Если кто-нибудь пользуется славой человека решительного и стойкого, тоэто вовсе не означает, что ему нельзя уклоняться, насколько возможно, отугрожающих ему бедствий и неприятностей, а следовательно, и опасаться, какбы они не постигали его. Напротив, все средства - при условии, что они небесчестны, - способные оградить нас от бедствий и неприятностей, не толькодозволены, но и заслуживают всяческой похвалы. Что до стойкости, то мынуждаемся в ней, чтобы терпеливо сносить невзгоды, с которыми нет средствбороться. Ведь нет такой уловки или приема в пользовании оружием во времябоя, которые мы сочли бы дурными, лишь бы они помогли отразить направленныйна нас удар. Многие весьма воинственные народы применяли внезапное бегство с полясражения как одно из главнейших средств добиться победы над неприятелем, иони оборачивались к нему спиною с большей опасностью для него, чем если быстояли к нему лицом. Турки и сейчас еще знают толк в этом деле. Сократ - у Платона - потешается над Лахесом, определявшим храбростьследующим образом: "Неколебимо стоять в строю перед лицом врага". - "Как! -восклицает Сократ. - Разве было бы трусостью бить неприятеля, отступая предним?" И в подкрепление своих слов он ссылается на Гомера, восхваляющего Энеяза уменье искусно применять бегство. А после того как Лахет, подумав, долженбыл признать, что таков действительно обычай у скифов, да и вообще у всехконных воинов, Сократ привел ему в пример еще пехотинцев-лакедемонян, народ,столь привыкший стойко сражаться в пешем строю: в битве при Платеях, послебезуспешных попыток прорвать фалангу персов, они решили рассыпаться иподаться назад, чтобы, создав, таким образом, видимость бегства, разорвать ирассеять грозную массу персов, когда те бросятся преследовать их. Благодаряэтой хитрости они добились победы [1]. Относительно скифов рассказывают, будто Дарий во время похода,предпринятого им с целью покорить этот народ, обрушился на их царя сжестокими упреками за то, что он непрерывно отступает пред ним и уклоняетсяот открытого боя. На что Индатирс [2] - таково было имя царя - ответил, чтоотступает не из страха пред ним, ибо вообще не боится никого на свете, нопотому, что таков обычай скифов на войне; ведь у них нет ни возделываемыхполей, ни городов, ни домов, которые нужно было бы защищать, дабы враг имине поживился. Однако, добавил он, если Дарию так уж не терпится сойтись спротивником в открытом бою, пусть он приблизится к тем местам, где находятсямогилы предков Индатирса: там он найдет, с кем померяться силами. И все же, когда оказываешься мишенью для пушек, что нередко случаетсяна войне, считается позорным бояться ядер, поскольку принято думать, что отних все равно не спастись вследствие их стремительности и мощи. И не разбывало, что тот, кто при таких обстоятельствах поднимал руку или наклонялголову, вызывал, по меньшей мере, хохот товарищей. Но вот что произошло однажды в Провансе во время похода императораКарла V против нас. Маркиз дель Гуасто, отправившись на разведку к городуАрлю и выйдя из-за ветряной мельницы, служившей ему прикрытием и позволившейприблизиться к городу, был замечен господами де Бонневалем и сенешалемАженуа, которые прохаживались в амфитеатре арльского цирка. Последниеуказали на маркиза дель Гуасто господину де Вилье, начальнику артиллерии, итот так метко навел кулеврину [3], что если бы названный выше маркиз,заметив, что по нем открыли огонь, не стал быстро на четвереньки, то,наверно, получил бы заряд в свое тело. Нечто подобное произошло за нескольколет перед тем и с Лоренцо Медичи, герцогом Урбинским, отцом королевы, материнашего короля [4], во время осады Мондольфо, крепости в Италии,расположенной в области, называемой Викариатом [5]: увидев, что уже поднеслифитиль к направленной прямо на него пушке, он спасся лишь тем, что бросилсяна землю, нырнув, можно сказать, словно утка. Ибо иначе ядро, котороепронеслось почти над его головой, угодило бы, без сомнения, ему прямо вживот. Говоря по правде, я не думаю, чтобы такие движения производились намиобдуманно, ибо, как можно составить себе суждение, высок ли прицел илинизок, когда все совершается с такою внезапностью? И гораздо вернее будетпредположить, что в описанных случаях этим людям благоприятствовала судьба ичто, действуя в состоянии испуга подобным образом, можно с таким же успехомугодить под ядро, как и избегнуть его попадания. Когда оглушительный треск аркебуз внезапно поражает мой слух, и притомв таком месте, где у меня не было никаких оснований этого ожидать, я не могуудержаться от дрожи; мне не раз доводилось видеть, как то же самое случалосьи с другими людьми, которые похрабрее меня. Даже стоикам, и тем ясно, что душа мудреца, как они себе егопредставляют, неспособна устоять перед внезапно обрушившимися на неевпечатлениями и образами и что этот мудрец отдает законную дань природе,когда бледнеет и съеживается, заслышав, к примеру, раскаты грома или грохотобвала. То же самое происходит, когда его охватывают страсти: лишь бы мысльсохраняла ясность и не нарушалась в своем течении, лишь бы разум, оставаясьнепоколебимым и верным себе, не поддался чувству страха или страдания. Стеми, кто не принадлежит к числу мудрецов, дело обстоит точно так же, еслииметь в виду первую часть сказанного, и совсем по-иному, если - вторую. Ибоу людей обычного склада действие страстей не остается поверхностным, нопроникает в глубины их разума, заражая и отравляя его. Такой человек мыслитпод прямым воздействием страстей и как бы повинуясь им. Вот вам полное иверное изображение душевного состояния мудреца-стоика: Mens immota manet, lacrimae volvuntur inanes. {Дух непоколебим понапрасну катятся слезы [6] (лат.).} Мудрец, в понимании перипатетиков, не свободен от душевных потрясений,но он умеряет их. Глава XIII
