СРЕДА, 12 ЯНВАРЯ

 

Когда Санк-Марс вошел, разговоры у кофеварки смолкли, и полицейские разошлись кто куда. Он прошел в свою кабинку. Неприязнь, с которой к нему стали относиться коллеги, была вызвана материалом, опубликованным во вчерашней «Газетт», где говорилось о коррупции среди полицейских. Как правило, полицейские не читали англоязычных газет, но этот номер успели просмотреть все. Их мало волновало то, что Бобьен рвал и метал, но Андре Лапьер был среди них своим. И по управлению прошел слушок, что это Санк-Марс сдал одного из своих.

Злой, поглощенный своими мыслями, занятый сбором документов по одному старому делу, которое передавалось в суд, Санк-Марс не заметил, как в его кабинку вошел Реми Трамбле. Лейтенант поставил на пол спортивную сумку.

– Ты, Эмиль, должно быть, очень занят…

– Вроде того. И я не собираюсь выслушивать то, что у тебя на уме.

Усевшись на стул в своей обычной позе – с прямой спиной, – Трамбле нервно потер выдающийся вперед подбородок.

– Нам надо поговорить. Прошел слух, что ты сдал прессе Лапьера и Бобьена.

Санк-Марс почесал спину.

– Ты, Реми, сначала задай себе вопрос о том, кто эти слухи распространяет.

– Они живут своей жизнью. А я думаю так же, как все. Больше всего Реми нравилось вести с сослуживцами беседы об их поведении. Его это вдохновляло даже больше, чем собственно работа, которой он занимался изо дня в день.

– Эмиль, ты там был. И это ты выступал за то, чтобы навести там шорох. В документах, которые мы изъяли в гараже, была только ксерокопия той страницы с именами полицейских – только копия. Я не удивлюсь, если подлинник окажется в твоем столе. И тому, что именно из твоего стола он перекочевал в газету.

– Здесь ты ничего не найдешь, – Санк-Марс упер средний палец левой руки в письменный стол.

Трамбле устало вздохнул и облизнул губы.

– В гараже ты сделал копию документа и сохранил оригинал. Я говорил с полицейским, который там был с тобой. Ты – единственный офицер, который сам делал копии. Мы прошерстили то самое дело и нашли в нем только копию. В документе перечислены семнадцать имен, Эмиль, включая два упомянутых в статье, и именно эти два человека промывали тебе мозги в прошлую пятницу.

– Люди, чьи имена там упомянуты, имели отношение к облаве в гараже, – возразил Санк-Марс, собираясь с силами. – Именно это хотел подчеркнуть автор. И этот факт не может не вызвать у нас ряд вопросов. Таких, как поведение Лапьера и стремление Бобьена курировать это дело.

– Вот ты и раскрылся, Эмиль. У тебя та же позиция, что и у английского автора.

– Я только сказал, что он затронул определенные проблемы.

– А меня волнует другая проблема.

– Какая же? – негромко спросил его Санк-Марс.

Он прекрасно знал, что ни один сотрудник управления не работает с документами так дотошно, как Реми Трамбле. Волосы его всегда были так аккуратно уложены, что он, наверное, раз в неделю ходил в парикмахерскую. А брился он так тщательно, что кожа на щеках и подбородке была молочно-белой и такой гладкой, что казалась вощеной.

– Кто следующий?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Санк-Марс.

– Я, Эмиль, уже давно вышел из детского возраста. Ты хотел получить это расследование, а Бобьен обрубил тебе концы. Теперь он получил оплаченный отпуск и временно отстранен от исполнения обязанностей. Ты крупно повздорил с Андре. Его вызвали на ковер и объявили о проведении служебного расследования. Он совсем в другой весовой категории по сравнению со своим начальником – чтобы ему продолжали платить, за него должен был вступиться профсоюз. – Трамбле смахнул невидимые пылинки с безукоризненно отутюженной складки на брюках. – И что теперь? Если я стану руководителем операции, у меня тоже все пойдет наперекосяк?

– Реми…

– Ты играешь с огнем. Хотелось бы мне знать правила этой игры.

Санк-Марс попытался отшутиться:

– Закон джунглей, Реми. Каждый за себя.

– Теперь ясно, какой расклад. Я буду руководить операцией.

– Ничего другого я и не ожидал, – сказал ему Санк-Марс. – Можешь рассчитывать на мою поддержку.

– Правда? Тогда скажи, чем я мог бы тебе помочь? Что тебе надо?

Эмиль Санк-Марс склонился в своем вращающемся кресле и внимательно посмотрел на давнего сослуживца. Много лет они служили в одних чинах, вместе продвигаясь по служебной лестнице, хотя с самого начала Трамбле лучше ориентировался в хитросплетениях политической жизни управления. Неудивительно поэтому, что когда пришло время двигать на повышение кого-то одного из них, логичное решение было принято в пользу Трамбле.

– Как продвигается твое внутреннее расследование? – поинтересовался Санк-Марс. – Что нам известно о компьютерной утечке?

Лейтенант опять почесал подбородок, и Санк-Марсу показалось, что его собеседник снова напрягся.

– Расследование идет своим чередом. Есть некоторые основания подозревать сотрудницу информационного отдела – Андре за ней раньше ухлестывал. Хотя я не утверждаю, что эти два обстоятельства между собой как-то связаны.

– Ты поэтому мне не дал разгон за Андре, хоть и считаешь, что это я его подставил?

– Я не говорю, что он в чем-то замешан, пока у меня нет для этого оснований. А если он и впрямь в чем-то виноват, я не знаю, в чем именно и насколько.

– Пока нет.

– Может быть, никогда не будет.

– Ты интересовался, чем можешь мне помочь.

– Я об этом потом не пожалею?

– Я буду делать все, о чем ты меня будешь просить. Только не говори мне, чего я не могу делать.

Оба мужчины пристально смотрели друг другу в глаза, и никто не отводил взгляд.

– Только не переходи границу закона. На кого ты охотишься, Эмиль?

– На кого и всегда, – честно признался Санк-Марс. – Как и в доброе старое время.

Реми Трамбле глубоко вздохнул. Он встал и сделал шаг к двери, потом обернулся.

– У тебя, Эмиль, чутье феноменальное, я тебя за это уважаю. А еще я надеюсь, что ты знаешь, как отличить друзей от врагов.

 

Джулия Мардик перешла авеню Парк и вдоль восточного склона горы направилась к университету МакГилл. В этом месте улица очень широка – восемь полос движения, и, как обычно в Монреале, когда дорога позволяет, мало кто из водителей соблюдает ограничение скоростного режима. К северу от горы авеню Парк сужается до четырех полос, которые на протяжении нескольких миль проходят мимо магазинчиков и ресторанов, принадлежащих выходцам со всех концов света. К югу от горы авеню Парк снова сужается, веером расходясь вдоль горы дорогами на запад и крутыми проулками, спускающимися к центру и к району, где обосновались студенты. Авеню Парк получила название именно от этого короткого своего отрезка, который проходит мимо парка.

Древний вулканический холм изящными белоснежными изгибами полого уходил ввысь, и улица у его подножия, по которой шла девушка, тоже слегка поднималась в гору перед тем, как спуститься вниз, в сердце города. Джулии нравился парк Маунт-Ройял. Он, как кто-то ей сказал, был спроектирован Фредериком Лоу Олмстедом, к числу других известных проектов которого принадлежит и Центральный парк в Нью-Йорке. В теплые летние вечера она любила здесь гулять по старым тропинкам для верховой езды и взбираться на вершины скалистых утесов, одиноко возвышающихся на территории кладбища, читать имена и даты на могильных камнях и склепах, как будто без всякой на то причины ища в них предзнаменование беды. Как и многие другие, она ходила на гору по заросшему парку по вечерам, когда кончались занятия. Народа обычно было достаточно, поэтому она чувствовала себя там в безопасности. Отчасти такие прогулки доставляли ей удовольствие потому, что были связаны с некоторой долей риска. Иногда гора внушала ей совсем иное настроение. Кто там еще бродил по темным зарослям? Бывало, она довольно близко подходила к прогуливавшимся парочкам, искавшим уединения, – она вроде как следила за ними, просто так, ради интереса. В такие минуты она острее ощущала собственное одиночество, тоскливое до щемящей боли. Она любила свой новый город и одновременно страшилась его, может быть, потому, что во время такой вечерней прогулки встретила Селвина Норриса.

Он сидел на парковой скамейке в вечерних отсветах мягкой осени, вытянув длинные ноги через дорожку, у которой она стояла. Джулии пришлось через них перешагивать, и в этот момент он что-то хрипловато сказал. А когда она уже пошла дальше своим путем, Норрис громко спросил, слышала ли она печальную песню, которую поет на закате редкий залетный гость горы – пестрый американский дрозд. Вопрос его был ей приятен – девушке хотелось, чтобы мужчина продолжал в том же духе, но вместо этого он пошел проторенной колеей и спросил:

– Девушка, мне кажется, мы уже с вами где-то встречались?

Она не удержалась и ответила ему грубостью. Отозвался он самым неожиданным образом:

– Разве вы не Джулия? Джулия Мардик?

Девушка остановилась как вкопанная. Он заинтриговал ее, и она уподобилась ослу, который неотступно шел за морковкой и тянул за собой тележку, груженную тайнами. Она сама себе тогда очень удивилась, просто поразилась силе желания, с которым ей захотелось обратить на себя внимание этого человека. От него исходило какое-то утонченное обаяние, но на дурацкие причуды не было и намека – мужчина был хорошо одет, и по возрасту он был значительно старше какого-нибудь прощелыги-студента, который после первого же поцелуя растрезвонил бы на всю округу о своей победе. Селвин Норрис превзошел ее ожидания – он не просто мог поддержать разговор, он мог его взять на себя целиком, ей оставалось только слушать. В первый же вечер она согласилась сесть в его роскошную «инфинити» в надежде, что он отвезет ее к себе, а если повезет, то в какое-нибудь кафе в центре. Но вопреки ожиданиям, он довез ее до дома, хотя она не давала ему свой адрес.

– Ничего не понимаю!

– Это я так даю понять, что положил на тебя глаз.

– Ты что, ходил за мной по пятам?

– Я никогда не позволю себе этим злоупотребить. Спи сегодня спокойно, Проныра. Пусть тебя ничто не тревожит. А впредь никогда не садись в машины к незнакомцам.

«Да, – думала она несколько месяцев спустя, – если, конечно, они не из „Ангелов ада“. А в этом случае прыгай к ним в машину не раздумывая».

Ей не надо было ему давать свой номер телефона – он у него уже был.

«Почему он назвал меня Пронырой? И почему мне сразу понравилось, когда он так меня назвал?» Как будто, думала она, Селвин Норрис переименовал ее во время первой встречи, а потом постепенно сделал такой, чтобы она соответствовала этому его прозвищу.

В том месте, где тротуар поднимался над восемью полосами движения, для пешеходов был проложен подземный переход. Несмотря на то что он всегда был хорошо освещен и оборудован зеркалами, чтобы видеть, что происходит за углом, Джулии всегда казалось, что переход небезопасен для женщин, и она старалась им не пользоваться. Какая-то студентка вышла из перехода, а когда она к нему уже почти подошла, в него нырнула другая женщина. Она задавала себе дурацкие вопросы, почему они не боятся ходить этим переходом, и именно в этот момент проходившая по авеню Парк машина так резко затормозила у обочины, что ее чуть не занесло. Из нее – с той стороны, которая была ближе к тротуару, – одновременно вышли два дюжих мужика. Они с силой захлопнули дверцы, и машина на дикой скорости понеслась дальше под недовольные гудки других водителей. Джулия покосилась на двух вышедших из тачки амбалов: здоровенных, с раздутыми животами, патлатых, заросших нечесаными бородами. Если бы не зима, она вполне могла бы себе их представить верхом на мощных мотоциклах. Интересно, если когда-нибудь байкеры придут за ней, будут они записными щеголями или поддатыми жлобами, как эти двое? Стараясь не менять ритм ходьбы, она быстро прошла мимо.

В ней вдруг возникла уверенность, что эти-то двое за ней и пришли, – или она просто паникует, нервишки расшатались? Джулия глубоко вздохнула, резко остановилась и пристально посмотрела прямо на них, чтобы унять охвативший ее страх. По тротуару спокойно шли немногочисленные прохожие, по улице проезжали автомобили, она была у всех на виду, и логика подсказывала девушке, что она в безопасности. Мужики на нее не смотрели, они шли быстрым шагом, как будто направлялись к какой-то конкретной цели впереди. Она повернулась, чтобы продолжить путь, и успела сделать четыре широких шага до того, как они с ней поравнялись, но ее опять охватила безотчетная паника, и девушка снова обернулась. Теперь малый, на котором была бобровая куртка, распахнул ее, и у Джулии перехватило дыхание, потому что она ожидала увидеть его вздернутый половой член, но тут же поняла, что вместо этого он демонстрирует ей под нависшим брюхом заткнутый за пояс пистолет. Она взглянула ему в лицо. Мужик был безобразен – вся рожа в каких-то пятнах, маленькие поросячьи глазки слезились. Почти не шевеля губами, он сказал ей:

– Не рыпайся, сука, или я тебе задницу отстрелю.

Убедившись в том, что она видела его оружие и напугана до полусмерти, он запахнул свой бобровый куртяк.

– Пойдем, – скомандовал детина.

– Отстаньте от меня!

Как по команде они схватили ее под локти. Это случилось именно в тот момент, когда все трое оказались у входа в переход. Они ее плотно зажали и, чуть ли не приподнимая над землей, втащили в туннель.

– Что вам от меня надо? – прошептала Джулия так неуверенно и тихо, что еле расслышала собственный голос.

Ноги ее почти не касались ступенек, а как только они оказались внизу, один из байкеров прижал ее к стене, зажал ей лапой рот и негромко сказал:

– Не рыпайся, сука, и пасть не раскрывай.

Волна панического страха снова прошла по всему телу, она вдруг подумала, что все происходит случайно, что они просто так на нее наезжают, что у них вообще нет ничего общего с «Ангелами ада». В переходе было холодно, гулял ветер, ее могло сильно продуть, а державший ее подонок продолжал гнуть свое. Он говорил медленно, и она уже стала надеяться на то, что ее не собираются насиловать, она пришла в себя настолько, что малый убрал руку с ее лица. Джулия бросила взгляд в туннель перехода – никто не двигался в их направлении, но молодая женщина, спустившаяся туда чуть раньше, еще из него не вышла. Может быть, у нее еще был шанс? Позвать ее на помощь? Еще теплилась надежда на то, что может подоспеть помощь…

Байкер в бобровой куртке вынул пистолет, и снова Джулию окатила волна липкого ужаса, а другой опять закрыл ей рот рукой, а тот первый, у которого был пистолет, заговорил с ней так спокойно и мягко, что это напугало ее еще сильнее:

– Не дрейфь, все путем. Мы тебя обижать не будем, нам это без надобности. С тобой кое-кто из корешей потолковать хочет, а мы у них типа служба доставки, так что ты у нас вроде как поп-звезда получаешься.

Он говорил по-английски бегло и уверенно, но акцент все-таки чувствовался, ей стало ясно, что мужик был французом, а потому вероятность, что его послали «Ангелы», возрастала.

Джулия кивнула, дав ему знак, что поняла. Говорить она не могла.

– Сука, делай, что я скажу, самой так спокойней будет. Мы о тебе позаботимся. Ты должна это себе уяснить.

Она снова кивнула.

– Я тебе сейчас ствол к глазу приставлю, а ты погляди в дуло. Прямо туда и гляди. А пока будешь пялиться, слушай меня, сука, внимательно и не перебивай. Чтоб ты ни одного слова моего не пропустила, потому что повторять я не буду.

На этот раз байкер не спрашивал ее согласия, он поднял пистолет чуть выше ее головы, и девушке пришлось слегка ее задрать, чтобы смотреть в маленькое черное отверстие ствола. Она уставилась туда, говоря себе при этом, что не сойдет от этого с ума, потому что предполагала, что ее станут запугивать, и прекрасно понимала, что эти твари сознательно хотят напугать ее до смерти, хотят заставить ее представить себе, как из этой дырочки вылетит пуля и размажет ее мозги по стене, но вместо этого она видела только холодный металл. Джулия стала соображать, какого именно он цвета, потому что он не был ни серебристым, ни серым, ни металлическим, и тут она вдруг почувствовала, что успокаивается, на нее снизошло какое-то странное умиротворение, и ей показалось, что все обойдется.

– Ты пойдешь с нами. О том, чтоб свалить, даже не думай, ни орать, ни говорить не пытайся. Делать будешь, что тебе сказано. Держи себя, как будто все в норме, потому что так оно и есть. У нас все путем.

Потом он убрал пистолет от ее лица, заткнул его за пояс джинсов, запахнул бобровую куртку, и она снова смогла почти нормально дышать.

– Пошли, – сказал по-французски второй, будто приказ отдал. Он тоже говорил негромко, но от того, как он говорил, по коже бежали мурашки.

Они провели Джулию по переходу, звуки их шагов гулко отражались от стен неширокого коридора. Она смотрела на их высокие ботинки, которые производили так много шума; собственных ног она под собой не чувствовала и шагов своих не слышала, колени ее почти не сгибались, с ней было что-то не то, не умиротворение на нее снизошло, а что-то другое, состояние, какого раньше ей испытывать не доводилось. Оба эти мужика – это было единственное, что она знала наверняка и что целиком занимало ее сознание, – были обуты в ботинки, какие носят мотоциклисты.

Когда они вышли из перехода, Джулия остановилась на тротуаре, в глаза било солнце, байкеры встали рядом с ней по обе стороны. Они ждали кого-то, кто должен был сюда подъехать.

– Не вздумай трепыхаться, – снова предостерег ее тот, который говорил по-английски.

По нижней части парка проходит улица Дулут. Внезапно с нее на авеню Парк повернул микроавтобус, резко затормозил, задняя дверца отъехала вбок, и Джулию затолкали в машину. Она упала на грубую коричневатую подстилку, покрывавшую пол. В задней части автомобиля не было ни сидений, ни окон, и когда машина резко тронулась с места, девушку отбросило назад, и она руками ухватилась за эту подстилку, чтобы не ушибиться о стенку. Мужчина схватил ее за лодыжки и подвинул ее ноги, освобождая себе проход. Она полулежала на боку, тот малый – с заткнутым за пояс пистолетом, склонился над ней, и она снова испугалась, что он ее изобьет, изнасилует или убьет, но он сказал ей:

– Отвали отсюда свои кости.

Джулия Мардик как-то умудрилась встать на колени и снять с плеч рюкзачок. Эти движения, хоть какая-то активность помогли ей немного прийти в себя. Она была в шоке, но теперь к ней стало постепенно возвращаться самообладание. Ее колотило и подташнивало. В машине воняло как от бродячей кошки. Малый с пистолетом обыскал ее рюкзак, и она с благодарностью вспомнила о том, что Селвин Норрис предусмотрел все до мелочей.

На каждой из ее книг стояло имя Хитер Бантри. Два новых учебника были куплены специально, чтобы написать на них это имя. В одной он вычеркнул все имена старых ее обладателей, включая Джулию Мардик, и добавил имя Хитер Бантри. Еще в двух он просто вырвал страницы с ее настоящим именем и сказал ей, чтоб она вписала свое новое имя. Байкер добрался до ее портмоне. Как Норрису это удалось сделать, она не знала, но он дал ей новые карточки социального и медицинского страхования, студенческий билет с фотографией, водительское удостоверение, выданное в провинции Онтарио, кредитную карточку и какие-то ее работы – все на имя Хитер Бантри. Теперь она была рада, что Селвин не доверил ей самой прошерстить ее квартиру. Он ей объяснил, что «Ангелы» не будут слишком придирчиво обследовать жилье, скорее они ограничатся обычным осмотром. Для них это дело было привычным. Может быть, они уже роются в ее шмотках. Норрис нашел там кое-какие вещи с именем Джулии Мардик, в частности почтовую открытку, прикрепленную магнитиком к дверце холодильника. Если бы всплыло имя Джулии Мардик, ей нужно было сказать, что это ее бывшая соседка по квартире, которая уже оттуда съехала. А если бы встал вопрос о том, что там только одна спальня с одной кроватью, ей надо было неохотно признаться, что Джулия Мардик была ее любовницей.

– Им это понравится. Тогда им станет ясно, почему ты не такая, как все. Это объяснит им, почему по вечерам ты никуда не шляешься. И если вдруг кто-нибудь тебе позвонит – то есть Джулии Мардик, не надо будет голову ломать, кто это такая. В общем, это многое может упростить.

Перерыв ее вещи, похититель положил все на место.

– Студенточка, – пробурчал он.

– Я надеюсь, вы те, за кого я вас принимаю, – проговорила Джулия, радуясь, что наконец к ней вернулся голос. Он срывался от волнения, и сказала она это очень тихо, но так было даже лучше. Селвин предупредил ее заранее, что она может быть напугана, и объяснил ей, как использовать испуг в собственных интересах. «Лучше быть испуганной, чем нет. Напуганная, ты выглядишь менее подозрительно. „Ангелы“ любят, когда их боятся. Пусть твой неподдельный страх им будет так же очевиден, как и твоя естественная вздорность».

Джулия устроилась поудобнее. Ей только велели не смотреть вперед – сквозь лобовое стекло, а повернуться назад, где окон не было вообще. Они продолжали петлять по улицам, а девушка тем временем прокручивала в голове ситуацию и готовилась к ожидавшему ее неминуемому допросу.

«Будь такой, какая ты есть. Есть только одна правильная линия поведения – тебе надо быть Хитер Бантри и точно знать, чего ты хочешь».

«Хорошо, Селвин. Я поняла».

На какой-то улице машина остановилась, и оба сопровождавших ее байкера из нее выскочили. Вместо них вошли мужчина и женщина, дверцу с силой задвинули, и они поехали дальше. Джулия как-то не была готова к женскому обществу. На ее новой спутнице – бледной и хилой – были черная кожаная куртка, джинсы и высокие ботинки, волосы вокруг ушей были выбриты, и складывалось впечатление, что она недоедает. Стройная и мрачная, смахивавшая на уличную девку, она даже не смотрела на Джулию, не проявляла к ней никакого интереса, пока мужчина, севший вместе с ней в машину, не дал ей знак заняться девушкой.

Она говорила с сильным акцентом, неуверенно, глотая слова.

– Я тебя буду обыскивать.

Джулия тут же перешла на французский:

– Давай, – сказала она, – вперед.

Эта новость ее слегка приободрила – раз они пригласили женщину ее обыскать, значит, ни один мужчина не будет касаться ее груди или раздвигать ягодицы, чтобы убедиться, что у нее нет ни оружия, ни микрофона. Байкерская шлюха делала свое дело тщательно, осматривая, ощупывая и оглаживая тело Джулии так, что та не знала, хихикать ей от щекотки или вмазать этой твари по роже. Один раз она даже так взвизгнула, что водитель отвлекся от дороги и бросил на нее недобрый взгляд. Джулия извинилась. После этого личный досмотр быстро завершился.

Машина снова подрулила к тротуару и остановилась. Женщина вышла, а вошли байкер с пистолетом и его кореш. Они поехали дальше, теперь в задней части фургона их было четверо, и Джулии подумалось, что она успешно прошла какую-то важную проверку. Все тело у нее слегка затекло и покалывало, как будто она проспала ночь на земле.

Водитель закурил, другие мужчины потянулись к нему, чтобы получить по сигарете из его пачки, предложили закурить и Джулии, но она отказалась. Салон машины наполнился едким дымом, и у нее сильно заслезились глаза. О таком испытании Селвин Норрис даже не упомянул.

– Думаю, что пока я здесь, в машине можно было бы не курить, – сказала она. Похитители мрачно переглянулись.

От этого высказывания ей слегка полегчало – к ней отчасти вернулся кураж и естественная разговорчивость. Если эти мужчины собираются иметь с ней дело в качестве Хитер Бантри, она должна что-то собой представлять, она должна быть умной и немного бесшабашной, как будто ей вроде как все по барабану, как будто она – эдакий бедовый, дерзкий сорванец, но вместе с тем ей надо быть сообразительной, умеющей держать себя в руках, воспитанной и образованной представительницей среднего класса. Поразмыслив, она решила, что вполне вживается в свою роль, – обратив внимание именно на нее, Селвин Норрис сделал правильный выбор. Эта мысль неожиданно подвела ее к первым циничным выводам. Сидя в этом прокуренном, вонявшем кошачьей мочой фургоне вместе с бандитами, она вдруг подумала о том, что Норрис остановил свой выбор на ней не потому, что она могла сыграть эту роль, а потому, что она подходила ему по каким-то другим, известным только ему параметрам. Ей сразу стало очень одиноко и горько, она почувствовала, что ее провели как последнюю дуру. А что, если его к ней внимание определялось не личными мотивами, а расчетами совсем иного характера? Неужели вся его забота, восхищение ею, то очарование, о котором он ей говорил, – все это просто игра, блеф? Как же сильно он ее иногда доставал! Он ведь предупреждал ее, что она может в нем усомниться, но ей все равно надо будет держаться, ей во что бы то ни стало нужно вжиться в образ Хитер Бантри и неукоснительно следовать той цели, которую она перед собой поставила, – восстановлению положения ее отца. Любой другой ее курс обречен на провал. «Так тому и быть! – в сердцах сказала она себе, чтобы хоть как-то унять собственные страхи. – Я – Хитер Бантри. Я – Хитер Бантри. Теперь я сама по себе. Мне никто не поможет. Теперь ты доволен, Селвин? Я – Хитер Бантри!»

Она сползла пониже, чтобы хоть немного рассеялись клубы густого дыма, зависшие под крышей фургона. Из ее нового положения через ветровое стекло были видны крыши двухэтажных домиков, большие жилые здания и даже полоски неба. Глянцевая синева небес чем-то манила, завлекала ее, как узника в темнице, искушала близостью иного мира. Джулия сосредоточила все свое внимание на небе, пытаясь по теням примерно определить угол наклона солнца и направление, в котором они двигались.

Шофер всегда тормозил резко, плавно ездить он, наверное, вообще не умел, и Джулию постоянно бросало вперед, когда машина должна была остановиться на рыхлом снегу. Малый с пистолетом, которого, как ей показалось, к ней приставили, потому что он неплохо говорил по-английски, опять приказал ей отвернуться от окна:

– Снова будешь в окно пялиться – задницу прострелю. Они затормозили. Один из ее конвоиров вышел из машины, и вместо него зашли двое других мужчин. В одном из них она узнала Макса Гиттериджа.

Он расположился с удобствами, облокотившись на спинку кресла водителя.

– Вот мы и встретились снова.

Джулия спросила:

– Можно мне теперь смотреть вперед?

– Можешь повернуться, – позволил Гиттеридж. – Я прочитал про твоего отца, как ты меня просила. Я провел свое расследование: у него был нервный срыв.

– Правильно, – ответила девушка.

– Мне бы не хотелось тебя обижать, но все-таки я тебе задам один вопрос: у него совсем крыша поехала или что? – Гиттеридж говорил по-английски.

Она попыталась сесть как он – спиной к задней дверце машины.

– Нет, с крышей у него все в порядке, он нормальный. Но для него очень важно, как с ним обращаются. Папа – человек чувствительный, с ним нужно обращаться бережно. Если его бросить в багажник такой тачки и заставить глядеть в дырку ствола, – я, конечно, совсем не думаю, что здесь кто-нибудь посмеет такое сделать, – но если что-нибудь в этом роде с ним случится, тогда да, тогда он снова может стать как блаженный.

– А что с ним происходит, когда он таким становится? – спросил ее второй, который только что сел в машину.

На нем было кашемировое пальто с расстегнутыми сверху пуговицами, под которым был виден элегантный бежевый костюм. Джулия решила, что он был одним из тех лощеных байкеров, о которых ей говорил Селвин. На пальцах у него поблескивали четыре перстня. Кожа у него была будто чешуйчатая, темные глаза смотрели пристально и цепко, черные волосы были зачесаны назад и набриолинены. На первый взгляд ему было около тридцати, может быть, чуть больше.

– Иногда он катается в метро.

– Ну и что?

– Беда в том, что он из него не выходит. Он садится и ездит по кругу, пока его кто-нибудь не выведет из поезда. Бывает, что, когда папа не в себе, он просто сидит в своем кресле, и если его попросить что-нибудь сделать, он очень возбуждается и начинает к чему-то готовиться. Потом встает, проходит через комнату и усаживается в другое кресло. А если снова начать его уговаривать, он опять заводится, как будто первого раза вовсе не было, и пересаживается в другое кресло. Если оставить его одного, он просто будет сидеть себе неподвижно в кресле. И если, например, папа не может выключить свет, его тоже заносит, точнее говоря, зацикливает. Он как будто петляет и петляет кругами в космическом пространстве.

– То есть он ведет себя вроде как лунатик, – высказал предположение Гиттеридж.

– И мы должны о таком малом позаботиться? – спросил второй мужчина.

Он не отрывал от девушки тяжелого, пытливого взгляда. Одежда его была самой шикарной, какую ей доводилось видеть на мужчине, но он казался Джулии каким-то странным – не то инопланетянином, не то сомнамбулой, не то еще кем-то не от мира сего.

От вопроса, который он затронул, могла зависеть судьба всей операции. Селвин Норрис прочно вбил это ей в голову. Ей необходимо было изобразить Карла Бантри как чокнутого банкира, который был слишком не в себе, чтобы его вновь официально допустили к ответственной работе, но при этом оставался человеком, на которого действуют доводы разума, чьи знания и талант остались незатронутыми болезнью и могли стать источником финансового успеха любой организации.

В этом вопросе ее позиция должна была быть не просто сильной, она должна была быть абсолютно категоричной.

– Мой отец не нуждается в благотворительности, – сказала она, пристально глядя этому типу прямо в глаза. Выдержав его взгляд, она своим тоном и всем своим поведением выразила убежденность в собственной правоте. – И я тоже ни в чьих подачках не нуждаюсь. Мой отец талантлив и на многое способен. В любом банке он может работать не хуже других, а если говорить о международных финансовых и валютных операциях, он один из лучших. Я это знаю потому, что в былые времена за советом к нему обращались крупнейшие в мире финансовые компании. К нему даже целые страны обращались. Он классно знает свое дело, и болезнь ему здесь не помеха. Да, он легко уязвим, и мне нужно о нем заботиться. Если вы решите на него надавить или попробуете его прижать, у вас все равно ничего не получится. Он просто в очередной раз слетит с катушек. Но эти чертовы банки его надули и не собираются брать обратно на работу, они ни за что не признают свою ошибку. А если кому-то нужен эксперт в области финансов, если кому-то надо переводить деньги или если кто-то хочет знать, как деньги работают на международном уровне, у них не будет лучшей возможности, чем нанять моего отца.

– Но ведь он псих, Хитер, – напомнил ей Гиттеридж. – Кто же, по-твоему, захочет брать его на работу?

Ей не хотелось в этой компании изображать из себя крутую девицу. Она была дочерью банкира, которая вела переговоры о самых лучших для ее отца условиях в том мире, в котором она жила.

– Когда-нибудь моему отцу дадут работу те, кому будет наплевать на то, что он жил в туннеле. Они будут в нем видеть только эксперта в области финансов, который поднимался по служебной лестнице гораздо быстрее других. Отца наймет кто-нибудь, кто уяснит себе, что жизнь оставила ему совсем небольшой выбор, а потому он будет хранить верность тому, кто даст ему этот шанс.

– И ему не важно, кто даст такой шанс? – спросил ее мужчина в роскошном бежевом костюме. Хотя сложенные на коленях ухоженные руки носили явные следы недавнего маникюра, черты его лица были грубыми, как будто топором вырубленными, на скулах было полно следов от прыщей, и от всего его облика неуловимо веяло угрозой.

– Это не имеет для него никакого значения.

Мужчины обменялись многозначительными взглядами. Их реакция на ее слова была явно благоприятной. Она не пыталась втянуть их в разговоры, которые были бы им не по вкусу, не требовала от них никаких обещаний. «Неплохое начало, чтобы завязать отношения», – подумала Джулия Мардик.

– Предположим, кто-то даст ему работу, – высказал предположение Гиттеридж. – Что будет, если у него снова крыша поедет?

– Я буду рядом и всегда смогу за папой присмотреть, решить все вопросы. Я смогу его защитить от всего, с чем он сам не сможет справиться. Кроме того, сейчас его состояние уже гораздо лучше, чем было раньше, – он почти вылечился. Что было, осталось в прошлом. А моя работа будет состоять в том, чтобы обеспечивать ему все необходимые условия. Я знаю, как приводить его в чувство, когда его зацикливает, я просто успокаивающе на него действую. Если он сойдет с рельсов, очень скоро я его верну в колею. Для меня это пара пустяков.

– Ладно, поехали знакомиться с твоим папашей, – предложил Гиттеридж.

– Подождите, – встрепенулась Джулия, – не гоните коней.

– У тебя какие-то проблемы?

– Конечно! Мы еще ни о чем не договорились. Я не собираюсь знакомить вас с отцом, пока мы не достигнем взаимопонимания.

Гиттеридж усмехнулся. Ей эта усмешка не понравилась. В принципе, он был достаточно приятным мужчиной, но признаки постоянного общения с подонками общества проявлялись в нем именно тогда, когда он улыбался, и улыбка его была неестественной.

– Так, мисс Бантри, дела у нас не пойдут. Вы познакомите нас с вашим отцом прямо сейчас, и больше этот вопрос не обсуждается.

– Ни за что.

– Я не собираюсь больше говорить на эту тему.

– Я тоже. Я знаю, где он живет, а вы – нет. Если отец в нормальном состоянии, с ним все в порядке, но он легко может впасть в оторопь, если к нему нагрянут ваши дружки. Сначала скажите, собираетесь вы его нанимать или нет. Сделайте мне ваше предложение. Если его условия будут для папы приемлемы, я вас с ним познакомлю.

Гиттеридж снова усмехнулся, отчего его лицо неприятно заострилось.

– Знаете, мисс Бантри, если бы я был адвокатом у «Ангелов ада» или мафии – хотя, конечно, это чистой воды фантазия, – я бы никогда не стал вмешиваться в грязные делишки своих клиентов. Так вот, если бы я был таким адвокатом и оказался в ситуации, когда решить вопрос можно было бы только с помощью грязных методов, я бы попросил водителя остановить машину на следующем перекрестке и вышел бы из нее. А вы бы в ней остались. Так как нам теперь поступить – вы хотите, чтобы я вышел на следующем перекрестке? – Он поднял руку, как будто собирался подать кому-то сигнал.

– Ладно, ладно, ваша взяла. Я отвезу вас к папе. Но только вы его не обижайте. Он не переносит никакого нажима.

– Что это значит? – спросил мужчина в бежевом костюме.

– Не огорчайте его, – пояснила Джулия.

Гиттеридж сказал:

– Мисс Бантри, я адвокат, а не громила. Ко мне обратились с просьбой встретиться с потенциальным клиентом, и я ее принял. А после визита мы с вами обо всем поговорим.

– Вы обещаете мне, что не причините отцу никакого вреда?

– Я ничего вам не обещаю. Мы просто встретимся с ним, вот и все. А теперь скажите мне, где он живет.

Джулия дала адрес. Гиттеридж открыл дверцу, наклонился и вышел из машины.

– Встретимся на месте, – сказал он.

Байкер в щеголеватом прикиде вышел за ним следом. Фургон резко тронулся с места, и Джулию снова отбросило назад.

Джулия вошла в обветшавший жилой дом и направилась к домофону, но мужчина в кашемировом пальто и роскошном костюме остановил ее и спросил:

– Какой номер квартиры?

Видимо, он опасался, что она подаст какой-то кодовый сигнал. Он нажал кнопку и довольно долго держал ее. Джулия про себя усмехнулась – она не смогла бы лучше дать знать об их приезде. В ответ раздался щелчок, и они прошли вторые двери.

– Куда? – спросил Гиттеридж.

– Последний этаж.

– Только после вас.

Все четверо следовали за девушкой. Гиттеридж и малый в дорогом костюме легко шли с ней в ногу. Оба похитивших ее байкера слегка отстали – подниматься по лестнице им было трудновато.

Уже на втором этаже она дрожала от нервного возбуждения. «Пожалуйста, пожалуйста, Господи, сделай все как надо… Прошу тебя, Господи, ну, пожалуйста, я на все ради этого готова».

Она подвела их к двери. Хлыщ в костюме негромко постучал в деревянную дверь костяшками пальцев. Ей вдруг захотелось потрогать лацканы его пиджака, чтобы понять, из какого он сшит материала.

Ждали они недолго, вскоре послы