Вероника Тушнова 17 страница

Не помню, кто помог мне взобраться обратно, но когда я вскинула виноватый взгляд на парня за стойкой, тот лишь махнул рукой и выставил себе и мне по стакану с прозрачной жидкостью, в котором плавала оливка.

– От заведения.

Продолжение вечера слилось для меня в разноцветное мигание иллюминации, меняющиеся композиции и голоса поющих, сдобренных алкоголем и собственным подпеванием. В какой-то момент я даже с грустью засмотрелась на разливающего пиво в высокие стаканы голубоглазого бармена, раздумывая… сложно сказать, о чем именно раздумывая, но, к сожалению, тот спустя несколько минут неудачно подавился оливкой. После того как парню оказали первую медицинскую помощь, ему на смену пришел другой, белобрысый и лопоухий.

Затем была обратная дорога, громкий нетрезвый хохот в машине, руки доктора, массирующие мою шею, а дальше собственная постель, в которой, несмотря на количество выпитого, я заснула мгновенно. Без мыслей и без эффекта вертящейся комнаты.

* * *

Наутро вечерний шум бара сменился свистом пуль.

Западная окраина Ревентона очищена, восточная тоже. Северная часть города оказалась почти нежилой, но полностью заминированной. Зачем? Пытаясь ответить на этот вопрос, Канн лишь пожимал плечами. Особняк Андариэля всего лишь в нескольких кварталах отсюда – последних, самых сложных для зачистки кварталах. Перебираясь от точки до точки короткими перебежками, Аарон привычно, почти на автомате, отстреливался, укрывался, осматривался, планировал и снова перебегал. В противоосколочные очки постоянно летели крошки, отбитые от стены слишком близко просвистевшим патроном. Рядом двигалась группа.

Бернарда, собранная и молчаливая, работала поочередно то с Дэйном, то с Одриардом, позволяя одному оказываться в наиболее удобных точках для стрельбы, а второму минировать найденные склады с оружием. Ряды врагов таяли, но на душе становилось лишь тревожней.

Логан должен успеть отыскать и отключить генератор, создающий сеть-ловушку над домом, иначе придется держать особняк в осаде, пока озоновая преграда не падет, что означало двадцатичетырехчасовое безотлучное наблюдение за стратегически важным объектом. Уж лучше бы Логан успел…

Канн резко выглянул из-за угла, почти одновременно с этим выстрелив – в подъезде дома напротив на землю повалилось чье-то тело. Одним меньше. Работа почти не перебивала мыслительный процесс, идущий на фоне. Хорошо вчера повеселились, Канн был доволен – вот только сегодня пустота в глазах Бернарды никуда не делась, просто подернулась непроницаемой заслонкой. Чертов Дрейк, не мог подождать с выяснением отношений до завершения действий на «F»? Девчонку было искренне жаль, Аарон в какой-то момент осознал, что привык и привязался к ней. Незаметно и гармонично она полностью влилась в отряд, не создавая в нем дискомфорта или дрязг. Случай с Баалом не в счет, к тому же он привел к лучшему исходу, чем возможно было ожидать. Зато теперь в команде и действиях наблюдалась сплошная слаженность – ни убрать, ни прибавить. К тому же, Бернарда оказалась просто хорошим человеком – адекватным, спокойным, светлым, – и тоска в ее глазах теперь беспокоила не только Аарона, но и других, он видел это. Не зря с утра Аллертон предложил вечерком заглянуть в бильярд, а Баал – прокатиться на катере по вечернему Нордейлу. Нет, катер не пойдет: слишком много времени на размышления, которые ей сейчас совершенно ни к чему. В бильярде тоже мало активности. Поэтому Канн решил: сегодня вечером будет боулинг. Если Халк и Рен откажутся, изъявив желание побыть с домашними, это нормально. А вот возражения со стороны остальных не принимаются.

Рядом с правым ухом взвизгнула и отрикошетила пуля. Черт, подумать не дадут!

Канн вскинул автомат, высунулся из-за угла и дал ответную очередь.

* * *

Пятнадцать гладких дорожек, по которым то и дело прокатывались тяжелые шары, поблескивали покрытием в свете электрических ламп. Слышался треск разбиваемых кеглей и радостные выкрики, экраны мерцали анимацией, поздравляя победителей и насмехаясь мультяшными героями над проигравшими. Динамичная, в меру громкая музыка подбадривала пришедших отдохнуть этим вечером.

Канн сидел за столиком и неторопливо потягивал холодное пиво, успев к этому моменту выиграть у Хантера, но проиграть Лагерфельду. Давно они не были в боулинге, давно… Да и просто в последнее время редко выбирались на отдых всей командой. Новая тенденция нравилась Аарону.

Эльконто, одетый в белую рубаху, бугрящуюся от мышц на спине и плечах, красовался перед телепортером, обещая суперточные броски, которые на деле редко оборачивались страйком, – Бернарда смеялась, Аллертон укоризненно качал головой, Дэлл скалился белозубой улыбкой. На соседней дорожке справа продолжали соревноваться друг с другом Баал, Хантер и Лагерфельд – последний, оказавшийся сегодня на редкость удачливой сволочью, уверенно вел счет.

Канн ухмыльнулся, когда Стивен, красиво завернув руку за спину, снова послал шар прямехонько в центр – кегли с треском разлетелись в стороны. Хантер выругался.

Все шло по плану.

Через минуту в зал вошел Логан. Прихватив у бара бутылку с пивом, он опустился на стул рядом с Аароном.

– Здорово, хакер.

– Угу, – тот протянул руку для короткого пожатия.

– Есть новости?

– Есть, – Логан отпил пива и воззрился на играющих, – оттягиваетесь?

– Надо иногда.

– Надо, согласен.

Канн внимательно присмотрелся к другу – выглядел тот опрятно: темно-синяя рубашка, джинсы, двухдневная щетина, но глаза не красные с недосыпа, белки не покрыты сетью лопнувших капилляров, значит, Логан этой ночью спал. Тогда почему в его синих глазах застыло странное сосредоточенное выражение?

– Ты нашел, как отключить сеть?

– Найти-то нашел…

Аарон внимательно посмотрел на товарища, краем уха слыша радостный возглас Дэлла, когда тот выбил очередную десятку. Сменилась мелодия в динамиках.

– Что не так, Логан? Не тяни кота за яйца.

Тот какое-то время молчал, затем криво усмехнулся.

– Вроде бы все так. Только… Понимаешь, как-то слишком легко.

– Легко нашел, как ее отключить?

– Да, я ожидал, что это займет куда больше времени.

– Ну, должно же нам хоть иногда везти?

Хакер недоверчиво покачал головой, наблюдая за Бернардой, придирчиво выбирающей следующий шар для броска.

– Ты веришь, что в нашем деле можно полагаться на везение?

Вроде бы причин для беспокойства не было, но Канн нахмурился, чувствуя возросшую тревогу.

– Нет, не верю.

– Вот и я не верю.

* * *

Они все старались.

Старалась Клэр, готовя для меня любимые завтраки и ужины, бесконечно тараторя на отвлеченные темы за столом, наблюдая за тем, чтобы ее замкнувшаяся в себе подруга не скатывалась в депрессию. Старались в меру своих пушистых способностей Смешарики, один за другим запрыгивая на диван, чтобы похвастаться выбранными именами, которые к их непомерной радости я читала вслух:

– Ляма… Это что – Лама?

– Я – Ляма! – гордо поправил пушистик.

– Хорошо, Ляма. Кто тут у нас дальше? Амма, Вака, Пук… Эй, это не потому, что ты громче всех того..?

Смешарик поднатужился.

– А ну, не смей! Брысь!

Тот, хохоча, скатился с дивана, уступая место товарищам.

– Нанаска… ну, это понятно – мелкий проглот. Феба, Нанни, Минь… тебе понравилось быть вазой? Кто там следующий – Дурас? Ты уверен, что это хорошо звучит?

Пушистик надулся.

– Ладно-ладно, лишь бы тебе нравилось…

В последние два дня они часто превращались то в красивые картины, то в цветы, то в мягкие игрушки – лишь бы порадовать глаз – а то и вовсе забирались на колени или на кровать, чтобы посопеть рядом. Такой близости за пушистыми раньше не водилось. Даже Миша, и тот стал недовольно поглядывать, если один или двое ночью забирались на подушку.

Старался и отряд.

Сегодняшний боулинг, вчерашний караоке-бар… Что еще они придумают завтра, как долго собираются возиться со мной? Баал то и дело бросал на меня виноватые взгляды, мол, я хотел, как лучше; я успокаивающе улыбалась ему в ответ, чувствуя смущение и благодарность за искреннее желание коллег помочь. Будто своих дел у них не было… Однако, их забота помогала. Она не затыкала дыру, образовавшуюся в сердце после последней встречи с Дрейком, но позволяла временно забыть о ней. Хотя бы на полминуты – минуту. И все же, я тосковала по Начальнику, по его присутствию рядом. Может быть, друзья – это лучше, чем совсем никто? Хотя видеть любимое лицо, чувствовать знакомый запах – серьезная пытка, ежесекундно напоминающая о том, чего у тебя никогда не будет, но стоит ли она боли? Неужели правда придется учиться жить заново, с другими людьми, с другими планами, оставив позади мечты?

Дэйн сегодня был просто красавчиком, глаза Мака лучились теплом, Дэлл ободряюще приобнимал, когда выходило послать шар точно в цель, Лагерфельд заботливо наблюдал, даже Хантер, и тот посматривал с пониманием и сочувствием.

Хотелось плакать.

Столько заботы я не испытывала никогда, и еще никогда желание других помочь не оказывалось столь бездейственным, как теперь. Как объяснить им, что они – часть моего мира, великолепная, нужная, но другая? Что Клэр, Смешарики, деньги, дом, возможность жить так, как хочется, – все эти невероятно важные вещи почему-то теряли ценность, когда в сердце не хватало еще одного звена. Звена с зачастую притворно равнодушным лицом и серо-голубыми глазами. Как объяснить, что за одну только возможность обнять его, прижаться к любимому телу, уткнуться носом в шею, я отдала бы что угодно. И в то же время, что бы я ни отдала, все напрасно, и именно этой возможности у меня не будет никогда.

Чтобы не разрыдаться в присутствии остальных, я быстренько шепнула Маку, что иду в бар за кофе, тот кивнул и хотел проследовать за мной, но я не позволила. Его красивые губы поджались, а в глазах мелькнуло понимание. Он нехотя отпустил.

У стойки бара я присела на стул. Хотелось чего-то много крепче кофе… хотелось забыться, хотелось биться в истерике – так сильно вдруг нахлынула тоска, но утопить всю жизнь в алкоголе – не выход. А где же тогда выход, где? Забыть? Скрутить себя узлом, сказать «Дина, проехали!» и притвориться, что не больно?

Но ведь больно… Хреново и очень больно. Есть куда идти, да не хочется, потому что единственная желанная дверь замурована. Говорят, «покуда ни один из нас не покинул этот мир, все можно изменить…». Тогда почему находясь здесь, рядом с Дрейком, когда мы оба живы, ничего невозможно изменить? Почему?

Кое-как взяв себя в руки, я расплатилась за кофе и понесла его к своему столику. Через несколько секунд путь мне преградил незнакомый парень.

– Здравствуйте, девушка. Я весь вечер за вами наблюдаю…

Я остановилась и подозрительно прищурила глаза.

– Зачем?

Симпатичный, но не в моем вкусе: длинные каштановые волосы чуть ниже воротника, узкие плечи, еще уже бедра, татуировка на предплечье.

– Вы здорово играете. Плюс вы очень красивая. Не хотите выпить ваш кофе в моей компании?

Нагло. Я взглянула в его карие глаза.

– Не хочу.

– Почему, у вас среди этих амбалов есть парень?

На «амбалов» я обиделась. Ему самому бы в качалку не помешало сходить разок-другой, чтобы порушить непомерное самомнение, глядя на то, какими должны быть настоящие мужчины.

– Нет, нету, – не стала обманывать я.

– Тогда поужинаете со мной? Я знаю отличное местечко…

Я коротко извинилась, не совсем вежливо обошла навязчивого собеседника по дуге и вернулась к своему столику.

– Проблемы? – коротко спросил подошедший Баал.

– Да упаси Господи тебя вмешиваться… – с нервным смешком ответила я. – Раскатаешь несчастного по дорожке, как потом по ней шары катать?

Дэйн и Чейзер к тому времени тоже недобро поглядывали в сторону бара.

Но раскатывать никого не пришлось. Минутой позже пытавшийся заигрывать со мной парень, вернулся к своей компании, расположившейся слева от нас, и при первой же попытке катнуть шар неудачно подвернул ногу. То, с каким хрустом он на нее приземлился, заставило меня вздрогнуть: сломал, не иначе.

И в этот самый момент посреди толпы и звучащей музыки ко мне впервые закралось нехорошее подозрение. Подозрение, заставившее меня кивнуть собственным мыслям и холодно улыбнуться. Оставалось проверить: верна ли моя догадка.

 

Полчаса спустя я, стоя у бара, тихо скрежетала зубами.

Да, пришлось построить глазки, чтобы меня пригласили на танец, а потом терпеть на своем теле чужие, не особенно приятные руки, чтобы удостовериться в том, что тот бедолага, соизволивший отозваться на мой флирт, неожиданно оказался втянут в драку с какими-то подвыпившими незнакомыми парнями, после чего получил по голове бутылкой. Своих, чтобы не вмешивались, я предупредила сразу, сославшись на эксперимент, поэтому они лишь хмуро наблюдали за происходящим издалека. Что ж, пришло время с ними попрощаться и навестить кое-кого… Если этот «кое-кто» окажется на работе, значит, придется отвлечь, поэтому лучше бы ему в этот поздний час быть дома.

 

Он сидел передо мной в кресле, прикрыв лицо книгой, потягивая красное вино из бокала. Рядом с креслом, почти как в Реакторе, в воздухе висела полупрозрачная карта, на которою Начальник иногда посматривал. Полутемно, из освещения только ночник на старинной тумбе.

– Дрейк? – вкрадчиво поздоровалась я – и книга тут же ушла в сторону.

– Выпьешь? – не здороваясь и не выказывая удивления, спросил он.

– Нет. У меня к тебе вопрос.

– Я слушаю, – он снял с пуфа ноги, поставил их на пол и сложил руки на животе поверх пряжки ремня. Красивая серо-голубая рубашка, дорогая, ее я раньше не видела.

– Как ты думаешь, почему с тремя парнями, на лица которых я имела несчастье смотреть дольше тридцати секунд, произошли несчастья?

Начальник неопределенно качнул плечами.

– Совпадения?

Лицо его было ровным, но вот опасный огонек, светившийся в глубине глаз, выдавал с потрохами. И когда Дрейк потянулся за бокалом с вином, я холодно улыбнулась.

– Нет, это называется не так.

Он неторопливо отпил вина и улыбнулся. Красивый, опасный, зловещий.

– А как?

– Это называется вешанье лапши на уши.

– Что это значит?

– Так в моем мире говорят в том случае, когда один пытается убедить другого в неправде.

– Хм…

Непробиваемая аура властности и равнодушия – замечательное прикрытие для эмоций. Я сделала вид, что собралась уходить, сделала два шага вглубь коридора, затем остановилась и кинула на него насмешливый взгляд.

– Ах, да… забыла спросить. Каково это, чувствовать себя ревнивым идиотом?

И тут же увидела, как тень страдания пробежала по знакомому лицу. Какое-то время Начальник молчал, теперь улыбка его не была самоуверенной, она стала насмешливой и грустной одновременно. Почему-то в этот момент мне вспомнился страдающий от головной боли Понтий Пилат, стоящий на залитом лунным светом бетонном круге и смотрящий вдаль.

Я перестала делать вид, что ухожу, и приблизилась к нему.

– Это неприятно, – только и ответил он. – Но твои ухажеры останутся живы, у них незначительные повреждения.

Мне совершенно некстати теперь вспомнился фильм «Терминатор», в котором Шварценнеггер расстрелял толпу полицейских, затем просканировал ее электронным глазом и выдал заключение «Жить будут».

– Аллилуйя! – я не смогла удержаться от язвительного тона. – Но ведь они даже не поняли, за что пострадали. В чем был смысл?

– У них не было насчет тебя серьезных намерений.

– Ах, вот как? А у тебя есть?

Дрейк поджал губы; в его глазах снова мелькнула тоска.

– Извини.

Я любила его. И понимала каждое идиотское нерациональное и нелогично совершаемое им действие. И последнее извинение, в отличие от проявленной ревности, почему-то не принесло ни радости, ни удовлетворения. Любовь застилает разум, а неограниченная власть развязывает руки – опасное сочетание. Наверное, хорошо, что те парни пострадали не так сильно, как могли бы. Любовь Дрейка была настолько же опасной для этого мира, как и его гнев.

Сердце сжалось от жалости к себе и стоящему напротив мужчине. Он – красивый, умный, пусть даже немного жестокий – не заслужил того, через что теперь проходил. Поддавшись эмоциям, я шагнула в его сторону, желая прижаться всем телом, обнять, утешить, на мгновенье почувствовать его тепло.

– Переоденься в форму…

– Не надо, Ди, – Дрейк предостерегающе вытянул руку вперед – и я застыла.

– Почему?

– Не надо… – повторил он тихо. – И так больно. Я не железный.

Чувствуя, как глаза щиплет от слез, я подошла к столику, подняла бокал с вином, повернула той стороной, которой касались губы Начальника, и отпила глоток. Горьковато-сладкое, на вкус совсем как наша любовь.

– Мне пора.

Не глядя на него, я исчезла.

* * *

Мама звала меня назад. Протягивала руки и плакала: «Доченька, вернись, вернись, дочка…» И я шептала, что вернусь, конечно, вернусь, уже совсем скоро, что осталось совсем немного, и я обязательно что-нибудь придумаю.

А потом проснулась вся в слезах.

В комнате темно, на душе скверно. Канн сказал, что, возможно, остался один день на «F» и все будет кончено.

– Скоро, мам… скоро, – прошептала я освещенному первыми лучами восходящего солнца потолку, глотая слезы. – Как только все закончится, я первым делом вернусь домой.

Только в этот момент, когда за окном забрезжил рассвет, я с гнетущей ясностью осознала, как давно не была дома. Все откладывала решение проблем на потом, лишая себя возможности увидеть тех, кого любила. Какой же я была дурой.

Один день. Перетерпеть один день. Как-нибудь заснуть сейчас, проснуться, пережить утро, обед и вечер, а там порадоваться, что все, наконец, закончилось.

Какое-то время я лежала с открытыми глазами, опасаясь того, что как только закрою их, снова увижу во сне мать, однако, усталость взяла свое: веки слиплись, и до звонка будильника я спала без сновидений.

* * *

Ирэна вторые сутки с тоской смотрела на унылые бетонные стены бункера, и ей казалось, что она медленно сходит с ума. Это ее тюрьма, ее карцер, ее наказание за неправильно принятое много лет назад решение, за опасные эксперименты, за череду слабостей, превративших ее в идущую на поводу алчных желаний недочеловека.

Пробка от шампанского, вылетевшая из бутылки с громким хлопком, ударила по и без того натянутым нервам пистолетным выстрелом – выстрелом расстрела, который она давно заслужила за содеянное.

– Иди сюда, моя девочка, отпразднуем.

Андариэль – высохший и осунувшийся – разлил пузырящуюся жидкость в бокалы, но даже тяга к утешительному действию алкоголя не заставила повернуться женщину, сидящую на стуле лицом к стене, в которой не было ни единого окна. Ей не хотелось смотреть на него, на его больное изъеденное химией тело, видеть выцветшие глаза и слышать хриплый неприятный голос. Не столько физические недуги превратили некогда красивого мужчину в ссохшегося, нервного, одержимого безумца, сколько психологическая болезнь и многолетняя неиссякаемая жажда мести. Мести, в которой, как теперь казалось Ирэне, не было никакого смысла.

– Не рановато праздновать?

– Завтра откроем еще одну. Или послезавтра. Запасов продовольствия здесь хватит на месяц, но нам недолго осталось сидеть. Они уже близко.

Ирэна вдруг почувствовала, что ее пересохшее горло жаждет не шампанского, а простой воды, и поднялась для того, чтобы наполнить пластиковый стаканчик из огромной бутылки в углу. Да, это хорошая вода, чистая, не та водопроводная, что она отравила ядовитым составом, вызывающим агрессию и галлюцинации. Сколько людей выжило там, наверху? Если они не погибли от пуль команды, посланной Дрейком для зачистки, то, скорее всего, сами перебили друг друга. Проникшая в их тела кристаллическая структура пагубным образом воздействовала на мозг, возбуждая определенные нервные центры, заставляя жаждать крови. И не важно, чьей крови – своей или чужой.

Зачем? Зачем она сделала это? Зачем пополнила длинный список грехов еще одним, да еще и таким страшным? Хотя, была ли теперь разница? Скоро дом наверху рухнет, погребя под собой тех, чьей смерти Андэр желал так долго, и, может быть, тогда наступит серый просвет, успокоение, тишина.

Там погибнет и Баал. Она почти убила его однажды, а теперь поможет убить еще раз, только теперь окончательно, а вместе с ним и свои мечты.

Андэр сидел на кровати, перенесенной сюда с верхних этажей, держа в руках бокал – пластиковую копию настоящего Риннского стекла; мысли его витали далеко.

Ирэна подошла к столику в углу и взяла свое шампанское, отпила глоток, поморщилась от неуместного вкуса праздника на языке.

– Когда мы узнаем, что все закончилось?

– Издеваешься? Там столько взрывчатки, что уровень содрогнется. Ударная волна снесет все в радиусе километра, им не выжить.

– А нам? – риторически спросила Ирэна, вовсе не имея в виду продолжение их телесного существования.

Мужчина провел рукой по спутанным белым волосам, явно не услышав подспудный контекст, заключенный в последнюю фразу.

– Я отдал все… – он прислонился спиной к стене и закрыл глаза. – …все, чтобы превратить собственный дом в идеальную ловушку, и она сработает. Мне плевать на этот город, плевать на Уровень, я не достал Дрейка, но я достану всю его команду. Мне хватит этого. Да, хватит. Они думали, что обыграли меня, думали, что я не смогу чем-то пожертвовать, но они ошиблись и скоро увидят это.

Ирэна поставила бокал на стол и медленно подняла глаза к низкому потолку – двухметровой толще бетона над головой. Ненависть, исходящая от Андэра, душила, внезапно навалилась тоска, смешанная с ощущением собственной никчемности, и плохое предчувствие, что они навсегда останутся замурованными и похороненными в этом подземном бункере – он станет их общей каменной кроватью и могилой.

– Эй, с тобой все в порядке? Лицо пошло пятнами.

– Да-да, нормально…

Темноволосая женщина смахнула со лба пот и тяжело опустилась на стул.

Сколько еще ждать?

И что будет после?

* * *

Серый каменный трехэтажный особняк контрастировал с городскими развалинами целыми стенами и сохранившимися в оконных проемах стеклами. Притаившись за развороченной кладкой из бетонных плит, служащей когда-то высоким забором, мы наблюдали за мерцающей над домом, едва заметной на фоне облаков голубоватой сетью.

– Пять минут до отключения. Всем приготовиться. Хантер, проверь еще раз, сколько в доме человек, – скомандовал Канн, оторвав взгляд от пыльного циферблата наручных часов.

Рэй вгляделся в дом, прищурив глаза.

– Десять человек.

– Будет жарко.

– Мак, Андэр там?

– Он в доме, да.

– Ты уверен, что сам не сможешь его достать?

– К сожалению.

Чейзер неприязненно сжал челюсти. Накануне он уже провел эксперимент, пытаясь нащупать Андэра с помощью внутреннего зрения и «поиграть» с ним, но почти сразу же выяснил, что на последнем стоит некоторого рода защита, с которой Мак раньше не сталкивался. Он видел жертву, но не мог ее умертвить: фон мерцал, но не поддавался воздействию. Стоило Дрейку услышать об этом, как он тут же приказал доставить Ирэну живой, что моментально вывело из себя обычно спокойного Дэлла, с самого начала мечтавшего подорвать особняк. Теперь же о взрыве речи идти не могло.

– Ждет, сука. Наверняка оставил лучших бойцов напоследок. У нас четыре минуты. Ждем.

Мы прислонились спинами к жесткому холодному бетону, сидя на земле. Вокруг тихо: ни души, ни звука, лишь слабый ветер завывал в неровных глазницах между цементными плитами с торчащими из них стальной арматурой.

Это были минуты навязанного отдыха, отделившие одно действие от другого, минуты, когда каждый мог подумать о своем. Я повернулась и взглянула на ряд мужских профилей – сосредоточенных, хмурых, собранных, готовых ко всему. Эльконто не улыбался, его губы были поджаты, пальцы сомкнуты вокруг автоматного дула, Халк смотрел куда-то вдаль, на клубящееся небо, остальные скользили взглядами по округе, контролируя периметр. О чем они думали? И о чем думала я сама?

Наверное, о том, что устала и запуталась. Что устала воевать и потерялась во взаимоотношениях, и, может быть, о том, что в моей жизни нужны радикальные перемены. Разум вымотался, тело тоже; хотелось покоя и времени, чтобы собраться с мыслями, что-то пересмотреть, что-то переосмыслить. Отпустить уже из рук ненужный автомат, скинуть шнурованные ботинки, смыть с лица и волос грязь и стать прежней Диной – обычной собой, чтобы после сесть где-нибудь на песке и долго смотреть на море, ни о чем не думать и просто наблюдать за природой. А может, прыгнуть в Прагу и выпить на площади кофе, глядя на туристов, слушая бой башенных часов. Зачем мне «F»? Зачем мне вообще это все?

– Две минуты, – коротко информировал Канн.

Я повернула к нему голову и спросила:

– Ты думаешь, там ловушка?

– Вполне возможно. Придется быть осмотрительными, – он взглянул на меня стальными глазами, серьезный, хмурый. – На тебя большая надежда, Ди. Баал и Лагерфельд будут прикрывать тебя, но ты должна быть рядом с группой на случай немедленной эвакуации. Я бы тебя оставил, вообще бы не брал, но…

– Я понимаю.

Мы помолчали.

На этот раз им действительно могла понадобиться моя помощь. Кто знал, какие опасности таил в себе стоящий поблизости особняк? Андэр – маньяк. Хуже того, маньяк-стратег, а недооценивать эту специализацию я бы теперь не рискнула. И пусть нас было много, по крайней мере, не меньше чем врагов, мне отчаянно хотелось, чтобы из дверей мы вышли в том же составе, что и вошли.

– Одна минута.

Небо клубилось над головой рваными клочьями, в воздухе висела душная давящая тревога. Мне почему-то подумалось, что я не могу представить сегодняшний вечер – каким он будет? Воображение не сработало. Сбоку завозились, переворачиваясь на корточки, принимая удобную позицию для быстрого старта. Как только экранирующая сеть погаснет, начнется самое пекло.

– Тридцать секунд, приготовить оружие… Я и Рен первые, Дэйн и Хантер следом, остальные прикрывают. Как все в доме – расходимся; Баал, Стивен, следите за Бернардой. Все, пошли!

 

Все было слишком.

Слишком много мелькало по сторонам незнакомых комнат, слишком часто меня дергали за воротник, чтобы убрать с траектории полета чьих-то пуль, слишком близко к уху раздавались автоматные очереди, слишком сильно хотелось бежать прочь и орать во все горло от страха, а после забиться под камень и долго там сидеть. Зажать ладонями уши и изо всех сил зажмуриться – это все, чего я хотела, но на деле постоянно утыкалась лицом в стены, прижатая лапой Баала, приседала, снова задыхалась от бега, морщилась и вздрагивала, когда над ухом вновь раздавались выстрелы, и постоянно боялась, что кто-то из наших погибнет. Чьи-то крики, стоны, снова очередь, еще один поворот… еще одна комната… еще одно упавшее тело с винтовкой в руках. А в других комнатах? Не свои ли вместо чужих лежат на полу? Господи, помоги мне пережить это…

Когда начало казаться, что все это никогда не закончится, когда я почти перестала соображать, где верх, а где низ, и что вообще творится вокруг, вдруг наступила тишина.

Рядом шумно дышал Лагерфельд, из его руки сочилась кровь, он сидел у стены обшарпанной столовой, в которой на столе вместо тарелок, стояли какие-то колбы, и резкими движениями стягивал рану. В соседних комнатах и коридоре слышались шаги, ступающие по осколкам разбитого стекла, обрывочные фразы.

– Ты нормально? – рядом со Стивеном на корточки опустился Баал.

– Я – да, проверь Бернарду.

– Я в порядке, – отозвалась я хрипло, наполовину оглохшая не то от автоматных очередей, не то от внезапно навалившейся тишины.

В коридоре показался Канн, за ним Дэйн со ссадиной на лбу, следом Хантер. Через минуту подтянулись и остальные.

– Кто-то еще ранен, кроме Стива?

Все покачали головой: серьезных ранений не обнаружилось ни у кого; я медленно опустилась на ватных ногах на пол вдоль стены. В глазах стоящих вокруг мужчин плескалась сосредоточенность и адреналин. Пахло гарью.

– Кто-нибудь видел Андэра? – вопросительно гаркнул Канн, оглядывая отряд. – Кто-нибудь положил его?

– Нет.

– Нет.

– Нет.

Качались головы.

– Черт… Он еще жив. Мак, срочно найди местоположение этого урода.

Лагерфельд закончил накладывать жгут и стянул его концы; Чейзер закрыл глаза.

– Центральная часть дома, подпол… или бункер, не знаю. Сигнал идет из-под бетона.

– Пошли выкуривать. Выдвигаемся! Быстро!

Следуя за Маком и Дэллом, инспектирующим стены, пол и потолок на предмет мин, отряд, прикрывая друг друга, продвигался куда-то вглубь особняка. Халк хромал, я старалась не смотреть по сторонам. Вид осколков, крови и тел на полу заставлял желудок сжиматься в спазмах. Стены выщерблены пулями, пол усыпан крошкой и выстреляными гильзами. Спустившись на первый этаж, мы вошли в широкую, полностью пустую комнату с единственной дверью и окном. Мебели не было: уныло серели вокруг стены, посреди облезлого пола виднелся задраенный люк, ведущий вниз, а на его крышке лежал сложенный вдвое лист бумаги.

В моей душе вдруг всколыхнулась тревога – плохое отвратительное предчувствие. Что это за черные столбики по всем углам? Для чего? И зачем бы кто-то оставлял на крышке люка записку?

– Ловушка!!! – вдруг заорал Канн страшным голосом. – Всем на выход! НА ВЫХОД!!!