Перекресток 2 страница

– Чудесно! – оживилась Нана. – Я наплавалась в бассейне, наболталась с Кирой и нагулялась по магазинам. Шопинг получился просто великолепным. Хочешь посмотреть? – она указала на разбросанные по комнате пакеты внушительных размеров.

– Нет, не хочу! Забирай последствия своего шопинга и собирайся к маме. Мне нужно побыть одному – всерьез и надолго.

– У тебя кто-то есть? – Красиво татуированные бровки Наны нахмурились изящным мысиком.

– Да, есть…

– Я ее знаю? – Наночка зашипела, как дикая кошка, и пошла в наступление.

– Не знаешь! И не узнаешь еще как минимум лет пятьдесят. По крайней мере я тебе этого искренне желаю, – ответил Клим, надевая пиджак.

– Дурак! – фыркнула девушка. – Столько не живут!

– В том-то и дело, дорогая! – Клим уже направлялся к двери. – Свой ключ оставишь у консьержки. И, пожалуйста, давай обойдемся без глупостей и лишних истерик!

«Даже о самочувствии моем всерьез не поинтересовалась. Ну, хотя бы так, для приличия… – беззлобно отметил Клим, выйдя из парадного. – Хотя… Что тут удивительного? Не у нее же болит!»

Он почувствовал заметное облегчение, избавившись от настырной подруги. «Хорошо, что сделал это именно сегодня! Вот он, великий день больших перемен!»

 

* * *

 

– …А я уж было подумал – мы тебя теряем! – пробасил хорошо подвыпивший Левченко, по-панибратски обнимая Клима за плечи. – Пашка вышел сам не свой, все, говорит, каюк «Нептуну», и все мы – под воду! Клим, ты же знаешь, я, если надо, первый кому скажешь в глотку вцеплюсь!

– Давайте еще выпьем, – предложил Клим, с трудом отрывая от себя зама.

– За что пьем? – спросил Васильев, генеральный директор «Астры», который за несколько часов беспрерывного кутежа в клубе провозгласил все известные ему тосты, но так и не понял истинную причину большого сбора.

– За жизнь, Сергеич, знаешь такое слово – ЖИЗНЬ? – громко сказал Клим. Ударная порция алкоголя таки исполнила свою миссию милосердия: вытеснила головную боль, притупила воспаленное сознание. – Иногда бывает очень полезно вспомнить о ЖИЗНИ… Вспомнить, пока она не повернулась спиной…

– Ну, за нее! – подхватил услужливый Левченко, пропустив смысл сказанного, и тут же льстиво добавил: – И за наш генеральный мозг – за тебя, босс, за твою неизменную удачу!

– По-твоему, она мне никогда не изменяла? – спросил Клим, наклонившись к своему помощнику.

– Кто? – удивленно переспросил Левченко. – Удача?! Да тебе никто и ничто не может изменить, Клим! Ты же у нас баловень судьбы, любимец женщин и фортуны!

– Ох, избавь меня, Лева, от этого приторного пафоса. – Клим почувствовал, как через хмельной туман опять начинает прорываться раздражение. Большинство из этих его друзей-товарищей – конкретные прихлебатели и лицемеры. Пьют за его счет и живут за его счет, держа наготове камень за спиной, так, на всякий случай…

– Да, судьба меня действительно балует, – иронично заметил Клим, – она великодушно сокращает мое время пребывания в этом болоте…

– Так что, «на коня»? – Трухин по-своему истолковал эту фразу, разливая по рюмкам остатки спиртного.

– Вот именно! – воскликнул Клим. – А это возьми себе на завтрашний чай или жене на цветы, – он засунул ему в карман стопку долларов, выигранных час назад в клубном казино.

– Ни фига себе – сказал я себе! – изрек ошарашенный Павел, рассматривая деньги. – Ты это серьезно?.. Ну, если для тебя уже штукарь лишний! Правду Лева говорит – везунчик! И в казино с одного раза жирный куш срываешь, и бабки не считаешь…

– Зато я теперь считаю кое-что другое, то, что гораздо важнее, чем эта гнилая «капуста», – но тебе этого пока не понять…

– Ура! «На коня» за нашего ангела-хранителя! – взревел Трухин, шустро переложив внезапно свалившиеся деньги во внутренний карман пиджака.

«…А вот мне бы сейчас действительно не помешал свой собственный ангел, – думал Клим, простившись с надоевшей компанией, – этакий персональный хранитель, чтобы укрыл белым крылом и унес далеко в поднебесье…»

Он настороженно прислушался к себе. «Похоже, начинается новый приступ меланхолии, но ничего, мы его сейчас быстро положим на обе лопатки», – заключил он и, пошатываясь, направился к бару.

– Какой серьезный и одинокий красавчик! – жгучая брюнетка в ярко-красном платье подсела рядом за барную стойку. – Я не буду возражать, если ты меня чем-нибудь угостишь, – сексуально проворковала она, слегка коснувшись его руки роскошным пятым размером, который так и рвался на волю из откровенного декольте.

Клим быстро скользнул взглядом по ее прелестям и, остановившись на нереально больших и алых, как свежая кровь, губах, пробормотал заплетающимся языком:

– Поехали! Я тебя дома угощу.

…– Как тебя зовут? – спросил он, лежа на кровати и разливая в бокалы «Мартини».

– А как ты хочешь? – промурлыкала красотка, профессионально освобождаясь под медленную музыку от остатков одежды. – Любой каприз – за ваши деньги!

– Тогда я буду звать тебя… Надеждой! – рассмеялся Клим, одурманенный и спиртным, и нахлынувшим эротическим настроением.

– Нет проблем! Тогда обними свою Надюшку! – прошептала брюнетка, прижавшись к нему обнаженным телом.

– А я скоро умру! – вдруг сказал Клим.

Девушка отпрянула как ужаленная.

– Да ты не бойся! Это не заразно! – Клим погладил ее по голой спине. – Меня и так уже почти не осталось… Скоро съедят мой мозг, но это не самое страшное… Сначала съели мою душу, потом – сердце… А вот теперь доедают остатки, и не будет больше НИ-ЧЕ-ГО!

– Ого! – присвистнула красотка и потянулась за сигаретой. – Всякое видала, а вот живой труп – впервые!

– И что теперь? – отрешенно спросил Клим. Возбуждение напрочь исчезло, и он чувствовал себя крайне глупо и одиноко в объятиях этой чужой женщины.

– А как ты хочешь? – спросила красотка, принимая очередную соблазнительную позу.

– Я хочу – душевно. Понимаешь? Чтобы было – по ДУШАМ!

– Это как?! – громко рассмеялась брюнетка. – Ты точно не в себе. Какое отношение имеет душа к сексу?

– Ты права – совершенно никакого, – он нащупал в кармане лежавшего на полу пиджака портмоне и вынул оттуда смятые купюры. – Вот, возьми, и большое тебе спасибо!

– А спасибо за что? – округлила она глаза, мгновенно оценив солидную сумму.

– За то, что ты сейчас немедленно отсюда исчезнешь и избавишь меня от бестолковой траты времени!..

 

* * *

 

Клим вертелся в кровати и тщетно пытался унять сумбурный калейдоскоп событий прожитого дня. Как в немом кино, мелькали рваные картинки: потное, испуганное лицо Трухина, разбросанные бумаги на столе, хищные кровавые губы брюнетки, стая ворон, стремительно сорвавшихся с дерева, бешено вращающаяся рулетка в казино, виноватый взгляд доктора, снимок в его руке…

«Смерть никогда не предупреждает о своем визите!» – это опять напомнил о себе внутренний голос, и «кино» оборвалось. С бешеным сердцебиением Клим подскочил к открытому окну и захлопнул его с такой силой, что звонко затрещала рама. Но ОНА продолжала настойчиво просачиваться в его квартиру и в его жизнь отовсюду: из тончайших оконных щелей, из-за плотных штор, из входной двери, из воздуха, из лунного света, проникающего через занавески…

Наконец ОНА проникла в голову и, свернувшись там калачиком, смяла в своих тугих объятиях его мозг. Какая от этого острая головная боль!..

Он не помнил, как дотянулся до пакета обезболивающих, оставленных на журнальном столике. В глазах так потемнело, что Клим не смог прочитать названия на упаковках, поэтому выдавил из первой попавшейся пачки и проглотил сразу несколько таблеток.

Потом, держась за стены, он добрался до ванной и подставил горящую голову под струю ледяной воды. Сознание слегка прояснилось, и он отрешенно наблюдал за тем, как розовые струйки уносятся водными потоками.

«Истеку сейчас кровью и сдохну. Прямо тут. В собственой ванной. Так тупо и бесполезно прожив первый и последний день своей жизни после того, как узнал о Смерти, – с нарастающей злостью думал Клим, пытаясь унять обильное кровотечение из носа. – А может, ну его? Какой смысл глотать пилюли и бегать в больницу? Для продления агонии? Не лучше ли горсть волшебного снотворного – и все? Полный покой и свобода. Свобода от боли… А может, доктор прав, и всё может пройти…»

Шатаясь, Клим пришел на кухню и вытряхнул на стол содержимое домашней аптечки. «Все!.. Достало… К черту все… Вот оно, мое решение!»

Дрожащими от напряжения пальцами он извлек то, что искал. Наночке хватало половины такой таблетки, чтобы продрыхнуть целый день крепким сном младенца…

Тишину разорвал пронзительный сигнал мобильного телефона: «Открывай! Эсэмэс пришло!»

«Дурацкий зуммер! Никак не поменяю!» – раздраженно подумал Клим.

Из любопытства – и что же это мне хотят сказать на прощание? – он взял брошенный в коридоре мобильник и прочитал следующее: «Дорогой Клим Александрович! Мы готовы к торжественному открытию. Отказ не принимается. До встречи 29 сентября. Твои благодарные друзья. Севастополь помнит и ждет».

Клим очнулся, как после долгого тяжелого сна, и посмотрел на часы: электронное табло показывало 6 часов утра. Боль почему-то притихла. Он медленно вернулся на кухню, машинально включил кофеварку и перевел дату на настенном календаре: наступило 28 сентября.

– Ну, город-герой! И не спится ему в такое время, – внезапно улыбнулся Клим. – Значит, с «Олимпом» все сложилось…

А он и думать забыл о небольшой услуге, которую пару лет назад оказал своим севастопольским партнерам – «по дешевке» поделился частью выкупленного земельного участка под строительство нового гостиничного комплекса.

«Почему бы и нет?! – подумал Клим, не без удовольствия вдыхая аромат своего любимого кофе. – Осень на море, искренне благодарные друзья, смена обстановки… ОНА, конечно, от меня никуда не денется, но я все равно немного от нее отдохну…»

Он поднял жалюзи, впуская к себе первые солнечные лучи нового дня, налил полную чашку крепкого кофе и сгреб в сторону рассыпанные по столу таблетки.

 

Глава 2

Счастье

 

Ты лучше всего учишься тому, чему тебе больше всего нужно научиться самому.

Ричард Бах. Иллюзии

По отработанной годами привычке он открыл свой ежедневник. «Четверг, 28 сентября». Целомудренно чистый лист бумаги, не заполненный ни единой строчкой, ни одной пометкой на полях. Вчера начался новый отсчет времени в его жизни…

«Ах, да, – поморщился Клим и, захлопнув дневник, отложил его в сторону. – Кажется, в 11 утра нужно быть в больнице на первом курсе химиотерапии, или как там оно у них называется…» Перипетии сумбурного вечера и тяжелой ночи, пропитанной болью и бурей эмоций, резко сменились полным безразличием и вязкой апатией.

«Что там говорил Иван Иванович? Самым благоприятным фоном для обострения болевых ощущений являются неврозное состояние, психическая депрессия и страх. СТРАХ… – Холодный ночной кошмар опять зашевелился где-то в глубине черепной коробки, напоминая о своем присутствии горстью разбросанных на столе таблеток. – Не дождешься! – зло отрезал Клим невидимому собеседнику и отправил лекарства в мусорную корзину. – А звучит-то как отвратительно – неврозное состояние… Хорошо еще, что никто не видел этого жуткого приступа позорной слабости».

Клим с удовольствием принял прохладный душ, смывая с себя липкие остатки пережитого. «Да пусть они катятся ко всем чертям – больница, работа, обязательства и обстоятельства, включая этот проклятый диагноз! Все. Теперь я никому ничего не должен – только себе, а значит, буду делать то, что мне на самом деле хочется. Наконец-то. В первый и последний раз в жизни. Абсолютно прав был док, когда вещал о личных мотивациях и переключении внимания с болезни на что-то другое – то, что долгое время сознательно игнорировалось и не замечалось».

– К примеру, осень на море – давнишняя и радужная мечта, списанная в категорию нереальных и несбыточных, – он вслух подхватил свою мысль, уверенно забрасывая в дорожную сумку необходимые вещи. – Вечная нехватка времени, вечные «некогда» и «надо»!..

Когда он отдыхал в последний раз? Просто так – без сопровождающих поездки деловых встреч и переговоров? Пожалуй, в ранней юности, – он сам удивился такому неожиданному для себя открытию. А потом пошло-поехало: бизнес – деньги – бизнес. Сплошная и неразрывная цепь, добровольно наброшенная крепкой удавкой на шею.

«Клим Александрович у нас только одного не умеет – отдыхать!» – эта избитая фраза, от случая к случаю с гордостью произносимая его сотрудниками, теперь напоминала жалкий комплимент или, скорее, грустный реквием по его собственноручно похороненным желаниям.

Клим быстро, чтобы не передумать в последний момент, набрал по мобильному Трухина, отдал ему распоряжения на ближайшее время и заказал служебную машину. Он не любил поезда, поэтому по возможности всегда отдавал предпочтение скоростным трассам с изменчивой чередой пейзажей за окном автомобиля.

 

* * *

 

– Вот это сюрприз! – радостно пробасил на следующий день Маркиросян, заключая Клима в крепкие дружеские объятия. – Вот уж не ожидал – так не ожидал! Значит, все-таки выкроил свое драгоценное время?

Тенгиз Маркиросян – генеральный директор Севастопольской строительной компании, которую с «Викторией» связывали долгие партнерские отношения, принял Клима с характерным восточным гостеприимством, и его рабочий кабинет по мановению руки тут же превратился в волшебную скатерть-самобранку, уставленную дорогими напитками и хорошей закуской.

– Это для меня стало сюрпризом твое неожиданное эсэмэс-сообщение, – улыбаясь, сказал Клим.

– Какое еще эсэмэс? – Маркиросян удивленно округлил густые орлиные брови. – Ты что, дорогой, я не любитель этих детских игрушек – телефон предназначен для того, чтобы по нему звонить, а не письма писать! А вот ты куда пропал? Накануне я долго пытался до тебя дозвониться – и безрезультатно: в офисе тебя нет, мобильный не отвечает. Я просил передать, чтобы ты мне срочно, немедленно перезвонил. Кстати… – Тенгиз так и замер с открытой бутылкой «Хеннесси» в руке. – Раз ты мне так и не перезвонил, то как ты узнал, что мы сегодня открываемся?

– Я же тебе говорю – мне эсэмэска пришла, – с не меньшим удивлением ответил Клим, открывая в своем телефоне список полученных сообщений. – Я, конечно, заработался, но из ума еще пока не выжил. Сейчас найду… Где-то здесь было…

Он лихорадочно терзал мобильный, но, кроме навязчивой рекламной информации оператора связи и гневных обвинений обиженной Наночки, других сообщений не было.

– Ты будешь смеяться, но мой «вещдок» как в воду канул… – сконфуженно пробормотал Клим.

– Да оставь ты в покое телефон! – энергично прогудел Маркиросян, протягивая наполненную рюмку. – Неважно, какой такой «барабашка» тебе это письмо настрочил! Главное – что ты здесь и будешь отдыхать по полной программе, пока полностью не проветришь свои воспаленные мозги.

– А что, видно? – настороженно спросил Клим, испытующе глядя на товарища.

– Ты имеешь в виду свои мозги? – громко расхохотался Тенгиз. – Так они у тебя всегда были видными – с их помощью даже наш «Олимп» на свет появился! А вот устал ты, похоже, конкретно – иначе бы точно не приехал. Ну давай, начинай расслабляться и радоваться жизни. Значит, план такой: в шесть вечера торжественная часть, потом – большой сабантуй в честь открытия комплекса, а на завтра у нас намечено грандиозное катание на яхтах, так что ты вовремя, как никогда. Будет все, как ты любишь: море водки, устриц и красавиц!

– Сегодня я полностью в твоем распоряжении, – снова заулыбался Клим, сдаваясь в плен здоровой энергии жизнелюбивого Маркиросяна. – А вот завтра – извини. В последнее время устрицы и красавицы вызывают у меня изжогу, поэтому хочу прошвырнуться по другому, более безопасному маршруту.

– Значит, будем тебя лечить! – изрек Маркиросян и подытожил: – Э-э-э, дорогой, совсем плох стал… Ну как на такое может быть изжога? Или у тебя как с тем стаканом воды, который бывает и наполовину полным, и наполовину пустым – в зависимости от личного мироощущения…

– Ладно, ладно, великий мудрец! – засмеялся Клим. – Просто бывают случаи, когда заключенный узник вдруг начинает видеть не привычные тюремные решетки, а звезды, проступающие через них. Так вот, я хочу посмотреть на звезды.

 

* * *

 

Голова трещала, как раскаленный пивной котел. «Видно, активные и шумные мероприятия для меня уже точно остались позади», – грустно отметил про себя Клим, проснувшись в стерильно-чистом и пахнущем новизной гостиничном номере «Олимпа».

Презентация комплекса растянулась до рассвета, и теперь ему больше всего хотелось получить изрядную порцию свежего воздуха и просто послушать тишину. Он неторопливо собрался и вызвал Ильича – своего неизменного водителя, сопровождавшего его во всех командировках.

Слегка помятый после продолжительного банкета водитель не выразил особого восторга от перспективы дальней поездки, тем более солнце спряталось за свинцовые тучи и в воздухе повисло напряженное ожидание дождя.

– Это моя старая идея-фикс, поэтому – без вариантов, – отрезал Клим, усаживаясь в машину. Сколько раз, бывая в Севастополе, он откладывал эту поездку в долгий ящик, в глубине души тайно мечтая о том, что однажды – без спешки и гонки – он вернется туда, где много лет назад ощутил потрясающее чувство гармонии и покоя. Наконец это время настало – вот так совсем неожиданно…

С давних пор Клим коллекционировал наиболее яркие картинки своей жизни и бережно их складывал в сокровенную шкатулку памяти. Бриллиантом этой коллекции он считал мыс Фиолент – один из самых неповторимых уголков Крыма, расположенный на Гераклейском полуострове в 15 километрах от центра Севастополя.

Ему оказалось достаточно одного раза, чтобы на всю жизнь влюбиться в этот дикий, скалистый берег, хрустально-чистое море Яшмового пляжа. Клим до сих пор не мог забыть то острое ощущение восторга, которое он, 17-летний мальчишка, испытал, стоя на вершине горы и созерцая неземную красоту волшебного царства первозданной природы. Захватывало дух от величия скал почти стометровой высоты, громоздившихся над лазурным морем, хаоса серых валунов и белого песчаного дна с раскиданными по нему камнями, покрытыми причудливыми морскими водорослями. Это было действительно фантастическое зрелище!

Тогда его особенно впечатлили островерхий утес самого мыса Фиолент, огромный грот Дианы и старинный Георгиевский монастырь, расположенный прямо на кромке обрыва. Колоссальная энергетика этого места, тишина и благодатное спокойствие манили какой-то великой тайной, разгадать которую он так и не успел.

– Мы все склонны идеализировать и преувеличивать отдельные наши воспоминания родом из детства и юности, – изрек мудрый Ильич по дороге на Фиолент. – А потом, когда вырастаем и снова возвращаемся туда, где «деревья были большими», то оказывается, что все гораздо проще и примитивнее, чем когда-то казалось. В свое время я тоже лелеял старую мечту и очень хотел снова увидеть известную аллею пальм в Ялте, которая сохранилась в моих детских воспоминаниях как просторная дорога в бесконечность, окруженная исполинскими деревьями экзотической красоты. И что вы думаете? Когда я опять туда попал, уже взрослым и семейным человеком, то никак не мог понять, почему от этих самых обыкновенных, скудных и жиденьких пальм приходят в такой дикий восторг мои дети. Что они видят такого, чего я уже не могу разглядеть в этой жизни? Вот так, все проходит… – вздохнул водитель, останавливая машину возле скалистого утеса на подъезде к Фиоленту. – Да-а-а, а здесь действительно красота неописуемая!

– Как же иначе, Ильич, можно на это реагировать?! – восторженно воскликнул Клим, раскрывая объятия своему сокровенному желанию, наконец воплощенному в реальность. – Фиолент все тот же, просто я стал другим… Слушай, мне нужно побыть одному. Хотя бы несколько часов. Я так давно этого хотел!

Клим отпустил водителя, договорившись, что потом позвонит ему на мобильный.

Он подошел к самому краю обрыва и набрал полные легкие пьянящего эфира. Прозрачный осенний воздух был пропитан запахом моря, увядающих трав и тихой грусти, сотканной из незримых аккордов светлой, романтической мелодии. С высоты мыс Фиолент напоминал огромный живой организм, жизнь в котором пульсировала в согласии с невидимыми ритмами планеты. Медленно и тихо дышали большие скалистые горы, уходящие далеко за горизонт, что-то шептали заросли кустарников и деревьев, им вторило море…

Безотчетно повинуясь какому-то природному инстинкту, Клим вытянул вверх руки и замер, закрыв глаза. Он предоставил полную свободу энергии земли и неба путешествовать по его телу. Через несколько минут он почувствовал, как, подобно пустому и высохшему сосуду, наполняется целительной и всемогущей силой. Она невидимым ключом била из недр земли, проходила по ногам, струилась по позвоночнику и достигала своей высшей точки где-то на затылке, растекаясь приятной волной кругооборота опять по всему телу.

– Как хорошо! – Клим блаженно потянулся и открыл глаза. Только что память тела автоматически воспроизвела одну из забытых техник, которую он практиковал много лет назад, когда в азарте юношеского максимализма упорно пытался разгадать вечный философский вопрос Смысла Жизни.

«Ответ так и не нашелся, да и смысла уже нет, – с сожалением подумал Клим. – Обидно… Я скоро навсегда уйду, так и не узнав, зачем я вообще приходил на эту землю. Природа сама подсказывает, что смысл заключается в чем-то большем, наверняка гораздо большем, чем вся эта наша ежедневная мышиная возня под названием «Борьба за выживание». Никакого успокоения и ни малейшего самоудовлетворения от того, что останется после меня. Да и оставаться особо нечему… Громкое имя стабильной и успешной компании… Это круто! Хотя иногда кажется, что «Виктория» капля за каплей выпила из меня все жизненные соки, вытянула всю энергию и полностью подчинила своей власти. Взаимовыгодный бартерный обмен: я – ей, а она – мне. Я ей отдал самого себя – со всеми своими потрохами и с душой в придачу, а она мне щедро отплатила золотой монетой блестящей карьеры, громкого имени и круглого счета в банке».

Он опять разрешил себе думать о Смерти и даже попытался улыбнуться этой страшной и непонятной субстанции, чье зловонное дыхание не развеивалось даже чистым морским ветром и незримо витало вокруг него.

Когда-то на этом самом месте стоял другой Клим – молодой, задорный, дерзкий, полный смелых идей, грандиозных планов, цветных снов и откровенных желаний. Тогда его глаза горели каким-то сильным, внутренним огнем, за что друзья называли его «энерджайзером» – за неуемную жажду жизни и неутомимые фантазии.

«Батарейка села, – криво усмехнулся Клим своим нахлынувшим воспоминаниям, – а былой огонь превратился в холодный металл – в сталь, способную рубить, но не согревать».

То ли от передозировки свежего воздуха, то ли от собственных мыслей нахлынула опять головная боль и впилась в мозг металлическими колючками. Клим слегка пошатнулся и отступил от края обрыва. Приступ шел по нарастающей, поглощая рассудок и вызывая дурманящую тошноту. Он стал лихорадочно выворачивать карманы в поисках таблеток, пока не вспомнил, что весь комплект обезболивающих был благополучно забыт дома.

Боль становилась невыносимой – казалось, что голову сейчас разорвет на мелкие куски и разбросает по прибрежным скалам.

Он медленно вернулся к обрыву и посмотрел вниз, туда, где серый гранит сливался с морской синевой. «Один шаг – и все закончено… – мелькнуло в сознании. – Ни боли, ни мучений, ни томительного ожидания, а главное – этих навязчивых, убийственных, невыносимых мыслей…»

«…Только разбрызганные мозги по камням!» – ухмыльнулся внутренний голос, и Клим непроизвольно содрогнулся от выскочившего, как свежее фото из «Полароида», ужасного видения: алая кровь на темном граните, распластанное тело, расколотый череп…

Опять эта слабость… Проклятое малодушие, которое уже второй раз толкает на «подвиг». Он крепко потер виски, пытаясь унять сумасшедшую пульсацию, и стал медленно спускаться вниз к морю по самому крутому и опасному маршруту, известному еще с юношеских лет.

«По крайней мере все произойдет естественным путем!» – хихикнул голос, тут же заглушенный шорохом камней, скатывающихся из-под ног.

Конечно, на берег можно было спуститься и по-человечески – буквально в каких-то ста метрах находилась лестница, обеспечивающая туристам безопасный маршрут. Но адреналин рвался наружу и переполнял все естество – это было соревнование с природой, со Смертью – за Жизнь, а может – наоборот…

Цепляясь за колючие кустарники и срывая кожу с пальцев, нащупывая тонкие выступы на острых камнях и превозмогая пожар в голове, он метр за метром преодолевал крутой спуск, пока не оказался на берегу, практически незаметном из-за густого нагромождения скалистых утесов и огромных камней, похожих на гигантские пемзы, как будто бы выброшенные чьей-то сильной рукой на поверхность суши.

Отдышавшись, он прямо у своих ног увидел море. Оно пенилось игривыми волнами, влекло за собой и манило в бездонную глубину. Не раздумывая ни секунды, он поддался внезапному импульсу, сбросил с себя одежду и с разбега нырнул в его объятия.

Он плыл стремительно и легко, с каждым движением все увереннее разбрасывая встречные волны сильными взмахами рук. Холодная вода взбодрила его и освежила голову, воспаленную горячей болью. Проплыв достаточно большое расстояние, он перевернулся на спину и замер с раскинутыми в разные стороны руками, с наслаждением поддавшись убаюкивающей морской колыбели. Море плавно раскачивало его в разные стороны, щедро окатывая солеными брызгами, а он завороженно смотрел на небо – бескрайнее и бесконечное, как морская гладь. Тучи немного расступились, и сквозь них пробивалось наружу ослепительное солнце, раздвигая серую завесу своими неутомимыми лучами.

Его коснулось дыхание ЖИЗНИ – робкое, несмелое и трепетное. От внезапного желания видеть, чувствовать и осязать этот мир во всем его величии и красоте перехватило горло. Теплая слеза проскользнула по щеке, коснулась губ и слилась с морем. Шлюзы раскрылись – и он больше не стал сдерживать безудержный соленый поток, брызнувший из глаз. Слезы свободно выливались на поверхность, как будто бы давно ждали своего часа, вымывали из глубин души накопленную боль и растворялись в воде. Немного отпустило. Он сделал глубокий глоток свежего воздуха, отбился от крупной нахлынувшей волны и поплыл дальше, туда, где море соединялось с горизонтом в одну сплошную линию и растворялось в воздушном пространстве. Волны усиливались и периодически накрывали его с головой, прохладный ветер вызывал легкий озноб, но он продолжал плыть навстречу распахнувшейся перед ним бездне, с откровенным удовольствием преодолевая сопротивление стихии и почти уже сдавшуюся физическую боль. Всплывая на самые крупные гребни волн, он испытывал пьянящий азарт игрока, боевую одержимость воина, триумфальный кайф победителя. Чем дальше он заплывал, чем больше баллов выигрывал у штормящего моря, тем сильнее разрасталось желание Жизни.

– Мы еще повоюем! – громко воскликнул он и взлетел на очередную волну.

Внезапная судорога настигла его на самом пике блаженства и резко скрутила ногу. Вскрикнув от неожиданности, он потерял ориентацию, и его тут же накрыло новой волной. Он попробовал вынырнуть на поверхность, одновременно борясь с цепкой болью и пытаясь сделать хоть один глоток воздуха, однако стремительно наступающие волны не выпускали из своей западни, затягивая в смертельную воронку.

На секунду вырвавшись из водного плена, он закричал, но крик тут же растворился в соленой воде. Не в силах больше сопротивляться, он расслабил руки. И последнее, что увидел, прежде чем уйти в холодную темноту, была яркая, ослепительная вспышка света над его головой…

 

* * *

 

Кто-то настойчиво хлопал его по щекам. Раз, другой… Клим открыл глаза и, будто в тумане, увидел лицо незнакомца и его широкую белозубую улыбку.

Он не сразу понял, где он и что произошло. По телу разливались блаженное тепло и истома, а само оно было легким и невесомым, как пушинка. Такое впечатление, что он отлично выспался после тяжелого дня…

Клим приподнял голову и посмотрел вокруг. Все то же море, тот же мыс… Только солнце окончательно разогнало тучи и свободно сияло ровным золотистым светом. Вот его одежда, кем-то аккуратно сложенная на камнях. Непонятно откуда взявшаяся старенькая лодка со спущенными веслами на берегу… А сам он лежал на плотной подстилке, расстеленной на мелкой гальке, заботливо укутанный теплым ворсистым пледом. Клим протер глаза.

– На вот, глотни! – Незнакомец, окончательно проступивший из тумана, протянул ему небольшую металлическую флягу. То ли виски, то ли какой-то бальзам на травах приятно обжег нутро и прояснил сознание. Он все вспомнил.

– Это я тебя должен благодарить?

– Да. Хотя… Для меня это – привычное дело: я всего лишь выполнил свою работу как спасатель, оказавшийся в нужное время в нужном месте.

Незнакомец сидел на корточках и внимательно рассматривал Клима оценивающим взглядом, как крупную добычу, только что выловленную из морских глубин. Чудной был этот спасатель: щупленький, неказистый, с внешностью студента-отличника. Молодой – лет двадцать или чуть-чуть больше. Он отвел в сторону прядь светлых волос, выбеленных солнцем, и опять непонятно чему радостно улыбнулся. У него было интересное лицо: худое, но с очень правильными, пропорциональными чертами, покрытое легким бронзовым загаром, и необыкновенный цвет больших глаз – какой-то насыщенно-зеленый, ближе к лазурному, напоминающий оттенок сочной морской волны.