К г-ну де Вольмару

Порадуйтесь, дорогой Вольмар, плодам трудов ваших. Примите почтительное восхищение просветленного сердца, которое вы с таким трудом сделали достойным вашей дружбы. Никогда еще человек не предпринимал того, что вы решились предпринять; никто даже и не пытался сделать то, что вы совершили, никогда еще благодарное и чувствительное сердце не испытало тех чувств, какие вы внушили мне. Душа моя утратила всю свою силу, всю энергию, самую свою суть; вы все мне возвратили; я обязан вам той нравственной жизнью, в коей чувствую себя возродившимся. О благодетель мой! Отец мой! Я готов всецело отдать себя вам, но и тут могу только, как богу, принести вам лишь то, чем вы одарили меня.

Нужно ли мне признаться в своей слабости и в страхах своих? До сей поры я постоянно не доверял себе. Лишь неделю тому назад мне пришлось краснеть от стыда за себя, и я считал всю вашу доброту напрасной. То был миг жестокого испытания, опасного для добродетели. Благодаря небу, благодаря вам, — он миновал и больше не вернется. Я считаю себя исцелившимся, и не только потому, что вы мне это говорите, но и потому, что сам это чувствую. Теперь уже не нужно, чтобы вы ручались за меня, — благодаря вам я и сам в силах отвечать за себя. Стоило мне разлучиться с вами и с нею, и я понял, кем бы я был без вашей поддержки. Вдали от мест, где она обитает, я убедился, что могу без страха находиться близ нее.

Я подробно описал г-же д'Орб наше путешествие. Не стану повторять здесь свое описание. Очень хочу, чтобы вам стали известны все мои слабости, но у меня духу не хватает рассказать вам о них. Дорогой Вольмар, это последнее мое прегрешение; с некоторой гордостью чувствую, что оно уже совсем далеко от меня, но само мгновение так еще близко, что признаваться мне тяжело. Вы, который смогли простить мне мои заблуждения, ужели не простите вы мне то, что вызывает в душе моей стыд и раскаяние?

Теперь ничто не препятствует моему счастью, — милорд мне все сказал. Так, значит, дорогой друг, я буду членом семьи вашей, буду воспитывать ваших детей? Я, старший из ваших сыновей, буду воспитывать обоих младших. Как пламенно я этого желал! И надежда, что вы признаете меня достойным столь высокого назначения, удваивала мои старания заслужить ваше доверие! Сколько раз я дерзал показывать Юлии это свое стремление! С каким удовольствием я зачастую толковал в свою пользу ее и ваши речи! Но хотя Юлия не оставалась равнодушна к моему рвению и, казалось, одобряла его цель, я не замечал, чтобы она вполне согласна была с моим желанием, и потому не решался открыто заговорить о нем. Я чувствовал, что надо заслужить эту честь, а не требовать ее. Я ждал от вас и от нее сего свидетельства вашего доверия и уважения ко мне. Надежда не обманула меня; друзья мои, поверьте, я не обману ваших надежд.

Вы знаете, что после тех бесед о воспитании детей, кои мы вели с вами, я набросал на бумагу мысли, на которые меня эти беседы натолкнули, — вы эти мысли одобрили. После моего отъезда мне пришли новые соображения о том же предмете, и я все это свел в своего рода систему и, когда приведу ее в порядок, сообщу вам, дабы и вы, в свою очередь, разобрались в ней. Надеюсь, что по прибытии в Рим мне удастся привести свои записки в такое состояние, что можно будет их показать вам. Система моя начинается как раз с того, чем кончается система Юлии, — или, вернее, является ее продолжением и развитием, ибо в целом она направлена на то, чтобы не испортить естественную натуру человеческую, приноравливая ее к обществу.

Благодаря вашим заботам я вновь обрел рассудок: я вновь стал свободен и здоров душою, я чувствую себя любимым всеми, кто мне дорог, передо мною открывается чудесное будущее, — положение, казалось бы, восхитительное, но, видно, уж мне на роду написано не знать душевного спокойствия. Приближаясь к концу своего путешествия с милордом, я вижу, что наступает решающая пора жизни моего достославного друга, и не кто иной, как я, должен, так сказать, решить его судьбу. Могу ли я сделать для него хоть один раз то, что он много раз делал для меня? Могу ли я достойно выполнить величайший в моей жизни, важнейший долг? Дорогой Вольмар, я храню в сердце все уроки, преподанные вами, но как сделать их полезными и для других? Ах, почему нет у меня вашей мудрости? Ах, если б я увидел когда-нибудь Эдуарда счастливым! И если бы, согласно его собственным и вашим намерениям, мы собрались все вместе и никогда уж больше не разлучались, — чего мне еще желать? Лишь одна остается у меня мечта, но осуществление ее зависит не от вас, не от меня и ни от кого на свете, а лишь от того, кто должен вознаградить добродетели вашей супруги и ведет втайне счет добрым делам вашим.