Загальні положення

Дата добавления: 2015-10-12; просмотров: 666

В истории советского правопонимания особое место занимает про­веденное Институтом права АН СССР печально известное Совеща­ние по вопросам науки советского государства и права (16—19 июля 1938 г.). Его организатором и дирижером был подручный Сталина на "правовом фронте" А.Я. Вышинский,тогдашний директор Ин­ститута права и одновременно Генеральный прокурор СССР — одна из гнуснейших фигур во всей советской истории. Этот ловкий,

284 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание • Глава 3. Советский легизм

изощренный и бесстыдный холуй вождя и тоталитарной системы ко времени июльского "научного" Совещания 1938 г. уже имел за плечами большой опыт по организации и проведению разного рода "правовых" спектаклей и мистерий сталинской эпохи, крупнейшим из которых был политический процесс против "правотроцкистского блока" (Н.И. Бухарина, А.И. Рыкова, H.H. Крестинского и др.), где он беспардонно лицедействовал в роли "государственного обви­нителя".

Совещанию был придан всесоюзный характер, и в его работе участвовало около 600 научных работников, преподавателей, прак­тиков из различных регионов страны.

Цели и задачи Совещания состояли в том, чтобы в духе по­требностей репрессивной практики тоталитаризма утвердить об­щеобязательную"единственно верную" марксистско-ленинскую, сталинско-большевистскую линию ("генеральную линию") в юри­дической науке, с этих позиций переоценить и отвергнуть все на­правления, подходы и концепции советских юристов предшествую­щего периода в качестве "враждебных", "антисоветских", "анти­марксистских", "антиленинских" и т. д., дать решающие установки и официальное правопонимание на будущее. Для разномыслия и "плюрализма" прошлого, расхождений и разноголосицы даже в рамках и на базе марксизма-ленинизма, диктатуры пролетариата и т. д. в условиях победившего социализма места не оставалось. В юриспруденции, как и в остальных сферах жизни, теперь требова­лось полное единомыслие, монолитное единство и в теории, и на практике, в восприятии и реализации повелений тоталитарной сис­темы партийно-политической власти.

Для полного подчинения всей деятельности советских юристов "указаниям товарища Сталина о задачах правовой науки", "овла­дения большевизмом и повышения революционной бдительности" уже до Совещания, как об этом рапортовали его участники "теоре­тическому и организаторскому гению трудящегося человечества", была проведена "значительная работа по разоблачению и выкорче­выванию разного рода антимарксистских извращений и фальсифи­каций марксистско-ленинского учения о государстве и праве, кото­рыми засоряли юридическую литературу враги народа — агенты фашистских разведок, подвизавшиеся в научно-исследовательских учреждениях и в государственном аппарате"¹.

Кампания по разгрому "врагов" на "правовом фронте" была начата в партийной печати².

В роли штатного разоблачителя "антипартийных извращений"

¹ См.: Основные задачи науки советского социалистического права. М., 1938. С. 3, 5.

² См.: Юдин П, О государстве при социализме // Большевик, 1936, № 8; Он же. Против путаницы, пошлости и ревизионизма // Правда. 1937, 20 января; Он же. Социализм и право // Большевик, 1937, № 17; Ингулов С. Поменьше путаницы, побольше самокритики // Большевик, 1937, № 1.

в юридической науке марксистского учения о государстве и праве особое усердие проявил дежурный "философ" режима П.Ф. Юдин,в пылу борьбы выболтавший публике истинную тайну тоталитар­ного "правопонимания": "право есть форма выражения и примене­ния насилия"¹.

Свое пустопорожнее жонглирование цитатами из классиков он заключает следующей тавтологией: "Стало быть остатки "буржу­азного" права в области распределения являются "буржуазными"². Вслед за этим он без всякой связи с предыдущим утверждает, что "государство и право при социализме в смысле классового, полити­ческого содержания и направленности являются социалистически­ми, в них нет и капельки буржуазного"³. Присвоив таким беспар­донным образом выдвинутое юристами (Пашуканисом, Доценко) положение о "социалистическом праве", этот вороватый страж по­лезной для властей "истины" тут же обрушивается на юридиче­скую науку. "Как ни печально, но приходится сказать, — лицедей­ствовал он, — что почти всю специальную правовую литературу надо создавать заново. Слишком глубоко укоренились в этой лите­ратуре враждебные и вообще антинаучные, антимарксистские тео­рии, слишком она примитивна и скудна для того, чтобы претендо­вать на учебную и научную литературу"⁴.

Устами этого спесивого "философа" глаголила официальная идеология, и установки партийной печати были сразу же подхваче­ны и развиты в юридической литературе. Уже передовица шестого номера журнала "Советское государство" за 1936 г., повторив пар­тийно-идеологический диагноз о "крайне неблагополучном положе­нии на правовом участке теоретического фронта", открыла огонь по "орудовавшим" здесь "врагам народа (Пашуканису, Дзенису, Ашрафьяну, Гиттелю, Бенедиктову, Доценко и др.)"⁵. Резкой кри­тике были подвергнуты взгляды и целого ряда других юристов (Ар-хиппова, Бермана, Гинцбурга, Каревой и др.).

Ко времени этой публикации Пашуканис уже был арестован (казнен в 1937 г.) и характеризовался в ней как "предатель", "пря­мой враг марксизма-ленинизма", защитник троцкистских и буха-ринских идей и т. д.⁶. "В области общей теории права, — возмуща­лись авторы передовицы, — продолжительное время оставалась неразоблаченной контрреволюционная, вредительская "теорийка" Пашуканиса, изложенная им в книге "Общая теория права и мар-

¹ Юдин П. О государстве при социализме. С. 58.

² Юдин П. Социализм и право. С. 44.

³ Там же.

⁴ Там же. С. 43.

⁵ За марксо-ленинскую науку о праве // Советское государство, 1936, № 6. С. 48, 49. Многие положения этой статьи были затем развиты в ряде выступлений и публи­каций Вышинского, который, видимо, был инициатором цитируемой передовицы.

⁶ См. там же. С. 44—46.

10—160

286 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ксизм", написанной в 1924 г. и неоднократно издававшейся им без изменений вплоть до 1929 г."¹. И после его "отмежевания" от дан­ной книги под руководством Пашуканиса, согласно передовице, рас­цветали различные антиленинские "теорийки" и был ликвидиро­ван ряд правовых дисциплин — государственное и административ­ное право, советское гражданское право. Эти и другие обвинения в адрес Пашуканиса и других советских юристов (в "антимарксист­ской" и "антиленинской" трактовке проблем государства и права, как буржуазного, так и советского) представляли собой грубую фальсификацию реального содержания и характера всего предше­ствующего периода становления и развития советской марксист­ско-ленинской юридической науки, действительного смысла эво­люции взглядов ее создателей вместе с эволюцией, кстати говоря, самой "генеральной линии" правящей партии, ее политико-идеоло­гических установок и представлений о "подлинном" для данного момента марксизме-ленинизме. Пашуканис и другие теоретики предшествующего периода по сути дела обвинялись в том, что офи­циальный "марксизм-ленинизм" (и соответствующее марксистско-ленинское учение о государстве и праве) 20-х и начала 30-х годов был иным, чем тот, который понадобился тоталитарной системе в условиях массовых репрессий второй половины 30-х годов.

Мы уже отмечали, что именно Пашуканис и Доценко в 1936 г. выдвинули концепцию советского права как права социалистиче­ского. Замалчивая данное принципиальное обстоятельство, авторы передовицы, а затем и участники Совещания 1938 г. во главе с Вышинским стали выдавать признание и защиту понятия "совет­ское социалистическое право" чуть ли не за свое открытие и с этих позиций обвинять "врагов народа" Пашуканиса, Доценко и др. в отрицании социалистического права². Без всяких, конечно, ссылок повторяя положение одного из этих "врагов" (Доценко) о том, что советское право является социалистическим "со дня победы Вели­кой пролетарской революции", авторы передовицы подкрепляют этот взятый ими на вооружение тезис (фактически противореча­щий и предсказаниям Маркса и Ленина, и внеправовым реалиям послеоктябрьского развития) своим "фирменным" аргументом — обвинением всех инакомыслящих в троцкизме. "Поэтому, — преду­преждают они, — всякие попытки изобразить Советское право не социалистическим правом, а некоей разновидностью буржуазного права являются классово враждебными и целиком смыкаются с троцкистским утверждением, что наше государство не социалис­тическое"³.

Глава 3. Советский легизм

¹ Там же. С. 44.

² См. там же. С. 44, 48.

³ Там же. С. 42.

Вот по такой схеме (либо приказы тоталитарной диктатуры — это самое прогрессивное социалистическое право, либо ты враг на­рода, троцкист, агент, предатель и т. д.), подкрепленной реалиями массового террора, казнями одних (Пашуканиса в 1937 г., Крьшен­ко в 1938 г.) и репрессиями ряда других юристов (Гинцбурга, Рат-нера и др.), утверждались "генеральная линия" и единомыслие на советском "правовом фронте", получившие затем свою "научную" легитимацию на Совещании 1938 г.

В своем докладе на партийном собрании работников Прокура­туры СССР (5 мая 1937 г.) Вышинский утверждал, что взгляды Стучки и Пашуканиса противоречат ленинским указаниям о не­признании "ничего частного" в советском законодательстве, о борь­бе против "злоупотреблений нэпом" и т. д.¹

"Под Пашуканиса" квалифицировал Генеральный прокурор и взгляды наркома юстиции Крьшенко, — несмотря на его заслуги перед режимом и "юридической" политикой диктатуры пролета­риата, вопреки его однозначно официозной позиции на протяжении всей теоретической и практической деятельности. Принимая, как должное, явно просталинские публикации Крьшенко последних лет², Вышинский для своих целей занялся выискиванием в его работах примеров "некритического повторения "идей" Пашуканиса"³.

Так, Крыленко в одной из своих работ 1930 г. вполне в духе времени писал, что в области гражданского права "мы находимся до сих пор целиком еще в плену у старых понятий буржуазии и до сих пор строим наши гражданские правовые отношения по ее об­разцам"⁴.

Корни такого широко распространенного в 20-х и первой поло­вине 30-х годов правопонимания (в том числе — в области граж­данского права) лежат, конечно, не в трудах Пашуканиса, а в рабо­тах Маркса и Ленина, в их постулате о буржуазном "равном праве" на первой фазе коммунизма, из которого исходил и превращенный во "врага народа" Пашуканис. Вышинский же, тихо присвоив сфор­мулированное "контрреволюционерами" положение о том, что со­ветское право является социалистическим с момента пролетарской революции, начал шумно и огульно обвинять все прежние толкова­ния (субъективно более честные и добросовестные) этого туманного постулата доктрины как "извращение" марксизма-ленинизма, или, как он выражался, "марксистско-ленинско-сталинского учения о государстве и праве".С этих позиций любая трактовка советского

Вышинский А. Положение на правовом фронте // Советское государство, 1937 № 3—4. С. 35.

См., например: Крыленко Н.В. Сталинская Конституция в вопросах и ответах. М., 1936; Он же. Права и обязанности советских граждан. М., 1936; Он же. Обвинитель­ные речи. М., 1937.

Вышинский А. Положение на правовом фронте. С. 45.

Крыленко Н.В. Суд и право в СССР. Ч. III. М., 1930. С. б.

10*

288 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

права в связи с постулатом о "буржуазном праве" оказывалась, согласно Вышинскому, "вражьей" попыткой выдать "советское со­циалистическое право" за рецепцию буржуазного права.

Уже перейдя на новые позиции, Крыленко писал: "Я считаю, что право наше было всегда, с самого начала, социалистическим по своей направленности и целям, что мы никогда не отказывались от использования тех форм, которые буржуазия оставила нам в на­следство, и эти формы используем, от чего наше право не переста­ло и не перестает быть социалистическим"¹. Вместе с тем Крыленко считал, что "только с ликвидацией эксплуататорских классов и ча­стнокапиталистических отношений мы смогли устранить из нашего права и те "старые формы", необходимость использования которых вызывалась, говоря словами Ленина, необходимостью "приспособ­лять свою тактику" к отношениям, вызываемым "не нашим клас­сом или не нашими усилиями"².

Эти рассуждения Крыленко (надо признать, сами по себе до­вольно конъюнктурные и противоречивые) не устраивают Вышин­ского прежде всего потому, что в них так или иначе признается значение формы буржуазного права для советского права. И Вы­шинский обращается к "нашим учителям", к "классическим указа­ниям Маркса—Энгельса, Ленина—Сталина", чтобы "внести макси­мальную ясность в вопрос о природе советского права как права социалистического"³.

Из своего экскурса к "первоистокам" он возвращается со сле­дующим выводом: "Следовательно, когда Маркс и Ленин говорят о социалистическом праве (в том-то и дело, что о социалистическом праве они как раз и не говорят! — В.Н.) как о праве неравенства и в этом смысле устанавливают аналогию с буржуазным правом, они ни в коей мере не отождествляют то и другое, не ставят между правом социалистическим и правом буржуазным знака равенст­ва"⁴. Таким образом, посредством грубой подтасовки Вышинский делает авторами концепции "социалистического права" (вместо бур­жуазного "равного права" при социализме!) уже Маркса и Ленина, а не какого-то там "диверсанта" Пашуканиса или Доценко.

После такой откровенной фальсификации проблема о судьбах права при социализме лишается своего действительного смысла и подменяется разглагольствованиями о том, что советское право "ка­чественно отлично" от буржуазного права так же, "как качественно отлично, например, насилие пролетарского государства от насилия буржуазного государства, как качественно отлична диктатура про­летариата от диктатуры буржуазии, как качественно отлична де­мократия пролетарская от буржуазной демократии"⁵.

Глава 3. Советский легизм

¹ См.: Советская юстиция, 1937, № 6. С, 7.

² Там же.

³ Вышинский А. Положение на правовом фронте, С. 47. * Там же. С. 49. ⁵ Там же.

Для того, чтобы свести концы с концами при трактовке "каче­ственно нового" (фактически и по существу — неправового по сво­ему качеству, свойствам, функциям и средствам) "советского со­циалистического права", требовалось новое общее определение по­нятия "права", а именно такое, которое бы в максимальной степени элиминировало специфику и объективные свойства права как осо­бого явления и выдавало диктат и веления тоталитарной правящей партийно-политической власти за "право".

В этих целях Вышинский, используя характеристику в "Ма­нифесте" буржуазного права как классовой воли буржуазии и т. д., выдвинул в упомянутом докладе 1937 г. следующее определение права: "Право — это есть воля класса, господствующего в данном обществе. Воля рабочего класса, направленная к построению со­циализма, есть воля социалистическая, и право, выражающее эту волю, есть право социалистическое"¹.

Подобное классово-волевое определение права, использовав­шееся в советской литературе и до Вышинского и особенно широко в последующие годы, оставляет проблему права в полной неопре­деленности, поскольку не ясно, что же собственно правового имеет­ся в "воле класса" и чем т. н. классово-волевое "право" отличается от классового произвола, диктата, насилия. Слова же (в "Манифе­сте", а затем и в соответствующей марксистской юридической ли­тературе) о том, что воля класса определяется материальными от­ношениями и условиями жизни этого класса, также ничего не гово­рят о правовых свойствах и характеристиках "классовой воли".

С помощью "классово-волевого" подхода можно (и история со­ветского правопонимания и законодательства подтвердила это) обос­новать какое угодно "право" и оправдать любые массово-репрес­сивные меры, любые антиправовые меры, любые антиправовые акты тоталитаризма и тирании. И там, где нужно, это классово-волевое определение, толкование, оправдание "советского социалистического права" (и разоблачение буржуазного права) применялось как Вы­шинским, так и другими авторами.

Но этот подход не мог вполне удовлетворить тоталитарную систему и ее "юридических" прислужников — "кадров советских юристов сталинской эпохи", по выражению Вышинского. Так, в са­мом по себе классово-волевом понимании и определении права от­сутствует указание на связь между "государством" и "правом", на характеристику "права" в качестве продукта и установления госу­дарственной власти, между тем как цель и задача искомого подхо­да состояли прежде всего в том, чтобы выдать систему тоталитар­ной диктатуры пролетариата за настоящее "государство" (в духе фикций и бутафории сталинской конституции 1936 г.) и соответст­венно веления этого "государства" — за "право". Далее, при клас-

¹ Там же. С. 50.

290 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

сово-волевом определении права расплывчатая "воля" не выраже­на как система конкретных властных приказов, требований и пра­вил, так что "право" оказывается без соответствующей "норматив­ной" структуры. Наконец, при классово-волевом подходе в силу отсутствия "государственного" определения права последнее ли­шается своего по существу единственного (с точки зрения Вышин­ского и его приверженцев) отличительного свойства — принуди­тельности, обеспечиваемой "государственным" аппаратом.

2. Искомое "правопонимание"

Искомое определение права было призвано обеспечить в усло­виях усиления и ужесточения диктатуры "правовое" обрамление и оправдание насильственных мероприятий тоталитарного строя. В своих установках на дальнейшее ужесточение классовой борьбы в процессе социалистического строительства Сталинратовал "за уси­ление диктатуры пролетариата, представляющей самую мощную и самую могучую власть из всех существующих до сих пор государ­ственных властей"¹. Отмирание государства, согласно сталинской "диалектике", придет через максимальное усиление государствен­ной власти, т. е. диктатуры пролетариата.

Эти установки требовали нового пересмотра доктринальных представлений, изложенных в трудах Маркса, Энгельса и Ленина, | об "отмирании" государства и права. Причем сталинизация док­трины изображалась тогдашними идеологами (на "правовом фрон­те" — Вышинским и К°) как восстановление "подлинного" марксиз­ма-ленинизма, умышленно извращенного прежними толкователя­ми (среди юристов — "троцкистско-бухаринской бандой" во главе с Пашуканисом) с целью ослабить диктатуру пролетариата "особен­но перед лицом вооруженных до зубов империалистических хищ­ников и их подлых агентов из числа троцкистско-бухаринских из­менников"².

При этом замалчивалось, что и прежние толкователи (в том числе и Пашуканис) идеологически приспосабливали доктриналь-ные положения "вечно верного" марксистско-ленинского учения о государстве и праве, их "отмирании" и т. д. к изменяющимся по­требностям социалистической практики, к установкам правящей партии и ее "генеральной линии". Так, в духе новой обстановки 30-х годов Пашуканис (до и без поучений Вышинского), обосновывая необходимость "укрепления государственного аппарата" и в плане его идеологического воздействия, и в направлении применения на- 1 силия, подверг критике "неверную, оппортунистическую теорию" о | том, что "реальный процесс отмирания начался с самой Октябрь-

Глава 3. Советский легизм

ской революции и что тем паче этот процесс отмирания должен идти уже полным ходом в период ликвидации классов и построе­ния бесклассового социалистического общества"¹.

Так что и в этом вопросе Вышинский не был первопроходцем. В плане типологического единства отношений к "подлинному" мар­ксизму-ленинизму со стороны различных советских интерпретато­ров (в том числе — Пашуканиса и Вышинского при всех прочих различиях их взглядов) весьма характерно и показательно, что все они, и Пашуканис, и Вышинский, и другие толкователи, оберегая "чистоту" и "безошибочность" доктрины, единодушно замалчивают тот факт, что действительными авторами критикуемой и отвергае­мой ими "неверной, оппортунистической теории" о немедленном отмирании государства являются создатели доктрины, а не те или иные "отступники" и "враги". "Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества — взя­тие во владение средств производства от имени общества, — ут­верждал Энгельс, — является в то же время последним самостоя­тельным актом его как государства... Государство не "отменяется", оно отмирает"². Развивая тот же подход, Ленин подчеркивал, что "по Марксу, пролетариату нужно лишь отмирающее государство, т. е. устроенное так, чтобы оно немедленно начало отмирать и не могло не отмирать"³.

Реальное развитие, как показал исторический опыт, пошло по-другому. Тоталитарная система партийно-политической власти при диктатуре пролетариата была, конечно, не государством в тради­ционном смысле этого явления и понятия как публичной организа­ции политической власти, а организацией монопольной политиче­ской власти бессменно правящей партии. Этот тоталитаризм озна­чает по сути дела отсутствие государства, насильственно-револю­ционное разрушение государственности и ее замену системой экс­траординарных учреждений партийно-политической диктатуры, а вовсе не "засыпание" или "отмирание" государства, не "отмираю­щее государство" или "полугосударство" и т. д. Тоталитарная дик­татура так же не была государством, как и ее командно-приказные акты и требования ("нормы") не были правом.

Такое расхождение доктрины и практики предопределяло и пороки всех попыток (от Стучки и Пашуканиса до Вышинского и Далее) продемонстрировать их единство посредством отнесения все новых и новых противоречий и неувязок за счет "ошибок" или "вре­дительства" соответствующих толкователей и интерпретаторов, изначально обреченных на идеологические передержки, приспособ­ленчество и "оппортунизм".

¹ Сталин И.В. Вопросы ленинизма. М., 1934. С. 427.

² Вышинский А. Двадцать лет Советского государства // Советское государство, 1937, № 5. С. 25.

Пашуканис Е. Государство и право при социализме // Советское государство, 1936, № 3. С. 5.

² Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20. С. 292.

³ Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33. С. 24.

292 Раздел HL Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

Критики же "троцкистско-бухаринской концепции Пашукани-са" вслед за Вышинским изображали дело так, будто "главная при­чина" распространения этой концепции среди советских юристов состоит, как писал Аржанов,в недостаточном изучении, в непра­вильном понимании и применении марксистско-ленинского учения о государстве и праве. "Пользуясь этим, — возмущался он, — па-шуканисовская банда вплоть до последнего времени, пока ее не разоблачили и не обезвредили органы НКВД и большевистская печать, беспрепятственно творила свое вражье дело, нагло извра­щая марксо-ленинское учение о государстве и праве и клевеща на наше советское государство и право"¹. "Органы НКВД", таким об­разом, помогли Вышинскому, Аржанову и многим другим "правиль­но" понять марксизм-ленинизм и благодаря этому вскоре стать ака­демиками и членами-корреспондентами. Справедливей было бы, конечно, "академиками" признать соответствующие "органы" за их большой вклад в просвещение идеологических "кадров".

В целом можно сказать, что ко времени Совещания 1938 г. юридические "кадры" были уже хорошо подготовлены к надлежа­щему восприятию новой версии марксистско-ленинского учения о государстве и праве.

В тезисах, длинном установочном докладе и заключительном слове Вышинского на Совещании, в выступлениях участников пре­ний основное внимание было уделено "разоблачению" положений "троцкистско-бухаринской банды во главе с Пашуканисом, Кры­ленко и рядом других изменников"², вопросам нового общего опре­деления права и вытекающим отсюда задачам теории государства и права и отраслевых юридических дисциплин.

В плане "разоблачения" организаторам и участникам Совеща­ния оставалось лишь еще и еще раз повторять жуткую историю про "врагов народа" на "правовом фронте" социализма. Тем более что главную "разоблачительную" работу проделала "замечатель­ная сталинская разведка во главе с Николаем Ивановичем Ежо­вым. (Аплодисменты)"³.

Ключевым для Совещания 1938 г. был вопрос о переводе всей советской юридической науки в русло нового правопонимания в соответствии с тем общим определением права, которое выдвинул Вышинский.

¹ Аржанов М. К двадцатилетию книги "Государство и революция" // Советское государство, 1937, № 5. С. 40.

² Вышинский А. Основные задачи науки советского социалистического права // Основные задачи науки советского социалистического права. М., 1938. С. 8. Справед­ливости ради следует отметить, что некоторые участники прений (Кечекьян, Кули­ковский, Митричев, Орловский, Полянский, Сыромятников) в своих выступлениях этой темы, судя по стенограмме, не касались.

³ Там же. С. 15.

Глава 3. Советский легизм

В первоначальных тезисах к докладу Вышинского (и в его уст­ном докладе) формулировка нового общего определения выглядела так: "Право — совокупность правил поведения, установленных го­сударственной властью, как властью господствующего в обществе класса, а также санкционированных государственной властью обы­чаев и правил общежития, осуществляемых в принудительном по­рядке при помощи государственного аппарата в целях охраны, за­крепления и развития общественных отношений и порядков, вы­годных и угодных господствующему классу"¹.

В письменном же тексте доклада Вышинского и в одобренных Совещанием тезисах его доклада формулировка общего определе­ния права дана в следующей "окончательной редакции в соответ­ствии с решением Совещания": "Право — совокупность правил поведения, выражающих волю господствующего класса, установ­ленных в законодательном порядке, а также обычаев и правил об­щежития, санкционированных государственной властью, примене­ние которых обеспечивается принудительной силой государства в целях охраны, закрепления и развития общественных отношений и порядков, выгодных и угодных господствующему классу"².

В первоначальных тезисах и в докладе Вышинского отсутст­вовало определение советского права, но признавалась примени­мость этого общего определения и к советскому праву и говорилось, что анализ советского права с точки зрения указанного общего оп­ределения дает возможность раскрыть социалистическое содержа­ние советского права, его активно-творческую роль в борьбе за со­циалистический строй, за переход к коммунизму. В окончательной же редакции тезисов доклада Вышинского, одобренных Совещани­ем, дается следующее определение советского права: "Советское право есть совокупность правил поведения, установленных в зако­нодательном порядке властью трудящихся, выражающих их волю и применение которых обеспечивается всей принудительной силой социалистического государства, в целях защиты, закрепления и развития отношений и порядков, выгодных и угодных трудящимся, полного и окончательного уничтожения капитализма и его пере­житков в экономике, быту и сознании людей, построения коммуни­стического общества"³.

Из сравнения двух вариантов (первоначального и окончатель­ного) общего определения права видно, что в окончательном вари­анте (с учетом замечаний и предложений Полянского, Пашерстни-ка, Куликовского, Стальгевича, Тадевосяна, Генкина и некоторых других участников прений по докладу) упомянуты "воля господ­ствующего класса" и "законодательный порядок" установления правил поведения, изменена формулировка принудительности права

¹ Тезисы доклада т. АЯ. Вышинского. М., 1938. С. 6.

² Основные задачи науки советского социалистического права. С. 37, 183.

³ Там же. С. 183.

294 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

(вместо осуществления соответствующих правил "в принудитель­ном порядке" говорится об их обеспечении "принудительной силой государства"). Но суть (тип правопонимания) осталась прежней: право — это правила поведения, установленные государством и обеспеченные его принуждением.

Участники Совещания в своих замечаниях и уточнениях к выдвинутому Вышинским общему определению в принципе не вы­шли за рамки предложенного типа правопонимания. Их предложе­ния (при одобрении в целом и по существу) касались внутритипо-логических уточнений, изменений формулировок и т. д.

Так, Полянский,приветствуя предложенное определение права от имени "всех здравомыслящих юристов", вместе с тем высказал­ся за замену слов "правила поведения" словом "норма". Выраже­ние "правила поведения", заметил он, перешло в это определение из дореволюционной литературы; кроме того, нормы права не все­гда заключают в себе правила поведения, поэтому "было бы лучше сказать: право есть совокупность норм, а так как норма это приказ или запрет, то право есть совокупность приказов и запретов"¹.

Полянский, высказавшись против упоминания в общем опре­делении об "обычаях и правилах общежития" и отметив необходи­мость изменения формулировки о принудительности права, пред­ложил следующее общее определение права: "Право есть совокуп­ность приказов и запретов, установленных или признанных госу­дарственной властью, как властью господствующего класса, закре­пляющих и развивающих общественные отношения и порядки, выгодные и угодные господствующему классу и принудительно им охраняемые при помощи государственного аппарата"².

Ряд выступавших (Кечекьян, Тадевосян, Генкин) вслед за По­лянским, хотя и в несколько иных формулировках, высказались за использование в общем определении права термина "норма" вме­сто или вместе со словами "правила поведения". Так, С.Ф. Кечекь­ян,в частности, заметил: "Я считаю, что если бы вместо слов "пра­вила поведения" было сказано "нормы", то равным образом не было бы никакого основания для обвинения в нормативизме, ибо норма­тивизм состоит не в том, что право определяется как совокупность или система норм, а в том, что эти нормы рассматриваются в отры­ве от тех экономических отношений, выражением которых они яв­ляются, в том, что теряется связь с экономическими фактами"³. Он предложил также определять право не как совокупность, а как "сис­тему правил поведения (норм)..."⁴.

Тадевосянвыдвинул следующую формулировку определения: "право — это система норм (правил поведения), установленных го-

¹ Там же. С. 77.

² Там же. С. 78—79.

³ Там же. С. 90.

⁴ Там же. С. 92.

Глава 3. Советский легизм

сударственной властью и охраняемых ею в целях закрепления и развития общественных отношений, соответствующих интересам господствующего класса"¹.

Поддержав в основном позицию Вышинского, Генкинотметил, что в предложенном докладчиком "юридическом определении пра­ва" "имеется указание на то, что право есть совокупность правил или норм"².

Против замены "правил поведения" "нормами" выступил, в частности, Строгович,мотивируя это так: "Проф. Полянский и проф. Кечекьян предложили вместо "правил поведения" сказать "нор­мы", т. е. что право есть совокупность норм и т. д. С этим можно было бы согласиться, если только под нормами понимать правила поведения. Но ведь буржуазные юристы под нормой часто понима­ют совершенно иное — суждение о должном, оторванное от кон­кретных условий государственной и общественной деятельности, оторванное от реальной жизни. Самое слово "норма" может иметь разные значения"³.

Наиболее критичным по отношению к позиции Вышинского, хотя и не вполне последовательным, было выступление в прениях Стальгевича,единственной видной фигуры из участников преж­них шумных баталий на "правовом фронте". Он отметил, что пред­ложенное Вышинским определение является односторонним, "не охватывает всех основных сторон, всего значения права"⁴.

В ходе конкретизации этого общего замечания Стальгевич (как и некоторые другие выступавшие) высказался за то, чтобы в опре­делении содержалась характеристика права как возведенной в за­кон воли господствующего класса. В этой связи он обрушился на "вредителей, врагов народа" (правда, без упоминания Пашуканиса, своего главного экс-оппонента) за принижение роли закона и обви­нил Стучку в том, будто он, "вредительски формулируя вопрос о праве, отбрасывал закон, игнорировал и принижал роль закона. В его определении права нет положения о роли и значении закона"⁶.

Все эти выпады против "вредителей", помимо конъюнктурных мотивов и стремления отмежеваться от обвинений в стучкианстве, были продиктованы и тем принципиальным обстоятельством, что при всей эклектической "многосторонности" (или, как сейчас говорят, многоаспектности) подхода к праву Стальгевич по сути Дела отождествлял право и закон. Такое легистское отождествле­ние он верно усмотрел и в позиции Вышинского, что позволило ему, видимо, без притворства (сказать: "Сильной стороной опреде­ления тов. Вышинского является именно то, что вопрос о законе

¹ Там же. С. 152.

² Там же. С. 154.

³ Там же. С. 104.

⁴ Там же. С. 86. ^s Там же. С. 87.

296 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

поставлен особенно четко. Я считаю совершенно правильным опре­деление, рассматривающее право как систему норм, т. е. законов,

определенных правил поведения и положений, изданных и охра­няемых органами государственной власти в интересах господствую­щего класса, закрепляющих и развивающих порядки, угодные и выгодные господствующему классу"¹.

Вслед за этим Стальгевич, однако, отметил, что этим право не исчерпывается, "ибо право шире тех норм, о которых мы только что говорили. Право необходимо рассматривать и как определен­ный порядок"².

Не согласился Стальгевич и с положением Вышинского о том, что право не есть форма. Напротив, утверждал Стальгевич, "право необходимо рассматривать как особую форму (выражение) эконо­мического развития классового общества, как надстройку, возвы­шающуюся над экономическим базисом"³.

И, наконец, вполне в духе подхода Стучки и своих прежних представлений Стальгевич отметил: "Дальше, когда говорится о праве, то нельзя ограничиться одной лишь нормативной стороной вопроса. Необходимо иметь в виду не только правовые нормы, но и правовые отношения и правовую идеологию"⁴.

Стальгевич, однако, не показал, каким образом в рамках еди­ного правопонимания и одного непротиворечивого общего опреде­ления понятия права можно совместить друг с другом приводимые им характеристики различных "сторон" права.

Ряд выступавших после Стальгевича участников прений (Го-лунский, Строгович, Аржанов, Маньковский) обрушились на него с обвинениями в "протаскивании" взглядов Стучки и Пашуканиса, "искажении" марксизма-ленинизма и т. д. Да и Вышинский посвя­тил большую часть своего заключительного слова критике Сталь­гевича за повторение "лжемарксистских" представлений о праве и попытку вернуться к стучкианскому определению права. "Ибо, — пояснил Вышинский, — когда тов. Стальгевич здесь говорил, что право есть порядок общественных отношений, то это не что иное, как повторение формулы Стучки. Когда тов. Стальгевич говорит, что право есть форма общественных отношений, он повторяет оп­ределение Стучки. Но это определение права нельзя сочетать с моим определением права. Примирить определение, данное в моих тезисах, с определением права как порядка общественных отноше­ний нельзя"⁵.

Никто из выступавших не поддержал Стальгевича. Только одно из его предложений (о праве как воле господствующего класса),

Глава 3. Советский легизм

¹ Там же. С. 87—88.

² Там же. С. 88.

³ Там же. С. 89.

⁴ Там же.

⁵ Там же. С. 163.

совпавшее с замечаниями и ряда других участников прений, было (вместе с некоторыми другими пожеланиями) учтено в окончатель­ной редакции одобренных Совещанием общего определения права и определения советского права.

Под жестким давлением политико-идеологических обвинений Стальгевича фактически заставили "согласиться" с позицией Вы­шинского и К°. В опубликованных материалах Совещания выступ­ление Стальгевича было снабжено следующим примечанием: "Не имея права по существу изменить стенограмму своего выступле­ния, считаю необходимым заявить, что после обсуждения на Сове-* щании с определением права тов. Вышинского я целиком и полно­стью согласен. Одновременно я целиком и полностью отвергаю об-* , винение меня в продолжении "теоретической линии" Стучки, равн* но как и в отождествлении права и экономики. Работа Совещания; в частности критика моего выступления тов. Вышинским, помогли мне освободиться от остатков отдельных прежних ошибочных по­ложений. — Сталъгевич"¹.

"Генеральная линия" не терпит никаких разномыслии. И нуж­ное тотальное единство было получено на Совещании и распро­странено по всему "правовому фронту" в качестве не подлежащего обсуждению приказа. Тоталитарное "правопонимание" утвержда­лось тоталитарными методами.