Вера в «доброго царя» и самозванство как социокультурные феномены российской истории

«Великая смута» началась с того, что в 1601 г. в Польше объявился самозванец (предпочтительно Гришка Отрепьев), выдававший себя за сына Ивана Грозного, Дмитрия (в действительности же убитого в 1591 г. в Угличе). В 1604 г. он, вместе с литовско-польскими войсками, перешел русскую границу и пошел на Москву. Лжедимитрия поддерживала часть горожан, казаков и крестьян, которая нашла свои причины поверить в правдивость чудесного события. Став царем, он даже сумел некоторое время лавировать между польскими и русскими феодалами, пока не был убит в 1606 г. заговорщиками-боярами. Но и таким образом добытое место «пусто не бывает». Уже в 1607 г. появился еще один Лжедимитрий, теперь уже Второй, человек вовсе смутного происхождения («Тушинский вор»), выдававший себя за чудом спасшегося Лжедимитрия I. В 1608—9 гг. он держал в Тушине, под Москвой, вооруженный лагерь, с целью похода на столицу, но с началом уже открытой польской интервенции бежал в Калугу, где и был убит. Трудно найти нечто подобное в истории какой угодно страны.

После этих событий последовал захват Москвы поляками, а освобождало ее в 1611 г. народное ополчение во главе с нижегородским купцом Козьмой Мининым (?—1616) и московским князем Дмитрием Пожарским (1578—1642). Памятник освободителям стоит сейчас в центре столицы России. Вновь стала очевидной роль народа в определении своей судьбы, судьбы государства. Эта роль проявилась и в приходе к власти нового царя. Во избежание новых смут выдвижение царя требовало особой ответственности. 30 июня 1611 г. Ляпуновский приговор постановил избрать временное правительство «всею землею для всяких земских и ратных дел», с условием замены, если оно окажется «нерадивым». Волю «всей земли» должен был выразить «Совет всей земли», или «Земский собор». Но и с выборами монарха все оказалось непросто. До этого уже дважды царь избирался, но это было явлением исключительным. Борис Годунов был избран (в 1598 г.), так как прервалась прежняя династия (с убийством Дмитрия Углицкого, подлинного царевича), Василия Шуйского избрали, так как он возглавил заговор против самозванца. Если в этих случаях выбор определялся не родословной, а личными качествами и заслугами, то избрание Михаила Романова в 1613 г. сочетало и признание заслуг (он возглавлял восстановление против интервентов), и происхождение «от племени и средства царского». Это уже обещало конец смутам. С воцарением Михаила Романова восстановились прежняя, «законная» династия Рюриковичей, а также наследование престола. Государь вновь становился самодержцем, который «правит на своей воле», а «з боярами и думными людьми спрашивается о том мало» (по определению Котошихина, подьячего Польского приказа). Симеон Полоцкий видел в царе пастыря, который печется о народе и любит его, но не останавливается и перед наказанием «преизрядным» — чтобы «закона яко царя боялись, а царя — яко закона».

Как писал В. О. Ключевский, «среди общего смятения и раздора восторжествовала старая привычная идея «природного царя». Народ — в который раз — поверил в царя. И все же авторитет царской власти пошатнулся. В царствование Алексея Михайловича, «Тишайшего царя», унаследовавшего престол в 1645 г., сыщики доносили о «словах воровских, непригожих», таких, что их и «писать не смеют». Уже в середине XVII века по всей России пошли бунты «беспощадные и бессмысленные». Характерно, что они были направлены не против царя (которому народ свято желал верить), а против бояр. От имени «хорошего царя» выступал Иван Болотников, призывавший «побивать своих бояр», «гостей и торговых людей побивати и животы их грабити». Подобные же призывы содержались в «прелестных письмах» Степана Разина. Их поддерживали забитые, темные крестьяне, верившие, что царь к беззакониям непричастен и находится в неведении. Степан Разин даже уверял народ, что при нем находится царевич Алексей, которого хотели извести изменники-бояре. Вера в самодержца доброго, справедливого, сильного сохранялась в русском народе не только в монархическую эпоху, но даже в советскую, которая лишь сменила название власти, сделав ее еще более неограниченной и неподотчетной.

Много боярской и купеческой крови пролилось и в городских восстаниях 1648, 1652, 1662 годов. Пошатнулся и авторитет церкви, которая все в меньшей степени объединяла народ. Напротив, она сама испытала глубокий раскол.