватывающе интересно, так прекрасно и так удивительно, что я ухитрился напрочь позабыть, ради чего всё это делается. А когда въехали в ворота замка — вспомнил, да так, что виски заломило.

Младшие Оскара хорошо тут порезвились. У подъёмных ворот, рядом с бочкой, в которой горела смола, я увидел первых солдат королевы. Они выглядели как задремавшие на посту — сидели и полулежали в удобных позах, с умиротворёнными лицами. Маленький конюший Розамунды, в плаще с её гербом, сидел на ступеньках башни, прислонившись к стене, с беретом на коленях, запрокинув голову, и улыбался нежной детской улыбкой. Отметки клыков на его открытой шее выглядели как пара багровых родинок. Громилы Роджера валялись у кордегардии, как упившиеся — с блаженными рожами, обнимая камни мощёного двора. Камеристка в ночном чепце, укутанная в шаль, свернулась клубочком у входа в донжон. Сонное царство. Только лица у всех спящих без кровинки и тела уж слишком расслаблены.

И почему-то эта мирная картина выглядела куда злее, чем поле боя. Питер даже шепнул: «Кошмар какой», — я его понял. А Оскар безмятежно улыбнулся и говорит:

— Молодцы. Взгляните, ваше прекрасное величество, какая чистая работа. Они никого не заставили страдать. Все эти люди умерли счастливыми — кто из живых солдат может похвастаться такой гуманностью по отношению к врагам?

А Питер мотнул головой и возразил:

— Ну не все, я скажу…

Я проследил его взгляд. Лужа крови. Нда-с… Из растерзанного горла какого-то вояки — эффектно.

— Фи, — сказал Оскар. — Он, вероятно, попытался поднять тревогу, или сопротивлялся, или был пьян… Дети Сумерек не любят крови, разбавленной вином.

— Я тоже, — говорю. — А где же виновники торжества?

Вампиры постепенно собирались во дворе — жутковато было смотреть, как их тела туманом просачиваются сквозь каменную кладку. Ночную тишину нарушал вой сторожевых собак, и в конюшнях беспокоились лошади. Люди, населявшие замок, большей частью умерли — но животные уцелели, они не интересуют неумерших.

Статная дева бледной призрачной красоты, с льняными кудрями и в платье из льняного полотна, тканного золотом, подошла к Оскару и присела в глубоком светском поклоне. Оскар ответил ей дружеским кивком, а мне сказал:

— Это Луиза, мой дорогой государь, милейшая хранительница здешнего кладбища. Мы с вами обязаны событиями сегодняшней ночи именно ей. Как чувствует себя её прекрасное величество, дитя моё?

— Мои младшие охраняют двери в опочивальню государыни, Князь, — ответила Луиза, бросив на меня быстрый виноватый взгляд. — Государыня здорова… И герцог тоже там…

Я спрыгнул с коня и пошёл к дверям в жилые покои — наверное, быстро, потому что Питер почти бежал, чтобы поспеть за мной. Вампиры расступались и раскланивались, как живые придворные.

Я заметил, что многим из них очень весело. Мой Дар, рвавшийся из меня, как пламя из светильника, опьянил их, будто хорошее вино, — я ещё успел заметить девочку-вампира, коснувшуюся моего рукава и облизавшую пальчики.

Но это, в сущности, не имело значения.

 

Внутренние покои освещало такое множество свечей, что от их пламени стало жарко. И яркий свет заливал сцены, далеко не такие спокойные, как во дворе.

Здесь кое-кто, похоже, успел вынуть из ножен клинок. Стражник в гостиной, я полагаю, ранил вампира — его меч, валявшийся рядом, был перемазан чёрной кровью, а горло разорвано так, что в ране виднелась белая кость. Я ещё подумал, что вампир, вероятно, здорово разозлился, — и открыл дверь в маленький кабинет.

И понял, что означает странное выражение «зрелище оглушило». Потому что от того, что я там увидел, звуки и вправду странно отодвинулись, будто к ушам прижали подушки.

Потому что пожилая дама с лицом, искажённым неописуемым ужасом, одетая в залитую кровью рубашку, нижнюю юбку, чепец и шаль, лежащая в кресле возле камина, была — королева-вдова. Моя мать.

Я смотрел на неё и думал, что уж её-то тут быть не могло. И пол под моими ногами качался.

Питер, наверное, испугался моего лица, потому что начал меня тормошить. Я его отстранил и обернулся к Оскару. Оскар смотрел на труп и качал головой.

— Штандарта королевы-вдовы на воротах не было, — говорю. — И нигде не было. Она приехала инкогнито.

— Это ничего не меняет, — молвил Оскар тоном, не предвещающим никому ничего хорошего. Нагнулся к телу моей матери, тронул рану и поднёс к глазам пальцы в её крови. И позвал: — Рейнольд!

Названный вышел из стены, зажимая платком плечо, — и, встретившись взглядом со своим Князем, упал на колени, так, впрочем, и продолжая держаться за плечо. Совсем юный вампирчик, рыжеволосый, с несколько неправильным для неумершего, вдобавок осунувшимся лицом, что искупалось прекрасными очами — настоящие горные изумруды в золотой оправе. От его глаз по белой коже тянулись тёмные полосы.

— Это труп королевы-вдовы, Рейнольд, — сообщил Оскар сплошным льдом. — О чём вы думали?

Эти тёмные полосы были следами слёз. Вернее — чёрной крови, которая текла из глаз Рейнольда, как человеческие слёзы. Век живи — век учись: я впервые видел, как плачет вампир. Я ещё подумал, что это любопытно с точки зрения моей науки — отстранённо. Питер смотрел на вампира с тенью сочувствия.

— О Князь, и вы, тёмный государь! — взмолился Рейнольд. — Простите меня! Я не знал старшую государыню в лицо…

— Для чего вам понадобилась жизнь этой женщины? — холодно спросил Оскар.

— Я не хотел, я только прошёл через эту комнату. — Рейнольд совсем по-человечески всхлипнул и размазал кровь по лицу. — Государыня швырнула в меня молитвенником, я ранен, Князь. Мне было так больно, что я потерял голову.

— Уберите платок, — приказал Оскар. — Я взгляну.

Питер поднял с пола молитвенник и подал мне. Хорошая книга — в белой каббале Святого Ордена. Знак защиты от Приходящих В Ночи украшал обложку, как стилизованная роза. Духовник матушке посоветовал, не иначе. Защитнички… Прах их побери. Уж сколько раз твердили миру — не защитишься этим, только взбесишь, но нет! Всё равно пользуются этой дрянью. Я бросил молитвенник на столик.

Рейнольд с заметным трудом разжал руку с платком. В камзоле и рубахе зияли прожжённые дыры, а Сумеречная видимость плоти обуглилась почти до кости. Я прикинул, сколько времени ему понадобится, чтобы восстановить своё тело, мучаясь от дикой боли. Брезгливая гримаса на лице Оскара сменилась невольным состраданием.

Юный вампир повернулся ко мне — воплощённое раскаяние и ужас: