Лекции по методологии социологических исследованийй 4 страница

3. Диагностическая процедура

Понятие латентной и явной переменных. Реконструкция типа как задача диагностики. Три типа диагностической процедуры: а) редукция конструкта к операциональным определениям; б) установление симптомов латентного признака; в) концептуализация синдромов.

Описание человеческих действий - их мотивов, целей и внешних контекстов - нацелено на постижение внутренних черт, которые недоступны непосредственному наблюдению. Иначе говоря, эти черты являются латентными. Действительно, “политические убеждения” можно с большим или меньшим успехом распознать в высказываниях, манере поведения, членстве в партиях, в некоторых внешних знаках (например, в свастике). Но сами “убеждения” себя не обнаруживают. “Интеллигентность”, “предприимчивость”, “рассудительность” также имеют латентную природу.

Латентны не только личностные, но и социетальные характеристики, описывающие группы, сообщества, социальные институты, образцы культуры и “ментальности”. Некоторые страны принято называть “развитыми”, другие относятся к “развивающимся” или “традиционным”. Несомненно, “уровень развития” относится к латентным характеристикам - здесь требуется указать признаки, свидетельствующие о значении скрытой переменной. В итоге может обнаружиться, что под “уровнем развития” имеется в виду количество долларов на душу населения, производимое в стране за год, а культура во внимание не принимается.

Латентная переменная образует смысловую оппозицию явной переменной. Она требует выражения внешними признаками, одновременно оставаясь невидимой. Ситуация становится буквально “двусмысленной”: один смысл не может найти успокоение в себе и стремится к самовыражению в ином, но и видимости существуют лишь благодаря тому, что имеют латентный смысл.

Если бы для каждого латентного признака существовало одно его явное выражение, проблема распознавания решалась бы путем подстановки явного признака вместо латентного. Явный и латентный языки в этом случае были бы эквивалентными. На самом деле латентные признаки обладают неисчислимым количеством проявлений, каждое из которых характеризуется разной релевантностью - степенью смысловой близости к латентному признаку. Поэтому исследователь вынужден выбирать из явных переменных наиболее релевантные.

Задача, для решения которой используется диагностическая процедура, состоит как раз в том, чтобы определить значение латентной переменной путем манипуляции с универсумом видимостей. Иными словами, требуется осуществить перевод с языка явного на язык латентный. Сама возможность такого перевода не очевидна и ставит перед исследователем вопросы, выходящие за рамки научного метода в область воли и представления.

Эпистемологические проблемы, возникающие при анализе оснований диагностической процедуры, можно разделить на три группы. Во-первых, если латентные переменные не обнаруживают себя непосредственно, не являются ли они искусственно сконструированными собирательными понятиями - этикетками для несуществующих вещей? Если да, то нельзя ли произвести санитарную очистку языка науки от вымышленных идей и оперировать только “реальными” терминами? Позитивистское направление в методологии науки XX в. фокусировало свою проблематику именно на разграничении “реальных” и “нереальных” идей, однако в современной эпистемологии считается общепринятым мнение о том, что полная редукция ненаблюдаемых конструктов к наблюдаемым невозможна.

Во-вторых, само разграничение признаков на явные и латентные условно и относительно, поскольку при ближайшем рассмотрении любая явная переменная оказывается латентной, т. е. обнаруживает себя опосредованно, в своих “видимостях”. Строго говоря, явных переменных как таковых вообще не существует. Например, признаки пола, возраста, образования и иные элементарные показатели, используемые для идентификации “статуса” (латентный признак), сами предполагают поиск неких “явных” свидетельств: записей в метрике, диплома и т. п. Переменные становятся явными лишь при операциональной интерпретации.

В-третьих, явные переменные, казалось бы вполне реальные, не обладают собственным существованием, а светят отраженным светом глубинных сущностей. Так же как язык предназначен не столько для обнаружения, сколько для сокрытия мыслей, явные признаки способны на обман и иногда специально создаются для защиты от познающих субъектов. Например, ученые звания являют миру латентную переменную, которую можно обозначить как “компетентность”. Но при определенных контекстах “компетентность” может обходиться без “ученого звания”.

Выдающийся биолог Н.В. Тимофеев-Ресовский не только не был профессором, но не имел высшего образования. С другой стороны, профессура и членство в академиях не означают, что субъект способен решать научные проблемы.

Таким образом, сама диагностическая процедура - не просто терминологическая транспозиция внешнего языка на язык внутренний, но искусное оперирование внешними измерениями с целью вызвать наружу дух действительности. Иногда этот дух называют “конструктом”, находя основание в том, что он конструируется из данных, а не обнаруживается в “естественном” виде. Вместе с тем процедура агрегирования не содержит достаточных оснований для типологии и может порождать произвольные конструкты, происхождение которых сомнительно. Например, некоторых людей называют высокоинтеллектуальными только на том основании, что они хорошо решают задачки на сообразительность.

На самом деле процедура конструирования “конструкта” не произвольна, а подчинена задаче рационального оформления типа.

Эта задача включает в себя процедурный, эвристический и оценочный компоненты. В социологии тип часто артикулируется в метафорических терминах. “Капитализм”, “социализм”, “социальный статус”, “роль”, “профессия” сначала предстают в качестве образов, а потом формулируются как дефиниции. Но и естественные науки не избавлены от беллетристики в своих глубинных основаниях.

Традиционная эпистемологическая драма заключается в отсутствии критериев объективного существования типа. Релятивизм находит здесь аргументы для отказа от стремления нормальной науки постичь истинное состояние вещей. Реализм настаивает на существовании объективных “порождающих структур”. Феноменология ищет непосредственно “усматриваемые” смыслы социального взаимодействия в “жизненном мире”. Неокантианство занято реконструкцией априорно “должного” в хаотическом мелькании “сущего”.

При всех методологических подходах сохраняется главное требование диагностической процедуры - она должна быть подчинена задаче обнаружения объективного типа. Построение шкал и диагностических методик в чем-то похоже на шаманство: выбор релевантных переменных, исполнение операций и исчисления предполагают предварительное знакомство с “духом”, которого надо вызвать наружу. Для его появления необходимы также тщательность и упорство в исполнении аналитического ритуала. Как и всякий научный ритуал, диагностическая процедура подчинена технической схеме и, коль скоро схема начала работать, она перестает зависеть от исследователя. Латентный “дух” возникает сам из глубины признакового пространства, а не создается творческим воображением.

Природа латентных переменных связана со специфической функцией, которую они выполняют в системе социального взаимодействия. Как правило, латентные переменные не осознаются в качестве мотивов и целей социального действия, скрываясь за явными переменными. Например, явная функция высшего учебного заведения заключается в обучении студентов, а латентная функция - оптимизировать выбор брачного партнера⁸.

Каким же образом выйти из “двусмысленности” явного и латентного языков? Первый путь - это выведение переменных из теоретических допущений - в этом случае исследователь знает замысел происходящего и может отделить существенные и релевантные признаки от несущественных и нерелевантных. В знаменитом диалоге о демоне Сократа Плутарх пишет о некоем смысле, передаваемом демоном без посредства голоса. Этот смысл соприкасается с разумением воспринимающего как само обозначаемое: “В сущности, мы воспринимаем мысли друг друга через посредство голоса и слов, как бы на ощупь в темноте: а мысли демонов сияют своим светом тому, кто может видеть и не нуждается в речах и именах, пользуясь которыми как символами в своем взаимном общении, люди видят образы и подобия мыслей, но самих мыслей не познают - за исключением тех людей, которым присущ какой-то особый, божественный, как сказано, свет... Речи демонов, разносясь повсюду, встречают отголосок только у людей со спокойным нравом и чистой душой; таких мы называем святыми и праведниками”.

“Особый” свет присущ не только демоническому откровению святых и гениев. Любая сильная теория порождает систему критериев и средств описания действительности. В медицине хорошо разработанная теоретическая концепция заболевания включает систему клинических симптомов, позволяющих распознать патологию, т. е. поставить диагноз. В социологии, оперирующей в основном внешними описаниями, возможность выведения явных релевантных переменных из теории открывается редко. Релевантность зависит здесь не столько от теории, сколько от “точки зрения”.

Поэтому приходится идти вторым путем - выводить переменные из статистических регулярностей, которые, как предполагается, отображают возможную теорию. Трудность заключается в том, что каждому сочетанию событий может быть поставлено в соответствие неограниченное число теорий.

Диагностическая процедура заключается в установлении соответствия между двумя системами значений: одна из них задана явно - в терминах измерений, другая имеет латентную природу - представляет собой “конструкт”, “смутный образ”, “идею”.

Первый тип диагностической процедуры основан на редукции “конструкта” к операциональным определениям. Такого рода решения присущи дисциплинам, содержание которых определяется преимущественно возможностями экспериментально-измерительного инструментария. Корпус переменных формируется здесь в значительной степени благодаря лабораторному оборудованию. Что касается неоперационализируемых конструктов, то, как правило, они фигурируют в популярных публикациях. При научном анализе “конструктов” их содержание фактически сводится к измерительным процедурам. “Возраст” редуцируется к ответу на вопрос “Сколько вам лет?”, образование - к официальному свидетельству об образовании, а национальность - к “пятому пункту”. Все, что не укладывается в рамки измерения, считается несущественным. Здесь действуют мощные культурно-эпистемические стандарты, институционализированные образцы действия, принуждающие “акторов”, в том числе социологов, объективировать формы знания. В феноменологической критике этот процесс называют реификацией.

Нетрудно показать, что операциональная переменная “Сколько вам лет?” не исчерпывает “возраста” - многие люди задерживаются в возрасте недоросля до 50 лет и более; что диплом о высшем образовании вовсе не означает умения писать без грамматических ошибок, а многие евреи при ближайшем рассмотрении оказываются русскими.

Измерения представляют собой результат абстрагирования от многообразного содержания социологических категорий, но у них есть одно важное преимущество - ясность и отчетливость, без которых невозможны объективные суждения о действительности.

В результате подгонки концепта под измерительный инструментарий операциональные определения приобретают видимость постоянства и универсальности. Предполагается, что при одних и тех же условиях применение операции даст близкие значения. На самом деле обеспечить постоянство условий можно лишь в лаборатории, а при массовых социологических обследованиях волей-неволей приходится приписывать операциональным определениям несвойственные им универсальность и воспроизводимость.

Второй тип диагностической процедуры предполагает сохранение дистанции между операциональными определениями и “истинными” концептуальными характеристиками объекта. В данном случае наблюдения и операции интерпретируются как симптомы латентного свойства, обнаруживающего себя и иным образом. Изменение цвета лакмусовой бумажки означает наличие щелочи в растворе; скорость оседания эритроцитов - симптом воспалительного процесса; количество публикаций - показатель продуктивности ученого. Все эти соотношения имеют вероятностный характер, и даже в том случае, когда симптом позволяет практически безошибочно предсказать значение латентного признака, элементы этого бинарного отношения сохраняют свою автономность и концепт не редуцируется к операции.

После проведения замеров результат интерпретируется не в операциональных, а в концептуальных терминах. Симптом сам по себе не имеет значения. Температура больного обретает смысл только в контексте диагноза, сопряженного с повышением или понижением температуры. Аттестат профессора релевантен только в контексте концептуальной переменной, которая обозначается как “квалификация”. Суждения избирателей о политических лидерах осмыслены только применительно к “мнениям” и “установкам”.

Латентная переменная отображается бесконечным множеством операциональных определений. Каждое из них обладает некоей мерой близости к порождающей их идее. Эта неуловимая инструментальными средствами мера иногда обозначается как релевантность. Операциональные определения взаимозаменяемы в той степени, в которой все они связаны с концептом вероятностными соотношениями. Это обстоятельство дает возможность строить диагностическую процедуру на батареях переменных и, тем самым, добиваться высокой надежности итоговых измерений. Даже очень аккуратный человек может один раз опоздать на поезд, но если он опаздывает постоянно, теряет рукописи, забывает о своих обязанностях, вероятность высокого значения “аккуратности” становится невысокой.

Третий тип диагностической процедуры предполагает концептуализацию некоторых синдромов - устойчивых комплексов или групп переменных. Типичный пример подобной диагностики - интерпретация факторов в процедуре факторного анализа. Синдром объединяет некоторое количество взаимосвязанных переменных и требует объяснения. Правда, остается не вполне ясным, насколько в данном типе диагностики доминирует метафорическое именование.

В исследовании социальной идентификации взрослого населения России В.А. Ядов получил несколько групп признаков, каждая из которых содержала всебе латентную переменную. Первый фактор объединяет показатели идентификации с группами ближайшего окружения личности - семьей, друзьями, сверстниками, жителями того же города или поселка, а также людьми одной национальности, теми, кто разделяет убеждения и взгляды. Ключевым понятием для обозначения латентной переменной выступает здесь “идентификация с ближайшим окружением”. Второй фактор включает следование принципу “жить как все”, политическую неангажированность, надеждой на судьбу, солидарностью с людьми такого же материального достатка, “российской” идентификацией. Что объединяет столь разнородные признаки? В.А. Ядов называет данный фактор “конформноадаптивной идентификацией”. Третий фактор интерпретируется как идентификация с символическими общностями - человечеством, “советским народом”, гражданами СНГ, россиянами. Четвертый фактор - “активная жизненная позиция” - включает стремление самостоятельно определять свою судьбу и вовлеченностью в политическую жизнь. [ Ядов В.А, Социальная идентификация в кризисном обществе // Социологический журнал. 1994. №.1. С. 47]

Очевидно, в качестве методического правила третьего типа диагностики выступает артикуляция признака или подгруппы признаков с максимальными факторными нагрузками.

4. Триада Стефана Новака: коммуникативноэпистемический переход

Вербальная идентификация переменных. Семантические смещения в процессе вербальной коммуникации. Дескриптивная, экспрессивная и коммуникативная функции диагностического процесса.

Переход от концептуальных определений к операциональным в социологии принципиально отличается от аналогичной процедуры в естественных науках тем, что обоснование этого перехода имеет по преимуществу не логическую, а коммуникативную природу. Иначе говоря, познавательный акт в социологии является в то же время общением с объектом.

Большинство социологических признаков идентифицируется исключительно как вербальные реакции - значение переменной устанавливается со слов респондента. Даже само понятие “респондент” подразумевает, что это - человек, отвечающий на вопрос. Следовательно, переход к операциональным определениям должен рассматриваться в терминах коммуникативной адекватности.

Известно, что процесс коммуникации заключается не только и не столько в передаче сообщения, сколько в его преобразовании. То, о чем исследователь намеревается узнать у обследуемого, не всегда совпадает с тем, что он спрашивает и, тем более что он узнает. С другой стороны, респондент не всегда понимает вопрос именно так, как рассчитывает исследователь, и фактически отвечает на иной вопрос, хотя и очень похожий на первый. Иногда это дает возможность уточнить тематический фокус вопроса, сформулировать его более корректно.

В начале 1990-х гг. В.А. Ядов проводил интервьюирование небольшого количества горожан, чтобы выяснить мнение о высказываемых тогда в печати и по телевидению требованиях суда над Сталиным. Интервью брали у рабочих, священников, бывших диссидентов, колхозников, инженеров - людей разного возраста и общественного положения. На первый вопрос “Нужен ли государственный суд над Сталиным?” 85% опрошенных ответили положительно. Ответы на следующий вопрос “Что будет во время и после суда, для чего нужен суд над Сталиным?” разделились. Многие выразили мнение, что это будет суд не над Сталиным, а над социалистической системой, чего допускать нельзя. Другие стояли на том, что поскольку это будет суд над системой, а она сама себя не осудит, то и суд будет неправедный. Третьи говорили, что требование суда над Сталиным вольно или невольно отвлекает внимание общественности от насущных проблем повседневности, в том числе от товарного дефицита”.

В свою очередь исследователь имеет возможность по-своему понять и ответ респондента. Если бы такого рода недоразумения существенно влияли на социальную коммуникацию, социологическое исследование было бы невозможно. На самом деле все нормальные люди умеют понимать друг друга, т. е. распознавать, что имеется в виду под словами и иными формами знакового поведения (в принципе любое поведение имеет знаковую природу), В процессе вербальной коммуникации исследователя и интервьюера присутствуют “эффект смысловых ножниц” и “семиотический вакуум”, вызванный несовпадением фокусов речи. Этот вопрос детально изучен Т.М. Дридзе. Она показала, что “ножницы” могут быть связаны с непониманием как лексики, так и намерений коммуниканта. Например, слово “суверенитет” может интерпретироваться как “вера в Бога”.

Лексика коммуникации образует своеобразный “дом бытия” для социологических переменных. О.М. Маслова изучила влияние лексики интервью на оценку рабочими своего непосредственного руководителя. Оказалось, что при открытых вопросах, когда респонденты применяют обычные для данной ситуации языковые средства, их оценки значительно меняются по сравнению с ответами на закрытые вопросы, когда они вынуждены приспосабливаться к социологическому “жаргону”. О.М. Маслова установила также существенные различия в мнениях респондентов относительно последствий распространения однодетной семьи в зависимости от открытой и закрытой формы вопроса. Из тринадцати суждений, предложенных исследователями в качестве возможных ответов на вопрос, семь суждений не пришли в голову ни одному респонденту при использовании открытой формулировки. Тенденция вполне определенна: “подсказка”, предложенная социологом, значительно увеличивает количество отметивших ее респондентов. [ Маслова О.М. Открытые и закрытые вопросы // Методы сбора информации в социологических исследованиях. Кн. 1, Социологический опрос / Отв. ред. В.Г. Андреенков, О.М. Маслова. М.: Наука, 1990. С. 102 - 103].

Рис. 2.2. Преобразование концептуальных измерений в операциональные: схема С. Новака.

Семантические смещения присущи не только вербальной, но и невербальной коммуникации, например, в ходе наблюдения. Наблюдаемые переменные так же, как и слова, могут скрывать свои подлинные смыслы. Например, одежда служит надежным свидетельством социального статуса личности. Однако не исключены случаи, когда истинное латентное свойство начинает иронизировать, создавая “камуфляж” из видимостей.

Мартин Бубер рассказывает хасидскую легенду о знаменитом раввине Якове Иосефе. Однажды к нему в Бердичев приехал в гости рабби Менахем Мендель и люди, собравшиеся у дома, были поражены нарядом, в котором он вылез из брички. Мендель был обут в башмаки с большими серебряными пряжками, шляпы на нем не было, а в зубах он держал длинную трубку. По прошествии времени люди спросили Якова Иосефа, что он думает об этом деле. “Так рабби Мендель в куче золы заносчивости укрыл смирение духа, чтобы силы зла не могли коснуться его”, - ответил учитель.

Вопрос о соотношении концептуальных и операциональных определений имеет коммуникативно-эпистемическое содержание. Он может быть сформулирован следующим образом: “Какова степень соответствия между различными формами преобразования сообщения в процессе коммуникации между исследователем и объектом?”. Стефан Новик выделил в коммуникативно-эпистемической цепочке три функции: дескриптивную, экспрессивную и коммуникативную (рис. 2.2).

Дескриптивная функция - наиболее общая - означает соответствие концептуальной переменной реальному содержанию признака вне зависимости от средств выражения этого содержания. Здесь действует натуралистическая установка, в основе которой лежит предположение об истинной природе объекта, которая выражена в понятии. Одновременно осуществляется и феноменологическая редукция: исследователь отделяет формы бытования и выражения признака от его “истинно сущего бытия” и оценивает их рассогласование. Разумеется, такая операция может быть осуществлена лишь идеально, путем теоретической разработки содержания концепта. Иначе говоря, социологические категории должны быть не выдуманными, а отражать объективную реальность. Без “вещи в себе” обойтись невозможно.

Экспрессивная функция представляет собой оценку операционального определения с точки зрения его соответствия концепту. Если в предыдущем случае концепт соотносится с “реальным” содержанием, то во втором - с операциональным выражением этого содержания в инструменте исследования. Например, понятие “социальный статус” обретает дескриптивную функцию, если оно описывает некий реальный социальный статус. Экспрессивная функция “социального статуса” соотносится уже не с реальным содержанием данного концепта, а с операцией установления статуса, например, анкетным вопросом: “Каков ваш социальный статус?”. Уже здесь могут быть обнаружены существенные рассогласования концепта, операции и реального содержания.

Коммуникативная функция в большей степени присуща вербальным измерительным конструкциям: воспринятое сообщение должно быть эквивалентно направленному сообщению. Эта проблема решается обычно посредством тщательной регистрации и аккуратного кодирования реакций респондента. В практике опросов функциональное требование коммуникативности часто нарушается. Например, сомнение трактуется как отсутствие ответа, ответы на открытый вопрос регистрируются без учета смысловых нюансов. Массовые опросы в России свидетельствуют, что многие респонденты высказывают свое мнение не категорически, ас оговорками и даже контраргументацией. “Я - за демократию, но все-таки такого беспорядка терпеть больше нельзя. Нужна сильная рука, а то распустились тут эти демократы...”, - такого рода ответы идентифицируются как демократическая ориентация (судя по первой части фразы). Коммуникативная функция здесь явно нарушена.

Отношение между концептом и результатом применения операциональной переменной Новак называет коммуникативным отношением. Речь идет о соответствии, например, кодировки значений переменной ее теоретическому проекту: надо быть уверенным, что исследователь верно понял то, что говорит респондент. Далее исследователь обязан сопоставить то, что говорит респондент, с тем, что он хотел сказать. Это отношение называется экспрессивным. В социологических исследованиях данная проблема часто игнорируется из-за трудоемкости контроля (здесь нужно использовать параллельные методы исследования понимания). Если вопросы простые и адаптированы к местным условиям, экспрессивным отношением можно пренебречь. Полезно провести параллель с уголовным расследованием, когда бывает принципиально важно установить, сам ли свидетель видел происшедшее или слышал об этом от соседей. Широко распространенная ошибка в социологических опросах - регистрация не личного мнения респондента, а его высказывания, основанного на том, что “все так считают”.

Экспрессивное отношение ставит перед исследователем задачу - доступными средствами узнать, “что на уме”, и сопоставить с тем, что “на языке”. Предполагается, конечно, что и интервьюер, и респондент трезвы. Экспрессия понимается здесь достаточно широко: как присутствие в коммуникативном арсенале личности выразительных средств, помогающих адекватно сообщить собственную позицию.

Методическое оснащение такой задачи требует больших усилий. Исключительно редкая работа была проведена И.М. Поповой и В.Б. Мойным, которые установили, как искажаются сведения о величине заработной платы в зависимости от самой ее величины. Надо было сопоставить ответ каждого респондента на соответствующий вопрос анкеты с данными бухгалтерии о его зарплате. Так было установлено, что все рабочие, получавшие сравнительно небольшую зарплату, завышали ее, а получавшие значительную зарплату - занижали. Средняя тенденция интерпретировалась как “норма зарплаты”.

Мысль (рефлексированное знание) в свою очередь должна соответствовать реальным убеждениям, мнениям, установкам, иным объективным признакам. Это отношение - когнитивное. Респондент может быть уверен, что он по убеждениям демократ, хотя его объективная политическая установка - иная. Некоторые люди неадекватно оценивают свое образование и почти все считают себя более нравственными, чем их ближние. Ясно, что ответ на вопрос “Нравственны ли вы?” в большинстве случаев не соответствует когнитивной адекватности, даже если он адекватен коммуникативно (верно понят) и экспрессивно (респондент говорит то, что думает), Одно из неявных допущений в социологических исследованиях - наделение респондента вымышленными прерогативами эксперта по отношению к себе и социальному окружению. Предположение, что все люди полностью отдают себе отчет в том, что они думают и делают, по меньшей мере, сомнительно.

5. Концептуальные и операциональные определения

Роль научного консенсуса в принятии концептуальных определений. Структура операциональных определений: а) инструмент измерения; б) внешние экспериментальные обстоятельства; в) личность интервьюера. Понятие эмерджентных признаков и артефакты. Проблема соответствия концептуальных и операциональных определений. Методический комплекс. Роль гипотетических неоперационализируемых конструкторов в корпусе социологического знания? Пример операционального определения “обеспокоенности инцидентом политического преследования” - проект П. Лазарсфельда и К. Тиленса.

Социологическое исследование основано на двух типах определений: концептуальных и операциональных. В концептуальных определениях используются термины, не соотнесенные непосредственно с идентификацией наблюдаемых событий. Например, под политическим насилием можно иметь в виду агрессию, проявленную по отношению к политическим институциям либо людям, занимающим определенные позиции в политической системе.

Понятно, что таких определений может быть сколь угодно много. Концептуальные определения не являются ни истинными, ни ложными. Их приемлемость в корпусе научного знания - дело консенсуса - молчаливого согласия членов дисциплинарного ордена. Концептуальные определения должны соответствовать определенным логическим требованиям. Нельзя определять понятия через них же самих: например, определение власти как способности применять власть тавтологично. Нельзя также определять непонятное через непонятное, тем более с использованием иносказаний. Например, определять понимание как совращение культурных паттернов допускается только в постмодернистском контексте, где не требуется понимания. Полезно избегать слишком глубоких теоретических определений, иначе определяемое понятие утонет в них и станет совершенно непонятным.

Операциональные определения представляют собой мост между теоретико-концептуальным уровнем исследования и эмпирическими наблюдениями. Операциональные определения представляют собой sic et hoc описания, содержание которых может детализироваться до бесконечности. Однако подобного рода детализация напрочь отвергает какие-либо генерализации. Эта проблема решается волевым порядком. Некоторые из операциональных признаков артикулируются при описании данных, другие игнорируются как нерелевантные. Например, политическая установка получает операциональную интерпретацию посредством указания на инструмент - вопрос интервьюера “Какая партия, по вашему мнению, выражает интересы народа?”. Далее следуют сведения, что интервьюер выбирает одно или несколько наименований из предложенного ему набора карточек, что опрос проводится по месту жительства, что интервьюер - молодая женщина. Предполагается, что при иных условиях распределение ответов замет но изменится. Что касается времени суток, в которое проводится опрос, присутствия третьих лиц, величины карточек, настроения респондента и т. п., то они, вроде бы, не влияют на результаты обследования. Такого рода предположения много раз опровергались методическими экспериментами.