Вероника Тушнова 16 страница

Противные, поганые, ненавистные слезы, символизирующие слабость, все же закапали по щекам. Он не пытался их стереть, не мог, а я не знала, что сказать: слов было слишком много, и их количество обращалось в пустоту, неспособную помочь. Как едко и обидно, меня почти тошнило от собственной слабости и неспособности принять правду.

– Так бывает, да? Неужели так бывает?

Жизнь, конечно, несправедливая штука, но чтобы так? До такого?

Дрейк не отвечал долго, а на дне его глаз решимость стоять на своем боролась с желанием утешить. Мне же хотелось бежать так далеко, как только возможно. Чтобы никогда больше не видеть этой комнаты, этого взгляда напротив, не слышать разрушающих жизнь слов. Одновременно с этим хотелось ломать и крушить: почему мы так долго боролись за счастье, а в итоге пришли к подобному финалу?

– Я останусь твоим другом, Бернарда. И если ты о чем-то попросишь, я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе.

– Другом?! – от этого странного слова волосы на голове шевелились: не мог подобный термин относиться к нам – только не ко мне и Дрейку, к двум половинам одного целого. – Ты всерьез веришь, что однажды я начну воспринимать тебя как друга?

Он молчал. Все слова, сказанные в этой комнате, были что ядовитые дротики, грозящие навсегда врезаться в память и засесть там, причиняя ежедневную неутихающую муку. От них бы отказаться вовсе, проявить силу, но ее не было, а был лишь последний шанс что-то исправить.

– Мне не нужны другие мужчины, я никогда не смогу посмотреть ни на одного из них. Неужели ты не понимаешь? Касаться кого-то другого? Учиться лгать себе и ему, что все отлично? Ты – идиот, если веришь в мою способность так жить. Плохой ты или хороший, сильный или слабый, но я люблю тебя, Дрейк. Люблю.

Стоило мне сказать это, как Начальник моментально прикрыл глаза, чтобы в них не отразились истинные чувства. Как это похоже на моего не желающего ничего публично афишировать Дрейка! Как глупо и как обидно.

– Давай же, ответь мне! Что ты теряешь? Мне все равно скоро уходить, как ты того хочешь…

(Не хочу уходить, не хочу… пожалуйста…)

Тень негодования, боли и тепла смешались в его взгляде. А вот и он – настоящий живой человек, способный чувствовать.

– Я тоже тебя люблю.

Сказал и улыбнулся, признавая полнейшее поражение по всем фронтам.

 

Мы стояли друг напротив друга молча – два человека, две судьбы, заплетенные в косичку.

Слова, сказанные Дрейком, проникали в меня медленно, со вкусом… я смаковала каждый произнесенный в этой фразе звук, каждый оттенок, чтобы запомнить навсегда, чтобы пронести через последующую жизнь. Именно их я так долго хотела услышать и, наконец, услышала. Пусть и в самом конце. В безрадостном, фатальном, полном отчаяния конце.

Но ведь услышала.

Я медленно склонила голову в поклоне, счастливая и разрушенная, нашедшая и потерявшая то, что так долго искала.

– Спасибо, Дрейк. Именно это я и хотела услышать.

Что же теперь? Уходить?

Просто выйти за дверь, чтобы навсегда оставить все позади? Чтобы каждый день испытывать страшнейшую боль потери, чтобы жизнь превратилась из сияющего солнца в тусклый ночник у койки больного? Эту любовь мне не вырвать, не утопить, не разорвать на куски. Скорее, она разорвет меня, обернувшись ядовитой подушкой для слез, напоминающей о том, чего никогда не вернуть и не получить. Других мужчин в моей жизни не будет – зачем, чтобы в каждом из них искать тень Его? А Дрейк с этого момента больше недоступен, кончился, вне зоны доступа.

Что ж… Тогда, наверное, самое время кое о чем попросить.

Стараясь выглядеть бодрой и, насколько это возможно, радостной (говорят, уходить надо с достоинством, даже если в душе стоят кровавые слезы), я обратилась к Начальнику:

– Ну, что же… друг, – на этом месте я запнулась – еще ни разу это слово не звучало в моем исполнении настолько фальшиво, – тогда у меня есть к тебе одна просьба.

(Интересно, это больно? Хотя, теперь поздно бояться…)

– Только ты один сможешь мне с этим помочь.

Он смотрел на меня внимательно, готовый положить к моим ногам все, что угодно, кроме себя – какая ирония. А я впитывала черты его лица жадно, проталкивала в горло памяти целиком, рискуя подавиться. Но пусть только останутся… не сотрутся никогда…

– Я не могу попросить тебя стереть мне память. Для этой цели подошел бы и Халк, но, видит Бог, я этого не хочу. К тому же Халк не может помочь с тем, что мне требуется.

– О чем ты говоришь, Ди?

Я снова стала «Ди» – болезненно приятно, почти как примочка со льдом умирающему от лихорадки.

– Я хочу, чтобы ты погасил мою любовь. Ты ведь можешь… Просто изыми ее из меня: жить с ней и одновременно без тебя невозможно. Я не смогу.
– Нет.

Он ответил быстрее, чем успел подумать. И оттого стало еще слаще. Так сладко пахнут только гнилые фрукты в период разложения.

Я укоризненно посмотрела на него, разочарованная и удовлетворенная одновременно. Что ж… почему-то не верилось в другой ответ.

– Тогда другая просьба, – я была решительно настроена забрать с собой из нашей последней минуты все, что смогу, – ты мог бы засунуть свой дурацкий фон себе в задницу секунд, эдак, на тридцать?

Фраза прозвучала неожиданно и повисла в воздухе разорвавшейся на похоронах хлопушкой с конфетти.

Боль в глазах Дрейка сменилась смехом. Мы были похожи на утопающих после кораблекрушения – под нами акулы, над нами стервятники. Не уйти, не скрыться, не изменить. Так хоть вдохнуть напоследок полной грудью.

Он не ответил, но предпринял какое-то одному ему ощутимое титаническое усилие, после чего я почувствовала, как привычное давление вокруг его тела спало; и стоило этому произойти – шагнула навстречу.

Я целовала его губы медленно, дурея от щемящей боли в груди и знакомого запаха. Сладкие губы, нежные, вкусные… Губы сильного мужчины, своего мужчины. Это воспоминание я унесу навсегда, если оно и канет в Лету, то только со мной. Прикусила нижнюю, позволила себе на секунду расплавиться, когда он требовательно проник языком внутрь… Боже… Затем аккуратно поцеловала уголок рта, запечатывая свое почтение, прощаясь, и нехотя отступила, не замечая слез на собственный щеках.

Слов было достаточно.

Все сказано.

Нечего добавить.

Пора…

* * *

Дрейк смотрел, как она уходит. Как идет к воротам, пряча за напускной фальшивой бодростью истинные эмоции, как не замечает того, что мороз обрадовался отсутствию теплой одежды на теле, как качает головой, словно не веря, что происходящее может быть правдой.

Он и сам не верил. Может быть, когда-нибудь, но не сейчас, не теперь.

Даже отсюда Дрейк ощущал досаду Ди, перекликающуюся с его собственной. Жизнь несправедлива – и это высказывание стало более чем справедливым для них обоих.

Проходя мимо его машины, седана, доставившего ее этим утром в реактор, она на секунду остановилась, а потом, злая на предмет, косвенным образом повлиявший на судьбу, резко размахнувшись, ударила его по стеклу. Ударила не столько ладонью, сколько энергией – той ее разрушительной частью, что обида на судьбу скопила в ней за последние двадцать минут и от которой когда-нибудь в будущем им обоим еще предстояло избавиться, – и стекла машины вылетели все разом, ссыпались на снег острой крупой. Какое-то время Дина ошарашено смотрела на свою ладонь, а Дрейк, стоя за холодной перегородкой окна на четвертом этаже, улыбался.

Обычная женщина не могла бы такого сделать, а его Женщина могла. Впервые за долгое время, Дрейк почувствовал, как непривычно щиплет глаза, но не стал заострять на этом внимания.

– Я всегда буду любить тебя, – сказал он той, что уже не могла его слышать и, вытирая глаза, спешила прочь.

* * *

Волны обрушивались на скалистый берег яростно, будто мстили за нежелание камня поддаться, зло пенились, шипели и отступали, чтобы через секунду повторить попытку вгрызться и обрушить, наконец, глыбы. Твердь и вода беспрестанно противостояли друг другу – камни высокомерно насмехались молчанием. Море гневно бушевало. Шквалистые порывы ветра пытались наказать обоих; небо грозно нависало черными клубящимися облаками, скручивая вихри, а из них воронки, чтобы доказать, что не вода или твердь имеют право на существование, а лишь оно одно – темное и бесконечное. Вдали погромыхивал гром.

Булыжники крошились под ногами – не поддаваясь морю, они поддавались моим подошвам; ветер бил по щекам моими же прядями волос, словно наказывая нерадивого ребенка за то, что подсматривает за ссорой взрослых. Однако я продолжала идти вперед, потому как была и четвертая сила, противостоящая существованию остальных, – моя собственная. Вселенская обреченность и ненависть, смотрящая на мир через глаза Бернарды.

Волны оглушали, от ветра закладывало уши, неровная изъеденная рытвинами поверхность утеса старалась ухватить в капкан неверно ступающие ноги.

За что я боролась и почему проиграла? Кто решает, кому выдать награду, а кого с позором изгнать из числа победителей? Пусть будет ветер, пусть бушуют волны, как теперь бушует моя собственная ярость, неугомонная и страшная, подобная урагану, сформировавшемуся вдалеке. Пусть она вольется в энергию природы и поглотится ею, потому что тело обессилело от муки бесконечных попыток сдержать ее.

Когда я очутилась на этом берегу, как? Видимо, в какой-то момент сознание перерисовало антураж на более драматичный и выкинуло тело следом на скалы. Когда первые капли ударили по лицу, я подняла его к облакам и зло прокричала:

– Думаешь, ты все украло у меня? Ну уж нет! Мы еще поборемся и посмотрим, на что ты способно!

Чертова жизнь…

Почему в ней приходится терять? Почему то, что по-настоящему важно, не дается тебе? Мол, живи, Бернарда, твори по мелочи, прыгай, довольствуйся малым, а большое оставь другим…

– Почему?! – сжав кулаки, выкрикнула я небу. – Почему так???

Вместо ответа, разодрав порывы ветра страшным треском и на секунду неестественно ярко высветив бугристую поверхность моря, ударила молния.

* * *

– Отвык я столько времени тратить на дорогу.

Руки Дэйна Эльконто, покрытые пылью, сжимали рулевое колесо; джип, порядком утомившийся от неровных узких дорог, теперь спокойно и быстро летел по гладкому шоссе по направлению к Нордейлу.

– Надо было либо там оставаться, либо вообще не ходить на «F» сегодня. В чем смысл? Сначала до портала, потом от портала до лагеря, оттуда до Ревентона, а потом весь путь обратно. Это не война, мать его, а ралли.

Сидящий справа от водителя Декстер кивнул. Чистое небо, после тяжелого и серого над Ревентоном, радовало глаз. Дэлл, откинув голову назад, отдыхал с закрытыми глазами, Лагерфельд смотрел в окно, Халк – на дорогу.

– Согласен, – отозвался Рен. – Привыкли мы к телепортеру, изнежились.

* * *

Клэр вот уже битый час взволновано слонялась по притихшему особняку, не зная, что предпринять. Смешарики попрятались по углам.

– Эй! – позвала она тихонько в который раз, – вы где? Она ведь не специально на вас накричала. Плохой день у нее сегодня.

Это трудно: слышать рыдания близкого человека и не быть способной помочь. Даже Мишу, и того выставили из спальни. Клэр, устав от бессмысленного блуждания по комнатам, села на диван в гостиной; на колени тут же запрыгнула рыжая кошка и принялась тереться мордой о пальцы.

– Подожди, Гань… – кошка, которая была аккуратно пересажена на диван, укоризненно посмотрела на хозяйку зелеными глазами, – … потом поглажу.

Что же делать-то? Куда она могла пойти в таком состоянии, что натворить? И без рассказов понятно: ничего из того эксперимента не вышло. Как теперь все это пережить? Всхлипывания Дины из-за закрытой двери заставили сердце Клэр разболеться.

Из-под дивана осторожно выполз пушистик, затем еще один и еще…

– А вот и вы, наконец…

Фурии молча собрались перед Клэр на ковре и теперь виновато взирали на нее золотистыми глазами.

– Эйк? – тихо спросил один из Смешариков.

– Да, он-он… только не стоило его имя при ней упоминать.

– Расти.

– Да я-то что – «прости». Я на вас и не обижалась. Только вот что теперь делать? Дина пропала, куда она в таком состоянии? На телефон не отвечает, а как позвонить ее друзьям, я не знаю. Вдруг что случится?..

Клэр тяжело вздохнула и опустила голову.

Комната застыла в тишине. Молчал потухший камин и выключенный экран телевизора, задумчиво смотрели с подоконника на лежащий под окнами снег цветы в горшках. Смешарики на ковре зашевелились, повернулись друг к другу, будто обсуждая что-то, однако слов слышно не было. Клэр встрепенулась в надежде.

– Что?

Не сказав ни слова, пушистики укатились прочь из комнаты. Темноволосая женщина разочарованно поджала губы и снова принялась думать: может, рассказать все ее начальнику, пусть сам Дину и ищет? Только как рассказать, если не знаешь, где его найти? Ноутбук под паролем, адресов мужчин из отряда нет… Приходила как-то Шерин, звала в гости, но Клэр так и не смогла отыскать записанный Диной на клочке бумажки адрес.

Из коридора послышался шорох – Фурии возвращались, но возвращались странно, неуклюже перекатывая по полу непонятную вещь. Клэр пригляделась… что это? Неужели браслет, который она несколько раз видела на запястье у Дины?

– Где вы это взяли? Зачем?

Смешарики снова собрались перед диваном, то и дело поглядывая на находку.

– Зьми…

– Возьми или нажми? – Клэр подняла пластиковую вещицу и принялась разглядывать кнопки, – их тут много. Какую нажимать и что случится после?

– Мочь Ди.

– Кто-то придет помочь Дине?

Они одновременно кивнули.

Какое-то время она нерешительно смотрела на Фурий, не смея прикоснуться к кнопкам, затем качнула головой и нажала наугад две из них; напротив тут же загорелись лампочки.

– Перь зди.

Клэр нервно скрутила пальцы.

– Жду.

* * *

Мак Аллертон уверенно гнал черный автомобиль по знакомым дорогам Нордейла к особняку Бернарды. После того, как на браслеты Канна и Лагерфельда поступил вызов и электронный датчик выдал ее домашний адрес, решено была ехать вчетвером. Аарон и Стивен в качестве вызываемых, Баал, потому что настоял на поездке вместе со всеми, как только узнал о вызове, и Мак, потому что собственно ему и принадлежал руль, крепившийся к приборной панели используемого транспортного средства.

Спустя двенадцать минут они стояли в гостиной, где экономка (и по совместительству подруга хозяйки дома, как понял Аллертон) взволнованно рассказывала об исчезновении Бернарды. Как только худая темноволосая женщина, комкающая в руках носовой платок, замолчала, мужчины переглянулись. Первым задал вопрос Лагерфельд.

– Клэр, почему вы решили, что она пропала? Может быть, ушла на прогулку?

– Дина, когда у нее выходной, обычно отдыхает дома, и в таком состоянии уж точно не отправилась бы на прогулку.

– Каком состоянии?

Клэр подняла виноватые глаза на темноволосого, пугающего жесткостью лица мужчину, длинные волосы которого в этот момент были стянуты тесьмой. Наверное, это и есть тот самый Баал, про которого несколько раз упоминала Ди. Друг. Так она говорила… Доктора Клэр встречала раньше, тот заходил к ним на чай, а вот других двух – рослого детину со светлыми глазами, шрамом на виске и командирскими повадками и второго, равнодушно-спокойного, с зеленовато-карими глазами – она видела впервые.

Не зная, имеет ли право выдавать чужие тайны, Клэр замялась (но ведь если не поверят, что это серьезно, то и не помогут, так ведь?), затем пролепетала:

– Сегодня был последний эксперимент… который проводил ее начальник, – она умолкла, как только заметила, как челюсти брюнета сжались.

Баал быстро взглянул на остальных.

– Ищем ее. Срочно.

– Не хочешь посвятить нас в детали? – нахмурился Чейзер, а вместе с ним и остальные.

– Позже, – Регносцирос выглядел непривычно напряженным. Повернувшись к экономке, он коротко кивнул, – нам нужно идти. До свиданья.

Попрощавшись с Клэр, мужчины последовали за ним в машину.

– Что происходит, Баал? Ты, похоже, один в курсе.

Держа руки на руле, Чейзер повернулся к сидящему на соседнем сидении другу. Тишина в салоне свернулась вопросительным знаком – почти синхронно застегнулись пряжки ремней безопасности.

– Я объясню, как только мы ее найдем. Мак, попробуй нащупать: она вообще на Уровнях?

Чейзер постучал пальцами по рулю, затем нахмурился и на несколько секунд прикрыл глаза. А когда открыл, в них застыло замешательство:

– Да. Она на десятом, оконечность острова Аделау, зона близкая к межуровневому пространству. Что она там забыла?

– Есть туда короткий путь?

Аллертон задумался.

– Есть. Через двенадцатый.

– Едем.

Со скрытой мощью в тихом урчании завелся мотор.

* * *

Остров Аделау. Пустынная, заброшенная окраина десятого Уровня.

Какое-то время они сидели в машине и настороженно наблюдали за Бернардой издалека. Та стояла почти на самом краю обрыва и, похоже, ругалась с небом – по крайней мере, лицо ее было задрано именно к нему, а сжатые в кулаки руки подрагивали в такт неслышным отсюда выкрикам. Ветер уносил слова прочь, позволяя расслышать лишь обрывочные интонации.

Океан обрушивался на утес с ревом, обдавая глыбы тоннами несущейся вперед воды и ворохом холодных брызг, но вымокшая гостья, стоящая на скользких камнях, не замечала этого.

– Она в сильном стрессе, – заключил Лагерфельд спустя минуту. – Если увидит нас, то, скорее всего, глупостей не наделает, а вот если попытаемся уговорить ее пойти домой, то может либо попытаться отступить и тем самым спровоцировать падение, либо исчезнуть.

– Угу, – согласился Чейзер, – и тогда мы по всем Уровням будем гоняться за ней еще пару лет. А то и в свой мир сиганет, тогда никому из нас ее не достать.

– Жопа, – многозначительно подвел итог Канн. – Действовать надо быстро и наверняка. Баал, тебя она подпустит ближе всех – попробуй подойти, успокоить, прикрой от взгляда Лагерфельда. Стив, приготовься.

– Уже, – доктор деловито достал из специально нашитых на штаны карманов шприц и снял с иглы защитный колпачок. Постучал по пластику, проверяя отсутствие пузырьков. Кивнул.

– Пора.

Четверо мужчин выскользнули из машины, оставив двери открытыми. Штормовой ветер наверняка заглушил бы хлопки, но рисковать не стоило. Шагать по острым камням приходилось осторожно, резкие холодные порывы, будто увидев новую игрушку, тут же взялись за длинные волосы Баала, швыряя их по мощным плечам то в одну, то в другую сторону. Регносцирос заткнул хвост за воротник.

На краю утеса без драмы не обошлось.

Баал никогда еще не видел Бернарду в таком состоянии. Он крепко держал ее и тогда, когда она изо всех сил пыталась вырваться, и даже тогда, когда кричала им всем «Ненавижу! Отпусти! Оставьте меня…»

Игла вошла под кожу быстро, крики стихли, тело обмякло; успели до «прыжка». Затем, уже в машине, доктор наскоро произвел осмотр и неудовлетворенно покачал головой.

– Что-то ввело ее в состояние сильного стресса. Ей бы отдохнуть пару дней под наблюдением.

Канн протестующе поджал губы.

– Нам завтра возвращаться на «F», ждать больше нельзя, мы почти загнали их в угол. Если сейчас затормозим, Андэр перегруппируется и выкинет очередной фортель, который будет нам стоить всех затраченных усилий, у него еще очень много людей – куда больше, чем хотелось бы.

Чейзер хмуро воззрился на угрюмое лицо молчаливого Баала.

– Не пора ли нам о чем-то узнать, друг?

– Если бы это была моя тайна, – рыкнул тот в ответ и отвернулся.

– Твоя или нет, а теперь мы все, так или иначе, в этом замешаны.

Три пары глаз выжидающе буравили замкнувшегося в себе коллегу.

– Рассказывай, Баал.

– Черт бы вас подрал… – Регносцирос нервно прошелся пятерней по намокшим волосам и коротко взглянул на Бернарду, чье обмякшее тело спрессовали с двух сторон крупные мужчины; в черных глазах мелькнуло раскаяние. – Поехали назад, там расскажу.

 

В тот вечер они долго сидели в баре, потягивая алкоголь.

Хозяин забегаловки Билли то и дело бросал любопытные взгляды на группу из девятерых рослых мужчин, одетых в камуфляж. Другие клиенты покидали заведение, едва завидев пугающий контингент в дальнем углу, но он не остался внакладе: эти девятеро за час сделали ему дневную выручку, не говоря уже о том, что являлись постоянными клиентами (такое Билли ценил превыше всего). Залетные клиенты приходили и уходили, а эти возвращались всегда и никогда не ломали дубовые столы или стулья. Грех жаловаться на таких спокойных ребят.

Окликнув официантку, чтобы та отнесла новую порцию заказанной выпивки, Билли принялся помогать бармену сортировать чистые стаканы.

 

– А ведь ты и правда изменился, мы все это заметили. – Канн смотрел на Баала исподлобья.

– Я бы не изменился, если бы не Бернарда.

К этому моменту все уже порядком набрались, однако не настолько, чтобы завтра не быть способными продолжить боевые действия на «F».

– Да-да, раньше ты рычал по поводу и без, а сейчас вменяемым стал.

– Я любил Ирэну еще тогда, когда вы в других мирах торчали! – разозлился Регносцирос и хлопнул дном пустой стеклянной стопки по столу. Его тут же приобнял за плечо Хантер.

– Точно, ты все тот же наш старина, Баал.

– И еще я был зол на нее как черт, а теперь нет. Теперь мне все равно.

Сидевший до того с непривычно грустным лицом Эльконто перестал прислушиваться к разговору Баала и Канна, влил в горло очередную порцию виски и повернулся к Декстеру; с некоторых пор Дэйн предпочитал жаловаться именно ему.

– Поверить не могу! Дрейк, машина чертова, и тот нашел себе женщину. А я что, лысый что ли?

– Не такая уж он и машина, значит, – покачал головой киллер, к этому моменту успевший убедиться, что судьба иногда сама вносит изменения в тщательно спланированную жизнь, и ничего с этим не поделать. – Только не хотел бы я быть сейчас на его месте.

– А Бернарда, значит, того стоит, – подрывник отряда задумчиво бултыхал в стакане кубики льда, оставшиеся после выпитого бренди. – Всегда думал, что она сложнее, чем кажется на первый взгляд…

– Дэлл, а ты разве не замечал, как изменился за последние месяцы Дрейк? – посмеиваясь, спросил Халк.

– Ну, ты-то все замечал, чертов сенсор.

– Я, да. Он ведь оттаял. Мы уже черт знает сколько по ушам не получали.

– Не за что было.

– Он всегда находил за что. Ради профилактики.

– Твоя правда, – кивнул Чейзер. – Дрейк очеловечился, когда она появилась. Хотя, кто бы думал, что из-за женщины…

– Красивой женщины, между прочим! – пробасил Эльконто, навалившись грудью на стол. – А я ей вазу подарил на Новый Год, как еще при яйцах за это остался…

– Нужны ему твои яйца. Дрейк по мелочам не разменивается.

– Да я тебе сейчас!

Дэйн попытался схватить Лагерфельда за грудки, но не дотянулся, раскатив стаканы по столу, после чего был втянут на место Хантером.

– Все это, конечно, неожиданно, – Дэлл пригладил светлые волосы, посмотрел на пустой стакан и сделал знак бармену о добавке. Затем взглянул на друзей, – но лучше о таком знать, чем не знать.

– Жаль только, что помочь мы им не можем, – Халк выудил из нагрудного кармана футляр с сигарами, размял одну в пальцах и неторопливо ее прикурил, распустив по залу белесые кольца ароматного дыма. – Если бы у них получилось, этот мир зажил бы спокойнее. Что нам делать, Лагерфельд?

Доктор задумчиво посмотрел на остальных золотисто-карими глазами.

– Я не психоаналитик, но я бы посоветовал ничего не упоминать о наших знаниях при Бернарде. Не нужно жалости или утешений, ведите себя точно так же, как и до этого…

Пока он говорил, все диалоги стихли: каждый прислушивался к советам Стивена. Тот, ничуть не удивленный тишиной (даже в пьяном виде эти мужики знали, в какой момент слухом выцепить главное), продолжил:

– Вмешиваться в их отношения мы не имеем права, помочь им тоже не можем. Либо они найдут дорогу друг к другу сами, либо нет, нам остается только скрестить пальцы. И еще… Постарайтесь по мере возможности отвлекать Бернарду от тяжелых мыслей: не знаю, разговаривайте, уводите темы в сторону, заставляйте концентрироваться на другом. Ей очень нежелательно сейчас оставаться одной.

– Ну, это мы можем обеспечить, – проголосил Канн, – будем везде таскать ее с собой, как проспится.

– Ты бы сам к утру проспался…

– Или к черту, Хантер.

– Я и так сижу рядом с ним.

Картограф тут же получил болезненный тычок в бок от Регносцироса.

– Я хочу произнести тост… – Аарон, пошатываясь, поднялся, чем снова привлек внимание хозяина бара, который продолжал с любопытством коситься на странную подвыпившую команду. – Тост за нашего Начальника и нашего Телепортера, за Дрейка и Бернарду. Пусть у них все получится!

Мужчины загудели. Послышался звук разливаемых из бутылок напитков, а затем синхронный звон стаканов. На секунду голоса стихли.

Билли, подцепив к барному крану новую бочку с пивом, на мгновенье задумался, что значит «телепортер», но тут же выкинул эту мысль из головы. По телевизору начинался спортивный матч, которого он ждал с самого утра. Билли прибавил звук.

* * *

Не знаю, как они узнали.

Возможно, пока я почивала в собственной спальне, куда мое безвольное благодаря заботливому Лагерфельду тело доставили для принудительного отдыха, в моей памяти покопался не менее заботливый Халк. А может, после случая на утесе остальные надавили на Баала и тот под кружкой пива и пристальными взглядами раскололся о происходящем между мной и Дрейком. Даже если так, я не стала давить на Баала и обижаться на отряд. Спасибо, не пытались лезть с душещипательными беседами или жалостью, и это было главным.

Сама я заметила изменение в атмосфере общения уже следующим утром, стоило нам выдвинуться на «F»; я не столько увидела его признаки, сколько интуитивно почувствовала. Но днем мы работали на убой: я самозабвенно доставляла в указанные места взрывчатку, помогала Дэллу закладывать мины, переносила с места на место парней, методично очищавших территорию от всего, что держало в руках оружие, а уже вечером заполучила шанс воочию убедиться в правильности сделанных утром выводов.

Они не собирались оставлять меня в одиночку.

Вернувшись с «F» к девяти вечера, я едва лишь успела помыться и поужинать в компании Клэр, когда в дверь позвонили. На пороге, радостно склабясь, стояла команда в полном составе – отмытые и благоухающие. Что? Караоке – бар? Да идите вы к черту!

Но тут удивила предательница Клэр, вытолкавшая меня из квартиры под предлогом неожиданно быстро возникших в ее голове планов о встрече с друзьями. Какими друзьями, когда она успела их раздобыть? И почему я не могла бы посидеть в собственной спальне, пока они там «встречаются»? Да еще Фурии – как они смели превращаться в плакат во всю стену с надписью «Скатертью дорога!» на котором был изображен «Караоки-бар» (грамотеи!) и вымощенная к нему кирпичная дорожка? Убить глазастых бестий мало!

Обо всем этом, кипя от негодования, я думала уже сидя в машине, куда меня настойчиво затянули мужские руки, уговорив предварительно переодеться.

Дурдом.

На душе было тяжко, хотелось забыться и спрятаться от мира, а гомон поющих пьяных голосов никак не мог способствовать осуществлению планов. Я скучала по Дрейку, скучала по нему болезненно сильно, отчаянно, безнадежно.

Сиденье машины плавно покачивалось; радостно переговаривались вокруг ребята. Слишком радостно, на мой притязательный вкус. Будто бы не вместе мы весь день провели среди пуль, взрывов и изувеченных тел… Какой, в задницу, мог быть после такого караоке-бар?

– Расслабься, – Баал ласково потрепал мою руку теплыми пальцами, – будет весело.

Я укоризненно посмотрела в его черные глаза и отвернулась к окну.

 

А сорок минут спустя я, сидя за барной стойкой с третьим коктейлем подряд, сгибалась от смеха и хрюкала, не способная остановиться.

Я неохотно начала улыбаться тогда, когда первым, взяв инициативу в свои руки, к микрофону шагнул Дэлл (вот уж не знала, что Одриард увлекался пением!) и неплохо исполнил какую-то заводную песню под одобрительные хлопки коллег и в изобилии собравшихся вокруг незнакомых людей. Уже громче я посмеивалась в кулак тогда, когда Лагерфельд, выпив для храбрости больше обычного, изображал из себя рок – гитариста, потряхивая в такт пению рыжеватыми волосами. И уже вовсе изнемогала от хохота, когда следом за ним пьяным басом вдохновенно и совершенно фальшиво решил исполнить какой-то романс Эльконто.

Собравшиеся в баре смеялись вместе со мной, но я, к своему стыду, хохотала громче всех. Кто бы думал, что мои коллеги способны веселиться подобным образом! Пистолеты, гранаты и базуки – это пожалуйста! Но караоке-бар?! Господи, сколько еще я пропустила в жизни? Обещание доктора избавить меня на утро от любого похмелья сняло запреты на количество выпитого, и я с наслаждением потягивала вкусную сладковатую жидкость, намешанную для меня симпатичным голубоглазым барменом. Бармен этот, к слову говоря, уже несколько раз успел мне подмигнуть и всем своим видом дал понять, что вовсе не прочь дальнейшего знакомства; и чтобы не попадать в неловкую ситуацию, я отводила взгляд в сторону.

Вывести себя к микрофону я стойко не позволяла (ссылаясь на отсутствие знакомых песен), но успела два раза сыграть в дартс с Канном и Хантером до того, как парни выдали финальное представление в виде пьяного дружного, похожего на греческий сиртаки танца. Еще никогда раньше я не видела опершихся друг на друга, пляшущих Чейзера, Халка, Дэлла, Баала и Дэйна, синхронно выбрасывающих ноги в различных направлениях. Кан-кан в исполнении спецотряда! Боже мой! Женская половина бара истерила от смеха, подбадривая моих нетрезвых коллег выкриками и хлопками, – я же окончательно сползла с барного стула под стойку, смахнув за собой бокал с коктейлем, на что совершенно не обратила внимания.