ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ МИРРазвесьте уши. К вам пришла Молва. Шекспир. Генрих IV Что ж, я могу с улыбкой убивать, Шекспир. Генрих VI Мы живем в век предрассудков, лицемерия и парадоксов, вынуждающий многих из нас беспомощно и бесцельно вертеться, подобно подхваченным вихрем сухим листьям, разрываясь между присущим нам чувством справедливости и страхом перед жестоким деспотом, имя которому общественное мнение. Да, жизнь наша похожа на водоворот, образованный двумя противоборствующими течениями, одно из которых несет нас вперед, а другое отбрасывает назад; одно побуждает нас вцепиться мертвой хваткой во все то, что мы считаем правильным и истинным, как в спасительную соломинку, которая только и может удержать нас на плаву, тогда как другое стремится опрокинуть нас, раздавить и в конце концов утопить, захлестнув безжалостной циклопической волной общепринятых приличий и тупого, капризного и вечно блуждающего общественного мнения, основанного на злобной клевете и праздных сплетнях. В наше время вовсе не нужно быть честным, искренним и праведным, чтобы выклянчить себе признание и лавры достойного человека. Для этого достаточно просто быть удачливым лицемером или каким-то загадочным и непонятным для самих счастливцев образом приобрести популярность. В наш век, по словам миссис Монтэгю, "всякий порок скрывается лицемерием, во всякой добродетели подозревают лицемерие... а подозрительность приравнивается к мудрости". И потому никто не знает, во что ему верить и что отвергать, а наилучшим способом стать образцом всех добродетелей в ослепленных восторженной верою глазах сограждан является, опять-таки, популярность. Но как же можно приобрести эту самую популярность? На самом деле довольно просто. С волками жить – по-волчьи выть. Отдавай дань уважения распространенным в ваше время порокам, изображай восторг при упоминании популярных на текущий день посредственностей. Плотно закрывай глаза при виде всякой истины, если она чем-то не нравится общепризнанным пастырям человеческого стада, и не забывай вместе с ними нападать на несогласное меньшинство. Низко кланяйся перед господствующим хамством и приветствуй громоподобными аплодисментами любую попытку зарвавшегося осла лягнуть умирающего льва, ныне – падшего идола. Потакай распространенным предрассудкам, придерживайся общепринятых условностей и моды – и вскоре станешь популярным. Смотри же, твое время пришло. И не будет большой беды в том, если ты окажешься грабителем, а заодно и убийцей: все равно ты будешь возвеличен и окружен ореолом всевозможных добродетелей. К тому же перед тобою откроются еще более широкие перспективы безнаказанного злодейства, что красноречиво подтверждает трюизм, заключенный в турецкой поговорке "Непойманный вор честнее бея". Предположим, что человек, сочетающий в себе качества Сократа и Эпиктета, вместе взятых, вдруг стал непопулярен. И что от него тогда останется? Неясный разум госпожи Молвы уловит лишь курносый нос да истерзанное неутомимым бичом хозяина тело раба. Сестры-близнецы – Общественное Мнение и миссис Гранди[66] – вскоре позабудут все его классические труды. Их женский аспект, встав на сторону Ксантиппы[67], милосердно изыщет тысячу благовидных причин, оправдывающих все вылитые ею на бедную плешивую голову помои, и с не меньшим рвением примется выявлять всевозможные скрытые пороки этого греческого мудреца. А их мужской аспект разглядит своим мысленным взором лишь исхлестанное тело и вскоре присоединится к стройному хору публичной клеветы, преследующей души обоих философов даже после их физической смерти. Результат: наш Сократ-Эпиктет выйдет из этой душегубки черным, как смола, так что к нему будет даже страшно прикоснуться. И теперь, на многие зоны вперед, очерненный подобным образом человек будет обречен на непопулярность. То же самое наблюдается и в искусстве, и в политике, и даже в литературе. "Проклятый святой и почтенный злодей" стали знамениями нашего времени. Истина и факт пришлись не ко двору и были изгнаны из общества, а тот, кто осмеливается защищать непопулярных людей или непопулярные веши, сам рискует стать anathema maranatha. Распространенный ныне образ жизни оскверняет всякого, кто приблизится к порогу цивилизованного общества, и если суровый приговор Лаватера справедлив, то в нашем мире действительно нет места для тех, кто не готов стать отпетым лицемером. Ибо "тот, кто по доброте душевной или из покладистости характера изображает радость при появлении нежеланного гостя, – в тысячу раз больший лицемер, чем тот, кто в глаза говорит нелицеприятную правду", – пишет этот знаменитый физиономист. Казалось бы, все это должно провести жирную разграничительную линию, навсегда отнимающую у Общества шанс быть преображенным в "Чертог Истины". Из-за этого мир изнывает теперь от духовного голода. Тысячи и миллионы людей отворачиваются от антропоморфного ритуализма. Они не верят более в личностного пастыря, или Владыку, однако это никоим образом не мешает им присутствовать каждое воскресенье на "богослужении", а во все остальные дни недели разглагольствовать о своей непоколебимой верности собственной церкви. Другие миллионы ринулись, очертя голову, в спиритуализм, христианскую и ментальную науку и прочие аналогичные мистические занятия. Но лишь очень немногие из них решились бы открыто высказать свои взгляды в присутствии скептиков. Большинство образованных мужчин и женщин, исключая разве что самых рьяных материалистов, горят желанием познать тайны природы и даже таинства древних магов – неважно, подлинные они или мнимые. Даже наши ежедневные и еженедельные газеты признают факт существования в прошлом знания, ставшего ныне книгой за семью печатями практически для всех, за исключением очень и очень немногих. Но хватит ли какой-нибудь из них смелости без сарказма описать не пользующиеся признанием и популярностью феномены, известные под названием "спиритуалистических", или беспристрастно освещать вопросы теософии, или хотя бы воздерживаться от язвительных замечаний и оскорбительных эпитетов при ее упоминании? Они готовы со всем внешним почтением говорить об огненной колеснице Илии или даже о столе и кровати, обнаруженных Ионой в чреве кита, или объявлять со своих страниц сбор средств на организацию научно-религиозных экспедиций с целью выудить из вод Красного моря утонувшую золотую зубочистку фараона либо отыскать в пустыне обломки каменных скрижалей. Но при этом они не обращают внимания ни на один факт, как бы убедительно он ни был доказан, если он исходит от человека, связанного с теософией или спиритуализмом, даже если это будет самый порядочный из живущих на земле людей. Почему? Да потому, что Илия, улетающий в небеса на своей колеснице, является ортодоксальным библейским (и, следовательно, популярным и общепринятым) чудом; в то время как медиум, левитирующий под самым потолком, есть непопулярный факт –даже не чудо, но просто феномен, объясняющийся магнетическими, психофизиологическими и даже физическими причинами. С одной стороны, безмерные претензии на ученость и цивилизованность, утверждения, что наука придерживается исключительно фактов, устанавливаемых индуктивными методами на основе наблюдений и экспериментов, слепая вера во всемогущество физической науки – той науки, которая фыркает и бросается грязью в сторону метафизики, хотя сама кишит "рабочими гипотезами", основанными на умозаключениях, противоречащих не только умозрительному мышлению, но зачастую даже здравому смыслу. С другой стороны, слепая и рабская привязанность как раз к тому, что ортодоксальная наука отвергает с ехидными насмешками, а именно: к фараоновой зубочистке, колеснице Илии и ихтиографическим исследованиям Ионы. При этом ни одному редактору ни одной газеты даже не приходит в голову мысль о несообразности этих вещей и об абсурдности их совмещения. Напротив, этот редактор, ничтоже сумняшеся, помещает рядом на странице новейшую обезьянью теорию какого-нибудь материалистически мыслящего Ч.К.О.[68] и древние как мир рассуждения о свойствах яблока, приведшего Адама к грехопадению; и к каждой из статей добавляет хвалебное редакторское примечание, подчеркивая тем самым, что обе они заслуживают его почтительного внимания, потому что обе они популярны, каждая у своей категории поклонников. Но разве все редакторы не являются прирожденными скептиками, и разве не демонстрируют многие из них очевидную склонность к тайнам архаической древности, на которую обращает самое пристальное внимание в своих исследованиях Теософское Общество? Например, "Evening Standard" явно интересуется такими вещами, как "тайны пирамид", "ритуалы Изиды" и "ужасные традиции храма Вулкана с их теориями, направленными на трансцендентальные рассуждения". Вот что эта газета некогда написала о "Египетских мистериях"[69]: Даже сейчас мы знаем крайне мало об истоках древних религий Мемфиса и Фив... Следует также помнить, что все эти идолопоклоннические мистерии всегда хранились в глубокой тайне, поскольку иероглифические надписи на протяжении всех этих столетий были понятны только посвященным. Известно, что Платон ездил в Египет, чтобы учиться у тамошних жрецов, Геродот посещал пирамиды, Павсаний и Страбон восхищались символами, высеченными на их внешнем покрытии, такими огромными, что надо было бежать вокруг пирамиды, чтобы их прочесть. Однако никто из них так и не взял на себя труд проникнуть в их смысл и значение. Все они как один ограничились распространением тех милых сказок, которые пересказали или придумали для удовлетворения любопытства иностранцев египетские жрецы и простолюдины. При этом сами распространители далеко не всегда верили в их истинность. Обвинение Геродота и Платона, которые были посвящены в египетские мистерии, в том, что они распространяли милые сказки, придуманные египетскими жрецами, и отчасти верили им, – это что-то новое. Другое обвинение состоит в том, что Геродот и Платон отказались "взять на себя труд" изучить смысл и значение иероглифов. Ну конечно, раз они оба "распространяли" сказки, которые не признает ни один ортодоксальный христианин и ни один ученый материалист, то может ли признать их за правду редактор ежедневной газеты? И все же приводимая в статье информация и редакторские замечания свидетельствуют о широком кругозоре и относительной свободе от распространенных предрассудков. Процитируем еще несколько абзацев, дабы читатель мог убедиться в этом сам: С незапамятных времен существует традиция, утверждающая, что пирамида Хеопса была связана системой подземных ходов с Храмом Изиды. Указания и намеки древних авторов на существование целого подземного мира, который действительно был создан для нужд суеверных египетских мистерий, странным образом согласуются друг с другом... Подобно истокам Нила, каждое из направлений исследования в области египтологии неизменно скрывается за завесой таинственности. Кажется, что не только на Сфинксе, но и на всей этой стране лежит заклятие загадочного молчания. Некоторые ее тайны уже прояснились для нас в той или иной степени благодаря исследованиям Уилкинсона, Роулинсона, Бругша и Петри; но вряд ли мы сможем многое узнать о том, что скрыто от нас за завесой времени[70]. Мы не смеем надеяться даже на то, что нам удастся представить себе в полной мере всю славу Фив в период их расцвета, когда город имел тридцать миль в окружности, по нему протекала величественная река и в каждом его квартале возвышались многочисленные дворцы и храмы. И тирания эфиопских жрецов, по приказу которых цари ложились и умирали, навсегда останется одной из увлекательнейших загадок древнего жречества...[71] В Древнем мире существовала традиция, согласно которой египтяне имели реальную возможность раскрыть секрет бессмертия, поскольку в их стране сохранились в зашифрованном виде многие утраченные человечеством тайны допотопного мира, в том числе тайна "Эликсира Жизни". Легенда также гласит, что где-то под пирамидами на протяжении долгих столетий лежит, скрытая от людских глаз, Изумрудная Скрижаль, на которой еще до потопа Гермес начертал секрет алхимии. К тому же все эти слухи и легенды заставляли людей думать, что в Египте сокрыты и другие, еще более грандиозные чудеса. Например, в Городе Мертвых, расположенном к северу от Мемфиса, на протяжении многих столетий создавались возвышавшиеся одна над другой пирамиды, где на стенах внутренних коридоров и комнат высеченных в скале гробниц была записана непонятными знаками... мистическая мудрость египтян... Огромный подземный мир, согласно той же традиции, простирался от Александрийских Катакомб до Фиванской Долины Мертвых, и с этим миром было связано немало загадочных вещей, кульминацией которых, как мы можем предположить, являлась церемония посвящения в религиозные мистерии пирамид. Удивительно, но эта легенда дошла до нас сквозь множество столетий в практически неизмененном виде, о чем свидетельствует тот факт, что различные ее версии отличаются друг от друга лишь малозначительными деталями. Не приходится сомневаться в том, что упомянутая церемония была очень жестокой. Претендентов подвергали столь ужасным испытаниям, что многие из них умирали, а выжившие не только приобретали в полном объеме все жреческие привилегии, но и считались воскресшими из мертвых. Насколько нам известно, принято было также считать, что им приходилось даже спускаться в преисподнюю... Кроме того, им позволялось испить из чаш Изиды и Озириса воду жизни и смерти, после чего их облачали в священные одежды из белого, без каких-либо иных цветов и оттенков, полотна и возлагали им на головы мистический символ посвящения – золотого кузнечика. Им... преподавали эзотерические доктрины в священной школе Мемфиса. Только жрецам и претендентам было известно местонахождение этих подземных святилищ и галерей, расположенных как раз под наземным городом и являвших собою своего рода подземное отражение его величественных храмов. Считалось, что где-то в этих глубоких склепах хранились "семь каменных скрижалей", на которых было записано все "знание допотопной расы, указания звезд с начала времен, анналы еще более раннего мира и все величественные тайны неба и земли" [72]. И там же, если верить все той же мифологической традиции...скрывались от людских глаз змеи Изиды, имевшие мистическое значение, о котором мы сейчас можем лишь смутно догадываться. Пока памятники молчат, никакая определенность в египтологии невозможна, а за тридцать столетий многие напоминания о прошлом были безжалостно уничтожены и исчезли без следа. Разве не напоминает это страницу из "Разоблаченной Изиды" или еще какого-нибудь из наших теософских сочинений – минус теософическое истолкование? Почему автор статьи говорит о 30 столетиях, если египетский зодиак на потолке Храма Дендеры указывает на три тропических года, или 75 000 солнечных лет? Однако слушайте дальше: Мы можем в какой-то мере представить себе жуткое великолепие Фиванского некрополя и усыпальниц в Бени-Хасан[73]... Огромные затраты средств и труда на строительство "домов вечности" для усопших монархов, чудеса самих пирамид, равно как и других царских гробниц, богатые украшения их стен, набальзамированные тела – все это позволяет нам заключить, что огромный подземный мир представлял собой полномасштабный прототип реального мира наверху. Но отражал ли истину этот первобытный культ, воплощавший идею возобновления жизни по истечении какого-то продолжительного цикла, сейчас невозможно определить из-за обилия разнообразных научных предположений. Эти "научные предположения" пока еще не очень далеко ушли, поскольку все они носят материалистический характер и связаны так или иначе с солнцем. Но если автор "Египетских мистерий" не желает прислушиваться к объяснениям членов Теософского Общества по причине непопулярности последнего и если он игнорирует многочисленные факты, изложенные в "Разоблаченной Изиде", "Тайной Доктрине", "Theosophist" и т. п., несмотря на то что эти факты не менее часто и убедительно подтверждаются классическими авторами и современниками мистерий, жившими в Египте и Греции, нежели заключения современных египтологов, то почему бы ему не обратиться к Оригену[74] или хотя бы "Энеиде", где он также может обнаружить конкретный ответ на свой вопрос? Догмат о возвращении души, или эго, спустя 1 000 или 1 500 лет в новое тело (ставший ныне теософским учением) рассматривался как религиозная истина со времен глубочайшей древности. Вот что написал об этом посмертном тысячелетнем существовании Вольтер: Вера в воскресение [вернее, "перевоплощение"] по прошествии десяти столетий перешла к грекам, ученикам египтян, и к римлянам [только к их посвященным], ученикам греков. Ее упоминание можно обнаружить в VI книге "Энеиды" [ст. 748-750], где изложена суть мистерий Изиды и Цереры Элевсинской: Has omnes, ubi mille rotam volvere per annos, Эта "вера" перешла от язычников-греков и римлян к христианам и дожила до нашего времени, хотя и в сильно искаженном влиянием сектантства виде, ибо она породила концепцию тысячелетия. Ни один язычник, даже из низов общества, не верил в то, что душа должна вернуться в свое прежнее тело; однако в это верят цивилизованные христиане, поскольку день Воскресения всей плоти является универсальной догмой, а милленаристы ждут к тому же второго пришествия Христа на землю, где он будет править на протяжении тысячи лет. Все статьи, подобные процитированной выше, являются парадоксами нашего времени, свидетельствующими об укоренившихся предрассудках и предубеждениях. Ни консервативный и ортодоксальный редактор "Evening Standard", ни кто-либо из радикальных и неверующих редакторов множества других лондонских газет никогда не согласится беспристрастно или хотя бы спокойно выслушать мнение ни одного теософского автора. В уста древних фарисеев и саддукеев вложен вопрос: "Может ли быть что доброе из Назарета?" "Можно ли ожидать чего-нибудь от теософии, кроме пустой болтовни?" – повторяют вслед за ними современные поборники ханжества и материализма. Разумеется, нет. Ведь мы так безнадежно непопулярны] И к тому же теософы, более всех остальных написавшие о тех вещах, о которых, по словам "Evening Standard", "мы сейчас можем лишь смутно догадываться", выглядят в глазах паствы миссис Гранди "паршивыми овцами", по недосмотру объявившимися в христианских культурных центрах. Получив доступ к тайным писаниям Востока, прежде недоступным миру непосвященных, вышеупомянутые теософы имеют уникальную возможность изучать и постигать истинную ценность и значение "величественных тайн неба и земли" и изыскивать напоминания о прошлом, казавшиеся безвозвратно утерянными для стремящегося к знанию человечества. Но что это меняет? Могут ли люди, столь далекие от святости в глазах большинства, живые воплощения всяческого порока и греха, по мнению многих милосердных душ, вообще что-нибудь знать? Нашим самоуверенным критикам даже не приходит в голову, что все их обвинения могут быть просто следствием предвзятости и агрессивного неприятия, что заведомо лишает их какой-либо юридической (да и логической) силы. О нет! Но думали ли они когда-нибудь о том, что в соответствии с их собственными принципами всю деятельность того, кого они называют Величайшим, мудрейшим и скромнейшим из людей, следует также признать крайне непопулярной, а бэконовскую философию предать анафеме и стараться держаться от нее подальше? В наш парадоксальный век, как мы знаем, ценность литературного произведения определяется не присущими ему достоинствами, но признанными качествами – формой носа и популярностью (или непопулярностью) его автора. Процитируем в качестве примера излюбленное замечание одного из ярых противников "Тайной Доктрины". Оно было высказано так называемым ученым ассириологом теософу, по настоянию которого он прочел эту книгу. "Что ж, – сказал он, – я готов согласиться с тем, что в ней есть несколько фактов, заслуживающих внимания знатока древностей и подходящих для научного обсуждения. Но кому хватит терпения перечитать 1 500 страниц нудной метафизической болтовни ради пары-другой фактов, какими бы интересными они ни были?" О imitatores, servum pecus! Однако с каким удовольствием вы принялись бы за работу, не жалея ни времени, ни средств, чтобы извлечь две или три унции золота из нескольких тонн кварца и прочей пустой породы... Итак, мы видим, что цивилизованный мир и его обитатели всегда несправедливы, ибо насаждают один закон для богатых и могущественных и совершенно иной закон – для бедных и невлиятельных. Общество, политика, бизнес, литература, искусство и наука, религия и этика – все пронизано парадоксами, противоречиями, несправедливостью, ненадежностью и эгоизмом. Сила стала правом, причем не только в колониях и не только для подавления "цветных". Богатство обеспечивает безнаказанность, а бедность чревата осуждением "по закону" даже невиновных, поскольку неимущие лишены возможности платить юристам, что отнимает у них естественное право обращаться в суд за сатисфакцией. Намекните хотя бы в частной беседе на то, что некий субъект, имеющий дурную славу нувориша, разбогатевшего за счет грабежа и вымогательства или же благодаря нечистой игре на фондовой бирже, – самый настоящий вор, и закон, за помощью к которому он обратится, разорит вас штрафами и судебными издержками, а вдобавок еще и упечет вас в тюрьму за клевету, ибо "чем выше истина, тем больше клевета". Но если состоятельному вору вздумается публично оболгать вас, то, обвини он вас хоть в нарушении всех десяти заповедей сразу, – если вы хоть чуточку непопулярны, открыто называете себя атеистом или же чересчур радикальны в своих взглядах – никого не будет волновать, насколько вы, возможно, честны и порядочны на самом деле, все равно вам придется проглотить эту ложь и позволить ей укорениться в умах людей; или же подайте на него в суд, рискуя сотнями или даже тысячами из собственного кармана в обмен на пару фартингов [76] компенсации за моральный ущерб! Поглядите на богатых спекулянтов, которые по договоренности вздувают цены на фондовой бирже на те акции, которые они стремятся всучить ничего не подозревающей публике, готовой наброситься на все, что растет в цене. И посмотрите на несчастного клерка, которого неуемная страсть к рискованным предприятиям, подстегнутая, надо сказать, примером тех же самых богатых капиталистов, побудила совершить мелкую растрату, – праведный гнев капиталистов по этому поводу не будет иметь границ. Они готовы изгнать из своей среды даже одного из собственных собратьев, если он был настолько неосторожен, что оказался уличенным в связях с этим проворовавшимся бедолагой! И при всем этом какая страна более всех похваляется своим христианским милосердием и кодексом чести, если не старая добрая Англия? Да, у вас есть солдаты и поборники свободы, которые освоили новые смертоносные пулеметы – последнее изобретение ваших поставщиков смерти – и разгромили с их помощью укрепление в Солайме, попутно разорвав на куски оборонявших его полувооруженных дикарей только потому, что где-то слышали, будто эти несчастные "черномазые" могут потревожить ваши поселения. И при этом вы отправляете на тот же самый континент свои грозные флотилии со множеством солдат под лицемерным предлогом спасения от рабства тех самых чернокожих, которых вы только что разорвали в клочья! Какая еще страна мира может похвастать таким количеством филантропических обществ, благотворительных организаций и щедрых жертвователей, как в Англии? И где еще на земной поверхности есть город, в котором было бы больше нищеты, пороков и голода, чем в Лондоне, хоть его и можно по праву назвать королем богатых столиц? Ужасающая нищета, грязь и лохмотья на каждом углу вынуждают признать правоту Карлейля[77], который назвал закон о бедняках болеутоляющим средством, но не лекарством. "Блаженны нищие", – говорил ваш Богочеловек. "Прогнать оборванных, голодающих нищих с улиц нашего Вест-Энда!"[78] – кричите вы, рассчитывая на помощь ваших полицейских сил, и при этом называете себя Его "смиренными" последователями. Именно безразличие и презрение высших классов к низшим заронили и размножили в последних тот вирус, болезненными проявлениями которого стали самоуничижение, жестокое равнодушие и цинизм, превращающие людей в диких и бездушных животных, обитающих ныне в берлогах Уайтчепела[79]. Поистине могущественны силы твои, о христианская цивилизация! Но разве наше теософское "Братство" не смогло уберечься от этой инфекции нашего парадоксального века? Увы, нет. Как часто мы слышим призывы к отмене "вступительных взносов", причем со стороны наиболее состоятельных теософов! Многие из них были франкмасонами и состояли одновременно в двух организациях – Теософском Обществе и своих масонских ложах. А ведь для вступления в последние им приходилось выкладывать сумму, в десять раз превышающую тот скромный фунт стерлингов, в который им обошелся членский билет Теософского Общества. Как "сыновья вдовы"[80] они были вынуждены платить большие деньги за каждый жалкий бриллиантик, пожалованный им в знак приобретенного ими достоинства, и всегда должны были держать руки наготове в карманах, чтобы выкладывать немалые суммы на приобретение необходимых принадлежностей и организацию роскошных банкетов, на которых подавались изысканные яства и дорогие вина. Однако все это никак не повлияло на их почтительное отношение к франкмасонству. Но как часто нашему несчастному Президенту-Основателю, полковнику Г. С. Олькотту, приходилось выслушивать язвительные упреки в том, что он продает теософию по фунту за голову! Тот, кто трудился с 1 января до 31 декабря на протяжении десяти лет под палящим солнцем Индии, смог на этот жалкий фунт вступительных взносов и редкие пожертвования поддерживать работу штаб-квартиры, открыть несколько свободных школ и, наконец, построить и открыть в Адьяре библиотеку редких санскритских сочинений; но как часто при этом его осуждали, критиковали и превратно истолковывали двигавшие им мотивы. Что ж, теперь наши критики могут быть довольны. Не только вступительные взносы, но даже и те два шиллинга, которые ежегодно должны были выплачиваться членами Общества, дабы помочь покрыть расходы на проведение ежегодных съездов в Мадрасской штаб-квартире (кстати говоря, эту огромную сумму в два шиллинга всегда выплачивали далеко не все, но лишь ограниченное число теософов), – все это теперь отменено. 27 декабря прошлого года "Устав был полностью переписан; вступительные взносы и ежегодные выплаты были отменены, – пишет теософ-стоик из Адьяра. – Мы перешли на строго добровольное финансирование. Так что теперь, если наши коллеги не платят, мы просто голодаем и закрываемся – вот и все". Смелая и достохвальная реформа, но в то же время весьма опасный эксперимент. "Ложа Блаватской Теософского Общества" с самого своего основания (восемнадцать месяцев тому назад) не взимала никаких вступительных взносов, а в результате вся тяжесть затрат легла на плечи полудюжины наиболее преданных и решительных теософов. Последний Ежегодный финансовый отчет Адьяра вскрыл к тому же некоторые любопытные факты и парадоксальные несоответствия, существующие в недрах Теософского Общества в целом. На протяжении многих лет наши добрые христианские друзья, англо-индийские миссионеры, распускали и поддерживали фантастические легенды о персональной жадности и продажности "Основателей". Непропорционально большое число членов, которые по причине своей бедности были освобождены от уплаты каких-либо взносов, включая вступительные, при этом не бралось в расчет, данный факт просто проигнорировали. Наша преданность делу, как выяснилось, была лишь притворством; мы сами оказались волками в овечьей шкуре, озабоченными лишь выколачиванием денег посредством гипнотизирования и надувательства "бедных темных язычников" и "доверчивых атеистов" Европы и Америки. Приводились даже цифры: оказывается, 100 000 теософов (а именно столько нам приписали) должны были принести нам 100 000 фунтов стерлингов и т. д. и т. п. Но вот час расплаты настал; и, коль скоро наш Генеральный отчет был напечатан в "Theosophist", мы можем просто упомянуть его здесь как парадокс, имеющий место в сфере теософии. Финансовый отчет включал в себя перечень всех наших денежных поступлений – от пожертвований до вступительных взносов – со времени нашего переезда в Индию, то есть с февраля 1879-го, а значит, на протяжении десяти лет ровно. Общая сумма составила 89 140 рупий, или около 6 600 фунтов стерлингов. И как бы вы думали, распределились наиболее крупные суммы из 54 000 рупий пожертвований, полученных Теософским Обществом (включая Отделения), по различным странам и континентам? Взгляните на цифры: в Индии – 40 000 рупий в Европе – 7 000 рупий в Америке – 700 рупий!! Итого: 47 700 рупий, или 3 600 фунтов стерлингов. Двое "жадных Основателей" за эти годы выложили из собственных карманов почти такую же сумму, в результате чего остались двое неимущих бедняков; практически – два теософа-паупера [81]. Но мы гордимся своей нищетой и не сожалеем ни о трудах, ни о жертвах, которые мы возложили на алтарь того благородного дела, коему решили посвятить себя без остатка. А эти цифры мы публикуем просто как еще один аргумент в свою защиту и как великолепный образчик парадоксов,которые следует записать на счет наших недоброжелателей и клеветников. "ЭТО ВСЕ КОШКА!"; [Посвящается тем членам Теософского Общества, которые воспримут нижесказанное на свой счет]. Да будет имя проклято твое, Шекспир Не так ужасна ложь, Джонатан Свифт "Жена... дала мне от дерева, и я ел", – сказал первый человек, первый трус и доносчик, пытаясь переложить свою часть вины на плечи своей беззащитной спутницы. Возможно, это было даже нечто "более ужасное, чем ложь", если следовать выражению Поупа, хотя в действительности это было, конечно же, правдой. Ложь появилась на свет не с самым первым мужчиной и не с первой женщиной. Ложь есть продукт позднейшей цивилизации, законная дочь эгоизма,готового принести в жертву самому себе все человечество, и лицемерия,зачастую порождаемого страхом. Первородный грех, из-за которого, согласно ортодоксальному учению воскресной школы, весь мир был проклят, потоплен и оставлен непрощенным до 1 года н. э., не был величайшим грехом. Потомки Адама, все более совершенствуясь в греховности, намного превзошли в этом отношении своих предков: они изобрели ложь и добавили к ней оправдания и недомолвки. Пресловутая фраза: "Это все кошка" впервые прозвучала, возможно, еще до потопа, ибо была необходимой в тех случаях, когда совершался действительный грех и требовался козел отпущения. Но после потопа люди сочли возможным обвинить "кошку" даже в том, что вообще никогда не совершалось, а именно в том, что было создано плодовитой фантазией клеветников, которые никогда не останавливаются перед самой вопиющей ложью, когда хотят выразить свое неудовольствие кем-нибудь из своих собратьев или соседей. Вот вам плоды искупления чужих грехов: дети заочного спасения лгут и грешат сейчас с еще большей уверенностью в собственной безнаказанности. Никаких угрызений совести; напротив: Приветствуем ту хитрость, что однажды – вот девиз современного мира. Так что же такое весь Мир, если не одна гигантская ложь? Что еще в целом свете способно создать такое многообразие различных вариаций и такое бесчисленное количество всевозможных категорий и оттенков, какое порождает ложь? Ложь стала политикой нашего века: лжет общество, понуждаемое к этому собственной культурой и понятиями о добропорядочном воспитании; лгут отдельные личности, изрекая явное и недвусмысленное вранье в форме лжесвидетельств или, как гласит русская поговорка, "перекладывая с больной головы на здоровую". О ложь, имя тебе – легион! Выдумки и небылицы пронизывают ныне всю почву наших нравственных устоев и повседневной жизни, подобно грибнице споровых растений, а их всходы так же многочисленны и разнообразны, как поганки на лесном болоте. И те и другие представляют собою плесень, ибо ложь можно сравнить с плесенью, которая расцветает буйным цветом в темных уголках и покрывает липкими и грязными пятнами не только нашу моральную жизнь, но и нашу физическую природу. О где же тот правдивый язык, который ...честность не продаст и врать не станет! Однако выдумка выдумке рознь: ложь бывает сознательной и неосознанной, это может быть обман или мистификация, надувательство или клевета (за которой нередко следует моральное и физическое уничтожение), легкое приукрашивание истины или отклонение от нее и злонамеренное лицемерие. Но существуют еще и показная ложь, направленная на приобретение дешевого авторитета (типичным примером оной служит газетная болтовня), и та невинная чушь, появлению которой мы обязаны исключительно невежеству. К этой последней категории следует отнести большинство газетных сообщений о Теософском Обществе и его официальном козле отпущения –Е. П. Блаватской. В последнее время даже в самых серьезных научных статьях часто встречается термин "эзотерический буддизм" и еще чаще всуе упоминается имя "мадам Блаватской". Сие весьма и весьма любезно и, по крайней мере с одной стороны, чрезвычайно лестно! Видеть свои скромные имена по соседству с такими авторитетами, как сэр Моньер Моньер-Уильямс (кавалер ордена Индийской империи II степени) и профессор Бастиан, конечно же, большая честь для нас. Но что получается, если, к примеру, вышеупомянутому великому оксфордскому лектору приходит в голову отвесить несколько тяжелых хозяйских оплеух факту и истине – вне всяких сомнений, для того, чтобы умаслить свою благочестивую аудиторию, – и он заявляет, что в буддизме никогда не было никакой оккультной или эзотерической системы учений, которая скрывалась бы от непросвещенных масс? В этом случае "эзотерический буддизм" сразу же зарабатывает, метафорически выражаясь, фингал под глазом, Теософское Общество получает пару-тройку пинков, и вот наконец ворота журналистского птичьего двора распахиваются настежь и стая рассерженных гусей с шипением и клекотом набрасывается на "Блаватскую и компанию", стараясь заклевать как можно больше теософских пяток. "Наши предки спасли Рим! – гогочут они. – Спасем же и мы Британскую империю от самозванцев, объявивших себя знатоками буддизма!" А еще счастливый "корреспондент" получает доступ в "святая святых" – рабочий кабинет профессора Бастиана. И там немецкий этнолог, "одетый, как средневековый алхимик" и улыбающийся "в ответ на вопрос о состоянии транса, в которое могут впадать знаменитые факиры", сообщает интервьюеру, что подобный транс никогда не длится более "пяти-шести часов". Это одеяние "алхимика", вероятно, должно внушить мысль о преемственности идей, и вот уже на следующий день мы видим в американской "Sabbath-breaking paper" недвусмысленный упрек в свой адрес: Какое бы глубокое впечатление ни произвели на иных путешественников... знаменитые факиры, им, определенно, не удалось повлиять на этого маленького, тихого немецкого профессора; и в этом плане он выгодно отличается от мадам Блаватской. Что ж, прекрасно. Только профессор Бастиан в данном случае подставляет себя под удар самой беспощадной и сокрушительной критики с позиции истины и факта, крайне невыгодно отличая себя в этом плане от всех "корреспондентов". К тому же мы очень сомневаемся в том, что профессор Бастиан, ученый этнолог, мог назвать индусского йога факиром, поскольку последний апеллятив[83] относится исключительно к приверженцам ислама. Еще больше мы сомневаемся в том, что профессор Бастиан, пунктуальный немец, стал бы отрицать достаточно часто встречающийся феномен погружения йогов или тех же "факиров" в состояние глубокого, напоминающего смерть транса, в котором они могут пребывать целыми днями, а то и неделями. Не может он не знать и того, что йогов закапывают иногда по их же собственному настоянию в землю на целых сорок дней, после чего они снова возвращаются к жизни, чему был свидетелем сэр Клод Уэйд, и не только он. Впрочем, все это слишком древняя и достаточно убедительно доказанная история, чтобы для нее требовались какие-то дополнительные подтверждения. Когда "корреспонденты" чуть ближе познакомятся со значением, а заодно и с правописанием термина дхьяна (который звучит в исполнении упомянутого "корреспондента" как диана), мы с удовольствием побеседуем с ними подробнее о йогах и факирах и об огромной разнице, существующей между ними. А пока самое гуманное, что мы можем сделать, – это позволить им самим разбираться с их собственными идеями. Они – "неразумные младенцы", блуждающие в царстве восточной мудрости, слепые, коих ведут по жизни такие же слепые поводыри, но теософское милосердие распространяется даже на критиков и на самых заклятых врагов. Помимо вышеназванных, есть еще вещи, которые мы никак не можем оставить без внимания. Мы ничего не имеем против того, чтобы эти "младенцы", заплутавшие в теософском лабиринте, еженедельно или даже ежедневно публиковали свои безвредные вымыслы или, как их иногда называют, "маленькие шажки, постепенно приближающие нас к истине"; но беда в том, что время от времени к ним примешиваются злобные и бессовестные фальшивки случайных корреспондентов, как правило, бывших членов Теософского Общества и их друзей. Эти фальшивки зарождаются и оформляются в глубинах внутреннего сознания наших непримиримых врагов, и игнорировать их мы не имеем права. Хотя они и висят, подобно гробу Магомета, в пустоте бездонного пространства, чем свидетельствуют против себя самих, все же они настолько пропитаны самой вопиющей ложью, основанной на распространенных и давно укоренившихся предрассудках, что, оставь мы их без опровержения, результаты их воздействия на людские умы могут быть поистине катастрофическими. В наше время люди охотнее принимают на веру ложь, чем истину, а вот расставание с ложью требует от них гораздо большего труда. Эти злобные измышления омрачают горизонт вокруг теософских центров и не позволяют непредубежденным людям узнать правду о теософии и ее провозвестнике – Теософском Обществе. О том, насколько злобны и мстительны некоторые наши враги, можно судить хотя бы по тому, что время от времени они, не колеблясь, совершают над собою моральное харакири: то есть необратимо губят собственную репутацию честных и порядочных людей ради удовольствия побольнее ударить – или хотя бы попытаться ударить – тех, кого они так ненавидят. В чем причина этой ненависти? Она довольно прозаична: просто клевета, какой бы наглой и беспочвенной она ни была, очень часто прощается и даже забывается, но однажды высказанную правду вам не простят никогда! А неспособность опровергнуть эту правду честным путем, с помощью аргументов, разжигает ненависть, ибо мы ненавидим только то, чего боимся. И вот они сочиняют ложь, приклеивают ее к какому-нибудь несправедливому, но расхожему обвинению и снова, в который раз, принимаются истошно вопить: "Это все кошка, ко-о-ошка, кошка-а-а!" Успех такой политики, как видите, во многом зависит от темперамента и – бесстыдства. У нас есть друг, который никогда не утруждает себя попытками заставить собеседника уверовать в каждое произнесенное им слово. Но когда сказанное им ставится под сомнение, он просто произносит совершенно спокойным и невинным тоном: "Вы ведь знаете, я слишком бессовестный, чтобы врать\" И в этом кажущемся парадоксе скрывается великая психологическая истина. Бесстыдство, как правило, порождается двумя диаметрально противоположыми чувствами: трусостью и бесстрашием. Храбрый человек никогда не опустится до лжи, а трус лжет, чтобы скрыть, что он – трус (да к тому же еще и лжец). Такой человек никогда не признается в собственной неправоте, так же как и человек тщеславный; и потому, какая бы неприятность с ним ни случилась, он всегда старается подбросить ее под чужую дверь. Для того чтобы признавать свои ошибки, необходимо обладать подлинным благородством или же высокоразвитым чувством долга. А значит, козел отпущения, на голову которого виновные могут свалить все свои прегрешения, отыщется практически в любой ситуации. И вот с течением времени козел постепенно трансформировался в "кошку". У Теософского Общества есть своя, так сказать, "фамильная кошка", на которую сваливаются без разбора все грехи его членов, прошлые, нынешние, а заодно и будущие. Поссорится ли член Теософского Общества со своей мачехой, отрастит ли волосы, позабудет вовремя уплатить долги или же прервет свои отношения с теософской ассоциацией, по личным или по семейным обстоятельствам, из-за оскорбленного тщеславия или же в силу каких-то иных причин, и сразу же в Европе, Азии, Америке или где-нибудь еще слышится крик: "Хватай кошку"! Взгляните на члена Теософского Общества, который поднимает этот шум: он корчится от боли, терзаемый своими неоправдавшимися амбициями; его стремление верховенствовать над своими коллегами потерпело крах; и вот, разочарованный и ожесточенный, он изливает весь свой гнев на злополучную "кошку". "Да этот виноград кислый", – заявляет он, потому что "кошка" отказалась собирать виноград для него и, вдобавок ко всему, не желает мяукать под его скрипку. Отсюда и все разговоры о том, что виноградная лоза "безнадежно истощена". А посмотрите на другую теософскую "звезду", страдающую ныне от другой напасти – безымянной, потому что для нее нет и не может быть названия. Ненависть, которую может утолить только полное уничтожение соперника, бушует сейчас в братских сердцах. Набрасываясь, подобно хищной птице, на намеченную жертву и унося ее высоко в облака, чтобы наверняка прикончить, сбросив с неба на землю, наш разгневанный мститель, ослепленный желанием рассчитаться с нами за все те обиды, которые мы ему якобы нанесли, совершенно забывает о том, что, поднимая свою добычу в небеса, он тем самым возвышает ее над всеми смертными. Ты не сможешь убить то, что так ненавидишь, о слепой завистник, как бы высоко ты ни взлетел. Потому что у "кошки" девять жизней и она всегда приземляется на четыре лапы. Наши лучшие теософы верят в некоторые вещи, одно упоминание которых действует на определенных людей и даже целые общественные классы так же, как вид красной тряпки действует на разъяренного быка. Одним из этих постоянных раздражителей является сама по себе безобидная и абсолютно безвредная вера в существование очень мудрых и святых людей, коих некоторые предпочитают звать Учителями,а прочие – "Махатмами". Разумеется, эти Махатмы либо существуют на самом деле, либо нет (хотя у нас их реальность не вызывает сомнений); они могут быть так мудры, как о них говорят, или же вовсе не обладать теми чудесными способностями, которые им приписывают. Выбор в данном случае целиком зависит от персонального опыта и знаний или, в некоторых случаях, от персональной веры. Но 350 000 000 человек в одной только Индии с незапамятных времен верят в своих великих йогов и Махатм и считают их существование в каждом столетии – с начала времен и до наших дней – таким же несомненным и естественным, как и свое собственное. Так следует ли считать их за это суеверными простофилями, склонными к самообману? И кому этот эпитет подошел бы больше – им или христианам всех церквей, верящих в древних и современных апостолов, святых, мудрецов, патриархов и пророков? Впрочем, пусть каждый решает сам. Мы не хотим, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто автор стремится навязать эту веру всем, включая тех, кто не склонен ее принимать, будь то теософы или кто бы то ни было еще. Подобного рода безрассудная попытка была предпринята несколько лет назад со всею искренностью и энтузиазмом, но закончилась полным и вполне закономерным провалом. Более того, священные имена с самого начала подверглись такому осквернению со стороны как врагов, так и друзей, что некогда почти непреодолимое желание поведать истину тем, кто более всех нуждался в живом идеале, с тех пор заметно ослабело. И теперь ему на смену пришло горькое сожаление о том, что мы вообще решились вытащить Махатм из сумерек полулегендарного знания на свет и выставить их на всеобщее обозрение. Не давайте святыни псам И не бросайте жемчуга вашего пред свиньями... [Мф., VII, 6.] Это мудрое предостережение выжжено теперь на сердце у каждого, кто оказался причастен к превращению "Учителей" в общественное достояние. Таким образом, полностью подтверждается правота индусско-буддийского аллегорического учения, гласящего: "В период кали-юги не может быть ни Махатм, ни Архатов". Ведь то, во что не верят, все равно что не существует. Подавляющее большинство людей на Западе объявило Махатм несуществующими, воображаемыми, а это значит, что никаких Махатм для них не было и нет. "Великий Пан умер!" – пронесся загадочный и скорбный вопль над водами Ионического моря, ввергнув в бездну отчаяния Тиберия и вместе с ним весь языческий мир. Нарождающееся христианство, напротив, возрадовалось, поскольку сочло эту смерть заслугой своего нового "Бога". Но и те и другие были одинаково глупы, если смогли хотя бы на миг поверить в то, что Пан – "Вся Природа" – может умереть. На самом деле умер только образ, созданный их воображением, – рогатое чудовище с козлиными ногами, "бог" пастухов и жрецов, процветавших за счет распространенных суеверий и, в частности, за счет своего самодельного Пана. Но настоящая Истина не может умереть. Нас не может не радовать, что "Махатмы" тех, кто мечтал использовать их для упрочения собственной эфемерной репутации, воткнув их для всеобщего обозрения в собственные шляпы, наподобие павлиньих перьев, теперь тоже мертвы. "Адепты" из горячечного бреда, чересчур бдительные и стремящиеся к удовлетворению собственных амбиций, индусские мудрецы, коим отроду уже 1000 лет; "таинственные странники" и tutti quanti того же сорта, превращенные в удобные вешалки, на которые одни навешивали свои отвратительные пороки, другие – свои эгоистичные прожекты, а третьи – насмешливые рожи из астрального света, – все они мертвы, как и "бог Пан" или как пресловутые мамонты. Они растаяли в воздухе, как это и положено всем нечестивым фальшивкам. Те, кто выдумал "1000-летних Махатм", убедившись в том, что эта басня не приносит им прибыли, вполне могут заявить, "что пелена наконец спала с их глаз и они снова прозрели". Такие могут и наверняка не преминут "напуститься затем на тех, кого они успели одурачить, излив на них все чаши своего сарказма". Однако и этой расправе не суждено стать финальным актом их "жизненной драмы". Потому что истинные, настоящие Учителя, чьи подлинные имена, к счастью, так и не были преданы огласке, не могут быть сотворены или уничтожены по мановению руки или по настоянию какого бы то ни было "оппортуниста", даже если это член Теософского Общества. А это значит, что если кто и умер, то только Паны современных нимф и луперков –алчных жрецов этого аркадского бога. И мы очень надеемся на то, что они действительно мертвы и больше уже не воскреснут. Таким образом, выбранное в качестве "козла отпущения" Теософское Общество может даже гордиться, слыша у себя за спиною хорошо знакомый клич: "Хватайте кошку!" Он уже давно перестал беспокоить свою жертву, и теперь мы даже рады слышать его, поскольку для нашего дела это, безусловно, добрый и обнадеживающий знак. Осуждение ложится на плечи обвиняемого тяжким моральным грузом, только когда оно заслужено, но если осуждение явно несправедливо, оно лишь указывает на то, что у "обвиняемого" есть нечто такое, чего недостает самим обвинителям. Пожалуй, именно числом врагов и степенью их ожесточенности можно определить истинную ценность и меру достоинств тех, кого они с удовольствием стерли бы с лица земли, если бы только могли. Поэтому уместно будет завершить наш очерк следующим высказыванием старого Аддисона: Один остроумный автор сказал, что осуждение – это пошлина, которую человек платит обществу за свою известность. Для человека известного было бы глупостью надеяться, что ему удастся избежать осуждения, и слабостью – расстраиваться из-за него. Каждому сколько-нибудь знаменитому человеку древности, как, впрочем, и всех последующих столетий, пришлось пройти через преследования. От общественного осуждения есть только одно средство – безвестность, ибо первое является таким же неотъемлемым спутником популярности, как сатиры и обличительные речи для римского триумфа. Дорогие, добрые враги "татарской фурии", если бы вы только знали, как много вы сделали и делаете для приумножения ее известности и величия!
|
