КАССАНДРЕ 10 страницаВенки свивает золотые,- Благословить тебя в далекий ад сойдет Стопами легкими Россия. Ноябрь 1917 x x x Кто знает, может быть, не хватит мне свечи И среди бела дня останусь я в ночи, И, зернами дыша рассыпанного мака, На голову мою надену митру мрака,- Как поздний патриарх в разрушенной Москве, Неосвященный мир неся на голове, Чреватый слепотой и муками раздора, Как Тихон -- ставленник последнего собора! Ноябрь 1917 x x x Все чуждо нам в столице непотребной: Ее сухая черствая земля, И буйный торг на Сухаревке хлебной, И страшный вид разбойного Кремля. Она, дремучая, всем миром правит. Мильонами скрипучих арб она Качнулась в путь -- и полвселенной давит Ее базаров бабья ширина. Ее церквей благоуханных соты - Как дикий мед, заброшенный в леса, И птичьих стай густые перелеты Угрюмые волнуют небеса. Она в торговле хитрая лисица, А перед князем -- жалкая раба. Удельной речки мутная водица Течет, как встарь, в сухие желоба. Май -- июнь 1918
Телефон На этом диком страшном свете Ты, друг полночных похорон, В высоком строгом кабинете Самоубийцы -- телефон! Асфальта черные озера Изрыты яростью копыт, И скоро будет солнце -- скоро Безумный петел прокричит. А там дубовая Валгалла И старый пиршественный сон: Судьба велела, ночь решала, Когда проснулся телефон. Весь воздух выпили тяжелые портьеры, На театральной площади темно. Звонок -- и закружились сферы: Самоубийство решено. Куда бежать от жизни гулкой, От этой каменной уйти? Молчи, проклятая шкатулка! На дне морском цветет: прости! И только голос, голос-птица Летит на пиршественный сон. Ты -- избавленье и зарница Самоубийства -- телефон! Июнь 1918 x x x Где ночь бросает якоря В глухих созвездьях Зодиака, Сухие листья октября, Глухие вскормленники мрака, Куда летите вы? Зачем От древа жизни вы отпали? Вам чужд и странен Вифлеем, И яслей вы не увидали. Для вас потомства нет -- увы! Бесполая владеет вами злоба, Бездетными сойдете вы В свои повапленные1 гробы, И на пороге тишины, Среди беспамятства природы, Не вам, не вам обречены, А звездам вечные народы. Осень 1920 (1917?) 1 Так в обоих источниках. -- С. В.
Актер и рабочий Здесь, на твердой площадке яхт-клуба, Где высокая мачта и спасательный круг, У южного моря, под сенью юга Деревянный пахучий строился сруб! Это игра воздвигает здесь стены! Разве работать -- не значит играть? По свежим доскам широкой сцены Какая радость впервые шагать! Актер -- корабельщик на палубе мира! И дом актера стоит на волнах! Никогда, никогда не боялась лира Тяжелого молота в братских руках! Что сказал художник, сказал и работник: -- Воистину, правда у нас одна! Единым духом жив и плотник, И поэт, вкусивший святого вина! А вам спасибо! И дни, и ночи Мы строим вместе -- и наш дом готов! Под маской суровости скрывает рабочий Высокую нежность грядущих веков! Веселые стружки пахнут морем, Корабль оснащен -- в добрый путь! Плывите же вместе к грядущим зорям, Актер и рабочий, вам нельзя отдохнуть! Лето 1920 А небо будущим беременно... Опять войны разноголосица На древних плоскогорьях мира, И лопастью пропеллер лоснится, Как кость точеная тапира. Крыла и смерти уравнение,- С алгебраических пирушек Слетев, он помнит измерение Других эбеновых игрушек, Врагиню ночь, рассадник вражеский Существ коротких ластоногих, И молодую силу тяжести: Так начиналась власть немногих... Итак, готовьтесь жить во времени, Где нет ни волка, ни тапира, А небо будущим беременно - Пшеницей сытого эфира. А то сегодня победители Кладбища лета обходили, Ломали крылья стрекозиные И молоточками казнили. Давайте слушать грома проповедь, Как внуки Себастьяна Баха, И на востоке и на западе Органные поставим крылья! Давайте бросим бури яблоко На стол пирующим землянам И на стеклянном блюде облако Поставим яств посередине. Давайте все покроем заново Камчатной скатертью пространства, Переговариваясь, радуясь, Друг другу подавая брашна. На круговом на мирном судьбище Зарею кровь оледенится. В беременном глубоком будущем Жужжит большая медуница. А вам, в безвременьи летающим Под хлыст войны за власть немногих,- Хотя бы честь млекопитающих, Хотя бы совесть ластоногих, И тем печальнее, тем горше нам, Что люди-птицы хуже зверя И что стервятникам и коршунам Мы поневоле больше верим. Как шапка холода альпийского, Из года в год, в жару и лето, На лбу высоком человечества Войны холодные ладони. А ты, глубокое и сытое, Забременевшее лазурью, Как чешуя многоочитое, И альфа и омега бури; Тебе -- чужое и безбровое, Из поколенья в поколение,- Всегда высокое и новое Передается удивление. Христиан Клейст * Вариант в СС2. Есть между нами похвала без лести, И дружба есть в упор, без фарисейства, Поучимся ж серьезности и чести У стихотворца Христиана Клейста. Еще во Франкфурте отцы зевали, Еще о Гете не было известий, Слагались гимны, кони гарцевали И княжества топталися на месте. Война -- как плющ в беседке шоколадной. И далека пока еще от Рейна Косматая казацкая папаха. И прямо со страницы альманаха Он в бой сошел и умер так же складно, Как пел рябину с кружкой мозельвейна. 8 августа 1932 x x x Мне кажется, мы говорить должны О будущем советской старины, Что ленинское-сталинское слово - Воздушно-океанская подкова, И лучше бросить тысячу поэзий, Чем захлебнуться в родовом железе, И пращуры нам больше не страшны: Они у нас в крови растворены. Апрель -- май 1935 x x x Мир начинался страшен и велик: Зеленой ночью папоротник черный, Пластами боли поднят большевик - Единый, продолжающий, бесспорный, Упорствующий, дышащий в стене. Привет тебе, скрепитель добровольный Трудящихся, твой каменноугольный Могучий мозг, гори, гори стране! Апрель -- май 1935 x x x Да, я лежу в земле, губами шевеля, И то, что я скажу, заучит каждый школьник: На Красной площади всего круглей земля И скат ее твердеет добровольный. На Красной площади земля всего круглей, И скат ее нечаянно раздольный, Откидываясь вниз до рисовых полей,- Покуда на земле последний жив невольник. Май 1935 Железо Идут года железными полками, И воздух полн железными шарами. Оно бесцветное -- в воде железясь, И розовое, на подушке грезясь. Железная правда -- живой на зависть, Железен пестик, и железна завязь. И железой поэзия в железе, Слезящаяся в родовом разрезе. 22 мая 1935 x x x Ты должен мной повелевать, А я обязан быть послушным. На честь, на имя наплевать, Я рос больным и стал тщедушным. Так пробуй выдуманный метод Напропалую, напрямик - Я -- беспартийный большевик, Как все друзья, как недруг этот. Май (?) 1935 x x x Тянули жилы, жили-были, Не жили, не были нигде. Бетховен и Воронеж -- или Один или другой -- злодей. На базе мелких отношений Производили глухоту Семидесяти стульев тени На первомайском холоду. В театре публики лежало Не больше трех карандашей, И дирижер, стараясь мало, Казался чортом средь людей. Апрель -- май 1935
x x x Мир должно в черном теле брать, Ему жестокий нужен брат - От семиюродных уродов Он не получит ясных всходов. Июнь 1935 x x x Я в сердце века -- путь неясен, А время удаляет цель: И посоха усталый ясень, И меди нищенскую цвель. 14 декабря 1936 x x x А мастер пушечного цеха, Кузнечных памятников швец, Мне скажет -- ничего, отец,- Уж мы сошьем тебе такое... Декабрь 1936 x x x Как женственное серебро горит, Что с окисью и примесью боролось, И тихая работа серебрит Железный плуг и песнотворца голос. Начало 1937 Ода Когда б я уголь взял для высшей похвалы - Для радости рисунка непреложной,- Я б воздух расчертил на хитрые углы И осторожно и тревожно. Чтоб настоящее в чертах отозвалось, В искусстве с дерзостью гранича, Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось, Ста сорока народов чтя обычай. Я б поднял брови малый уголок И поднял вновь и разрешил иначе: Знать, Прометей раздул свой уголек,- Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу! Я б несколько гремучих линий взял, Все моложавое его тысячелетье, И мужество улыбкою связал И развязал в ненапряженном свете, И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца, Какого не скажу, то выраженье, близясь К которому, к нему,-- вдруг узнаешь отца И задыхаешься, почуяв мира близость. И я хочу благодарить холмы, Что эту кость и эту кисть развили: Он родился в горах и горечь знал тюрьмы. Хочу назвать его -- не Сталин,-- Джугашвили! Художник, береги и охраняй бойца: В рост окружи его сырым и синим бором Вниманья влажного. Не огорчить отца Недобрым образом иль мыслей недобором, Художник, помоги тому, кто весь с тобой, Кто мыслит, чувствует и строит. Не я и не другой -- ему народ родной - Народ-Гомер хвалу утроит. Художник, береги и охраняй бойца: Лес человечества за ним поет, густея, Само грядущее -- дружина мудреца И слушает его все чаще, все смелее. Он свесился с трибуны, как с горы, В бугры голов. Должник сильнее иска, Могучие глаза решительно добры, Густая бровь кому-то светит близко, И я хотел бы стрелкой указать На твердость рта -- отца речей упрямых, Лепное, сложное, крутое веко -- знать, Работает из миллиона рамок. Весь -- откровенность, весь -- признанья медь, И зоркий слух, не терпящий сурдинки, На всех готовых жить и умереть Бегут, играя, хмурые морщинки. Сжимая уголек, в котором все сошлось, Рукою жадною одно лишь сходство клича, Рукою хищною -- ловить лишь сходства ось - Я уголь искрошу, ища его обличья. Я у него учусь, не для себя учась. Я у него учусь -- к себе не знать пощады, Несчастья скроют ли большого плана часть, Я разыщу его в случайностях их чада... Пусть недостоин я еще иметь друзей, Пусть не насыщен я и желчью и слезами, Он все мне чудится в шинели, в картузе, На чудной площади с счастливыми глазами. Глазами Сталина раздвинута гора И вдаль прищурилась равнина. Как море без морщин, как завтра из вчера - До солнца борозды от плуга-исполина. Он улыбается улыбкою жнеца Рукопожатий в разговоре, Который начался и длится без конца На шестиклятвенном просторе. И каждое гумно и каждая копна Сильна, убориста, умна -- добро живое - Чудо народное! Да будет жизнь крупна. Ворочается счастье стержневое. И шестикратно я в сознаньи берегу, Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы, Его огромный путь -- через тайгу И ленинский октябрь -- до выполненной клятвы. Уходят вдаль людских голов бугры: Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят, Но в книгах ласковых и в играх детворы Воскресну я сказать, что солнце светит. Правдивей правды нет, чем искренность бойца: Для чести и любви, для доблести и стали Есть имя славное для сжатых губ чтеца - Его мы слышали и мы его застали. Январь -- март 1937 Чарли Чаплин Чарли Чаплин вышел из кино. Две подметки, заячья губа, Две гляделки, полные чернил И прекрасных удивленных сил. Чарли Чаплин - заячья губа, Две подметки - жалкая судьба. Как-то мы живем неладно все - чужие, чужие. Оловянный ужас на лице, Голова не держится совсем. Ходит сажа, вакса семенит, И тихонько Чаплин говорит: "Для чего я славен и любим и даже знаменит..." И ведет его шоссе большое к чужим, к чужим. Чарли Чаплин, нажимай педаль, Чаплин, кролик, пробивайся в роль. Чисти корольки, ролики надень, А твоя жена - слепая тень. И чудит, чудит чужая даль. Отчего у Чаплина тюльпан, Почему так ласкова толпа? Потому - что это ведь Москва. Чарли, Чарли,- надо рисковать. Ты совсем не вовремя раскис. Котелок твой - тот же океан, А Москва так близко, хоть влюбись В дорогую дорогу. Май(?) 1937 x x x С примесью ворона -- голуби, Завороненные волосы. Здравствуй, моя нежнолобая, Дай мне сказать тебе с голоса, Как я люблю твои волосы Душные, черноголу'бые. В губы горячие вложено Все, чем Москва омоложена, Чем молодая расширена, Чем мировая встревожена, Грозная утихомирена. Тени лица восхитительны - Синие, черные, белые. И на груди -- удивительны Эти две родинки смелые. В пальцах тепло не мгновенное, Сила лежит фортепьянная, Сила приказа желанная Биться за дело нетленное... Мчится, летит, с нами едучи, Сам ноготок зацелованный, Мчится, о будущем знаючи, Сам ноготок холодающий Славная вся, безусловная, Здравствуй, моя оживленная Ночь в рукавах и просторное Круглое горло упорное. Слава моя чернобровая, Бровью вяжи меня вязкою, К жизни и смерти готовая, Произносящая ласково Сталина имя громовое С клятвенной нежностью, с ласкою. Начало июня 1937 x x x Пароходик с петухами По' небу плывет, И подвода с битюгами Никуда нейдет. И звенит будильник сонный - Хочешь, повтори: -- Полторы воздушных тонны, Тонны полторы... И, паяльных звуков море В перебои взяв, Москва слышит, Москва смотрит, Зорко смотрит в явь. Только на крапивах пыльных - Вот чего боюсь - Не изволил бы в напильник Шею выжать гусь. 3 июля 1937 Стансы Необходимо сердцу биться: Входить в поля, врастать в леса. Вот "Правды" первая страница, Вот с приговором полоса. Дорога к Сталину -- не сказка, Но только -- жизнь без укоризн: Футбол -- для молодого баска, Мадрида пламенная жизнь. Москва повто'рится в Париже, Дозреют новые плоды, Но я скажу о том, что ближе, Нужнее хлеба и воды,- О том, как вырвалось однажды: -- Я не отдам его! -- и с ним, С тобой, дитя высокой жажды, И мы его обороним: Непобедимого, прямого, С могучим смехом в грозный час, Находкой выхода прямого Ошеломляющего нас. И ты прорвешься, может статься, Сквозь чащу прозвищ и имен И будешь сталинкою зваться У самых будущих времен... Но это ощущенье сдвига, Происходящего в веках, И эта сталинская книга В горячих солнечных руках - Да, мне понятно превосходство И сила женщины -- ее Сознанье, нежность и сиротство К событьям рвутся -- в бытие. Она и шутит величаво, И говорит, прощая боль, И голубая нитка славы В ее волос пробралась смоль. И материнская забота Ее понятна мне -- о том, Чтоб ладилась моя работа И крепла -- на борьбу с врагом, 4 -- 5 июля 1937, Сав?лово x x x Музыка твоих шагов В тишине лесных снегов, И, как медленная тень, Ты сошла в морозный день. Глубока, как ночь, зима, Снег висит как бахрома. Ворон на своем суку Много видел на веку. А встающая волна Набегающего сна Вдохновенно разобьет Молодой и тонкий лед, Тонкий лед моей души - Созревающий в тиши. 1909?
x x x Необходимость или разум Повелевает на земле - Но человек чертит алмазом Как на податливом стекле: Оркестр торжественный настройте, Стихии верные рабы, Шумите листья, ветры пойте - Я не хочу моей судьбы. И необузданным пэанам Храм уступают мудрецы, Когда неистовым тимпаном Играют пьяные жрецы. И, как ее ни называйте И, для гаданий и волшбы, Ее лица ни покрывайте - Я не хочу моей судьбы. Не позднее июня 1910
x x x Дождик ласковый, мелкий и тонкий, Осторожный, колючий, слепой, Капли строгие скупы и звонки, И отточен их звук тишиной. То -- так счастливы счастием скромным, Что упасть на стекло удалось; То, как будто подхвачены темным Ветром, струи уносятся вкось. Тайный ропот, мольба о прощеньи: Я люблю непонятный язык! И сольются в одном ощущеньи Вся жестокость, вся кротость на миг. В цепких лапах у царственной скуки Сердце сжалось, как маленький мяч: Полон музыки, Музы и муки Жизни тающей сладостный плач! 22 августа 1911 Из Стефана Малларме (перевод с французского) La chair est triste, he'las... Плоть опечалена, и книги надоели... Бежать... Я чувствую, как птицы опьянели От новизны небес и вспененной воды. Нет -- ни в глазах моих старинные сады Не остановят сердца, плящущего, доле; Ни с лампою в пустынном ореоле На неисписанных и девственных листах; Ни молодая мать с ребенком на руках... x x x На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь, Гром, ударь в тесины новые, Крупный град, по стеклам двинь,-- грянь и двинь, А в Москве ты, чернобровая, Выше голову закинь. Чародей мешал тайком с молоком Розы черные, лиловые И жемчужным порошком и пушком Вызвал щеки холодовые, Вызвал губы шепотком... Как досталась -- развяжи, развяжи - Красота такая галочья От индейского раджи, от раджи Алексею, что ль, Михалычу,- Волга, вызнай и скажи. Против друга -- за грехи, за грехи - Берега стоят неровные, И летают по верхам, по верхам Ястреба тяжелокровные - За коньковых изб верхи... Ах, я видеть не могу, не могу Берега серо-зеленые: Словно ходят по лугу, по лугу Косари умалишенные, Косят ливень луг в дугу. 4 июля 1937 Стихи для детей Примус Чтобы вылечить и вымыть Старый примус золотой, У него головку снимут И нальют его водой. Медник, доктор примусиный, Примус вылечит больной: Кормит свежим керосином, Чистит тонкою иглой. -- Очень люблю я белье, С белой рубашкой дружу, Как погляжу на нее - Глажу, утюжу, скольжу. Если б вы знали, как мне Больно стоять на огне! -- Мне, сырому, неученому, Простоквашей стать легко,- Говорило кипяченому Сырое молоко. А кипяченое Отвечает нежненько: -- Я совсем не неженка, У меня есть пенка! -- В самоваре, и в стакане, И в кувшине, и в графине Вся вода из крана. Не разбей стакана. -- А водопровод Где воду берет? Курицы-красавицы пришли к спесивым павам: -- Дайте нам хоть перышко, на радостях: кудах! -- Вот еще! Куда вы там? Подумайте: куда вам? Мы вам не товарищи: подумаешь! кудах! Сахарная голова Ни жива ни мертва - Заварили свежий чай: К нему сахар подавай! Плачет телефон в квартире - Две минуты, три, четыре. Замолчал и очень зол: Ах, никто не подошел. -- Значит, я совсем не нужен, Я обижен, я простужен: Телефоны-старики - Те поймут мои звонки! -- Если хочешь, тронь - Чуть тепла ладонь: Я электричество -- холодный огонь. Тонок уголек, Волоском завит: Лампочка стеклянная не греет, а горит. Бушевала синица: В море негде напиться - И большая волна, И вода солона; А вода не простая, А всегда голубая... Как-нибудь обойдусь - Лучше дома напьюсь! Принесли дрова на кухню, Как вязанка на пол бухнет, Как рассыплется она - И береза и сосна,- Чтобы жарко было в кухне, Чтоб плита была красна. Это мальчик-рисовальщик, Покраснел он до ушей, Потому что не умеет Он чинить карандашей. Искрошились. Еле-еле заострились. Похудели. И взмолилися они: -- Отпусти нас, не чини! Рассыпаются горохом Телефонные звонки, Но на кухне слышат плохо Утюги и котелки. И кастрюли глуховаты - Но они не виноваты: Виноват открытый кран - Он шумит, как барабан. Что ты прячешься, фотограф. Что завесился платком? Вылезай, снимай скорее, Будешь прятаться потом. Только страусы в пустыне Прячут голову в крыло. Эй, фотограф! Неприлично Спать, когда совсем светло! Покупали скрипачи На базаре калачи, И достались в перебранке Трубачам одни баранки.
Два трамвая Клик и Трам Жили в парке два трамвая: Клик и Трам. Выходили они вместе По утрам. Улица-красавица, всем трамваям мать, Любит электричеством весело моргать. Улица-красавица, всем трамваям мать, Выслала метельщиков рельсы подметать. От стука и звона у каждого стыка На рельсах болела площадка у Клика. Под вечер слипались его фонари: Забыл он свой номер -- не пятый, не третий... Смеются над Кликом извозчик и дети: -- Вот сонный трамвай, посмотри! -- Скажи мне, кондуктор, скажи мне, вожатый, Где брат мой двоюродный Трам? Его я всегда узнаю по глазам, По красной площадке и спинке горбатой. Начиналась улица у пяти углов, А кончалась улица у больших садов. Вся она истоптана крепко лошадьми, Вся она исхожена дочерна людьми. Рельсы серебристые выслала вперед. Клика долго не было: что он не идет? Кто там смотрит фонарями в темноту? Это Клик остановился на мосту, И слезятся разноцветные огни: -- Эй, вожатый, я устал, домой гони! А Трам швырк-шварк - Рассыпает фейерверк; А Трам не хочет в парк, Громыхает громче всех. На вокзальной башне светят Круглолицые часы, Ходят стрелки по тарелке, Словно черные усы. Здесь трамваи словно гуси Поворачиваются. Трам с товарищами вместе Околачивается. -- Вот летит автомобиль-грузовик - Мне не страшно. Я трамвай. Я привык. Но скажите, где мой брат, где мой Клик? -- Мы не знаем ничего, Не видали мы его. -- Я спрошу у лошадей, лошадей, Проходил ли здесь трамвай-ротозей, Сразу видно -- молодой, всех глупей. -- Мы не знаем ничего, Не видали мы его. -- Ты скажи, семиэтажный Каменный глазастый дом, Всеми окнами ты видишь На три улицы кругом, Не слыхал ли ты о Клике, О трамвае молодом? Дом ответил очень зло: -- Много здесь таких прошло. -- Вы, друзья-автомобили, Очень вежливый народ И всегда-всегда трамваи Пропускаете вперед, Расскажите мне о Клике, О трамвае-горемыке, О двоюродном моем С бледно-розовым огнем. -- Видели, видели и не обидели. Стоит на площади -- и всех глупей: Один глаз розовый, другой темней. -- Возьми мою руку, вожатый, возьми, Поедем к нему поскорее; С чужими он там говорит лошадьми, Моложе он всех и глупее. Поедем к нему и найдем его там. И Клика находит на площади Трам. И сказал трамвай трамваю: -- По тебе я, Клик, скучаю, Я услышать очень рад, Как звонки твои звенят. Где же розовый твой глаз? Он ослеп. Я возьму тебя сейчас на прицеп: Ты моложе -- так ступай на прицеп! 1924--1925
Шары 1 Следующие 8 стихов входят в цикл "Шары". -- С. В.
Шары Дутые-надутые шары-пустомели Разноцветным облаком на ниточке висели, Баловали-плавали, друг друга толкали, Своего меньшого брата затирали. -- Беда мне, зеленому, от шара-буяна, От страшного красного шара-голована. Я шар-недоумок, я шар-несмышленыш, Приемыш зеленый, глупый найденыш. -- А нитка моя Тоньше паутинки, И на коже у меня Ни одной морщинки. Увидела шар Шарманка-хрипучка: -- Пойдем на бульвар За белою тучкой: И мне веселей, И вам будет лучше. На вербе1 черно От разной забавы. Гуляют шары - Надутые павы. На всех продавцов Не хватит копеек: Пять тысяч скворцов, Пятьсот канареек. Идет голован Рядами, рядами. Ныряет буян Ларями, ларями. -- Эх, голуби-шары На белой нитке, Распродам я вас, шары, Буду не в убытке! Говорят шары лиловые: -- Мы не пряники медовые, Мы на ниточке дрожим, Захотим -- и улетим. А мальчик пошел, Свистульку купил, Он пряники ест, Другим раздает. Пришел, поглядел. Приманка какая: На нитке дрожит Сварливая стая. У него у самого Голова большая! Топорщатся, пыжатся шары наливные - Лиловые, красные и голубые: -- Возьми нас, пожалуйста, если не жалко, Мы ходим не попросту, а вперевалку. Вот плавает шар С огнем горделивым, Вот балует шар С павлиньим отливом, А вот найденыш, Зеленый несмышленыш! -- Снимайте зеленый, Давайте мне с ниткой. Чего тебе, глупому, Ползать улиткой? Лети на здоровье С белою ниткой! На вербе1 черно От разной забавы. Гуляют шары, Надутые павы. Идет голован Рядами, рядами, Ныряет буян Ларями, ларями. 1 В источнике СС2 "Верба" с заглавной буквы. -- С. В. Чистильщик Подойди ко мне поближе, Крепче ногу ставь сюда, У тебя ботинок рыжий, Не годится никуда. Я его почищу кремом, Черной бархаткой натру, Чтобы желтым стал совсем он, Словно солнце поутру. * В СС2 датировка: 1926 Автомобилище -- Мне, автомобилищу, чего бы не забыть еще? Вычистили, вымыли, бензином напоили. Хочется мешки возить. Хочется пыхтеть еще. Шины мои толстые -- я слон автомобилий. Что-то мне не терпится - Накопилась силища, Накопилась силища - Я автомобилище. Ну-ка покатаю я охапку пионеров! * В СС2 датировка: 1926 Полотеры Полотер руками машет, Будто он вприсядку пляшет. Говорит, что он пришел Натереть мастикой пол. Будет шаркать, будет прыгать, Лить мастику, мебель двигать. И всегда плясать должны Полотеры-шаркуны. Калоша Для резиновой калоши Настоящая беда, Если день -- сухой, хороший, Если высохла вода. Ей всего на свете хуже В чистой комнате стоять:
|
