ПОНЕДЕЛЬНИК, 17 ЯНВАРЯ

 

Сержант-детектив Эмиль Санк-Марс всегда был очень осторожен и предусмотрителен, когда речь шла о защите его осведомителей, поэтому он договорился о встрече с Окиндером Бойлом в небольшом кафе на улице Сен-Поль в старом Монреале. Добраться сюда от управления можно было быстро, но вместе с тем это место располагалось на достаточном расстоянии, чтобы не опасаться риска случайной встречи с коллегами-полицейскими, решившими взбодриться чашечкой кофе. Санк-Марс сел за столик в конце зала лицом к двери и в ожидании журналиста заказал себе кофе.

Детектив наискосок проглядел «Журнал де Монреаль», желая убедиться в том, что никаких неожиданностей по делу об убийстве Каплонского для него там нет. На первой странице была помещена кошмарная фотография покореженного «линкольна». Удовлетворив любопытство, он отхлебнул глоток горячего кофе, выставленные в витрине холодильника соблазнительные булочки с вишневым вареньем, глазированные шоколадом, так и притягивали взгляд.

Санк-Марсу нравилось бывать в городе, он любил наблюдать, как конторские служащие заходят выпить чашечку кофе с булочкой, прислушиваться к гомону бесед, традиционным приветствиям и словам участия. В устойчивых привычках других людей ему чудился знак постоянства и преемственности, как в порядке, заведенном Сандрой в конюшне, ему виделся некий неизменный, размеренный ритм движения жизни. Сам он рутину не любил. Ему очень нравились лошади, но повседневная будничная забота о них его тяготила – этот свой недостаток он обнаружил как-то летом, когда еще учился в сельскохозяйственном техникуме. Тогда он был крупным юношей, сильным и энергичным, привычным к тяжелому крестьянскому труду. У него был пытливый живой ум, и когда ему приходилось выполнять монотонную и однообразную работу, он начинал разговаривать сам с собой на разные темы, совершенно не связанные с тем, что он делал в данный момент. Санк-Марс надеялся, что сможет продолжить образование и стать ветеринаром, но в двух университетах, куда он послал документы, оказалось слишком мало мест, и так случилось, что в одном из них было недостаточно его знания английского, а для другого слишком низким посчитали его средний балл по точным наукам.

Во время работы с ветеринарами его особенно заинтересовали их размышления над причинами заболеваний животных. Как-то раз Санк-Марс обнаружил, что зверей в большом загоне поили водой из зараженного колодца. Он тоже заболел, выпив той воды, и симптомы отравления были такие же, как у его подопечных. Именно тогда дежурный ветеринар, который был в курсе неудачи парня с поступлением в университет, предложил ему податься в сыщики. Это сорвалось у него с языка не то в шутку, не то всерьез, но его слова запали юноше в память. Ему не хотелось всю жизнь убирать навоз на скотных дворах. Санк-Марс знал, что некоторых выпускников ветеринарных факультетов брали на работу в правительственные учреждения, ведавшие животными, но карьера чиновника, перебирающего бумаги, казалась ему жутко скучной. С другой стороны, ему было интересно вести всякого рода расследования, любые изыскания его заведомо привлекали. Если какая-то работа его занимала достаточно долгое время, он обязательно доводил ее до конца, и она никогда не была ему в тягость. В молодости Санк-Марс не испытывал жажды накопительства, ему доставляло большую радость давать людям верную оценку, но сам он по природе был человеком замкнутым. Почему бы и впрямь ему не податься в полицию? А со временем и сыщиком можно было бы стать. С присущей молодости непосредственностью Эмиль Санк-Марс полагал, что сможет хорошо справляться с такой работой.

Уже через несколько дней после того разговора с ветеринаром он стал задумываться о деятельности полицейского как о своей профессии, о своем призвании. Он напрочь отметал перспективу стать полицейским в маленьком городишке, хотя сам, по сути дела, был парнем деревенским. В каком-нибудь зачуханном селении его узнавала бы каждая собака, все бы за версту знали о его приближении, тем более что пришлось бы все время носить форму. Там и думать было нечего о раскрытии запутанных преступлений! Санк-Марс читал многие рассказы о Шерлоке Холмсе, и большой город должен был стать его Лондоном. Монреаль был признанным, даже можно сказать, легендарным центром преступного мира – вот куда он отправится. Он будет полицейским большого города, монреальским полицейским, который в один прекрасный день дослужится до чина детектива. Санк-Марс приехал в Монреаль на попутной машине, изумился, увидев горбатую гору, почти на вершине которой в солнечных лучах блистала великолепием Оратория, как венчающая гору корона, залихватски сбитая набекрень. Его поразили искристые небоскребы, высящиеся над огромной равниной, некогда лежавшей подо льдом. Переходя через реку Святого Лаврентия по мосту Шамплен, он с высоты его увидел раскинувшиеся внизу бедняцкие кварталы, и внезапно в нем возникло непреодолимое чувство уверенности, что на этот город направлен указующий перст его судьбы. Всем своим существом он почувствовал, что его будущее связано с Монреалем. Уже через несколько минут после начала собеседования с офицером полиции, набиравшим новобранцев, Санк-Марс настолько его поразил, что тот не смог ему отказать.

И не отказал.

Временами Санк-Марса обескураживало то обстоятельство, что у многих полицейских напрочь отсутствует чувство профессиональной гордости. Ему было легко учиться полицейскому ремеслу, он с удовольствием участвовал в семинарах и конференциях, знакомился с коллегами из других округов, городов и стран в надежде на то, что когда-нибудь сможет обратиться к ним с просьбой или попросить совета – как в прошлые выходные он обращался к Раймонду Райзеру. Он прослушал много разных лекций, и одна из них навсегда запала ему в память. Один ученый, исследовавший поведение и характер полицейских в нескольких городах, пришел к выводу, что полицейские и воры имели между собой больше общего, чем можно было предположить на первый взгляд. И тех и других преступления возбуждали будоражащим ощущением опасности, привлекали, как пламя мотыльков. И тех и других одолевала потребность быть в центре событий, у всех на виду, завладевать всеобщим вниманием. Те и другие не выносили рутины. Обе социальные группы отличались агрессивностью и испытывали пристрастие к оружию, обе не терпели фальши. И те и другие полагали, что находятся как бы вне рамок общества – полицейские, как и воры, считали себя неспособными занять в обществе подобающее им место. Обе группы характеризуются корпоративностю, верностью своим, преданностью собственным законам поведения и обычаям. Лектор даже высказал предположение, что воры и полицейские являются как бы двумя сторонами одной медали, разве что полицейские стремились соблюдать, а не нарушать закон. Может быть, некоторые из них сами стали бы ворами, если бы по роду службы не охраняли закон. Развивая свою мысль, он даже договорился до того, что полицейским следует опасаться коллег, потому что их сослуживцы могут быть склонны к преступным действиям. У Санк-Марса сложилось тогда странное впечатление, что лектор считал преступников даже более храбрыми, чем полицейские, которые больше боятся тюрьмы.

С содержанием этой лекции Санк-Марс был по большей части не согласен. Он знал, что пришел работать в полицию совсем по другим причинам, чем многие его сослуживцы. Он был совсем не таким человеком, какого пытался изобразить лектор, – не был он простым отражением своей противоположности. Он действительно не переносил рутины и стремился быть в курсе событий, однако никогда в жизни перед ним не вставал вопрос выбора между ограблением банка и поимкой грабителей, которые на это решились. Он знал, что полицейские часто были выходцами с тех же улиц и росли в таких же условиях, как и воры, которых они ловили. Из кулуарных разговоров с сослуживцами он узнал, что многие в детстве и юности так или иначе были связаны с преступниками. Их ловили, запугивали или наставляли на путь истинный усилиями семьи. Тот, кто играл в хоккей, но не стал профессионалом, лучше помнит драки на льду, чем забитые шайбы. Санк-Марс полагал, что некоторые полицейские хорошо работали потому, что думали так же, как жулики, и его раздражение постепенно сменилось озабоченностью, что он не достигнет успеха в избранной профессии, так как никогда не сможет почувствовать себя мошенником по натуре.

Со временем, когда он стал полнее оценивать свое место в управлении, его неуверенность в себе прошла. Он понял, что вполне может проникнуть в образ мыслей жулья, если попытается влезть в их шкуру, но – что было существенно важнее – если станет относиться к преступникам с позиции католических нравственных ценностей. Если он был творением Господа, человеком с предначертанной Богом судьбой, тогда очевидно, что присущие ему конкретные особенности имели определенную ценность, даже если ее и непросто было сформулировать. Позже Санк-Марс убедился, что, храня верность благородным идеалам, он сможет стать чем-то вроде совести полицейского управления, постоянно напоминая своим сослуживцам о тонкой грани, пролегающей между корректным выполнением долга и злоупотреблением, между дисциплиной и беспорядком и, соответственно, между справедливой карой и жаждой мщения. Точно так же он считал, что мошенников надо либо перевоспитывать, либо сажать в тюрьму и что полицейские не должны становиться своими собственными злейшими врагами. Но прежде всего он презирал любое притворство, никогда не подстраивался под большинство и всегда старался держаться достаточно обособленно.

Погрузившись в собственные мысли, Санк-Марс отпил глоток кофе, и в этот момент, шумно хлопнув дверью, в кафе вошел Окиндер Бойл, всем своим свежим утренним видом давая понять, что полон рвения к работе. Санк-Марса это позабавило. Журналист заказал шоколатин – рогалик с черным разогретым до жидкого состояния шоколадом внутри. Санк-Марс даже забеспокоился, выдержит ли он сладкое искушение, которое должны были подать его собеседнику.

– Как поживаешь?

– Все в порядке, Эмиль, спасибо. А вас чем жизнь балует?

– Жаловаться не на что.

– Не может быть! В вашем возрасте такое трудно себе представить.

– Ты, Окиндер, не забывай, я ведь вооружен…

– Виноват, забыл. Честно говоря, мне бы хотелось так же хорошо сохраниться, как вы, когда мне стукнет девяносто пять – ой, простите, не стреляйте, я имею в виду пятьдесят пять!

– Пятьдесят шесть, но кто считает?

Бойлу принесли шоколатин, и он с жадностью на него набросился. Санк-Марс следил, как из рогалика вытекает на тарелку капелька горячего шоколада.

– У меня для вас, детектив, припасена долгая история. Так что придется вам потерпеть, ладно? Эти выходные у меня выдались чертовски непростые.

– Я весь внимание, – заверил его полицейский, не сводя глаз с капельки.

Окиндер Бойл напомнил ему о своем походе в туннель в канун Рождества и разговоре с Банкиром. Потом рассказал о визите дочери Карла Бантри – Хитер, навестившей его в связи с публикацией репортажа о ее отце.

– А теперь представьте себе, что несколько дней назад ко мне пришла еще одна молодая женщина, которая тоже назвалась Хитер Бантри и дала мне координаты своего отца – настоящего Карла Бантри, за которым ухаживают в лечебнице на южном берегу, и ни к какому туннелю он в жизни близко не подходил.

– Постой. Выходит, есть два Карла и две Хитер?

– Именно так. Только одна комбинация отца с дочерью настоящая, а другая – состряпана ЦРУ.

– Окиндер, не торопись делать скоропалительные выводы. Ты же не станешь меня убеждать, что у тебя есть реальные доказательства?

Бойл сдувал крошки с пальцев и хитровато улыбался.

– Согласен. Только умозаключения. Но давайте рассмотрим факты. Кто-то направляет группу мужчин к туннелю, чтобы они адресовали меня к кому-то, кого называют Банкиром, только он оказывается не тем, за кого себя выдает, а тех мужчин, которые мне на него указали, позже и след простыл. Я проверил. Железнодорожная полиция проводит обходы туннеля каждую ночь. Там запрещается жечь костры и ночевать. Но случайно обстоятельства складываются так, что в канун Рождества сотрудники железнодорожной полиции получают несколько дней отгулов. Получается, что те актеры, которые направили меня в туннель, хорошо знали свое дело. Они были очень убедительны, им бы кто угодно на моем месте поверил. – Бойл облизнул губы и откусил еще кусок шоколатина. – И тут я выясняю, что есть еще и настоящие Хитер и Карл Бантри. Я еду на южный берег и навещаю там Карла, который живет своей жизнью в дурдоме для шизанутых. В общем, он рассуждает достаточно здраво. Он мне сам говорит, а дочь это подтверждает, что его счета оплачивает бывший работодатель, то есть банк.

– Так что, значит, банк в самом деле оплачивает его счета?

– Когда я работал над своим материалом, я наводил справки в этом банке. Они толком не могли мне объяснить, что к чему. Их финансовая поддержка очень невелика. Чеки посылает страховая компания, и, по-видимому, их львиную долю получает его жена. В этом плане в том материале, который я опубликовал, все в порядке. На выходные я снова связался с банком. Там по этому поводу никто большой радости не выразил, но делать им было нечего. Что касается двух больших начальников оттуда, они не платят за лечение Карла Бантри в лечебнице. К чему им это отрицать? Такая информация только выставила бы их в лучшем свете. Я снова перезвонил в лечебницу. Там мне сказали, что они не знают, кто оплачивает счета. Каждый месяц им перечисляют деньги на счет.

– Интересно.

– Вот именно.

– Я только не понял, какое отношение к этому имеет ЦРУ?

– Карла Бантри я навестил в лечебнице в субботу утром. В тот же день – в субботу вечером – ко мне пришла первая Хитер Бантри, то есть та, которая себя за нее выдает, и попыталась выяснить, что я там делал, насколько я врубился в ситуацию и о чем собираюсь написать. То есть та девушка, которая называет себя Хитер Бантри, знала, что я был у настоящего Карла Бантри. Она мне призналась, что на самом деле ее зовут не Хитер Бантри, но назвать мне свое настоящее имя она отказалась, сказав, что не имеет на это права. Еще она меня предупредила о том, что, если я напечатаю опровержение своего первого материала, она, возможно, погибнет и повинен в ее смерти буду я, – как вам это нравится? И при этом добавила – обратите внимание, – что с ней разделаются те же симпатичные ребята, которые свернули шею Акопу Артиняну.

– Ну и дела… – вырвалось у Санк-Марса.

– Потом она решила разыграть свою последнюю карту. Она сказала, что если я ей не верю, то могу позвонить знаменитому сыщику Эмилю Санк-Марсу, который убедит меня ничего не печатать.

– Она что, прямо так и сказала? – спросил детектив и покачал головой. – Но все-таки я здесь никакой связи с ЦРУ не прослеживаю.

– ЦРУ в моей истории обозначилось раньше. Я эту связь специально не искал. Эта девица хотела меня убедить в том, что работает на полицию. Напрямую она мне этого не сказала, но пыталась прозрачно намекнуть. Ей для этого надо было дать мне понять, что она там с кем-то связана, это же логично? Она же не могла мне открытым текстом заявить, что работает на ЦРУ? Я вам больше скажу, Эмиль, – я этого парня сам видел.

– Какого парня?

– Ну, малого этого из ЦРУ.

– Какого малого из ЦРУ? Кто он? Где? Когда? Откуда ты об этом знаешь? – Санк-Марс был настолько взволнован, что не знал, с чего начать.

– В пятницу вечером, накануне моей поездки в лечебницу, уже после того, как я узнал о существовании второй Хитер, я встретил в баре первую, фиктивную. Дело было так: я сидел в баре, она туда неожиданно вошла, окинула взглядом помещение и вышла. Я пошел за ней. То же самое она сделала в другом баре. Потом вошла в третий и встретилась там с этим малым, который значительно старше ее. Одет он был с иголочки. Они там друг другу руки пожимали, ворковали как голубки, наглядеться друг на друга не могли, такие вот дела. Ну вот, я и решил к ним подойти поздороваться.

– Зачем же ты это сделал?

– Вообще-то я не из робкого десятка. Когда эта первая Хитер пришла ко мне на следующий вечер, я спросил у нее, кто этот человек? Она мне стала голову морочить, сказала, что он – ее отчим. Тут-то я ее и подловил, спросил, с каких это пор девушки-студентки со своими отчимами руки через стол ласкают и бросают друг на друга влюбленные взгляды? Тогда она призналась, что все это выдумала, но никакого ответа мне опять не дала. Эмиль, это и есть тот малый. Точно, это он.

– Что ты можешь мне о нем рассказать?

– Ему где-то сорок с гаком. Прекрасно одет. Шмотки у него первоклассные, и сам он выглядит что надо. Что я могу еще сказать?

– Ты заметил, какая у него марка машины? А что у тебя с телефоном этой самозванки – Хитер Бантри? Неужели у тебя теперь есть ее телефон?

Репортер глотнул кофе.

– Я ей сегодня утром позвонил. Девица ответила, а я повесил трубку. В пятницу вечером, когда я уже с ними поговорил, мне пришла в голову мысль проследить за ними, когда они выйдут из бара. Они зашли в какое-то здание, и там я их потерял. Тогда я вернулся в бар, чтобы заняться тем, чем собирался, – слегка поддать и кого-нибудь закадрить. И что же я увидел? Они оба вышли на улицу, но уже из дверей другого дома. То есть, я хочу сказать, кто будет просто так петлять и крутить, гуляя по разным зданиям без всякой на то очевидной причины, кроме людей, которые не хотят, чтобы им сели на хвост? Они влезли в машину и смылись еще до того, как я успел опомниться. Единственное, что я успел заметить, – тачка была зеленого цвета.

– Очень плохо.

– Но в субботу вечером, когда птичка от меня упорхнула, я спустился за ней следом и кое-что узнал. Номер, к сожалению, не разглядел – было темно, а лампочка освещения номера не горела. Но марку машины я все-таки выяснил – это «инфинити-Q45». Таких тачек в нашем городе немного.

Санк-Марс просиял от счастья.

– Молодец, Окиндер. Отличная работа!

– Зовите меня просто – Наездник-Б. Вот номер ее телефона.

Журналист вырвал листок из маленького карманного блокнота и протянул его через стол сержанту-детективу Эмилю Санк-Марсу, который мгновенно, даже до того, как положил его в карман, намертво запомнил, как будто номер был написан невидимыми чернилами и мог моментально исчезнуть. Какое-то время он молчал, потом сказал:

– Спасибо, Окиндер, – у него запершило в горле. – В субботу вечером, возможно, именно в то время, когда девушка была у тебя, мне позвонил тот человек из «Q45». Он оторвал меня от вечеринки, на которую я пригласил друзей. Я не знаю, кто он такой. Мы не раз с ним говорили, но я его не знаю. Он пытался на меня нажать, чтобы я попросил тебя ничего не печатать.

– Считайте, вы меня уломали. Мне здесь нужны не мелкие подробности, а настоящая сенсация.

– Раньше или позже ты ее получишь. – Санк-Марс положил локти на стол и потер руки. – Ну как тебе шоколатин?

Бойл рассмеялся.

– Ладно, Эмиль, расслабьтесь. Не отказывайте себе в маленьких радостях жизни!

– Так и быть, уговорил, – сдался сыщик. – Сегодня у нас есть повод для праздника.

Они обменялись понимающими взглядами и широко друг другу улыбнулись.

 

Детектив Билл Мэтерз шел по узким людным улицам к дому, куда недавно переехал механик. Заметив почтальона, шагавшего неподалеку в том же направлении, он решил, что не будет звонить в квартиру по домофону, а войдет вместе с почтальоном. В небольшой прихожей на стене висели почтовые ящики. Мужчина поставил сумку на пол и занялся сортировкой почты.

– У вас есть что-нибудь для Джима Коутеса? – спросил Мэтерз, выдержав паузу.

– По правилам, сэр, вы должны пользоваться собственным ключом. Если я не знаю адресата в лицо, я не имею права передавать почту в руки.

Мэтерз показал ему свой жетон.

– Это ничего не меняет, – сказал ему почтальон.

– Мне не обязательно читать его корреспонденцию. Мне нужно знать, пишет ли ему кто-нибудь.

Почтальон заглянул в почтовый ящик.

– Ему прислали открытку и письмо.

– От кого?

Мужчина вынул почту из ящика.

– Открытка из Бразилии.

– Кто ее прислал?

– Почем мне знать? Я не могу разобрать подпись. И вообще, мне этого делать не положено.

– Еще не родился такой почтальон, который бы не читал открыток. За всю историю почтовой службы таких почтальонов просто не было.

Мужчина был старше Мэтерза, ему уже было за сорок, и его облик вполне соответствовал профессии. Из-под зимней шапки на виски выбивались поседевшие волосы. Он снова бросил взгляд на открытку.

– Ничего особенного здесь нет. Сами можете прочитать, – сказал он.

Кто-то путешествовал по Бразилии, и ему хотелось, чтобы Джим Коутес был с ним. Подпись сначала показалась Мэтерзу довольно странной, он прочел что-то похожее на слово «мне», но, сравнив буквы с другими, понял, что там было коряво нацарапано слово «мама».

– А это что за письмо? Кто его прислал?

– Обратного адреса нет.

– А почтовый штемпель?

Мужчина внимательно его рассмотрел.

– Местный.

– Спасибо. Я благодарен вам за помощь.

Он поднялся по ступеням на третий этаж и постучал в дверь Джима Коутеса. Послышались шаги, юноша подошел к двери, открыл ее, оставив на цепочке, и спросонья уставился в узкую щелочку.

– Привет, Джим. Как поживаешь?

– Ах, это вы? – Он снял цепочку и впустил полицейского в квартиру.

– Ты что, Джим, мне разве не рад? – Было очевидно, что парень только что вылез из кровати. На нем были джинсы, которые он не успел застегнуть, и черная майка с коротким рукавом, в которой он, должно быть, спал. Джим пожал плечами, зевнул и застегнул молнию на джинсах. – А я-то думал, ты обрадуешься, – с укором сказал сыщик.

– С чего бы это?

– А то ты не знаешь?

Парень снова пожал плечами.

– Я слышал о Каплонском, – признался он.

Мэтерз прошел в квартиру, рассматривая обстановку.

– Верно, Каплонского разорвали на клочки. От него почти ничего не осталось. Можешь такое представить? Ты себе спокойно идешь парковать машину. Врубаешь заднюю передачу, и вдруг – ба-бах! Наступает конец света. В одночасье ты оказываешься пред вратами чистилища, стучишься и удивляешься, почему тебе никто не открывает.

Парень пытался слегка пригладить растрепанные волосы, тер заспанные глаза.

– Это все тот же гараж, Джим, в котором ты работал. Одному из ребят, который там с тобой вкалывал, шею сломали и проткнули сердце крюком для мяса, а начальнику твоему бывшему подложили под задницу ящичек с динамитом. Тебе бы стоило подумать, кто будет следующим.

Мэтерз закончил осмотр квартиры, но ничего особенного не заметил – разве что телефона там не было – и повернулся к парню лицом.

– Хорошо, что я оттуда слинял.

– Я бы заметил, Джим, что ты недооцениваешь свое положение. У тебя кофе не найдется?

Неожиданная просьба смутила молодого человека.

– Да, наверное, есть. Кажется, там что-то еще осталось.

– Можно тебя побеспокоить? А то я приехал на пустое брюхо, а нам с тобой надо кое о чем потолковать. Ты бы и себе, что ли, заодно налил. Мне надо, чтобы ты окончательно глаза продрал.

Мэтерз последовал за ним на маленькую кухоньку и внимательно все осмотрел. Телефона там тоже не было, раковина до верха была заставлена грязной посудой, а когда парень открыл холодильник, чтобы взять сливки, Мэтерз увидел, что еды у него там было достаточно.

– Ты нашел работу, Джим?

– Да, нашел.

– Отлично! Снова механиком заделался?

– Нет, шины меняю. Снимаю старые покрышки, ставлю новые колеса, такие вот дела. В общем, все нормально, – как и раньше тачки починяю. Они там меня подучили, платят неплохо, так что все путем.

– Рад за тебя. В таком гараже тебя, наверное, нелегко будет найти.

Коутес, насыпавший кофе в кофеварку, замер и уставился на полицейского.

– Никто меня и не ищет, – уверенно заявил парнишка.

– Ты так считаешь? А телефон ты почему до сих пор не поставил?

– Вы меня, что, за полного идиота держите?

– Молодец, Джим, что особенно не высовываешься. Для тебя это очень важно. Не хочу тебя пугать, но прошел слух, что кое-кто интересуется твоим новым местом жительства.

В этот момент Мэтерзу показалось, что Джим Коутес проснулся окончательно.

– С чего бы это? Я же ничего не знаю.

Мэтерз скорчил недовольную гримасу и цыкнул зубом.

– Вот в этом, Джим, и вся заковыка. В эту версию уже мало кто верит. Если бы ты и в самом деле ничего не знал, всем было бы на тебя наплевать. Но люди тобой интересуются. Вполне возможно, те самые люди, которые сделали то, что сделали с бедным Акопом. Ведь Каплонский им тоже вроде никак не мешал, правда? Он, должно быть, даже считал себя другом семьи. Поэтому мне сдается, что либо ты что-то знаешь, но не хочешь нам об этом рассказать, либо тебе что-то известно, но ты сам не очень себе представляешь, что бы это могло быть. Но что-то, Джим, ты знаешь в любом случае. На это указывают все обстоятельства.

Парень налил воду в кофеварку, и у Мэтерза сложилось впечатление, что он не собирается больше все отрицать. Джим побледнел как полотно.

– Вчера вечером мне позвонил мой напарник. Он попросил меня сегодня приехать пораньше, поэтому мне пришлось встать спозаранку. Я у тебя кофе не случайно попросил. Помнишь его, Джим? Моего напарника? Он тогда с тобой в гараже крутовато обошелся. Так вот, он меня попросил приехать пораньше, чтобы поговорить о тебе. Его тревожат некоторые обстоятельства, прежде всего – твоя безопасность. И еще кое-что, Джим.

– Что именно? – Коутес мыл чашки.

– Нам известно, что Акоп Артинян собирался что-то сделать. У моего напарника возник вопрос, как смог Каплонский об этом пронюхать? Я сказал ему, что не имею об этом ни малейшего представления. Тогда он мне и говорит: «Мы знаем, что Артинян сказал кому-то еще о том, что у него было на уме». Это правда, Джим, так он мне и сказал, напарник мой, – ты ведь его хорошо запомнил?

– Да, конечно, Санк-Марс. Он мне еще карточку свою дал. Я выяснил, что он знаменитый мужик.

– Правильно, его многие знают. Он – великий сыщик. Как бы то ни было, мой напарник задал мне эти непростые вопросы, понимаешь? Причем позвонил он очень рано утром, значит, у него были на то серьезные причины. Если Акоп кому-то рассказал о своих намерениях один раз, значит, не исключено, что он об этом мог сказать и второй раз. Может быть, у него вообще манера такая была, что он слишком много болтал. Вот у напарника моего и возник вопрос, почему вдруг так случилось, что Джим Коутес ни с того ни с сего закорешился с Каплонский?

– Не водил я с ним дружбы, – возразил парень.

– Санк-Марс, мой напарник, он мне, например, такие вещи говорит: «Этого парня оставили за начальника в гараже совсем одного в рождественскую неделю. Это большая ответственность, особенно потому, что гараж-то непростой. Почему ему так доверяли? Но если ему там так доверяли, как же они дали ему так легко уйти?» Это хорошие вопросы, и у меня нет на них ответов. Складывается впечатление, что какое-то время Каплонский был к тебе очень расположен.

Парень смотрел на него, но ничего не отвечал. Детектив Билл Мэтерз не отводил взгляд.

– А если он тебе не доверял, может быть, он тебя просто проверял. Тебе так не кажется? Ты не думаешь, что, когда тебя оставили одного разбираться с полицейскими, тебе устроили проверку? Или, наоборот, он тебя хотел подставить?

– Я что-то не врубаюсь – сказал Джим Коутес. – Вы о чем сейчас говорите?

– Есть еще одна вещь. Ты же Каплонского ни о чем не предупреждал, ведь так? Вообще ничего ему не сказал, а просто взял и сделал ноги. Скажи мне, Джим, что твоя мать делает в Бразилии?

– А вам какое до этого дело? У нее там медовый месяц.

– Это хорошо. То есть, я имею в виду, что ее сейчас нет в стране. Хороший малый?

– Для нее, думаю, он хорош. Это он меня на работу устроил.

– Нам надо будет с ней побеседовать, когда она вернется.

– Что вы имеете в виду? Зачем? – в его голосе слышались истерические нотки.

– Если хочешь, мы с ней встретимся вместе. Нам надо будет ей объяснить, что тебя ищут довольно опасные люди и ей не следует никому говорить о том, где ты живешь и работаешь.

Теперь парень ударился в панику.

– Кто на меня охотится? То есть, я хочу спросить, почему? Что я такого сделал? Я же ничего не знаю.

– Джим, послушай меня, мы должны всерьез подумать о том, как тебя защитить. Ты знаешь, что это значит. Тебя на какое-то время нужно надежно спрятать, может быть, придется тебе сделать новые документы, придумать какое-то убежище. А это, Джим, стоит денег. Чтобы их получить, мне нужно разрешение. Но чтобы просить о нем, мне необходима такая информация, чтобы я смог сварганить дело, которое убедило бы мое начальство.

– Я же ничего не знаю! – выпалил Коутес.

В этот момент вода в кофеварке запыхтела, засвистела, забулькала, давая понять, что кофе готов и его можно разливать по чашкам.

– Никто тебя ни в чем не винит. Будь я в твоей шкуре и в твоем возрасте, я и сам, может быть, поступал бы так же. Акопу Артиняну тоже доверяли, он получал лучшие заказы, ему давали отгулы, он был на короткой ноге с боссом. А потом ты выяснил – он сам тебе рассказал, – что у него что-то на уме, что он собирается что-то сделать, и…

– Я его не выдавал…

– Да выдал ты его, Джим, конечно, ты его с потрохами продал, это вычислить проще простого. Ты выложил Каплонскому, что его любимый сотрудник за ним шпионит…

– Черт!

– Ты, Джим, по уши влез в дерьмо, разве не так? Мне кажется, кофе уже готов.

– Черт бы все побрал!

– Правильно говоришь. Только не забудь кофе налить. Начни с этого, а потом мы пойдем с тобой в комнату, и там ты сможешь мне об этом все рассказать.

– Я ничего не знаю.

– Это у нас называется, Джим, уйти в глухую несознанку. А еще мы это квалифицируем как попытку выдать желаемое за действительное. Тебе хотелось бы ничего не знать, но ты ведь знаешь этого русского, правда? Мы его называем Царь. Это он прикончил Акопа, причем сделал он это голыми руками.

– О Господи!

– Будь проще, Джим, расслабься, расскажи мне о нем. Он, должно быть, могучий малый. Я хочу сказать – физически сильный мужик. Он же здоровый парень, Джим, так?

– Он такой амбал, что крыша едет.

– Все правильно, он ведь Акопу шею свернул как цыпленку. Знаешь, ты наверняка связался с кем-нибудь из «Ангелов ада», которые взорвали Каплонского, или с русскими бандитами этого амбала, или с кем-то из мафии – она тоже, скорее всего, втянута в эту историю. Сколько ему примерно лет, Джим, этому малому, которого мы называем Царем?

Парень нерешительно пожал плечами, как любой молодой человек, для которого все люди, перешагнувшие определенный возрастной рубеж, сразу становятся стариками.

– Лет сорок – пятьдесят.

– Может быть, шестьдесят? – спросил Мэтерз.

– Нет, у него волос на голове еще много, и все темные.

– Значит, он не лысый и не седой. А роста он какого?

– Где-то под два метра.

– Худой, толстый, средний?

– Брюхо у него не висит. Он в хорошей форме. Всегда ходит в костюме. На улице носит плащ.

Точно, Царь. Все подтверждается. Летом, когда Санк-Марс следил за «Ангелами» вместе с «Росомахами», в самую жару он и то не снимал плащ.

– Красивый, отталкивающий?

Парень снова пожал плечами. Мэтерз наконец получил свой кофе, положил сахар и налил сливки.

– Ну, знаете, он выглядит как такой крутой мужик, даже немного жуть пробирает. Он смотрится как русский, как один из этих хоккеистов, как будто он вообще не умеет улыбаться.

– Каких-нибудь особых примет, отметин, шрамов не заметил?

– Да, у него большой шрам. Прямо от уха сюда идет, – сказал Джим Коутес, проведя линию под собственной челюстью, – до самого подбородка.

– Может быть, ему операцию делали, – высказал предположение Мэтерз. – Такие шрамы остаются, когда вскрывают магистральную артерию.

– Этот мужик не выглядит так, будто у него проблемы с сердцем.

– На глазок это трудно определить. Ничто так человека в чувство не приводит, как коронарное шунтирование. Он курил? Ел жирную пищу?

– Что-то не припомню, чтобы он курил. Нет, он точно не курил! Как-то раз он зашел к Каплонскому и сказал ему погасить сигару.

– Вот видишь теперь? Этот малый очень печется о своем здоровье, потому что ему делали коронарное шунтирование. Понятно тебе, как много всего можно выяснить, если хоть немного голову приложить? А теперь, Джим, ты мне вот что скажи: ты сдал Акопа Каплонскому?

Коутес какое-то время сосредоточенно смотрел в свою чашку.

– Нам что-то надо предпринимать, Джим, чтобы тебя защитить. Если Акоп тебе что-то говорил, ты должен нам об этом рассказать. Скажи нам то, что ты говорил Каплонскому.

Парнишке явно не хотелось колоться.

– Я с тобой не собираюсь валять дурака. То, что ты говорил об Акопе с Каплонским, – не лучшее из того, что ты сделал в жизни. И хоть я понимаю, как это случилось, я тебя не осуждаю. Скажи мне, о чем тебе говорил Акоп, чтобы все встало на свои места.

– Разве можно теперь все расставить по местам? – с горечью спросил Коутес. Он отпил глоток из чашки, рука его дрожала, нижняя губа подергивалась. – Акоп мертв.

Санк-Марс строго-настрого ему наказал не отталкивать парня от себя, что бы ни произошло. Велел ему расколоть парнишку, но при этом остаться с ним на дружеской ноге.

– Не ты это сделал, Джим, – тихо сказал ему Мэтерз. – Мы оба это знаем. Вернуть Акопа мы не можем, но можем разделаться с его убийцами.

Из глаз парня потекли слезы, голова поникла. Заговорил медленно, с трудом подыскивая нужные слова.

– Я сказал Каплонскому, что Акоп был стукачом.

Мэтерз терпеливо ждал, стараясь в то же время вытащить из него как можно больше.

– Как ты про это узнал, Джим?

– Он сам мне признался в этом, как вы уже догадались. Я ему тогда вроде как намекнул, что он слишком хозяину задницу лижет. Мы в тот день допоздна заработались. А он мне ответил, что делает это не потому, что он подхалим, а потому что следит за Каплонским.

Парень вытер глаза тыльной стороной руки и попытался глотнуть еще кофейку, хотя губы у него все еще подрагивали.

– На кого он работал, Джим?

– На полицию. Он говорил, на какую-то большую шишку в полиции.

Мэтерз встал с табуретки и подошел к парню поближе.

– Это он тебе сам сказал?

– Да.

– И больше ни на кого? Он говорил тебе еще о ком-нибудь?

– В тот раз не говорил.

– А в другой раз?

– Он сказал, что за его спиной стоит ЦРУ. Я в эту чушь не поверил.

Мэтерзу надо было перевести дыхание.

– И ты сказал об этом Каплонскому?

– О ЦРУ? Нет. Что, я похож на круглого идиота? А про остальное сказал.

– Когда возвращается твоя мать, Джим?

Молодой человек вытер рукой нос и глаза.

– В четверг.

– Хорошо, тогда послушай меня внимательно. Нам надо будет с ней поговорить. Мы что-нибудь придумаем, чтобы тебя не подставлять, но начинай паковать свое барахло. Люди знают, где ты живешь, тебе приносят почту – это надо прекратить. Хватит тебе письма получать, Джим. Никому больше не говори, где ты живешь и работаешь. Понял? Ты, Джим, правильно поступил, ничего не рассказывай хозяину дома или мели всякую чушь. Об этом я сам позабочусь. И никому не говори, что собираешься отсюда съезжать, просто собирай вещи.

– Еще у него есть татуировка, – ни к селу ни к городу вдруг сказал парень.

– Что?

– Я ее никогда не видел. Он всегда был в костюме. Мне об этом сказал Акоп. Он говорил, что у него на груди татуировка в форме звезды. Еще Акоп говорил, что он – один из воров в законе в Российской Федерации, что-то вроде крестного отца, В общем, чушь какую-то порол. У него таких историй много было припасено – про ЦРУ, про русские банды. Мне даже казалось, что он сбрендил на этой почве. Я в эти сказки не верил.

– А теперь веришь?

Парень пожал плечами.

– Он слишком много болтал, а теперь он мертв. Это правда.

Мэтерз допил кофе, еще раз хлопнул собеседника по спине и пошел к двери. Санк-Марс оказался прав. Джим Коутес предал Акопа Артиняна. Потому-то он и сбежал, что был, по существу, соучастником убийства. Это его пугало не меньше, чем страх за собственную жизнь. Даже теперь он еще до конца не понимал, в какой опасности оказался по с